Рапсодия на темы

Небо назойливо розовело за окном, ветер играл ветками деревьев, тюлевая занавеска приподнималась на сквозняке, зависала в совершенно непотребном виде на пару секунд и лениво опускалась обратно, обвисая демонстративно декоративными складками. Июль был дико жарким. Всеволод давно уже спал на полу, потому что иначе просыпался в испарине. Казалось, даже в родной коже было слишком жарко. Бегать можно было только с самого раннего утра, все остальное время можно было только лениво перемещаться, боясь сделать лишнее движение, чтобы не вызвать очередную волну почти тифозного жара. Мысли текли лениво-лениво и неотвратимо, как сель с пологого склона. Бороться с собой было бессмысленно, приходилось уступать им и погружаться в тягучие, навязчивые и тяжелые размышления и воспоминания. Сначала были только воспоминания. Ослепительный свет лифта, напоминавший освещение в каком-нибудь секционном зале морга, выдавил весь воздух из легких. Всеволод стоял, прислонившись спиной к стене, и смотрел на его открытую дверь, не особо понимая, что нужно делать. Когда в проеме нарисовался желающий отправиться наверх, Всеволод протиснулся мимо и растерянно остановился, с трудом соображая, что делать дальше. Ах, да! Он направился к черному входу, боясь наткнуться на людей в парадном, и через гараж вышел на улицу. Было тепло и достаточно светло, это он точно помнил, и очень темно, когда он дошел до дома. А еще было страшно. Эти встречи, какими бы выхолощенными в эмоциональном плане они ни казались постороннему, незаметно стали краеугольными камнями его бытия. Он отлично знал, что делать в понедельник и четверг, знал, для чего терпит пытки в парикмахерском кресле, и знал, что хотя бы одна суббота из двух будет заполнена. Поначалу эта зависимость была не так заметна, но Мишки было в его жизни все меньше и меньше, а времени все больше и больше, и встречи все желаннее. Всеволод скучал по шоколадным десертам, которыми его баловали, по влажному воздуху в зарослях папоротников, по легкомысленной болтовне, по странно откровенным разговорам – теперь он осознавал, что они были откровенными и честными, – по возможности говорить обо всем или по крайней мере спрашивать. Даже та выходка, с которой все началось, представлялась в совершенно ином свете. Всеволод попытался вспомнить и оживить ту ледяную ярость и ту угрюмую решительность, которые двигали им первые пару месяцев, и не мог. Не было ни ярости, ни решительности. Они были растоплены и уничтожены лавиной иных чувств. И теперь, когда он лишился этих целеполагающих дней, приходилось чуть ли не заново учиться ходить. Счастьем было, что Мишка добрых две недели после того воскресенья бегал, как ошпаренный; все финансовые отделы пришлось реструктурировать. Всеволод по-прежнему оставался в его прямом подчинении, даже какой-то подотдел возглавил, и у него в подчинении было целых восемь стеллажей – от помощника или подчиненного он отказался наотрез, хотя Мишка и предложил. А Мишка предлагал не зря: работы было много. К счастью. Только это и спасало от удушающего груза прошлого. К воспоминаниям об их вечерах добавились те дни в Берне, когда они были вместе. Всеволод, не в силах противостоять коварной памяти, снова и снова вспоминал так доверчиво заснувшего Архипа... Бег мыслей болезненно прервался, со всего размаху напоровшись на имя. Какое счастье, что имя редкое! Иначе так и задыхался бы от удушья каждый раз, когда его слышал. Архип. Голосовые связки и гортань послушно повторили все необходимые движения, только воздух не вырвался наружу и не смодулировал волны, которые отозвались бы в мозгу болью. Но имя снова зазвучало в голове. Архип. Гордое и упрямое «а», раскатистое и игривое «р», таинственное и непредсказуемое «х», улыбчивое, или ехидное, в зависимости от настроения, «и», непреклонное «п». И все вместе больше, чем просто сумма звуков. Счастьем было, что имя не просто легкомысленно скатывалось с губ, а, зарождаясь в недрах груди, неторопливо шествовало к губам, давая возможность лишний раз насладиться моментами интимной и чувственной с ним близости. Иногда оно отдавалось лаской в груди. А иногда болью. Всеволод вспоминал его, так доверчиво уснувшего, такого открытого, и седые волосы на его висках, и морщины в уголках глаз, некоторые глубокие, явно смешливые, а некоторые совсем новые, и на смешинки мало похожи. И эти три складки между бровей. И шрам, совсем незаметный. И родинку. И глазам становилось тепло, а в горле образовывался ком. Был ли он единственным, кто знал? Или были еще те, кому он доверял настолько, что они видели их и изучали? Дальше валяться было бессмысленно. Будильник по привычке был включен, но Всеволоду он был не нужен – он слишком часто вставал за час, а то и за два до звонка. Как сегодня, например, как всегда в эти месяцы. После тех двух недель Мишка сослал Любашу с Варварой в какой-то санаторий на выходные, а сам завалился с бутылкой чего-то очень крепкого к Севке. И долго молчал, а потом скупо рассказал, что эта свистопляска из него всю душу вынула, и он тупо затрахался. Он даже от Любашиного понимания устал, поэтому и попытался дать им отдохнуть друг от друга. И все, что ему надо – это напиться. Ну или как следует выпить. Всеволод примерно представлял, что и как творилось все это время, но знал только о финансах. А оказывается, были и случаи саботажа, и поставок некачественной продукции и много чего еще. Это был очень тяжелый год для Архипа... Архипа – Всеволод снова посмаковал это имя, насладился его терпкой горечью. А он, лох узколобый, ничего ведь не заметил. С чего он решил, что со всеми так носятся, как носились с ним? С чего он решил, что всем спускали с рук столько, сколько спускают ему? Не требуя ничего взамен, практически ничего. Один раз попросили – один раз! И он сбежал. Трусливо сбежал, поджав хвост. Многого он после этого стоит? Ничего, совсем так же, как и его мать. Всеволод вспомнил родителей – еще одно воспоминание, от которого он всегда бегал. Мать, зацикленная на угодливом служении отцу. Отец, зацикленный на себе. А ведь они практически не говорили. И у них не было ничего общего. Но у отца была работа, а у матери не было ничего. И пустоту она пыталась заполнить им, Всеволодом, требуя постоянного внимания, заботы и служения. Как же, она ведь его родила, и он ей должен. Должен дожидаться ее у парикмахера, должен ходить с ней по магазинам, должен выслушивать истерики, когда очередная дамочка заявляла, что ее муж скоро сменит жену. Муж жену не менял, приходила очередная дамочка, а Всеволод все так же выслушивал истерики. Попытка сказать, чтобы она поговорила с отцом, а не с ним, кончилась великолепнейшей в своей уродливости истерикой, градом оплеух и жалобой отцу на черствость и невоспитанность этого гаденыша. Когда ей сообщили, что ее муж скоропостижно скончался, она с упоением воспользовалась своим звездным часом, рыдала, заламывала руки, орошала слезами груди в фирменных мундирах, декорированных орденами и знаками отличия. А по всем инстанциям бегал он, семнадцатилетний тогда парнишка. А когда выяснилось, что без мужа она нафик никому не нужна, и на ее отчаянные попытки как-нибудь, и в основном истериками привлечь внимание, внимания не обращают и даже цинично предлагают пойти работать, чтобы хоть чем-то заняться, она превратила в ад жизнь одного человека, до которого смогла дотянуться – его. Всеволод тогда, к своей радости, уже учился в вузе и использовал любую возможность держаться подальше от дома. Кончилось все это уродливо. Всеволод с содроганием вспомнил машину скорой помощи, расспросы следователей о возможных причинах самоубийства и попытку простой пожилой фельдшерицы с ярким малороссийским выговором и ясными выцветшими глазами утешить его. И снова беготня по инстанциям. И дикая растерянность и беспомощность. Спасибо Мишке, решившему, что Севка должен быть его лучшим другом. Он и ночевал у Мишки и жил за его счет, пока не нашел себе угол, когда тетка провернула аферу с родительской квартирой и сиротской пенсией, а Всеволод по большому счету оказался на улице без копейки денег. И первую работу ему подарил, да, считай, подарил Мишка. И бесконечную тоску по той семейной поддержке, которую он наблюдал в других семьях, Всеволод тоже испытывал. И оказался совершенно неготовым сам поддержать близкого человека. Архип ведь тогда отстранился, чтобы позволить рейдерам вцепиться в его компанию, которую он из ничего создал. Неужели ему не больно было?! Больно ведь. И он просил просто побыть рядом. А Севка струсил. Струсил и сбежал. Как его мать. Он мог ее осуждать, мог обижаться на нее, но он был ничем не лучше. И чего он стоит после этого? Да ничего. Совсем ничего. Небо насыщалось светом, избавлялось от инфантильного розового оттенка, солнце вставало, лениво выползая на небо на востоке. Всеволод опасливо покосился на группу молодых людей, которые еще не спали, судя по всему. Земля пружинила под ногами; в фирменных кроссовках, которые ему умудрился подарить Архип, несмотря на все Севкины угрюмые отнекивания, бежалось легко. Воздух был самую малость свежим. Судя по всему, предстоял еще один жаркий день. В наушниках упивался немецкой помпезностью Брамс, Всеволод время от времени кивал головой в такт и пытался сконцентрироваться на музыке. Концерт был слушан-переслушан тысячи раз, но все равно поглощал и затягивал. По краям дорожки было привычно много мусора: дворники должны были выползти на работу чуть позже. Деревья стояли, расправив листья, и настороженно ждали прихода очередного жаркого дня с палящим солнцем. Подстриженная трава не успевала пожухнуть. Цветы, где они еще торчали на клумбах, смотрелись бодро. Потом, к вечеру, они понуро повесят листья, вяло опустят лепестки и будут с кроткой обреченностью дожидаться своего конца. Майка липла к спине, со лба по щекам скатывались капли пота. Всеволод с любопытством вслушивался в их неспешный бег по скулам, маленькую паузу на самой их вершине, и вниз, по щеке. Некоторые бежали дальше по шее, растворяясь потом в вороте майки. Некоторые Всеволод вытирал, когда они, игриво щекоча кожу, задерживались над верхней губой. Ноги послушно мерили дорожку, легкие послушно расправлялись им в такт. Концерт вступил в свою кодовую часть. Ну, тут можно и еще прибавить. Впереди все равно суббота. Та суббота, в которую он бы оставался дома, а значит, можно и устать как следует. Как бы Всеволод ни старался, он так и мерил свою неделю днями между понедельником и четвергом и субботами – той, которая, и той, которая не. А еще он пытался отучить себя от взглядов на дисплей телефона. Надежда, что он все-таки позвонит и своим бархатистым голосом поинтересуется, как у Всеволода дела и не желает ли он составить ему компанию за ужином, так и жила в его сердце. Глупейшая, неосуществимая надежда. Он ведь четко сказал, чего он ждет. Только... Всеволод прибавил скорости. Только... Еще быстрей в попытке убежать от мысли. Уже и легкие горят огнем, и ноги с трудом успевают за бешеным ритмом сердца. Все, больше сил нет. И мысль накатилась. Та мысль, которую он только что пытался затоптать. Только ждет ли он еще? Всеволод пил чай, относительно удобно расположившись на балконе, и лениво листал книгу. В дверь позвонили. Всеволод вздрогнул; лицо зажглось, испарина выступила, сердце заколотилось в клетке груди, перед глазами почернело, ладони вспотели. И разум ехидно хмыкал, давая понять, что это ни с какой стороны не будет Архип... Ар-хип – в наслаждении отозвалась гортань. Но сердце, сердце трепетало, сердце билось этой надеждой. Всеволод суетливо добежал до входной двери и замер, пытаясь унять дыхание и заранее готовясь к ледяной волне разочарования. На пороге стоял Антон. - Я уже думал, ты там растаял на солнцепеке. Не открываешь и не открываешь. Опять на балконе прохлаждался? Он у тебя разве не прогревается? – затараторил он, возмущенно глядя на него, и у него даже брови возмущенно выгибались, не только губы, а глаза блестели чем-то похожим на смущение и предвкушение. Всеволод вяло пожал плечами. – Жарко, уй, как жарко! – пожаловался Антон, кокетливо подергав остромодной майкой на груди, и засунул большой палец руки в карман не менее модных джинсов. Вторую руку он держал за спиной. – А ты опять зарос! Вот тебе когда последний раз стрижку делали? Так, - обрубил он себя, - так. Можно войти? Всеволод пожал плечами и отступил вглубь квартиры. Антон впрыгнул в прихожую, хлопнул дверью – звук получился громче положенного, возмущенно посмотрел на нее и затоптался в явном смущении. - Вот. – он резко протянул Всеволоду упакованное что-то. – Можно кофе попить. Или чаю. Или какао. – и он, склонив голову набок, просительным взглядом заглянул ему в глаза. Всеволод принял пакет, растерянно посмотрел на него, а затем на Антона. Антон живо изобразил «на бис» просительный взгляд. - Какао можно сделать. Почему нет? У меня как раз молоко свежее. - Я там десерт купил, - понизив голос, быстро проговорил Антон и заглянул в лицо Всеволоду с явно виноватым взглядом только что проснувшегося совенка. – Только какао без сахара, хорошо? Я так поправился, ты не представляешь! Я с трудом в джинсы влез, а ведь они со стрейчем. Просто ужас! Всеволод сочувственно покивал головой. Антон ободрился и затрещал с удвоенной энергией: - Но я просто не мог пройти мимо. Они же из новой коллекции, просто немножко некондиция. Конечно, это не совсем мой размер, но там просто какой-то дефект был, они видно при транспортировке повредились, и Татьяна Андреевна уже хотела обратно отослать, но я уговорил мне по себестоимости продать, и вообще совсем незаметно. Смотри, - Антон повернулся и ткнул пальцем куда-то чуть выше колена. Всеволод послушно опустил глаза. – Там такое масляное пятно. Практически незаметно. Я вчера лимоном протер. По-моему, неплохо. И незаметно, правда? И Антон сделал пару шагов вперед, чтобы заглянуть Всеволоду в лицо. - Если бы ты мне не сказал, я бы ничего и не заподозрил. Совсем не заметно, - миролюбиво отозвался Всеволод. - Вот! – Антон хлопнул его по предплечью, протиснулся между Всеволодом и столом, подошел к подоконнику и устроился на нем, величественно сложив руки на груди и скрестив ноги. Он торжественно вздернул подбородок и снисходительно посмотрел через плечо на улицу. – Нам, холостым мужчинам, полезно знать некоторые мелочи, которые очень помогают в быту. Он пожевал губы, вытянув шею, заглянул в ковшик, в котором Всеволод неторопливо размешивал какао, и снова выглянул в окно. Всеволод с огромным интересом посмотрел на него. Задавать вопросы он поостерегся, боясь, что Антон завалит его в словесной лавине. Да Антон и так расскажет. Удержать что-либо в себе он просто не мог. Антону наскучила поза холостого мужчины в период осмотра своего ареала, и он потопал к своему месту. Плюхнувшись на стул, он сказал: - Татьяна Андреевна наняла меня на полный рабочий день, и даже своим замом. Представляешь? – пребывая в священном недоумении, произнес Антон. Всеволод, ставивший перед ним кружку, вежливо приподнял брови и бодро сказал: - Поздравляю. - Нет, ты не понимаешь, мне еще учиться и учиться. А Татьяна Андреевна, - Антон произносил это имя с особым пиететом, - говорит, что корочки, если что, и купить можно, а мозги не купишь. А я ей говорю, что я в школе выше троек не поднимался, у меня даже по информатике только четверка была, а она говорит, что говорит не о фактологических знаниях, для которых кроме хорошей памяти ничего не надо, а о мозгах, а мозги у меня есть. А мне даже мама всегда говорила, что я хорошенький, но бестолковый. Антон печально вздохнул и принюхался к какао. - Бестолковый и глупый – не одно и то же, - осторожно возразил Всеволод. - Ой, это ты школьную директрису не слышал, - замахал руками Антон, Всеволод дернулся вперед, чтобы, если что, подхватить кружку. – Она столько синонимов к слову «глупый» знает! И все так активно в мой адрес потребляла. - Дура она, - буркнул Всеволод, глядя в сторону. - С этим трудно поспорить, - жизнерадостно согласился Антон и потянулся к пакету. – Это просто калорийная бомба, - трагически произнес он, высвобождая приличные куски пирога из оберточной бумаги. – Я просто чувствую, как калории воздушно-капельным путем перемещаются на кожу, впитываются и стройными рядами направляются к бедрам, чтобы там осесть. Да еще с шоколадом. Но в шоколаде содержатся всякие эндорфины, а они поднимают настроение и противостоят депрессии, поэтому они очень полезны, если, конечно, не злоупотреблять, - Антон не столько рассказывал, сколько уговаривал себя. - А мы какао без сахара. Да и повод достойный. Ты не находишь? - А? – Антон вскинул на него отрешенный взгляд, оторвавшись от созерцания и нюхания шоколадного пирога, вздохнул и подтвердил. – Да, конечно. Вот. А еще Татьяна Андреевна уже и бэйджик с моим именем подготовила. Антон сорвался с места, нашел свою сумку, которую, сняв с плеча, бросил где-то неподалеку, покопался в ней и вытащил сверток бумаги. Осторожно развернув его, посапывая при этом от усердия, он высвободил бейджик и торжественно протянул его Всеволоду. Тот, поддавшись общему настроению момента, шутливо-благоговейно принял бейджик, прочитал написанное и прикрепил бейдж на майку Антона – из актуальной коллекции и исключительно тщательно выглаженной. Антон выкатил грудь колесом, явно рассчитывая, что Всеволод еще раз обратит внимание на бейджик, вытянул шею, величественно приподнял брови и, по-птичьи склонив голову набок, посмотрел на Всеволода возбужденно блестевшими глазами. - Тебе идет, - ухмыльнулся Всеволод, поднял свою кружку и отсалютовал ей. – Ну, за новоиспеченного заместителя директора? Антон охотно поднял свою. - Конечно, нам, как взрослым мужчинам, полагается выпить что-нибудь посерьезней за успех, но как-нибудь в другой раз. Мне же завтра на работу, - хвастливо заявил он. После второй кружки какао выяснилось, что Антон пришел к старшему коллеге за советом. Переходить ему на заочное или нет? Всеволод многозначительно протянул: «Ну-у...» - и приглашающе посмотрел на него. И Антон не подвел: он разразился тирадой по поводу того, что... а с другой стороны... а вот... и вообще... А учитывая то, что его мама выходит замуж и укатывает в Швецию, ему несомненно нужно основательно подумать на тему дохода его маленькой и поэтому устойчивой семьи, состоящей из пока одного его. - Но я усердно думаю над тем, чтобы познакомиться с какой-нибудь милой и хорошей девушкой, - признался он в кружку. Уши его трогательно заалели. Михаил был сыт, приятно утомлен и вообще доволен жизнью в самом широком смысле этого слова. У него был первый отпуск на новом рабочем месте, он с Любашей только что вернулся из Греции, где провел отличные две недели на августовском солнце и неподалеку от августовского моря, успел пострадать на пышной свадьбе Варвары, которая наконец-то оставит и его и Севку в покое, и теперь валялся на кровати, чувствуя, как возбуждение после выпитого шампанского и отличного секса постепенно перетекает в негу. Любаша устроилась на его груди, это было правильно и так приятно, и он смело мог сказать, что счастлив. - Слушай, какой Севка все-таки красивый, а? – вдруг сказала она слегка заплетающимся голосом: в шампанском они себе не отказывали. - Люба-аш, - обиженно протянул Михаил, легонько целуя ее в нос, явно в качестве наказания. – А я? - Ты тоже, но Севка такой... – Любаша подложила руки под подбородок и прикрыла глаза, пытаясь подобрать правильное слово. - Он весь такой изящный, тонкокостный, отрешенный, Варька чуть на слюну не изошла, не заметил? Как вокруг него девчонки вились! А он смотрит мимо них и вежливо так улыбается. Ня! – и она блаженно закатила глаза. – Из него бы такой укешка вышел! - Что? – Михаил даже голову приподнял. – Что такое «ня», я, кажется, знаю. А что за зверь такой укешка? - Ой... – Любаша покраснела и уткнула голову ему в грудь. - Ну-ка колись давай, женщина, - Михаил затормошил ее, начал щекотать, чего Любаша жутко боялась. Она хохотала и отбивалась, но в конце концов призналась. Михаил дотянулся до шорт, натянул их и пошел к компьютеру. - Как ты говоришь, это дело называется? – сурово сказал он. Смущенная Любаша, завернувшаяся в простыню, переминалась за его спиной. - Миш, ну это просто дразнилка такая, развлечение, ничего серьезного, - попыталась подлизаться она, перепугавшись, что Михаил неправильно все поймет. - Так, Любовь Александровна, кончаем это дело и признаемся. – он притянул ее к себе, чмокнул в губы, сел к столу и усадил ее на колени. Она призналась. Михаил поизучал тайный грешок его дамы сердца. По мере изучения материала волосы, причем не только на его голове, но и на всем теле все больше электризовались, глаза вылезали, а челюсть отвисала. - И вы этим увлекаетесь?! – опешив, он смотрел на нее. Любаша смущенно хихикнула, уткнулась ему в плечо и кивнула головой. Михаил простонал. – Тебе что, траха не хватает? – обиженно спросил он. - Миш! – возмущенно протянула она. – Ты что! Это просто так... прикольно. Это вовсе ничего такого. Да это и на жизнь особо не похоже, просто развлекушки, правда. А ты самый лучший, самый красивый, самый мужественный, самый-самый, - приговаривала она, гладя его по голове. - Ну, это я и сам знаю, - подобрев, признался он, охотно подставляясь под ее ласки. Любаша осмелела и призналась: - Самый настоящий сэме. - Ну у тебя и мысли, дорогая, - хмыкнул он. - А что? Темноволосый, крупный, брутальный, все как положено. Из вас с Севкой такой классный пейринг получился бы! Английский Мишка почти не знал, но слово опознал. Потянувшись к компьютеру, он для надежности проверил его значение. - Ну ты и извращенка, - схватившись за волосы, признался он. - Варька вообще уверена, что Севка к тебе неравнодушен, - призналась Любаша, целуя его в подбородок. – И ты знаешь, что-то в этом есть. - Бедная моя страдалица! Как же ты с ним столько раз за одним столом сидела, и он тебе ни разу пургена не подсыпал или там помаду не стибрил, а? – шутливо произнес он. Любаша захихикала. Для вящего отвлечения от темы Михаил предпринял весьма действенный стратегический маневр под названием «французский поцелуй», который постепенно перерос в более интересное и энергичное занятие. Любаша спала. Михаил вытирал волосы. Вот он, подарок судьбы! Черкнув пару слов на стикере, он прикрепил его так, чтобы она его заметила. Ну, за цветами пошел. Вернется он раньше, чем эта соня проснется – хорошо, нет – за цветами ходил. А Севка выспится днем, если сможет спать. Всеволод встревоженно смотрел на хмурого Михаила, который, отодвинув Всеволода плечом, прошествовал в свою бывшую комнату, оглянулся на Всеволода, застывшего соляным столбом в дверях, и, засунув руки в карманы джинсов, сказал: - Ты знаешь, что Любаша учудила? Всеволод едва уловимо покачал головой и попятился в прихожую. - Компьютер у тебя далеко? – агрессивно спросил у него Михаил. Всеволод глазами указал на журнальный столик. – Отлично. Включай. Всеволод не с первого раза попал непослушными руками на кнопку пуска. Михаил удалился на кухню. Вернулся он с двумя стаканами и бутылкой коньяка, которую предусмотрительно захватил с собой. Как следует плеснув в тот, который предназначался Всеволоду и поменьше себе, Михаил всунул первый в его руку. - Пей, - приказал он и сам размашистым жестом поднес стакан ко рту и лихо закинул голову назад, сымитировав основательный глоток. Всеволод покорно отпил, поморщился и отставил стакан. Михаил походил по комнате. – Отлично. – он остановился и приказал. – А теперь лезь в поисковик и ищи, что такое «слэш», «яой», «сэме» и «уке». – Михаил шумно выдохнул воздух, скорбно поджал губы и удалился на балкон курить. Сигарета закончилась, Михаил зашел в комнату, Всеволод сидел перед столиком, на котором расположился уже закрытый лэптоп. Спина его была выпрямлена, руки зажаты между коленей, а взгляд устремлен на стену. - Нашел? – вопросил Михаил. Не самый громкий вопрос его прозвучал в тишине комнаты, как взрыв. Всеволод вздрогнул. – Хоть чего-нибудь из произведений на эту тему прочитал? – Всеволод опустил глаза и, помедлив, отрицательно качнул головой. Губы его упрямо сжались. Михаил сел рядом на диван и непроизвольно принял похожую позу. – Причем я уверен, что у нее самой рыльце в пушку, и эта коза Варька не так уж и при чем и не соблазняла ее ни разу вот на это чтиво. Ладно, современная литература, все дела, кому-то нравится смотреть, как бабы кувыркаются, кому-то читать, как мужики сношаются. Каждому свое, главное, чтобы морды не били. Самое главное знаешь что? – Михаил позволил паузе повиснуть. – Эти козы дощебетались до того, что меня обозвали этим самым сэме, а тебя уке, и нас – НАС! – спарили. Любашу, видите ли, возбуждает. Ты представляешь? Михаил повернулся ко Всеволоду и напоролся на перепуганные глаза на белом лице. - Севка, ты чего? – встревожился Михаил. – Да ладно тебе! Чем бы они не бесились, лишь бы не болели. Он шутливо толкнул Всеволода в плечо и откинулся назад. - Ты, кстати, насчет ориентации как? – небрежно спросил он наконец. Всеволод откинулся на спинку дивана и выдохнул. - Так, - неопределенно сказал он. - То есть точно уке, да? – усмехнулся Михаил. – Или все-таки сэме? - Уке. Скорее всего. – прошептал Всеволод. В горле застыл ком, но сглотнуть его он не мог. Михаил усмехнулся. - Слушай, что еще эти козы придумали, - сказал он. – Но это явно дело языка козы Варьки. Они решили, что ты в меня влюблен. Он скосил на Всеволода глаза. Тот сидел, глядя строго перед собой. - Н-ну? – насторожился Михаил. - Было дело, - медленно прошептал он. – Верней, я думал, что был влюблен. - А теперь? - А теперь думаю, что только думал, что был влюблен. Михаил с шумом выдохнул воздух. - Слава Богу! – с невероятным облегчением произнес он. – А то бы я испереживался весь. – Он хлопнул Всеволода по плечу, прижал его к себе, потрепал волосы и отпустил. – Севка, ты мужик! - И тебя не волнует, что я... – Всеволод так и не смог выговорить слово. Но Мишка понял. - А должно? – спросил он. Всеволод сдержанно пожал плечами и просительно посмотрел на него. Михаил издал смешок. – Если у кого-то все настолько плохо с потенцией, что он другим завидует, что они могут, и даже с мужиками, то при чем тут я? Севка, можно быть самым натуральным натуралом и полным отморозком. А с тобой мне повезло. Пошли курить. Михаил захватил стаканы и потащил его на балкон. До рассвета еще было изрядно времени, но на улице было светло. Михаил выдохнул дым, отпил коньяка, дождался, пока Севка проглотит свой, и задал как можно более легкомысленным тоном вопрос, ради которого и затевался весь этот спектакль: - Слушай, а что у тебя с Разумовским? Повисла мертвая тишина. Михаил ждал. Всеволод судорожно выдохнул воздух и произнес срывающимся голосом: - Ничего. Уже ничего. - И что бы это значило? – глухо поинтересовался Михаил. - Сначала было. На Новый год началось. Потом повстречались. После Швейцарии сошло на нет. – Всеволод выдавливал из себя предложения, после каждого сглатывал ком и изо всех сил сдерживал слезы. - Почему?- мягко спросил Михаил. Всеволод долго молчал. Михаил смотрел на небо и ждал, терпеливо давая ему время. - Я испугался. Это было просто... служебным романом. А ему понадобилось больше. Я не смог. Испугался, - в отчаянии прошептал Всеволод. - И что он? – после паузы спросил Михаил. - Ничего. Если я не хочу, он не будет настаивать. - А ты? Всеволод сглотнул. Повертев в руках стакан, он залпом выпил его. - Теперь хочу. Только поздно. – наконец сказал он. Михаил отпустил глаза. Некстати вспомнилось: «На мосточке рано-рано повстречались два барана». Выбросив сигарету, он притянул к себе Всеволода и крепко прижал к себе. -Не боись, братишка. Что-то будет. Анна Владимировна обожала Севочку, и с огромнейшим уважением относилась к Архипу Тарасовичу. И когда она поняла, что шеф перестал беспричинно улыбаться, насвистывать и шутить, а ей делал комплименты больше по привычке, она насторожилась. Увы, Севочка не просто выстоял. Он и уйти смог. И теперь он был похож на тень себя, и Архип Тарасович тоже был слишком часто слишком угрюмым. А ведь все так хорошо начиналось. А еще Анна Владимировна была очень высокого мнения о Михаиле Евгеньевиче. Он мог сойти за балагура, но был очень и очень смекалистым человеком. То, что предложил Михаил, было на грани фола. Но это могло подействовать. Осталось дождаться удобного случая и подыграть ему. Всеволод сортировал бумаги на своем столе. Работы почему-то не осталось, а до конца рабочего дня было еще минут сорок. А потом они шли пить пиво в бар. И пусть завтра всего лишь четверг: Любаша еще вчера уехала навестить родственников, и Мишка нуждается в отвлечении. Так что вечер занят. Неплохо, неплохо. В дверь стукнул и ввалился хмурый Мишка. Плюхнувшись на стул, он бросил: - Будь другом, сделай чаю. Всеволод безропотно встал и пошел к чайнику. Он сделал чай себе и ему и поставил кружки на стол. - С вечером придется отложить, - наконец сказал Михаил. – Тут полный аврал. - Что такое? – механически поинтересовался Всеволод. - Тарасыч в отпуске был, и его черти в Анды понесли, видите ли, ему там на лыжах покататься приспичило. Ну и разбился. Рынки штормит, все телефоны обрывают, а я и сказать толком ничего не могу. - Насмерть? –выдавил Всеволод. - А я откуда знаю?! – взъярился Михаил. – Вроде жив. А пока или просто жив – никто не знает. Вот сидел бы дома, или там в Альпы какие цивилизованные уперся, так нет же, альфа, елки, адреналину захотел. А то, что тут все телефоны докрасна раскалились, ему пофиг. Михаил немного посидел молча, потом повозмущался еще безответственностью начальства, допил чай. - Ладно, пошел я работу работать. Мы еще повоюем, - сказал он, вставая, и, нагнувшись над столом, хлопнул отрешенного Всеволода по плечу. Озабоченность он демонстрировал ровно до тех пор, пока за ним не закрылась дверь, а затем полез за смартфоном. За десять минут до окончания рабочего дня Анна Владимировна поливала цветы. Всеволод поздоровался и помялся на пороге приемной. - Анна Владимировна, вы не подскажете, когда Архип Тарасович вернется? - А зачем он тебе, мой хороший? – ласково поинтересовалась она, спускаясь со стремянки. - Мне нужно поговорить с ним по личному вопросу, - как скороговорку, выдохнул Всеволод, отводя глаза. Анна Владимировна постаралась не заулыбаться. Он явно репетировал эту фразу не один раз. Но вместо довольной улыбки она постаралась сделать как можно более скорбное лицо. - Я не уверена, что в ближайшее время Архип Тарасович появится здесь. Может, его заместители смогут тебе помочь? Всеволод посмотрел на нее больными глазами. - С ним все в порядке? Анна Владимировна выдохнула. - Хороший вопрос. Он жив, а это самое главное. Кажется, даже в относительном порядке. Его вчера доставили в Москву. Я не знаю подробностей. И Севочка, об этом совсем не стоит распространяться. Хорошо? – она встревоженно посмотрела на него. Всеволод сглотнул и кивнул головой. Попрощавшись, он ушел. Анна Владимировна с трудом сдержалась, чтобы не издать крик ликования, но все-таки сжала кулаки и радостно оскалилась. Подействовало ведь! Здание, в котором находилась квартира Архипа, было примечательным, достаточно высоким, и его не скрывали другие дома. А вон те окна – как раз его квартира. Дико признать, но Всеволод часто смотрел на этот дом и гадал, что там творится, в этой квартире. Сегодня он отправился бродить по улицам, и после часов двух или трех, шут его знает, ноги сами вынесли его к этому дому. А там, кажется, наверху свет горит. И теперь Всеволод стоял у черного входа. Кроме лифта была еще и пожарная лестница. Ну да, высоко. Но и в лифт не хотелось. Жутко не хотелось. Решимость то покидала его, то снова им овладевала. Наконец, последний бастион. Всеволод добрых две минуты собирался с духом. Наконец он дрожащей рукой нажал кнопку звонка. А ведь дверь мог открыть кто-то посторонний. Или ему показалось, и свет не горел. Или он не хочет его видеть. Но по крайней мере, будет ясно. Дверь распахнулась. Архип стоял, баюкая правую руку, и смотрел на него. Всеволод выдохнул, собрался с духом и сказал: - Я пришел. Сам.