По прозвищу Чиполла

Восстание — вот слово, которым были заполнены последующие дни. «Беспорядки» — слышалось за столом. Чезаре сидел с отрешенным видом, глядя, как его тетки кокетничают с офицерами, и прислушивался. Восстание на севере вспыхнуло осенью, когда ввели новые налоги. «Эти наглецы позабыли, что платить сеньорам — их священный долг. Лентяи! Можешь лечь и умереть, но изволь выплатить всё до последнего сольдо!» Чезаре попробовал заявить, что это по меньшей мере глупо: если люди умрут сейчас, кто будет платить потом? Но бравый офицер только расхохотался и заявил, что такого добра, как бедняков, всегда много, ибо Господь сотворил их в изобилии, как мух. «Если бы ещё и мухи платили налоги!» — добавил он, и все нашли это невероятно смешным, особенно тётка Мария. Она смеялась очень громко и звонко, поглядывая сквозь опущенные ресницы на офицера. Чезаре знал, что Мария мнит себя ещё очень молодой и мечтает снова выйти замуж. Спорить с бравым офицером он не стал. Когда говорят такие несусветные глупости, да ещё и с таким мужественно-самодовольным видом, спорить с человеком — это как спорить с петухом, когда он красуется перед своим птичником, забираясь на вершину навозной кучи. Чезаре просто закончил трапезу и выскользнул из-за стола, оставляя общество упражняться в остроумии насчёт бедняков и на его счёт тоже. «Бунт» — это повторяли слуги, когда думали, что их никто не слышит. «Крестьяне жгут усадьбы, убегают в леса». «Солдаты недовольны — их заставляют воевать с собственным народом». «Король совсем обезумел: в стране голод, а он приказал строить новый дворец, чтобы принимать там какую-то заграничную принцессу, а его брат и вовсе уехал куда-то». «Тут у нас пока спокойно…» Вот это «пока» и не особо нравилось Чезаре. «В бунтах и войнах он не видел ничего хорошего. Читать про героические приключения приятно в романах, но на самом деле от войны одни беды, а революции чаще всего плохо заканчиваются» — так размышлял он, сидя в библиотеке. Чтение было почти единственной доступной ему страстью, и к шестнадцати годам он одолел почти всю библиотеку. Там были и романы — приключенческие, героические, о сильных духом и телом мужчинах, о прекрасных дамах, о далёких странах. Были и другие — книги по истории, мемуары великих людей, философские трактаты о жизни, о политике, о сути бытия… Насчёт сути бытия Чезаре разобрался не очень, а вот историю и политику он полюбил. Стройные и последовательные рассуждения об устройстве государства, о процессах в обществе привлекали его своей ясностью и отрешенностью от эмоций. Конечно, сквозь века просто смотреть на то, что было, — совсем не так, как когда живёшь среди круговерти событий, когда для тебя это не дата в учебнике, а твоя жизнь… Это напоминало Чезаре его собственное существование — только смотреть и анализировать. А тут — восстание! Он сидел и читал о бунтах двухсотлетней давности. Именно тогда и был построен замок Черрено. В нём можно было и спрятать неугодных, и отсидеться в случае чего. Тогда меняли правящую семью: семья Апфелла воевала против Цитроне. Победили Цитроне, только что это дало тем людям, которые их поддерживали? Страна не могла потом оправиться ещё десять лет, а Цитроне были не лучше и не хуже Апфелла. А сейчас пришел черёд Цитроне. Добром это не кончится. Слухи с каждым днём становились всё тревожней и тревожней. Солдаты делали беспечные лица, офицеры всё громче и непристойней шутили за обедом, но из песни слова не выкинешь — приближалась буря. «Многие уезжают из города, не хочется жить рядом с тюрьмой, где сидят повстанцы. На севере вот так же крепость штурмом взяли, так резня была…» Резни Чезаре не очень боялся. Замок не зря строился как тюремная крепость. Попасть в парк, разбитый гораздо поздней, было легко, но с поднятым мостом, опущенными решетками, расставленными на постах солдатами замок был практически недоступен. А вот слова камердинера о том, что люди уезжают из города, заставили задуматься. Один из офицеров, полковник Мастина (Чезаре каждый раз улыбался про себя, слыша его фамилию) — тот самый, что сравнивал бедняков с мухами, — регулярно ездил в город, выслушивал доклады жандармов. В один день Чезаре напросился с ним. Тот не особо был доволен, но отказать хозяину замка, пусть этот хозяин был всего лишь тощим бледным подростком, не посмел. По парку можно гулять в старом костюме, но выезжать из замка следовало как подобает наследнику этих земель. Камердинер, старый Пьетро, крутился вокруг него, поправляя тёмно-красный сюртук, оглаживая вышитые золотом обшлаги, взбивая кружевной галстук с бриллиантовой застёжкой, расчёсывая кудрявые волосы, чтоб они лежали ровными волнами, как то предписывал этикет. — Пьетро, я еду не на бал, а всего лишь в город по делам. — Чезаре отмахивался от одеколона. — Вы сеньор и должны выглядеть как сеньор. Батюшка ваш, светлая память его беспокойной душе, даже на войне всегда так выглядел, что сразу становилось понятно — граф. Ну ещё бы, с тоской подумал Чезаре. Он плохо помнил отца, но отлично понимал, что дворянином и красавцем Козимо Черрено делали не расшитые золотом кафтаны и не духи, а мужественное лицо, высокий рост и грация превосходного фехтовальщика. Во всех его воспоминаниях об отце обязательно присутствовала шпага. Он даже помнил, как однажды видел его, тренирующегося в оружейной зале. Сам Чезаре едва удерживал эту шпагу двумя руками. И вот, выглядящий как сеньор и пахнущий, как целых несколько сеньоров (Пьетро явно перестарался с одеколоном), он сидел в карете напротив полковника Мастины и думал о том, зачем он едет в город. Он хотел приобрести несколько книг и письменные принадлежности. Бумагу и чернила ещё можно доверить слугам, но вот книги… Покупку книг Чезаре не доверял никому. Не заметить новую или взять какую-нибудь расхожую глупость вроде дамского романа, ошибиться с переводом — проще простого. В книжной лавке новинки были нечасто, но Чезаре регулярно заезжал туда — на всякий случай. В этот раз ему повезло. Книга по астрономии — этой науке, к сожалению, он не мог уделить должного внимания, так как ему ни в какую не хотели покупать телескоп. «Быт и нравы древней Греции без купюр» — очень интересно, это какие же купюры в том издании, которое уже есть в его библиотеке. «Тень отражения» — мистический роман; призраки, склепы, таинственные незнакомцы, роковые тайны — это почитать на сон грядущий. С десяток новых перьев, карандаши, краски, кисти, альбом, бумага для писем (хотя Чезаре никому не писал, он вёл дневник и иногда приклеивал к уголкам страницы сложенные листки с какими-нибудь отрывочными рассуждениями или попытками стихосложения)… — А это что? — обратился он к продавцу, глядя на лежащие горкой рулоны. — А это, сеньор Черрено, не для продажи. Только сегодня привезли, велели, значит, выставить в витринах. Времена-то нынче неспокойные… — А ну дай взглянуть. Продавец принялся разворачивать листы. Ну, так и есть. Плакаты: «Разыскивается». Чезаре с интересом смотрел на эти лица — молодые и старые, угрюмые и спокойные. «Бунтовщики, преступники», — бормотал продавец, — «не живётся им, и другим не дают». Вдруг сердце замерло, дёрнулось, подскочило куда-то к самому горлу, а потом рухнуло вниз. С очередного плаката смотрел с прищуром его рыжий собеседник из парка. «Луис по прозвищу Чиполла. Лидер повстанческой молодёжи. Возраст — примерно 19 лет. Особые приметы — рыжие волосы, зелёные глаза, на спине веснушки, на груди шрам от ножевого ранения. При себе носит нож. Опасен. Брать живым». Да, это он. Хорошо нарисован, разве только по рисунку не понять, как на солнце золотятся рыжие волосы и как ярко и нахально блестят зелёные глаза. — Ишь, наглый какой. Один из тех молодчиков, что от безделья либо на большую дорогу, либо в революцию идут, а толку он их нет. Лидер повстанцев, ха! Лентяй и краснобай, это и так видно. — А ты тоже уедешь? — Чезаре совершенно не хотелось говорить о молодом повстанце. — Ох не знаю, сеньор. Мои дела идут только вашей милостью, а в такие времена… Наверное, уеду. — Как времена изменятся — возвращайся. — Чезаре равнодушно отложил плакаты. — Как скажете, добрый сеньор. Эй, Пепе, отнеси сеньору покупки в карету! Пепе, юный помошник из книжной лавки, расторопно поклонился, подхватил свёрток и исчез. Продавец тоже поклонился — солидно, с достоинством, расплываясь в широкой улыбке. Дела у книжника шли неважно, а Чезаре всегда платил золотом и не требовал сдачу — за такое продавец готов был и гадюку поцеловать. Чезаре дождался Мастину, прогулявшись по городской пощади и купив себе засахаренных орехов. В витрине сапожной лавки он снова заметил плакаты и долго смотрел на изображение Луиса. Подумать только, опасный повстанец! А он поговорил с ним — и ничего. Мастина вернулся злой и долго ругал жандармов за недостаточное усердие. «Нет тут никого! Всё спокойно! Ну так и надо, чтоб было спокойно, а для этого что нужно? Застращать! Как? Ночью приходишь, громко стучишь, чтоб у них поджилочки тряслись, из постели забираешь! Чтоб никто и пикнуть! Чтоб взгляд не смели поднять! Чтоб, если эти здесь появятся, наперегонки побежали рассказывать!» — А они появятся? — поинтересовался Чезаре — Уж как тараканы, — расхохотался очередному «остроумному» сравнению полковник. — Да только шиш им, ничего у них здесь не выйдет. Уж я-то… Ух мы их! Вы, молодой сеньор, не бойтесь, сидите себе спокойно с книжкой, а мы этих разбойничков мигом! Чезаре вспомнил наглую улыбку Луиса и ничего не ответил. О своей встрече в парке ни полковнику Мастине, ни кому-то ещё он не сказал. Вот ещё. .......................... Пепе, мальчик из книжной лавки, скользнул в приоткрытую дверь сапожной мастерской. За верстаком, рассеяно двигая шилом мелкие кожаные обрезки, сидел молодой человек. Волосы были повязаны грязно-серым платком, но глаз не скроешь — они так же ярко и опасно блестели в полумраке. — Кто это был, Пепе? — тихо спросил Луис. Разумеется, знакомца из парка он узнал. Только в этот раз он был разряжен, как франт, да ещё и приехал в одной карете с жандармским полковником. Встреть он тогда его в парке — всадил бы нож, не думая, а теперь уже поздно. — Так молодой граф Черрено. — Граф. — Ага. Он тут регулярно приезжает, книжки покупать. Про него говорят, что он не то больной, не то слабоумный. — Ну, слабоумный вряд ли. Книжки, говоришь? — Ну. Больше он и не может ничего. Его сюда, я слыхал, привезли, когда ему лет шесть было. Думали, помрёт, не жилец. А он живёт себе уже лет десять, только малахольный. Сидит себе всё время в замке. Только одно имя, что граф, а так тут всем его тётки заправляют. Не родные. Жёны братьев отца. — А отец? — Граф Черрено? Так умер, не здесь, где-то далеко. И мать у него умерла. Про неё говорят, она детей не могла иметь, родила его и хворала долго, да и он как бы помереть должен. Потому и живёт здесь, в столицу не везут. — Вот как. А портреты он видел? — А то! Мой-то хозяин ему всё показал. И языком мёл! Бандиты, убийцы! А уж как тебя честил! Ха-ха! — А граф что? — А что он? Улыбнулся так, — Пепе попробовал изобразить равнодушную улыбку аристократа, — головой покачал и всё. Малахольный! — Вот значит, как… — Луис потрогал острие шила пальцем и наколол на него кусочек кожи. — Что ж, посмотрим, как оно обернётся… Как говоришь, его зовут? — Чезаре Черрено. — Ладно, беги, Пепе, и не болтай попусту.