По прозвищу Чиполла

количество ошибок переходит все допустимые пределы и приближается к критической отметки, но мы обязательно-обязательно-обязательно всё исправим и приведём некоторые имена и названия к общему знаменателю, когда всё будет всё. Внимание, вопрос. Когда это кто-нибудь прочтёт, пусть он не побрезгует и напишет пару строчек: как они? Мои герои? Кавалер Томазо приехал не просто так. Это было видно и по тому, что приехал он внезапно, без предварительного письма, в спешке. И по его многозначительному молчанию, когда все наконец уселись за поздний завтрак. Бьянка, которая лелеяла планы взять кавалера в мужья, так и вилась вокруг, гоняла слуг и вырядилась в лучшее платье. Всё без толку. Кавалер, как завороженный, смотрел на Чезаре, который с задумчивым видом сидел, покачивая, как маятником, серебряной ложечкой для кофе и, казалось, ничего не видел. Но это только казалось. На самом деле он лихорадочно думал, чем вызван приезд сеньора казначея двора: ведь не стал бы тот ехать просто так, в такое-то неспокойное время. Кавалер Томазо приезжал и раньше — обычно раза два или три в год, — но всегда предупреждал о своем приезде заранее. Что-то тут не так… Чезаре твёрдо решил узнать, в чём дело. Но не сейчас. После завтрака кавалер пошел к себе — отдохнуть с дороги. А Чезаре с Габриелем отправились играть в теннис в сад. Теннис был игрой новой, здесь известной мало, и Габриель, не находя себе партнёра, учил Чезаре. Тот учился с удовольствием, теннис не фехтование, на него сил хватало. Садовник разбил для них корт, и мальчики играли почти каждое утро. С каждым разом у Чезаре получалось всё лучше и лучше; вот и сейчас он так красиво подал мяч, что Габриель восхищённо засмеялся. Чезаре отсалютовал ракеткой. Мальчики в одинаковых бутылочно-зелёных спортивных костюмчиках резвились на корте, не чувствуя, что из башни за ними следит жадный пристальный взгляд. Кавалер Томазо стоял у окна своей комнаты и, не отрываясь, рассматривал играющих мальчиков. Невероятно! Тот, второй, светловолосый, тоже был ничего, но молодой Черрено… Чёрт, когда этот хилый и болезненный ребёнок превратился в такого изящного и соблазнительного ангелочка? Сколько ему, шестнадцать? Такой юный, такой невинный. Всю жизнь проживший здесь, в глуши, вдалеке от роскоши и разврата двора… Наверняка безумно наивный, не то что эти изворотливые смазливые пажи. Да, мальчик станет лёгкой добычей, ничего не поняв. Ну, хоть что-то хорошее в этом прогнившем мире! Кавалер Томазо и не подозревал, насколько прогнил мир. Мало того, что его король окончательно двинулся рассудком. Мало того, что деньги стремительно утекают из казны, а значит — из его рук. Мало того, что в стране восстание, которое вот-вот из отдельных бунтов и смут перерастёт в открытую революцию. Так ещё и милый невинный ангелок, которого синьор кавалер присмотрел для утешения души и тела, в плане разврата мог бы, пожалуй, удивить и иного придворного пажа. — Так значит, он прикатил, никому не сказав? Интересно, — Луис лежал, обнаженный, развалившись в позе морской звезды на кровати. Чезаре водил пальчиком по его мощной загорелой груди. Оба отдыхали, набираясь сил для ещё одной любовной схватки. Чезаре порой сам удивлялся своей пылкости, но Луис уверял его, что в шестнадцать лет желать такого постоянно — нормально и будет нормальным ещё очень-очень долго. Чезаре не верил, что это самое «долго» у него будет, и поэтому желал получить всё сейчас и сразу. — Я уверен, что он что-то скрывает. За завтраком, когда мои тётушки его расспрашивали, он так важно надувал щёчки и делал такие многозначительные глазки. — Чезаре не любил кавалера за снисходительно-покровительственное отношение, за постоянные намёки, что вот де он женится на Бьянке и станет тут всем хозяином. — Ну, так узнай. — Луис небрежно ухватил тонкую руку и потянул юношу на себя. Чезаре с легкостью устраивался на Луисе: тот был шире и сильней. Крепкая смуглая ладонь погладила белую точёную спину, скользнула вниз по выступающему ожерелью позвонков, сграбастала нежное, словно зефирное полушарие… Чезаре судорожно вздохнул, начиная снова возбуждаться. — Каа… Как узнать, Луис, — он выдохнул это в лицо любовнику, уже забыв про всё на свете, мечтая только, чтоб игра не прерывалась. Но у Луиса были иные планы. Столкнув Чезаре с себя и уложив рядом, он, опираясь на локоть, посмотрел ему в глаза. Тёмные были затуманены, влажно блестели, зелёные, как всегда, — жесткие, сосредоточенные, чуть прищуренные. Да, Луис отлично помнил свою встречу с кавалером четыре года назад. Его слащавые манеры, похотливый взгляд… Эту непрошибаемую аристократическую уверенность, что он, плебей, должен с ума сойти от счастья, что такой знатный синьор снизошел до него. Чёрта с два! Луис свободный человек, он родился свободным, свободным и сдохнет. Он послал Томазо подальше, он выбросил его деньги, он ускользнул от его ищеек. Луис знал, что Томазо ищет его и мечтает расквитаться за те унизительные минуты, которые он, тогда ещё не молодой предводитель революции, а просто местный смутьян по прозвищу Чиполла, заставил его пережить. И ещё, если верить некоторым слухам — а Луис знал, каким слухам можно верить — Джованни Томазо по-прежнему проявляет нездоровый интерес к выходящим из детского возраста мальчикам. Он внимательно оглядел тело рядом. Так Чезаре был одного с ним роста, но сидя Луис был выше. Длинные тонкие ноги — однако, не кривые, как у большинства худых деревенских мальчишек, — только этого хватит, чтоб свести с ума любого, кто хоть сколько-то не равнодушен к таким вещам. А ведь есть ещё узкие плечики, гибкая белая шея, впалый животик без всяких намёков на пресс — такой трогательный и беззащитный! И эти пухлые губы, и тёмные глаза, опушенные длинными ресницами, и эти тонкие пальчики, ставшие за последнее время такими ловкими, что в любви, что в картах! Томазо не сможет пройти мимо… От этой мысли Луису вдруг стало неприятно. Просто представив себе, как этот лысоватый нахал берёт своими пухлыми короткими обрубками такую изящную узкую ладонь или прикасается к этим роскошным тёмным кудрям, не говоря уже обо всём остальном… Ну нет! Это его «принц»! Дело революции делом революции, но… А, к чертям долгие рассуждения! Чезаре не маленький дурачок и сможет и постоять за себя. — Как-как. — Луис накручивал его волосы на палец. — Очаруй его, граф Черри. — Очаруй… Ты на что намекаешь?! — Чезаре очнулся от горячего марева предвкушенья, в которое уже почти погрузился, и с возмущением посмотрел на любовника. — На это самое! Ну, Черри, не будь дураком. Кавалер не молод, а в таком возрасте старые похотливые скоты очень, знаешь ли, чувствительны к милым мальчикам и их просьбам. — Да ну тебя к Дьяволу! Ты думаешь, что он… Что он тоже? — Чезаре вспомнил странный взгляд кавалера сегодня утром, когда тот только вылез из кареты. — А ты проверь. — Луис хищно улыбнулся и наклонился над графом, не давая ему возражать и затыкая рот горячим, требовательным поцелуем. — Ах… И как я… Проверю, — Чезаре с трудом дышал, всё опять подернулось дымкой желания. — Ну ты же у меня умничка, да? Я в тебя верю… мммм… Мой Черри-принц, мой маленький граф, — выдыхал Луис между поцелуями, возбуждаясь всё больше и больше. И ради доверия Луиса Чезаре готов был пойти на всё. Соблазнить? Да, без сомнения, невинным ребёнком Чезаре не был. И что от него нужно, понимал. Возбудить желание, не переступая границ, заставить человека заинтересоваться, распустить перед ним перья… Чезаре только читал о таком в нескольких случайно попавшихся дамских романах. И там это выглядело сущей глупостью. С Луисом ему такое не нужно было, их желание было слишком сильным и острым, чтоб искусственно создавать и разрушать преграды. Но теперь нужно было совсем другое: не добиться взаимности, а заинтересовать, ничего не обещая. И Чезаре начал. Несколько дней прошли в совершенно новой забавной игре. Лишь интуитивно понимая, что от него требуется, Чезаре нашел к проблеме совершенно свежий подход. Вращайся он в высшем свете, он бы перенял те жеманные ужимки, которые используют юные лица обоего пола, пытаясь обзавестись покровителем. Но Чезаре уехал из столицы в раннем детстве и теперь здесь, на фоне романтичной природы, изобретал искусство флирта заново. Всё же он был сыном Козимо Черрено, знаменитого повесы, который влюбил в себя принцессу. Джованни Томазо едва не спятил уже к вечеру второго дня. Чезаре, облизывающий ложечку за обедом, Чезаре, обнимающий — совершенно по-дружески! — Габриеля на фоне окна, Чезаре у фонтана в мокрой рубашке, подставляющий лицо брызгам, звонко смеющийся… Невинный, беспечный, непосредственный… Желанный. Томазо едва сдерживался. Пользуясь чистотой и наивностью мальчика, он всё старался его коснуться, прижаться и даже, изобретя какой-то глупый предлог, зашел к нему в комнату перед сном. Кажется, спросил, нет ли у него капель от головной боли. Чезаре кивнул с улыбкой и достал капли из шкапа — при этом ночная сорочка соскользнула с плеча. Перед глазами кавалера словно вспыхнул, стегнув по глазам, яркий свет, и он вышел с каплями, не разбирая дороги и видя перед собой только худенькое мальчишеское плечико. Конечно, Чезаре сделал это не случайно. Это действовало на Луиса, почему не должно подействовать теперь? Но на Луиса он смотрел, проделывая этот трюк, с откровенной жаждой — сейчас же его взгляд остался чист и спокоен. Всё мило, всё прекрасно. Всего лишь добропорядочный сеньор зашел перед сном проведать юного воспитанника своей невесты. Да. Спать этой ночью добропорядочному сеньору было не весьма удобно, он ворочался на постели, как на угольях, и думал только об одном: как бы подманить этого невинного дурачка к себе. «Невинный дурачок» тем временем стянул с себя рубашку — в последнее время он повадился спать в одних кальсонах, — злодейски улыбнулся себе в зеркале и лёг строить коварные планы на завтра. Надо было выпытать из синьора кавалера его планы, во что бы это ни стало. В прикроватной тумбе Чезаре находился предмет, наличие которого бы сильно озадачило синьора Томазо — красивый флакончик, наполовину заполненный миндальным маслом. Чезаре не нравилось, что от него с утра пахнет, как от свежей ржаной лепёшки, а миндальное масло он брал у своей тётки Бьянки, наврав ей что-то о сохнущей коже на ногах. Да, окружающие многого не знали о Чезаре Черрено. Когда на следующий день Чезаре вернулся с теннисного корта и увидел горящие глаза синьора Томазо, он понял — пора. Дело было в библиотеке. Кавалер что-то писал. Чезаре сел у открытого окна. Пошуршал страницами какой-то книги, привлекая к себе внимание. Поймал пристальный взгляд. Улыбнулся. Зевнул. Потянулся. Взгляд стал ещё пристальней — о, Чезаре узнавал этот взгляд. Сердце начинало трепетать, если удавалось вызвать такой взгляд у Луиса. Сейчас же он не казался приятным — наоборот, каким-то грязным и липким. Чезаре очень ясно подумал, что их с Луисом «любовь» и вполовину, да что там — в четверть менее грязь, чем нечто подобное между ним и Томазо. — Скучаешь, мальчик мой? — Сеньор встал со стула, подошел поближе. Взгляд маслянисто ощупал нежную шейку, скользнул в вырез рубашки — Чезаре, пользуясь жарой, развязал галстук и расстегнул её до самой грани приличия. Никакого напряжения, как в тот достопамятный день в павильоне, он не испытывал — только холодную рациональную радость от того, что всё идёт как он задумал. — Ах, сеньор Томазо. — Чезаре оперся на подлокотник и посмотрел на стоящего мужчину снизу вверх. — Я так вам завидую! При дворе, при короле… Всегда в разъездах по всяким тайным государственным поручениям. — Тайным? — удивился Томазо — Ну конечно, — в голосе Чезаре звучало наивное любопытство, — ведь вы доверенное лицо нашего короля? — Ну… — польщенный Томазо расплылся в улыбке. «Лесть. Ложь, лесть и побольше вот таких вот взглядов. Луис, когда ты вновь придёшь, мне будет что тебе рассказать». — Расскажите мне про короля. Всё-таки он мой дядя, а у меня так мало родственников. Я, конечно, не жду, что он обо мне будет заботиться. — Ещё один Взгляд. «Я хочу, чтобы обо мне кто-нибудь позаботился. Кто-нибудь взрослый и сильный. Такой, как вы», — говорил этот взгляд. И Джованни Томазо не мог устоять. Такая пленительная невинная откровенность, такая юношеская грация и непосредственность… Кавалер пустил в ход всё, что, по его мнению, должно было очаровать и привлечь скучающего мальчика из сельской местности. Пользуясь «доверчивостью и наивностью», он втиснул свой изрядно откормленный зад на небольшую кушетку у окна, «по-отчески» приобнял Чезаре, откровенно лапая его через тонкую рубашку, словно восхищаясь (настоящий Черрено!) его волосами, запустил в них свою пухлую ладошку. При дворе от какого-нибудь юного пажа за такое поведение он бы давно получил пощёчину или намёк на то, что за любовь неплохо бы заплатить. Здесь же он позволял себе «невинные вольности» без всякого стеснения, искренне уверенный, что мальчик ничего не понимает. Чезаре всё понимал. И не чувствовал ничего, кроме физического отвращения. Скажем, от объятий и поцелуев Габриеля он такого не испытывал. Больше всего хотелось встать, сказать какую-нибудь гадость и уйти. Но он помнил, зачем он здесь. И вот Джованни Томазо, сеньор казначей двора, доверенное лицо короля Леонардо Первого, уже опьянённый своей победой, выбалтывал цель своей поездки, тайну, порученную ему непосредственно королём. Выбалтывал без всякой задней мысли, просто чтоб поразить воображение красивого тёмноглазого мальчишки. Он даже не врал — а зачем? Бьянка сама сказала, что особой сообразительностью племянник не отличается и большей частью молчит. Вряд ли он кому-нибудь расскажет, да и кому? Этому своему светловолосому партнёру по теннису? Но тот тоже не блещет особым умом: по какой-то неясной причине Томазо презирал тех, кто предпочитал спорт бою, хотя сам не особо преуспел ни в том, ни в другом. Красивый темноглазый мальчик задавал вопросы — по большей части глупые, вроде «А вам не страшно?» или «А король красивый?», — но иногда среди мусора маскировались и вопросы по делу «А когда?», «А сколько?», и Томазо с удовольствием отвечал на них, купаясь в откровенном восхищении и ничего не соображая из-за исходящего от Чезаре запаха — лёгкого пота, одеколона, травяного отвара для волос и ещё какого-то особенного, чего-то индивидуального, чем пах только этот шестнадцатилетний граф. Чезаре совершенно не устраивало, что его вовсю лапал и нюхал толстый и неповоротливый мужик. И выяснив, всё, что хотел, он, подскочив с криком «Ой, я же там собирался…», чмокнул опешившего кавалера в щёку и вихрем умчался. Кавалер Томазо остался в библиотеке в совершенно невероятном, полупьяном состоянии. О чём они говорили с мальчиком, он не помнил. Он не видел, как, уйдя подальше, Чезаре вытащил из кармана платок и тщательно вытер шею и губы. Толстая рыхлая щека, присыпанная пудрой, вызывала у него вульгарное желание сплюнуть. Ну, зато теперь есть чем порадовать Луиса. Хорошо бы он пришел этой ночью, Чезаре так соскучился! Ночью Луис не пришел, зато утром полковник рассказывал, что всю ночь они героически пытались изловить каких-то странных личностей, которые сплавляли по реке плоты с грузом. Увы, не удалось захватить ни неизвестных, ни груз — только плотики остались на песке. Чезаре подумал про оружие, которое должны были привезти контрабандисты. По коже побежали мурашки. «Восстание». «Революция». Какие жуткие слова. — Мы всегда можем уехать за границу, — сказал ему Габриель. — Мы? — Ну… При любом раскладе. — Габриель глядел на него через плетёнку ракетки. — Я не хотел бы воевать с народом, который борется за свою свободу, понимаешь? Но мне пришлось бы надеть мундир, как и полагается в семье Танжерино. И тебе — мы ведь дворяне. Но я не хочу. — Ты, пожалуй, прав. — Чезаре тоже посмотрел на Габриеля через решеточку ракетки. — Наверное, если начнётся открытое восстание… Я тоже не хотел бы сражаться с народом, да и не выйдет у меня. Да… мы уедем. «Я уеду. Хорошая идея. Я не хочу, чтоб ты убивал меня, Луис, не хочу видеть, как ваша святая революция превратится в кровавый террор. Тебе будет чем заняться без меня, ну а я… Но пока что я тебя жду». Ах, это пока! Габриель улыбнулся и подбросил мяч в воздух. Его ничего не связывало со страной: прожив большую часть времени за границей, он был больше космополитом, а единственный симпатичный ему в этой стране человек согласился уехать с ним. Жизнь проста и понятна. Но не для Чезаре. Луис пришел на следующую ночь. Чезаре, даже не успевший толком задремать, бросился к нему. — Черри, — хрипло прошептал Луис, толкая юношу на кровать и стягивая с него кальсоны, — как я скучал, мой маленький аристократик… Всё потом, иди сюда… Его собственная одежда полетела в стену. Луис навалился на Чезаре, подминая его под себя, до синяков целуя его шею, плечи, грудь. Чезаре не сопротивлялся: наоборот, ему хотелось отдаваться полностью, больше, бесстыдней. Чтобы на эти мгновенья для Луиса исчезло всё, весь мир, вся революция, остался только он. Ему страстно хотелось быть любимым. — Луис, — шептал юноша, обхватывая поясницу любовника ногами, вцепляясь в его твёрдые широкие плечи — тоже до синяков, оставить свою метку на этом сильном, непокорном человеке. Луис — ближе, ближе, глядя в любимые насмешливые зелёные глаза, чтобы увидеть там — обмануть себя и увидеть — не любовь, так хотя бы страсть. Луис — чувствуя его в себе, такое удивительное, грязное, запретное, но такое правильное чувство, что-то запретное до самого конца, что может быть только между двумя мужчинами, между простолюдином и графом, между бунтовщиком и аристократом. И экстаз, мощный и стремительный, почти болезненный, оставляющий содрогания и несколько секунд полной и абсолютной пустоты. Потом они лежали молча, собираясь с силами. Наконец Чезаре заговорил. — Я узнал. — А? — Зачем Томазо приехал. Слушай… ах-ха, — Чезаре сладко потянулся. Занятно, но ни разу его не охватывала брезгливость от физиологических проявлений их с Луисом любви. Потом, конечно, он вставал, брал маленькую губочку, которая лежала в тазу для умывания, и протирал тело, наслаждаясь контрастом прохладной воды и тёплого воздуха из окна (воспаление лёгких, грозившее ему всё детство, так и осталось смутным миражом на горизонте, он даже не чихнул ни разу), но первые минуты любил лежать так. — В столице неспокойно. Леон Второй, конечно, в упор этого не видел до последнего времени. Но теперь даже и в его изъеденной червяками голове что-то забрезжило. Короче говоря, он решил сбежать из столицы. В свою приморскую резиденцию… — Чтоб, если что, быстро драпануть из страны, — догадался Луис. — Да. Они поедут через Черрено, остановятся у нас тут погостить на несколько дней. — И?.. — Впереди поедет обоз — ну, с со всяким домашним скарбом, который перевозят из одной резиденции в другую. — Ну и? — Это для отвода глаз, понимаешь? На самом деле повезут казну и всевозможные документы. На случай нападения обоз, в котором якобы будут деньги — пустой. Разумеется, всё тайно. Никаких письменных распоряжений. Всё лично — на ответственности Томазо. Он должен разведать дорогу, объяснить задачу местному гарнизону — так, чтоб они тоже ничего не знали. Понимаешь, все боятся предательства. Сейчас во всём Черрено эту тайну знаем только мы трое. Доволен, Луис? — Ах, граф Черри. — Глаза у Луиса довольно блестели, он развалился, приобняв его за плечи. — Как же я доволен, ты и представить не можешь… Денежки, они, значит, скрытно повезут? — Да, но… Луис! Охрана всё равно будет хорошо вооружена! — Мы тоже. — Оружие прибыло? — Чезаре вспомнились плотики — Всегда говорил, что ты умница. Черри, лишив верховную власть большей части средств, мы перекроем ту водичку, что льётся на мельницу наёмной армии! — Лозунгами заговорил… — Черт, да за это и не грех выпить! Черри, ты ведь припас бутылочку? Чезаре припас. И бутылку, и пару стаканчиков на низких ножках, и отличный кусок вяленой оленины, которую Луис порезал своим широким ножом. Юноши пили, и Чезаре пересказывал историю соблазнения кавалера. Луис смеялся и хвалил его за находчивость, но краем глаза граф заметил, как он сжимает кулаки и скрипит зубами и какие нехорошие огоньки зажигаются в зелёных глазах. Неужели?.. Об этом даже думать дух захватывало. Неужели всё-таки возможно, что… Каким-то невероятным образом, но… Луис его ревнует? А ревность — это ведь признак… Быть не может! Будь проклята вся эта революция! Луис наклонил бокальчик, и светло-золотистая капелька собралась, замерла на бортике бокала. Улыбаясь, он поднёс бокал к груди Чезаре, и капелька, сорвавшись, повисла на тёмном юношеском соске. — Чеееери, — тихо, хрипло прошептал Луис, — мой граф Черри… Горячий сильный язык слизнул капельку. Сильные губы захватили сосок в плен, и Чезаре ничего не осталось, только откинуться назад и постанывать. — Луис… Луис, я сейчас умру… — Нет, не сейчас. — Луис оторвался от нежного тела и заглянул юноше в глаза. — Сейчас ты мне нужен, граф Черрри… Сейчас ты мне ещё слишком нужен… Но последнего Чезаре уже не услышал. Волна возбуждения уже неслась по всему телу, сметая преграды и уничтожая глупые страхи, оставалось только одно — горячее, пульсирующее, жестокое, как раскалённая металлическая нить, сшивающая этих двоих. Чезаре даже не дал любовнику лечь, миндальное масло осталось на тумбочке; ему хотелось сильней, больней, чувствительней — так, чтоб завтра было встать нельзя! Они сидели, плотно прижимаясь друг к другу, словно стараясь слиться в одно — Чезаре при каждом толчке Луиса только тихо вскрикивал: «Ещё! Ещё!» А тот прижимал хрупкое тело к себе, желая лишь одного: сделать Чезаре своим, до самого конца, до предела, до самого края близости, какая только может быть между двумя мужчинами. Второй раз был длинней и мощней, чем первый… Словно и впрямь маленькая смерть, смерть от ставшего невыносимым наслаждения. Остаток ночи прошел в томных ласках и яростном шепоте. — Будь осторожен, Луис, я тебя умоляю! Эти плоты… Вас ведь чуть не поймали! — Черри, граф Черри, да ни за что бы нас не поймали… Мы специально так сделали! Полковник не рассказал, что мы там ему на плотах написали? — Но это не просто полк жандармав, это элитная королевская гвардия! — Прорвёмся, принц! Иди лучше сюда… — …не давай Томазо лапать себя, ясно? — Ты так говоришь, как будто мне это нравится! Да у меня мурашки бегут по телу, как вспомню… — А от этого твоего белобрысого друга мурашки, значит, не бегут, а? — А ты откуда знаешь про Габриеля? — Габриель, говоришь? И что у вас там? — Луис, глупый! Мы друзья! — Да, а я сам видел, как вы там в парке возле сетки тискаетесь! — Ты бываешь в парке? Днём? С ума сошел, а если кто-нибудь увидит и узнает тебя? — Но мне нужно было… И я хотел увидеть тебя. — Луис смотрел серьёзно, и Чезаре тут же растаял. Он хотел увидеть его! Луис не лгал, но и правды не говорил. Среди прислуги замка нашлись сочувствующие им люди. Послать к ним можно было кого угодно, но Луис, отчасти из лихости, отчасти ещё от какого-то смутного чувства, пошел, загримировавшись, сам. Вид Чезаре, весело проводящего время со смазливым блондином, почему-то вызвал глухое недовольство, хотя нет ничего странного, что у молодого графа Черрено есть какие-то аристократические знакомые. Конечно, Черри отзывался о них в основном презрительно-снисходительно, но ведь это же аристократические правила, нет? Враждовать, презирать, плести интриги и поддерживать семейные распри, периодически встречаясь и целуясь на балах и охотах. Взаимоотношения в аристократических кругах Луис представлял себе смутно. Они с Черри друг другу ни в чём не клялись — да видит Господь, сколько у него было всяких одновременно вместе с Черри. И всё же вид Чезаре, обнимающегося так открыто с другим мальчиком, неприятно зацепил. — Ну Луис, ну что ты. Габриель мой друг. Он недавно приехал из-за рубежа, ему тут одиноко, и он хочет уехать обратно. Он не хочет сражаться с революционерами, если что. — Трус. — Да нет же! Он считает, что у вас есть право бороться, только ничем хорошим это не закончится… Чезаре хотел добавить о том, что согласился уехать с Габриелем, но тут Луис вновь начал его целовать — требовательно и властно, — и все мысли вылетели из головы. Уйти в этот раз было целым приключением. Ни с того ни с сего в парке оказалась целая куча жандармов. Впрочем, Луис решил эту проблему блестяще, ещё раз доказав, что значится предводителем повстанцев не просто так. — Давай спустимся вместе, — попросил он Чезаре. Ты хозяин парка, и если что… Чезаре был согласен. Ради Луиса он был согласен на всё. Тёплый ароматный воздух с тонкой ноткой речной свежести — и почему он раньше не убегал по ночам? Крепкие, горячие руки Луиса — что может быть прекрасней? — Тихо, идут! Луис спрятался в ближайший куст, а Чезаре с независимым видом встал посреди дорожки. — Молодой сеньор? — Подтянутый жандарм вышел из-за поворота и с удивлением уставился на юношу. — Что вы делаете здесь в такой час? — Что хочу, то и делаю, — Чезаре изо всех сил корчил из себя дворянчика-самодура. — Я гуляю здесь в такой час… один, понимаете? — многозначительно поднял он брови. Жандарм понимающе хмыкнул. Решил, что у него здесь с кем-то свидание, наверное. Подмигнув ему, он ушел. — Уф, чуть не попались… Их замечали ещё пару раз, но каждый, кто желал узнать причину неположенного шума, находил только прогуливающегося Чезаре в расстёгнутой рубашке и со свежим засосом на шее. Так они добрались до памятного им обоим участка стены — Будь осторожен Луис, умоляю, будь осторожен, — шептал Чезаре сквозь торопливые поцелуи и быстрые объятья. — А это уж как получится, Черри, как получится… И ещё один поцелуй. А потом Луис карабкается на стену, секунду Черри видит его на фоне звёздного неба — и всё… Только стрекот цикад. Луис ушел. Теперь нужно думать, как попасть в спальню: по верёвке он точно не залезет. Идти через парадный вход или людские помещения — одинаково не вариант. Посреди ночи всё кажется особенно странным. Вместо этого Чезаре пошел в павильон и дремал до утра на том самом покрывале, поглядывая сквозь грязную крышу на светлеющее небо. Почему-то его мучили дурные предчувствия. Пройти в замок утром не составило никакого труда. Камердинеру он пожаловался на бессонницу, и тот обещал принести снотворного, про себя покачав головой. Пятна на шее и груди говорили сами за себя, но вселяли надежду на то, что мальчик наконец-то вырос. Пьетро служил ординарцем ещё у Козимо Черрено и порой досадовал, что юноше не хватает отцовской мужественности. А вот наставник, тоже Пьетро, наоборот, считал, что мальчик ударился во все тяжкие и неплохо было бы возобновить занятия историей и грамматикой. Чезаре, которому уже давно было не до того, посмотрел на него пустым взглядом и пошел играть в теннис. Впрочем, теннис у него не заладился. Дурные предчувствия не собирались рассеиваться. «Луис, Луис… Хоть бы всё обошлось… О Мадонна и вы, святые покровители несчастных грешников… Пусть всё обойдётся для него, не важно, удастся ему, не удастся… Пусть он никогда не вернётся ко мне, лишь бы он был жив! А я уеду и прекращу это всё, только пусть с ним всё будет хорошо!» — шептал Чезаре, заходя в замковую часовню. Молился он с закрытыми глазами: ему было стыдно глядеть в глаза ликам святых. Лишь иногда он смотрел на горящую зелёную лампадку, пока от слёз всё не начинало плыть перед глазами, и просил, понимая, что это бесполезно. О повстанцах ничего не было слышно. Мастина и Томазо ходили довольные. Чезаре стоически выносил подколки первого и с трудом избегал приставаний второго. Всё чаще они с Габриелем находили уединённый уголок и беседовали о дальнейшей жизни. Габриель рассказывал о красивом городе на берегу прохладной реки, где набережные облицованы серым гранитом, готические колокольни протыкают небо, а университеты ещё красивее церквей. Габриель хотел изучать юриспруденцию, но это, наверное, очень сложно. Или архитектуру, что ещё сложней. Или философию, что очень интересно, но зачем она ему? Чезаре думал о холодных северных небесах, кружевных чугунных мостах и понимал, что это лучший выход… Да, самый лучший. Лишь бы у Луиса всё обошлось. ********************************************************************** Луис же думал, как ему повезло и что он не ошибся с этим мальчиком. О перевозке денег и тайных бумаг вряд ли бы получилось узнать случайно, рисковать ради простого обоза повстанцы бы не стали, а возле пустого полегли бы как один. И ещё он думал о многом. О своих товарищах, с которыми ему в последнее время слишком часто приходилось спорить, отстаивая свою позицию. О том, что если происходящее выйдет из-под контроля, то достанется всем, а народу — первым делом. Блестящие звериной жестокостью глаза Редины и ей подобных говорили о том, что если не получится достать счастья всем и сразу, то кровь тоже сойдёт. И не важно чья. Аристократической крови Луису было не жалко, но вот простые люди… Им и так тяжело. А ещё были вести от контрабандистов. О иностранных судах, слишком часто ставших появляться в нейтральных водах около границы. Как будто ждут. Нужно было думать. Нужно было решать. И быстро. Но, в любом случае, как бы оно ни обернулось, деньги всё равно нужны.