CHANYEOL, PUNCH – Stay With Me
Первый день был Саморазрушением. И отгородится от мира было уже не так просто. Его миром уже начинал кто-то быть. И он начал меняется. Безликие люди превратились в девушку, которая счастливо улыбалась, ожидая, когда свет светофора загорится зеленым. Одиночество стало красивым закатом. Нужно было лишь дождаться рассвета. С предвкушением, с закравшимся страхом, жившим в глубинах мыслей. Нужно было не сломаться, нужно было принять. Он вернулся домой мокрым от дождя. С распахнутой курткой и чем-то разъеденным в душе. Это всё дождь. Что лил кислотой. Позади осталось многое, в этих кислотных лужах, что создали растворяющие капли. Да, ещё было хреново. Юнги прошёл в комнату, не заботясь об отпечатках грязной подошвы, что оставались на полу. Грязь отходила, прекращая преследовать Юнги. Он повалился на пол, под грузом всех терзаний. Всегда терзал других, но не себя. Но жизнь научит многому, даст опыту, придя к тебе с самой гадкой улыбкой, а ещё отвесит неплохой пинок под зад. Да и на этом не ограничится. Что-то в Юнги всё ещё было в разладе, а чего-то уже и не было вовсе. Юнги пришлось вспомнить, что и он человек. Пришлось вспомнить, что и у него есть чувства. Мать его, чувства. Чувства для отвратительного язвительного ублюдка. Как мило. Молодец, хорошо постарался, можешь лезть в петлю. Мин лежит на холодном полу уже не совсем осознавая, в какой момент вместо кислоты в венах, там появилась кровь, а дождь как раз таки наоборот, стал обжигал своей горючестью. Когда на щеке появился горящий след руки? Или когда из прокушенной губы пошла кровь? КОГДА ЧЕРТ ВОЗЬМИ? Всё было одним громким немым криком. Ведь только сильная боль является последней освободительницей духа, ибо только она одна умеет дать то великое истолкование, которое из каждого U делает X, настоящий, правильный X, предпоследнюю букву алфавита... Нет, такая боль не делает человека лучше, чем он был прежде; – но она делает его более глубоким. Юнги поднялся на ноги, чуть ли не падая, стало плохо. Стало действительно плохо. Он вцепился жилистыми пальцами в собственную голову, шатаясь, ероша волосы, роняя что-то со стола. Жар был петлей, он душил. Яркие пятна в глазах заставляли жмуриться ещё сильнее. И было похоже. Было похоже на Любовь. Юнги тошнило, взаправду. Что-то живое и бурлящее пожирало изнутри, заставляя блевать кровью, крючиться и мучительно выть. Это что-то было сердцем. Которого, по мнению других, в нем быть не должно.***
Второй день был Отчаяньем. Не мог контролировать ситуацию, не мог подавить бессилие. Хотелось дышать, но не получалась. Что такой мудак, как он, имеет при себе? Явное кровотечение внутренних органов от осколков, теснящих их пространство где-то внутри. С каждым ударом в навесистую грушу, осколки впивались все сильнее. Он это чувствовал. Сильные удары продолжали разрывать всё внутри. Превращая душевное состояние в месиво. А внутренние органы уже давно закрутились в не распутываемый узел. И он падает. Падает на колени перед своим Отчаянием. Склоняет голову. Это своеобразный эшафот для него. Мерзкая улыбка отражается в заржавевшей гильотине. Кривая, разбитая улыбка. Искаженный смех, совершенно не правильный, вырвался из его горла. Потому что это уже слишком. А вокруг пустота, она тихо потешается. Всё, что могла вместить она, сейчас разрывало тело Юнги. Он мог заполнить весь этот зал тем, что сейчас твориться в нем. Всеми этими чувствами, эмоциями, болью, отчаянием, саморазрушением. И зал бы засыпало, словно песком. Кто-нибудь, откройте дверь. Чтобы изменить это состояние, нужно было принять его. Только так откроются пути к изменению. И для этого нужно было время.***
Бессчетное количество дней, стали переходными, к двенадцатому дню, дню Смирения. И сдохнуть Юнги хотелось уже не так сильно. Судя по самым придирчивым меркам. — Выглядишь замученным, — Намджун никогда не спрашивает, у него ёбаная привычка говорить фактами. И нет. Не выглядел. — Хуевые у тебя шутки. Был. Юнги хватился. Хватился собственного разума. По сути, прошло несколько дней. По сути, знакомство с парнем в розовой худи – тоже всего ничего. А ему уже конец. Вот так. — Что-то серьёзное? — Намджун утрачивает весь запал, напрягаясь. Юнги поворачивается, и смотрит. Никак. Внутри этого взгляда лишь усталость, успешно победившая истерию. У всего есть грань, а Юнги был на ней. Балансировать было не просто. Всё уже давно не просто. Оказался под прессом, под давлением всего, на его стороне не было никого. Как и всегда. Цепляться приходилось зубами, приходилось рвать ими свои принципы, ломал себя изнутри, собственноручно. Просто даже ему нужен был свет, для этого он освободил место для сердца. Что было самым хреновым из этого всего? Что, скорее всего, его одного так ломало. Он один нуждался. Что преклонил колени перед тем, кому это нахуй не нужно. Ебался с этой ситуацией, собирал себя словно сраный конструктор. Пришлось признать. Да, человек. Да, не железный. Да, может любить. И он смотрит, впервые так никак. — Даже не представляешь насколько. А Намджун не дурак, к сожалению. Улыбается. Понимает. — Неужели, ублюдком быть проще? — Привычнее. Ким медленно выдыхает пар воздуха, лыбится, как последний идиот и треплет Мина по плечу. — Не забывай про мое плечо, страдающий ты ублюдок. Оба чувствуют облегчение.***
Яркое солнце, которое совершенно перечит образу осени, греет каждый уголок заполненных людьми улиц. На сегодня образ осени трескает, только лишь на сегодня, завтра уже начнутся дожди, что сопровождали и предыдущие дни, как стражники, сопровождающие серых и невзрачных заключённых. Музыка раздается от внезапно появившегося уличного скрипача, она проникает также насквозь, как солнце, в каждый угол, но на этот раз в каждый угол людских сердец. Скрипач, скрывает свою натуру под большой шляпой, её поля оттеняют лицо, видна лишь едва заметная хитрая улыбка. И возможно, режущий своим смычком таинственный скрипач, задал своей музыкой маску этому дню. Кажется, этот день особенно исключителен. Эта музыка остановила двух парней, что шли по своим делам. Юнги скользнул взглядом по скрипачу, передергивая плечами. — Напомни, почему я согласился? — Потому что ты искажаешь время, возвращая 2007 своими недостраданиями, — Намджун ухмыльнулся поймав колкий взгляд Юнги, — Куда сначала? На американские горки или лучше пойти в первую очередь за сладкой ватой? Место, где разбегаются глаза, наполнено большим скоплением людей от детей до стариков. Парк Аттракционов. — Блевать на аттракционах тебе будет нечем, так что за ватой. — У Мина были только рвотные позывы от всего этого крутящегося и горящего, лишь Намджун не замечал его кислое выражение лица, Юнги с этим выражением словно родился, поэтому не стоило гадать, почему оно часто не бралось во внимание. — Я ценю твоё своенравное беспокойство, ты продумал даже такие вещи. Я так тронут, — Джун со всей силой сжал в руках Юнги, что было далеко от понятия объятий. — Выпусти, и пошли уже, чем быстрее начнем, тем быстрее закончим. — Юнги расцепил руки Кима, продвигаясь вперёд, Джун последовал его примеру, улыбка не сходила с его лица вот уже целый день. Ветер начал усиливаться, он небольшими порывами срывал листья с деревьев. Небо окрасилось в холодные цвета, придавая людям ошибочное суждение о том, что под вечер стало ещё холодней. Скопление людей в парке Аттракционов поубавилось, выветривая духоту давки. Сотни зеркал путали, не давая найти Юнги дорогу на выход. Зазеркалье – так гласила вывеска данного аттракциона. Юнги зашёл сюда с Намджуном, но пути разошлись. Сейчас он один бродил по темноватым коридорам, разглядывая множество собственных отражений. Где-то зеркала просвечивали, давая заглянуть по другую сторону коридора, они были просто прозрачные, и в одно из таких помещений зашёл Юнги. Не было и такого привычного тут прохладного сквозняка. Он повернул голову и видел, он видел за пределами своего коридора не пустые, безличные зеркала, там было не только его отражение. Сердце дало о себе знать, взгляд резал на кусочки. Там был его мир, почему-то живший отдельной жизнью. Не заботясь о том, что сейчас, где-то загибается и подыхает один Мин Юнги. Такая же ранка на губе, которая также пиздецки долго заживает. Такие же звезды. Юнги спокойно протянул руку к этому просвечивающему зеркалу, без слов, к неловко теряющемуся взгляду. Он приложил руку на пути к той, что совсем плавно, аккуратно и нерешительно тянулась с той стороны, со стороны другого коридора. Не нужно слов. Это не формула, не термин, это не пример, не нужно объяснять, нужно чувствовать. Это были осторожные шаги на пути к концу, ладони все ещё были прижаты к такому странному зеркалу, что обрадовало отсутствием пустоты в связанных этим зеркалом, коридорах. Тепло чувствовалось. Даже сквозь зеркало. Они не смотрели друг на друга, их взгляд был направлен вперед, где царила неизвестность. Они шли не отрывая рук. Лишь в последний момент, когда нужно было отпустить руку и шагнуть туда, где уже не будет видна территория за пределами коридора, они встретились взглядами. Тогда и замкнуло. И царство зеркал начало трескать, в прямом смысле этого слова. Хосок судорожно жестикулировал, что-то кричал от сумасшествия Юнги. Слышно не было, ни слов Хосока, ни собственного безумия. А Юнги не чувствовал боли, благодаря Чону в этом рекордсмен. С четвертой попытки зеркало сдалось и посыпалось, поцарапав Юнги щеку. Теперь между ними разве что судьба встанет, Мин и её пробьет. К хуям. — Ты......Что ты..... — Голос Хосока подрагивает, кто из них сходит с ума? Юнги скрипит ботинками по разбитым остаткам того, что недавно было зеркалом. Скрипит остатками рассудка. А потом просто целует. Целует теребя старые раны, больно и сладко. Это не просто поцелуй, это откровенность. Он не дает Хосоку и шанса вдохнуть воздуха, как и тогда. Нет. Как и всегда Мин выплескивает всё, покусывает эти губы передавая собственные страдания, рассказывает свою историю. Юнги чувствует. Он замечает. Что его собственные эмоции просто копия его эмоций. Чон Хосок и есть его эмоции. И теперь существование в одиночку просто не представляется возможным. И шагать они будут вместе. Шагать дальше, теряясь в забвении зазеркалья. Это был двадцатый день. День Рассвета.