Бог и наркотики

Среда. Наверное, самый насыщенный день на неделе в моей жизни. Почему? Боюсь всё гораздо примитивней, чем может казаться на первый взгляд. Во всей стране, даже не так, во всем мире… днем, когда вся семья выполняет домашние дела, обычно, считается пятница или один из выходных. Мне же такой расклад: тратить один из дней, когда можно отдохнуть, совершенно не нравится. И с очень давних времен, не динозавров, конечно, но в нашей семье принято устраивать ПХД в среду. И на этой неделе такой день не стал исключением. Вернулся я домой в середине дня, немного уставший, но не до такой степени, чтобы заваливаться обмороком на диван и лежать, пока тело не срастется с обивкой. Вытащив свой ноутбук в прихожую, поставив на антресоль, я достал из шкафа большие колонки и, опустив одну на пол рядом с компьютером, а другую в комнату (так как длина провода позволяла это сделать), подсоединив, громче включил музыку. Из-за того, что проигрыватель находился в центре квартиры, куда бы я не зашел, везде, на одинаковых частотах, слышал ту или иную любимую композицию, что не могло меня не радовать. Подойдя к зеркалу, выудив тоненькую резинку из маленькой коробки, я завязал волосы в хвост и, переодевшись в одни шорты, принялся за уборку. Не могу сказать, что до вечера я успел выдраить всю квартиру, но большую часть дел я всё же закончил. Самым грандиозным подвигом за весь проделанный труд стала стирка, из-за чего вечером стиральная машинка просто отказывалась работать, и мне пришлось руками достирывать то, что наблюдалось от всей огромной груды белья. К девяти часам весь грязный и вымотанный я завалился на диван, даже не задумываясь о том, что только что пустил коту под хвост чистку этой мебели, стряхивая с волос густую пыль, которую я успел насобирать в верхних ящиках шкафа… Неподвижно сидя на протяжении получаса, давая возможность организму перевести дыхание, я не заметил, как уснул, уже открывая глаза на утро под настойчивый звон будильника. До начала занятий оставалось около часа. Этого времени хватило, чтобы принять душ, высушить волосы, одеться, позавтракать и собрать портфель, скинув в него всё то, что понадобится на парах, выйти из дома, плотнее укутавшись шарфом и чуть ли не на самые глаза натянув шапку. Новые наушники я себе так и не купил, поэтому дорога до университета была особенно тихой и неприглядной. Оставалось лишь смотреть себе под ноги и идти, изредка поднимая голову на светофоре… Останавливаясь на одном из таких, где на переходе собралась небольшая компания прохожих, каждый из которых спешил по своим делам, про себя и вслух проклиная треклятый красный свет, который так долго не может смениться на оранжевый, я старался не обращать внимания на разносортную речь и многочисленные возмущения, устремив своё внимание на фантик от конфеты, чья яркая обёртка торчала под слоем льда. Расчищая снег носком ботинка, я отвел ногу прямо и посильнее ударил пяткой по льду, заставляя его трескаться. Проломить такой нарост труда не составило и через несколько секунд, подхваченный ветром, фантик устремился вверх, заставляя меня поднять глаза, ведя слежку за его попыткой сбежать. В это время, я даже не заметил, красный свет наконец-то сменился, и несколько человек не желая ждать, ринулись вперед, не обращая внимания на возмущенные сигналы водителей. Раздался оглушительный треск, затем синхронные крики людей и удар… Я повернул голову к источнику шума, сталкиваясь взглядом с ужасной картиной: небольшая легковушка темно-синего цвета на всей скорости влетела в бордовое Пежо. Двое мужчин и женщина, что так торопились перейти дорогу раньше всех, так и остались стоять на полосатой разлиновке, боясь даже пошевелиться, не то, что повести носом в сторону случившегося. Водитель той темно-синей машины, что отчаянно пытался свернуть, избегая ДТП, спасая жизнь пешеходам, с управлением не справился, на приличной скорости влетая в Пежо, полностью сминая боковую часть машины пассажирского отделения. В поднявшейся суете люди мгновенно хватаются за телефоны вызывая скорую помощь, кто-то из водителей с того конца бросает свою машину, тем самым создавая пробку, мгновенно оказываясь у самого эпицентра столкновения. — Там двое пассажиров, — кричит мужчина, вглядываясь в узкую щель, что образовала вмятина. Он просовывает в неё руку и около минуты держит не вынимая. — У одного пульс есть, до второго не могу дотянуться, — он аккуратно высовывает конечность, стараясь не пораниться об осколки стекла. — Водитель тоже, рядом никого, — раздается второй мужской голос, а я снова переключаю внимание, лишь успевая следить за происшедшим. И только тут до меня доходит, что про водителя легковушки все забыли, заручившись лишь видом из разбитого стекла, торчавшей подушки безопасности. Пролезая через толпу, что тут же образовалась, я добежал до машины, заходя с той стороны, где находился водитель. Не раздумывая и не глядя, я тут же схватился за ручку, второй рукой поднимая фиксатор, и открыл дверь. Мужчина лежал весь в крови: из всех открытых частей тела торчали осколки стекла, даже в закрытых веках. Видимо, я так долго стоял неподвижно, не сообщая очевидцам, что же там случилось, что многие сами решили найти ответ на этот немой вопрос, отпихивая меня, пытаясь пролезть к новому эпицентру. Возражение? Я даже не думал об этом. Все, чем были заняты мои мысли — алая кровь. У меня не было никакой фобии связанной с тем, что я не мог смотреть на неё, но от такого ужасающего количества нервная система просто не выдержала, вызывая сбой пищеварительной системы. Я лишь чудом успел добежать до ближайшей урны, оставляя в ней свой завтрак и вчерашний ужин. Всё тело сводило с такой силой, что я даже не чувствовал, пробирающего до того времени, озноба. Слушая вой сирен, я просто нацепил на голову капюшон куртки, попутно закрывая лицо шарфом до уровня глаз, и направился домой, понимая, что день для меня сегодня закончен, учебы в таком виде не будет. Кое-как на ватных ногах я добрался до постели, не раздеваясь, просто рухнул на нее, укрываясь с головой одеялом. *** Высунув сначала руку из-под одеяла, я нащупал громко звонящий телефон, чья мелодия на данный момент не радовала, а раздражала… Щурясь из-за бьющей по глазам подсветки в темноте, я немного подождал, пока они привыкнут, и открыл папку с входящими. «Ещё раз не явишься на мой урок, заставлю весь прошлый материал пересдавать с самого начала», — самая что ни на есть доброжелательная и лучезарная смска в моей темной и гниющей жизни, мог бы, даже слюнями обтекся и сплясал слэм, но мне лень. «Если так хочешь обзавестись лишней работой, подайся в репетиторы», — отвечаю быстро, не желая тратить время драгоценного сна. От дневного шока я всё ещё не отошел и за всё время, что пробыл в квартире, раз семь, если не больше навещал белого друга, обнимая его так, как не обнимал ни одного человека. «Хватит агриться, ты человек или так… насрано», — не совсем понял, по какому поводу он опять решил до меня докопаться, но пальцы уже строчили новый ответ. «В данный момент ещё как насрано. Просто лужей… Так что не открывай дверь и не ходи за порог», — хмыкнув в пустоту, я закатил глаза, прислушиваясь к собственному биению сердца и урчанию живота. Есть хотелось адово, но плачевным опытом часом ранее я понимал, что сейчас этого делать вовсе не нужно. Потерплю. Комнату снова озарила мелодия, но уже не та, что стояла на смс, — это был входящий вызов. По своей дурости, забыв о том какой у меня голос, я поднял трубку, отвечая на звонок. — Слушаю, — сипло и по-старчески мрачно ответил я, перекатываясь на спину и поднимая взгляд к потолку. — Сынок, — дернувшись от неожиданности, я чуть не выронил телефон из рук. Обычно в такое время мама не звонила, но сейчас, слушая её теплый и ласковый голос, я просто не мог скинуть вызов, даже не пытаясь найти хоть одну приличную отговорку, чтобы продолжить спать. — Здравствуй, как твои дела? Давно что-то не звонила… — произнося это на выдохе, я повернулся набок, положив трубку на ухо, убирая обе руки под голову. Тошнота потихоньку начала возвращаться. — Сына, ты не заболел там? Чего голос такой хриплый? — меняя интонацию спросила она, как всегда не пропуская мимо себя ни единого изменения в моём организме, точно подмечая. Может. И вправду. Заболел. — Немного нездоровится, просто сказалось переутомление. Сегодня решил отлежаться, завтра возвращаюсь на учебу, надеюсь, с новыми силами, — глаза закрывались, очень хотелось окунуться во власть грядущего сна, но нежелание прерывать разговор с мамой держало между двумя мирами. — Лечись. Если надо ещё отлежись, только сильно не филонь, а то, вдруг, проблемы будут, не школа все-таки, — ласково и так тепло произнесла она, проявляя ту заботу, которой мне так не хватает вдали от нее. — Ваши дела-то как? Как отец? У меня-то ничего нового нет… А про вас. Хочу знать, — улыбаясь в пустоту, спрашиваю её. — Да вот, звоню как раз тебе с поводом, понимаешь, кажется, в этот раз нам придется встречать Новый год по отдельности. Папе на работе выдали заявление на путевку, если подпишем согласие, то получится съездить за границу за бесценок, — чувствую её радость на расстоянии, они, действительно, хотят поехать, поэтому возражать даже не думаю, да… я бы никогда не возразил. — Надеюсь, ты не будешь против? Такая возможность редко бывает. — Мама! — перебиваю её, немного повышая голос, но делая его более веселым. — Ты чего мне объясняешь? Я что, разве не понимаю тебя? Конечно, езжайте. Я завтра сдам билеты, останусь здесь, может, с одногруппниками получится отпраздновать, — головная боль скачкообразно навещает голову, словно откликаясь на изменение моих эмоций. — Хорошо, хорошо, — тянет она. — Я и забыла, что ты у меня не маленький, — вновь улыбаюсь, — все мамы как мамы. — Вот и славно, ты извини, я бы пообщался ещё… — Да, да. Отдыхай, я и так поняла, что разбудила. Не болей больше, купи витамины в аптеке, пропей курс, знаешь же, что помогает. — Обязательно, — слышу поцелуй в трубку, прощаясь, отвечаю ей тем же, возвращая телефон под подушку, убедившись, что новых сообщений больше нет. *** Пятница. Любимый день. Впереди два безмятежных выходных, которые можно провести с пользой для организма и нервной системы. Провожу по струнам акустической гитары, довольно улыбаясь, слушая звучание каждой. Полчаса настраивал, вспоминая каждую ноту, и наконец-то сделал это, — звучит точно так же, если бы я занялся настройкой с помощью тюнера, который паранормально затерялся после генеральной уборки. Разминаю пальцы парочкой переборов, перелистываю лежащий на колене текст, вспоминая начало любимой песни. Не скажу, что я обладал красивым голосом и достойным слухом, но навыками дворового пения все же за годы игры научился. Самому нравится и это главное. Вступление медленное, как всегда завязке перед тем, как пойдет перебор за перебором. Вибрация в кармане джинс заставляет прервать игру, привстав, выуживаю сотовый, снимая блокировку экрана. Значок нового сообщения, открывается автоматически, из-за того, что дважды провел по панели. «Вторник. 31 декабря. С 00:00 в „Подвале“ состоится вечеринка, включающая в себя новые Коктейли», — неизвестный номер, однако даже гадать не нужно было, что сообщение было от Клеменса. Ответа от меня не требовалось, поэтому я отложил телефон, возвращаясь к игре, знать — узнал, идти не обязан. *** Выбравшись в магазин в понедельник, чтобы прикупить еды и пару необходимых мне вещей, стоя в очереди я столкнулся со знакомым лицом, являющимся моим одногруппником. Дэйси, если не обманывает меня моя память, то его должны звать именно так. Убедившись, что он меня увидел, я подошел поздороваться, как раз пользуясь случаем, чтобы узнать интересующий меня вопрос. — Слушай, а у нас ничего не намечается в группе? Новый год все по своим кругам празднуют? — стараясь быть как можно ненавязчивей, после приветствий и расспросов парня, как у меня дела, поинтересовался я. — А… Да, все собираются у Алекс, она всех пригласила, — улыбается парень, наблюдая как кассир пробивает пару бутылок алкоголя, показывает ей заранее приготовленный паспорт. Она же, убедившись, что тому имеется двадцать один, кивнула, продолжая фасовать по пакетам всё купленное Дэйси. Про себя подмечая, что приглашены были все, ровным счетом, как и оповещены об этом, кроме меня, я сыграл знающего человека, найдя самую обыкновенную отговорку, что если смогу оторваться от своих друзей, то обязательно их навещу. Конечно, даже признаваться не надо, было обидно осознавать, что я являюсь таким унылым говнецом, которое даже не позвали на обычный сейшн друзей-приятелей, но «Не отчаивайся», было моим вторым именем. Я уже привык, что в этом городе все иначе, со школьных времен не осталось ничего, что могло бы здесь хоть отдаленно их напомнить. Вернувшись домой с двумя пакетами, я включил новости на небольшом телевизоре на кухне, чтобы хоть отдаленно знать, что происходит сегодня в мире, и, помыв пару овощей, принялся за приготовление салата, — нужно же хоть как-то было создавать атмосферу праздника. Вечер наступил довольно быстро, радостные возгласы, звуки салюта, что на протяжении всего дня разносились по улицам, стали звучать гораздо чаще, практически не прерываясь. Искренняя радость за людей посещала, но и собственная обида не давала покоя, гложа собственное самолюбие. Сидя перед экраном телевизора, поедая вкусную курицу с поджаристой корочкой, я периодически поглядывал на стрелку часов, которая перебралась за одиннадцать вечера, говоря о том, что осталось совсем немного до наступления Нового года. Досадно. Что именно так все вышло. Праздник не праздник. Еда не еда. Завалившись на диван, решая провести эти последние минуты старого года в социальной сети, я случайно задел телефон, нажимая на нем несколько сенсорных кнопок, что привели его к активированию последних сообщений: «Вторник. 31 декабря. С 00:00 в „Подвале“ состоится вечеринка, включающая в себя новые Коктейли». Поймав его глазами, пробегаясь по тексту, я пришел к выводу, что пора бы в первый раз в жизни последовать народным традициям и отметить праздник вне дома. Подойдя к шкафу, я достал черные джинсы и серую атласную рубашку, решив, что они вполне сгодятся для похода в клуб. *** — Итак, за что пьем? — радостный голос Клеменса, подбадривающий меня и ещё одного человека, что находился в клубе раньше назначенного времени, вещал о том, что Новый год мы будем встречать втроем. Так уж получилось, что до Подвала я добрался за пятнадцать минут и уже в половину, стоял у домофона. Клеменс, наверное, у него так всегда выходит, ответил не сразу, но все же, после недолгих объяснений на тему «кто я», признал меня и впустил в помещения, избавляя от участи замерзнуть на улице. Раздевшись, я сел на высокий стул у барной стойки, познакомившись с парнем, что все это время о чем-то разговаривал с блондином. Брэд, как представился он сам, сидел в темно-синей толстовке, накинув на голову капюшон, из-за чего на его лицо падала тень, и потягивал какую-то вязкую бордовую жидкость из стакана. — За всех, — предложил Брэд, поднимая голову. — Нет, нужно посущественней, — улыбнулся бармен, передавая мне такой же напиток, от которого я доброжелательно отказался жестом. — Если можно, я выпью коньяк, сегодня без экспериментов, — хмыкнул я, проводя по волосам, пятерней зачесывая их назад. — Как так? — больше всех возмутился новоявленный знакомый, протягивая стакан, чтобы чокнуться. — Вот так, — хмыкнул я в ответ, осматривая обновленную полку с алкоголем: много разных бутылочек с пестрыми этикетками, наверняка, очередные добавки в коктейль. — Мы пьем или как? — возмущенно и обыденно ясно вставил свои пять копеек Клеменс, после чего все трое сошлись на том, что тост подождет, а дело нет. — Слушай, — закусывая виноградом из вазы, что поставил парень, обратился я к хозяину. — А что значит «Коктейль» в твоем сообщении? — не знаю, почему я вспомнил это, но стало очень интересно, да и от темы отставать не хотелось. — Каждый раз мы меняем человека, который поставляет сюда различную дозу… Сегодня, — Клеменс кивнул в сторону Брэда. — Нашим поставщиком является этот малец, мы часто приглашаем его на важные мероприятия, потому что с ним ещё ни разу не было проблем, — улыбается парень. — Спрашивать… Рассказывать обо мне или о Коктейле бессмысленно, — подключился Брэд, пододвигаясь вместе со стулом ближе. — Лучше сразу пробовать, чтобы знать. Поверь, ощущения за гранью… Такое не забывается, — пытаясь внушить доверие, серьезно говорит он. — Дело… дело, — подхватывает Клеменс. — Может, все вместе перед началом покурим? — спрашивает Брэд, отодвигая стакан. — Я за… Мне бы расслабиться, — подхватывает вновь бармен, ожидающе смотря на меня. — Давай с нами. Первый раз… угощаю сам. В честь праздника, как бонус! Со сменившейся стрелкой на полночь, Брэд достал из сумки три самодельных сигареты и подкурившись, передал мне зажигалку. Не знаю, о чем я сейчас думал, может, мне только казалось, что я пытаюсь это сделать. Но ловко зажав зубами бумагу, я поднес огонь к тому концу сигареты и вдохнул в себя едкий дым, стараясь не закашлять. — Эй, сначала нужно втянуть в легкие и поддержать несколько секунд, медленно выдыхая, — посоветовал Клеменс. Я так и сделал… *** Поднимаю руки, соединяя ладони в чашу, слегка приторможено подношу к лицу, укутывая ими. Выдыхаю прямо сквозь пальцы, просовывая язык между мизинцами. Сейчас я больше всего похож на маленького дурачка, даже на ребенка, который застрял в лифте и не знает, как выбраться, поэтому чтобы не поддаваться панике, сходит с ума с помощью других вещей. Голова кружится, пуская по всему телу дрожь, что узорами расходится по каждой её части, обдавая все клетки миллиметр за миллиметром холодом. Я даже не заметил, когда в помещении стало сквозить, вроде бы туалет был замкнутым пространством, окон тут не присутствовало, не говоря уже о том, что в клубе их вообще не наблюдалось. Закрываю глаза, утыкаясь лбом себе в колени, вдыхаю запах клубного дыма, остатки никотина и различных курительных смесей… Хватает всего, из-за чего тело вновь содрогается в конвульсивном смехе, контролировать который нет сил, остается лишь прижаться как можно плотнее, обнимая свои плечи руками… Вздрагиваю, на секунду перед глазами все темнеет, чувствую чужое касание, резко подскакивая на месте, словно мешок картошки, падаю обратно, ударяясь затылком об изрисованную стенку туалета. Оглядываюсь, понимая, что нахожусь тут совершенно один, но страх, что заставляет сердце так чудовищно быстро выдавать барабанный ритм, обволакивает разум, заставляя судорожно смотреть на свои руки. Понимание того, что именно они были причиной странной реакции, так и не настигло мой опьяненный разум, лишь наоборот, побудило фантазию проснуться, ещё дальше уводя за руку в долину детских грез. Ещё никогда не было так паршиво, весело и опьяняюще, до невероятного возбуждения, хорошо. Мотаю головой, пытаясь прогнать с себя пелену, — действие наркотиков, даже не осознавая, что от этого станет лишь хуже. Звон в ушах заставляет противно поморщиться. Упираясь обеими ногами в противоположную стенку, почти растекаюсь на грязном полу, прослеживая по теням, что отражаются на нём, движение людей по ту сторону кабинки. Резкий стук в мою дверь, знаменует о том, что кто-то неудачно вписался в поворот. Снова морщусь, быстро моргая, пытаясь убрать эти странные звездочки и искры, что плывут перед глазами, рассеиваясь яркими вспышками. Дверь открывается так резко, что я, не удерживаясь на одной руке, заваливаюсь на бок, из-за чего волосы закрывают все лицо, а голова взрывается от кошмарных ощущений, будто в черепную коробку посадили маленькую визжащую девочку, которая исстрадалась по новой блядокукле. В проеме показывается чья-то голова, кажется, парень. Даже странно, почему посетила именно эта мысль, ведь туалет был мужским, видимо, мозг подстраховывал сам себя на всякий случай. — Звеняй, — лучезарно заливается кто-то в передышках между словами и смехом, закрывая дверь, правда ненадолго. Клацает сломанный замок. — Гир, это ты? — в голосе звучит удивление, а я поднимаю глаза, но шелестящие, как конфетти, звезды все ещё мешают рассмотреть лицо незнакомца. — Возможно, — отвечаю я, почему-то решив, что это могу быть вовсе и не я, а кто-то другой. Дверь снова противно хлопает, а я привстаю на руках, вновь опираюсь спиной об изрисованную гладь, закрываю глаза и хватаюсь одной рукой за часть бедра, будто это спасет меня от очередного падения. Незнакомец так и не вернулся, ничего не ответив, он снова скрылся в толпе теней, возможно, даже затусил в соседней кабинке, из которой доносится странный скрип и вошканье. Думаю о том, что сейчас не помешал бы мой плеер. С горечью вспоминаю о сломанных наушниках, всхлипывая в пустоту и вновь закрывая глаза, напевая мотив заевшей мелодии. Дверь снова скрипит, возвращая меня в этот разнообразный мир реалии. — Ты? — недовольно возмущается голос, вводя меня в ступор уже во второй раз, — почему я так всем резко понадобился и, главное, кому? — Я же говорил, это он, что делать будешь? — тем временем появляется второй голос, тот самый, что принадлежал первому незнакомцу. Всё ещё мутно, но не так как было прежде. Поднимаю голову, убирая с глаз волосы, разглядывая два высоких силуэта, что застряли прямо в дверях, перешептываясь друг с другом. — Делать? Ничего, я предупреждал, чтобы сюда не совался, меня не послушали, — возмущенно изрекает второй, голос которого приобретает все более знакомые черты, а в расплывающейся картинке, узнается ещё и образ Иззи. Это был однозначно он. Недовольный. Сердитый. Даже не пьяный, но уже подшофе, хотя в моем положении об этом зарекаться даже не следует. — Короче, как хочешь, мое дело — сказать тебе, а ты сам разбирайся, — фыркнуло второе тело, взмахивая руками то ли от недовольства, то ли от отчаянья, хотя по мне это было одним и тем же. — Я ушел, — в дверях остался лишь один человек, Джек, мне показалось, голос принадлежал именно ему, покинул нас в неизвестном направлении, впрочем, не сильно расстраивая меня этим. — Эй, с тобой всё в порядке? — кажется, это обращались уже ко мне, на что я лишь мотнул головой, не в силах отвечать, да и вообще делать что-то, одолевающая слабость мешала даже мыслительному процессу. — По тебе заметно, — слышу, как прикрывает дверцу, какое-то вошканье, и вот он уже сидит передо мной, ослепляя меня ярким пятном в виде своей рубашки красного цвета, хотя, может, мне опять это только кажется? — Наверное, — губы дергаются в ответе, но получается не совсем внятно, впрочем, я уверен, что он меня понял. — Встать можешь? — спрашивает тихо, немного иначе, не с той интонацией, что была при его друге, не с той, что минуту назад, улавливаю её словно видимую волну, хватая пальцами за нитку, только после этого понимая, что проделал это с воздухом… у него на глазах. — Я и не собираюсь, — отвечаю спокойно, с блаженной улыбкой на губах, хихикая, как первокурсница. Стыдно было бы за себя, да плевать, праздник же и мне хорошо. Очень. Хорошо.  — У меня вообще ни одна часть тела не встанет… я останусь здесь… как… можно… дольше, — выдыхаю через раз, вновь закрывая глаза, утыкаясь затылком в ту же точку на стене. — И ты это мне говоришь, в то время как у самого стоит… Я хоть и понимаю, что это эффект от принятой тобой дури, но за словами следить нужно, ты ведь знаешь, в какое место притащился, уж изволь, — киваю в пустоту, выслушивая недовольное цоканье, означающее лишь то, что все слова сказанные Иззи пролетели мимо меня. Улыбаюсь… Опьяняюще сладко улыбаюсь кому-то, снова это настроение. Праздник. Ощущение его рядом приносит детский восторг, — праздник. — Эй, отключаешься? — снова интонация с долей волнения. Чем же я его заслужил? — Нет, даже не думал об этом, — пожимаю плечами, сцепляя руки в замок и опускаю к себе на колени, ненарочно задевая пылающий от возбуждения орган. Неприятно. Слишком долго терплю. — Будешь сдерживаться и дальше, будет только хуже, давай я выйду, помоги себе… затем отвезу тебя домой, — касается моей руки, заставляя расцепить хватку, подносит правую к ремню, цепляя её словно крючок за шлейку, оставляет так, уходя за дверь, придавливая её своим весом. Я попытался привстать, даже изменил немного свое положение, но это все на что я был способен. Хотелось смеяться. Чертовски хотелось залиться конвульсивным смехом, что я и сделал через пару минут. Причина? Её не было, по-моему, смеяться без какого-то повода было куда веселее, куда лучше, куда интереснее. — Эй, — сквозь шум голосов, шарканье ног, слышу стук в дверь. — Ты всё? — спрашивает Иззи, барабаня подушечками пальцев по пластмассовой глади. Киваю, вновь понимая, что он меня не видит. Еле собравшись, чешу правой рукой нос и отвечаю ему, надеясь, что кричать или повторять не придётся: — Наверное, — неожиданно для себя выдаю я, понимая, что хотел сказать совершенно другое, но мозги словно клинит, невидимый рычаг поворачивает ключ, заставляя воображение работать не в том направлении. Дверь снова скрипит, запуская в кабинку высокого парня, сейчас я впервые почувствовал аромат его одеколона, и, признаться, он мне чертовски понравился, о чем я решил ему непременно сказать, не видя в этом ничего зазорного. — Вкусный, — вполголоса отвешиваю ему комплимент с царской руки, из-подо лба, снизу вверх, отслеживая как он разворачивается, наблюдая ту же картину, которая была, когда он уходил: палец держался за шлейку, не сдвинувшись с места ни на миллиметр. — И что это было? — бровь ползет вверх, выражение его лица мутное, но удивление на нем разглядеть мне не составляет труда, на что я лишь потерянно пожимаю плечами. Поддевает пальцами защелку возвращая на болт, с которого она слетела, закрывает кабинку на замок, и, кидая очередной оценивающий взгляд, присаживается напротив меня, протягивая ноги с обеих сторон от моих. — Что ты на этот раз принял? — укоризненно спрашивает он, от чего хочется внести уточнение, что в тот раз, прошлый, и, пожалуй, единственный — первый, я даже не знал, что что-то принимаю. — Какую-то травку, — хмыкаю я, вспоминая того парня за барной стойкой и довольного Клеменеса, после моей первой затяжки выражение его лица было такое, будто его ребенок впервые пошел. — У кого брал? — вопрос за вопросом. Но это только забавляет. Нет должного раздражения, из-за чего губы снова дергаются в улыбке. — У приятеля Клеменса, тот сказал, что поставщиком является на сегодня Брэд, парень в синем капюшоне, — убираю руку, вытаскивая палец из захвата петли, поглаживаю коленку, немного надавливая, — затекла. — Блядство. Морфей, спиды и Зелень, не завидую твоему утру, — на этот раз он улыбается одновременно с долей горечи на губах. Поднимает руку, растопыривая пальцы, скользит по взъерошенным русым волосам, продолжая смотреть мне в глаза. Видит же, что сейчас я своих не свожу с него… Пользуется. В этом помещении он единственное движущееся тело, не считая толчка, который при особом угле зрения будет казаться скачущим. — Мои проблемы, — ловлю его взгляд, упавший на мою ширинку. Удовлетворенно хмыкаю, возобновляя разговор. — Хочешь… Помочь? — голову посещает, как мне кажется, самая грандиозная идея, — лучший вариант, чтобы свести напряжение на нет. Урчу себе под нос, наблюдая за звездами перед глазами, что стали только больше, загораживая лицо Иззи. Наверняка, удивленное лицо. — Сдурел? — выплевывает, однако продолжает сидеть, не бросаясь в возмущении с видом оскорбленной личности за дверь. — С? … Дурь… Ел. Сижу минут пять, если не больше, неподвижно. Просто разглядываю рубашку парня, пуговицы, каждую дырочку, аккуратно заделанные нитки на сборках. Опираюсь на руки, привстаю на носках, поджимая под себя ноги, сгибая их в коленях, прокручиваюсь вокруг собственной оси, оказавшись лицом к стене, в которую минуту назад долбился затылком. Резко выпрямляю ноги, скользя задницей по полу, въезжая в чашу, что образовало тело парня, откидываясь на его плечо. Слышу нервное сопение, довольно улыбаюсь. Опускаю руки на его колени, словно на подлокотники. Провожу пальцами, обхватывая коленную чашечку с каждого угла. Терпит. Даже не пытается ударить. Хотя… Может просто ждет последнего проступка, чтобы пробить моей головой дверь? — Помоги, — выдыхаю, почти выдавливаю из себя, смотря прямо, боясь боковым зрением заметить ехидство и подоплеку на его лице. Дико… Дико тянет на смех. Каждое движение, даже воздух заставляет улыбаться. Звезды перед глазами так и не гаснут. Пользуюсь отрешенностью парня, цепляю его руки, заставляя обхватить свою талию, а затем складываю их на ширинке, прямо на набухший бугорок. Ощущения? Будто меня окатили патокой, все тело ватное… липкое и, кажется, я слышу летящий в мою сторону рой пчел. — А ты не охренел часом? — возвращаю свою руку к его руке, накрывая сверху, тянусь к молнии, цепляя за собачку, не обращая внимания на возмущенный немой вопрос, атмосфера которого повисла в воздухе, расстегиваю, продолжая сдерживать его руку. — Дальше сам, — говорю тихо, но не услышать меня невозможно. — Или… Или не справишься? — клацанье зубов прямо над ухом. Секунда. И его руки перемещаются прямо на мою талию, сжимая её так, что наверняка останутся синяки, подбородком касается моего плеча, чувствую кожей его злую химерную улыбку. — Я могу помочь снять напряжение, выебав тебя в этом сортире, — шипит, сдавливая все тело оковами своей хватки, пыхтит, опаляя своим дыханием ключицу. Заводит. Кажется, что весь мир перевернулся, сменив полюса, холод сменяется жарой, дикой агонией, в лаве которой топится все тело. Ловлю пальцами его руки, просовывая между его пальцев, сцепляя со своими. Хватка слабеет, пользуясь этим, не отрывая от своего тела, снова опускаю их на ширинку. — Только такая помощь, — больше, чем настаиваю, это не просьба, в голосе целый шквал разносортных эмоций, но изнутри настолько топит, что иначе просто никак. В предвкушении, провожу языком по своим губам, чувствую на своем теле движение. Мнется, но все же по-блядски развязно запускает один палец за другим за оттянутую часть трусов. Все так же обжигающе дышит. Если бы повернулся в его сторону, наверняка бы обнаружил на себе пропитанный смесью яда и карамели взгляд. Молчу, склоняя голову ниже, чтобы не оставлять возможность наблюдать ему за моим взглядом. Не отрываясь, слежу за его движениями. Медлит, словно специально. Заставляет ждать. Не касается нижней плоти, лишь дальше запуская руку, проводит по не менее чувствительной зоне, заставляя тело изнемогать от желания освободиться из-под нахлынувшей толпы мурашек все больше. Наконец, рука скользит ближе к набухшей головке, сухие пальцы обхватывают её, принося легкий дискомфорт. Замечает. Понимая это, высовывает руку, второй надавливая мне на челюсть, заставляет открыть рот, впихивая мне сначала два, а потом и все четыре пальца. — Оближи, — звучит так пошло, что даже теряясь на мгновение, замечаю лишь позже, что язык уже обводит каждый палец, обильно смачивая их слюной, посасывает, разнося по маленькому помещению наполненному посторонними звуками ещё один. С глухим причмокиванием вынимает их, опуская вниз. Мизинцем приподнимает ткань, позволяя кисти вновь оказаться внутри. Член накрывает уже влажная еле прохладная рука. Медленными движениями она проходит от основания, поднимается вверх, уделяя внимание головке. Большим пальцем описывая круги, указательным постоянно дразнит малую часть члена, — ту долю, по которой проходя удается достать. От каждого касания заставляя тело выгибаться дугой, еле сдерживая порыв сорваться на стоны… Ощущения настолько четкие, что хочется, чтобы это продолжалось и продолжалось. Пока тело знакомится с новым эффектом — возможностью наркотиков, мозг усиленно переключается с одной приятной ноты на другую. Рука продолжает фрикционные движения, заставляя бедрами поддаваться вперед каждый раз, когда мизинец против движения остальных пальцев описывает полукруг. Темп не нарастает, он меняет амплитуду с каждым разом, когда тело подрагивает в попытке кончить. Надавливая на головку, тем самым оттягивая процесс, заставляет с губ срываться недовольным стонам. Чувствую, опять, как он улыбается, вновь и вновь накрывая рукой член и как можно плотнее сжимая его. Изводит, заставляя желать ещё больше. Уже не могу просто смотреть, наблюдать за этим, закрывая глаза еле удерживая себя от порыва опрокинуть голову на его плечо, откинувшись, позволяя себе полностью погрузиться в ощущения, поддаться им, позволив унести душу, словно корабль. Цепляясь руками за его бедра, сжимая вместе с джинсовой тканью его кожу, сбивчиво дышу, чувствую, что в этот раз оттянуть уже ничего не получится. Рука опускается вновь, проходя по всей длине, сжимается в кольцо и опять поднимается вверх, хаотично повторяя это вновь и вновь, лишь меняя наклон. Даже неожиданно для самого себя, срываюсь на последнем движении, подаваясь бедрами вперед, буквально насаживаюсь на его руку, кончая так громко, что если бы не рука Иззи, зажимающая мне ладонью рот, люди за дверью, наверняка, услышали. Дождавшись, когда мне вернут возможность говорить, еле сбивчиво произношу то, что хотел сказать ещё раньше: — С Новым годом, кстати.