Наш Дом/Our Home

Как я мой братик у меня появился? Да я и не помню уже. Я и маму нашу уже не помню - умерла она, бедняга, молодая совсем, не успела и с Белочкой понянчиться. Одна я ее растила. А вот братика никак вспомнить не могу. Он средненький у нас, меня, значит, младше, а Белы - старше. Странно, что я его ребенком не видела - знать о нем знала, думала, куда же он запропастился, переживала... Ну да ладно. А вот как во второй раз появился - помню. Ночь тогда была, часа три - я за шитьем засиделась. Белочка запропастилась куда-то - у друзей ночевала, что ли? Тихо было, по-ночному, и тут шаги за стеной. Здесь-то ничего необычного - мало ли кто у кого в гостях до полуночи засиделся - и тут дверь распахивается. Я ее тогда не закрывала - вдруг Бела вернется, но тут она так распахнулась, что сразу ясно стало, что не она. Я вскочила, шитье отбросила - а если кто-то с пьяни не в ту комнату попал? А тут он ввалился. Именно, что ввалился: шаг вперед ступил и упал. Упал и не шевелится: высокий такой, одежда вся порвана, в грязи весь и на руках кровь. Ни на кого из знакомых не похож; я его не узнала тогда. Ну подошла поближе, с опаской - как-никак, незнакомый мужчина посреди ночи заваливается и лежит, будто мертвый - как не испугаться? Потом поняла, что он и не собирается шевелиться и поближе подошла; а когда совсем осмелела, присела и перевернула. Лицо знакомое вроде, а никак не вспомнить. Волосы вот совсем как у меня, только поседевшие наполовину. Мне тогда и подумалось - может из родни кто? А тут он глаза открыл - чудные, фиолетовые, ни у кого таких не видела - и на меня смотрит. Смотрит, в глазах слезы, а сам улыбается и шепчет что-то. Я прислушалась - вроде «мама». Я улыбнулась, говорю вслух - какая я тебе мама? Детей у меня никогда не было, сестра младшая еще сущее дитя, а он «мама». Он на меня смотрит, «похожа» говорит. Ну похожа может и похожа, а сейчас не до того. Выспаться, говорю, тебе надо, и подлечиться, а потом остальное будем выяснять. Вот пойду Швейцарию разбужу и он тебе поможет, а сейчас тебя уложу в кровать - не зверь же я, чтобы человека в таком виде за дверь выпихивать. Он застонал тихонько - «не надо Швейцарию...» вроде, а потом в обморок свалился. Ну я его на плечи себе взвалила и на свободную кровать перенесла - легкий он был, как пушинка, не ел давно, наверное, да и я была не девочка - уже тогда больше всех в огороде работала. Перенесла, одежду сняла, грязь мокрым полотенцем стерла и в одеяло укутала - дрожал он, бедняга, осень на дворе стояла - пусть даже ранняя, а ночью все равно холодно. Села рядом, смотрю на него и подумала - неужели братик вернулся? Совсем на меня похож, только нос с горбинкой и глаза другого цвета. И еще думаю - а может и в самом деле на надо Швейцарию звать? И сама справлюсь. Ну а наутро все выяснилось. Как только очухался, поговорили мы с ним; я спросила, не Россией ли его зовут, и он сказал, что да. Вспомнили, что общего вспомнить могли; потом с Беларусью его познакомила. Вот где же он был все эти годы, он так и не сказал; сказал, что очнулся ночью за домом (еще глянул как-то странно и на полуслове запнулся), там, где большой клен, а что до этого - не помнит. А вот кой-кого из соседей наших помнил: про Францию спросил, а еще про Австрию. Он их братьями называл - я поправить хотела, а потом промолчала. Мало ли, что он думает. «Потом поправлю, если что», - решила. На завтрак я не хотела его сначала вести, а потом подумала - пусть посмотрит на людей; кто изменился, может, и познакомится еще с кем-нибудь. Он сначала зажимался, а потом нет, привык. К нему кто с опаской, а кто обрадовался, да и сам он приветливей стал - в общем, влился в коллектив за несколько дней. Поселился он у меня, у меня как раз кровать пустовала, да и братик все-таки. Вот и живем с тех пор. Беларуси он шибко понравился, и она повсюду за ним таскалась; сам он к соседям нашим, что в комнате справа, часто заходить начал... Только вот невзлюбили его в нашей Европе. Кто знает, чем досадил? Но ничего, я его не брошу. Сильный он, добрый, только вот несчастье с ним случилось, а больше ничего. Самый любимый мой младший братик. * * * - А почему у тебя волосы седые? - неугомонный Италия Венециано чуть не ткнулся в его ухо носом и несмело гладил кончиками пальцев волосы на его голове. - Действительно? - негромко отозвался Россия и правой рукой провел по своим серо-русым с проседью прядям. Мимоходом он отметил, как на линии его взгляда встрепенулся Германия, увидев их вместе, и как он медленно поднялся со своего места. - Ага, - Италия немного осмелел и зарылся в его волосы пальцами, - так почему? Россия не спешил с ответом. Он с чувством скрытого удовлетворения наблюдал, как Германия пробивается к ним сквозь толпу. Это было не так-то просто - в столовой как раз был час пик, и ему к тому же повезло угодить в толпу африканцев. Получив от темнокожих накачанных парней несколько тычков и из-за этого нехило разозлившись, незадачливый блондин оступился и налетел на Камерун. Отношения у них с некоторых пор были не очень, потому ответная реакция Камеруна была несколько жестче, чем обычно полагалось в таких случаях. Россия уже приготовился насладиться зрелищем стычки между старыми знакомыми, но тут толпа еще сгустилась, и он потерял немца из виду. Он окинул взглядом всю столовую. Бурлящий, кипящий мир. Почти все обитатели Дома - около двухсот человек - собрались здесь как единое целое. Здесь постоянно менялись правила и роли, слухи то ползли медленно, как улитки, то разлетались, словно почтовые голуби; симпатии сменялись на антипатии, соперничество незаметно перетекало в партнерство и обратно, здесь ненавидели, любили и даже иногда играли свадьбы (что при количестве парней, втрое превосходящем количество девушек, случалось достаточно редко). Здесь даже были социальные предрассудки насчет обитателей других частей дома - и нередко небезосновательные. Было в этом месте что-то завораживающее... - Россия? - Италию, видимо, обеспокоило, что он не откликается. - Ну-у-у... это... Послышался взвизг, и пальцы с его головы исчезли. Он повернулся, и увидел, как пищащего Италию оттаскивает от него за ухо запыхавшийся Германия. Россия отметил на его лице красноватое пятно, которое скоро обещало обернуться синяком, и почувствовал едва заметное удовлетворение. Немец, оттащив парня на пару метров, повернулся к нему несколько виновато и произнес вслух: - Извини, если он досаждал тебе... - Орда, - громко и спокойно отозвался Россия. - Орда, - повторил Германия эхом, едва заметно напрягшись и оглядывая его. Сделав, видимо, вывод, что все в порядке, он потянул Италию подальше, на ходу шепотом обьясняя ему что-то. Россия проводил их взглядом. Орда. Старший брат Монголии. Человек, который с помощью своей нечеловеческой силы и жестокости подчинил себе все северо-восточное крыло Дома и часть Европы, а потом исчез, захватив с собой только одного ребенка. Это нормально. Он еще помнит лицо матери, которую этот человек изнасиловал. А потом убил. Он помнит ручейки крови на своих руках. Помнит смутный силуэт человека, посаженного на... Кол-кол-кол. Он не заметил, как забормотал это вслух. Его правая рука затряслась, выронив столовый нож, стукнувший о дерево пола и отпрыгнувший под стол - он посмотрел на нее, мысленно проводя линию распространения непроизвольных движений, хотя в этом нужды не было - он прекрасно знал, что больше всего сейчас дрожит правое плечо. Он захватил с собой одного ребенка. А потом была дыра. Его нашла Украина, вернее, он сам ее нашел. Наверное. Так сказали. Он помнит только следующее утро, когда старшая сестра с материнским лицом меняла грелку в его кровати. Рядом была Бела - красивая девочка с ледяными глазами, которые тихо оценивали его, анализировали, разбирали на кусочки. Скоро эти глаза растаяли, превратившись в бездонное серо-синее озеро с живущими в нем демонами... Но это было потом. Он оправился. Наверное, благословением было то, что амнезия забрала у него все воспоминания тех лет. Сестры поддержали его, а у соседей - стран Европы - он научился здесь жить. Здесь... было весело. Он нередко бывал там, где собиралось много людей и с тихой улыбкой наблюдал за бурлящей жизнью. Хорошо было смотреть на общение друзей, на любовные парочки, время от времени среди них возникающие и распадающиеся, но больше всего ему нравились драки и разборки. Россия не считал это жестокостью своей натуры - в конце концов, по сравнению с тем, что произошло когда-то с ним... Кол-кол-кол. ...это были сущие пустяки: чаще всего такие стычки заканчивались синяками, совсем изредка сломанным пальцем или носом, которые несколько неохотно и с ворчанием лечил Швейцария. Это была неотьемлемая часть нормальной, цивилизованной жизни; но временами у него проскальзывала мысль, что когда все будут слушать его, разногласия прекратятся и установится прочный мир во всем Доме. Власть над Домом была для него чем-то средним между несбыточной мечтой и прогнозом на отдаленное будущее; он был уверен, что именно так когда-нибудь и будет, хотя и не очень хорошо представлял себе, как этого добьется. Впрочем, вслух он нечасто позволял себе об этом обмолвиться: в последнее время он замечал, что на него очень странно смотрят, если он говорит что-то подобное, а реагировать на такие взгляды с улыбкой ему было очень неловко. Улыбка... Чтобы общаться с людьми, нужно выглядеть приветливо - это правило он накрепко усвоил еще тогда, когда Украина впервые привела его в столовую и он оказался посреди толпы людей, которые им явно заинтересовались. Когда он хмурился или старался спрятаться за сестрой, в них росла какая-то напряженность, и электрическим треском раздавался по сторонам шепоток, пугающий его еще больше. Во взвинченном состоянии он добрался вместе с ней до свободного столика, и она сама взяла ему еду, а когда он начал есть, спросила, нравится ли ему. Ему понравилось, и он улыбнулся, глядя в ее голубые глаза; обстановка мгновенно разрядилась, наблюдатели успокоились, и скоро даже кто-то попытался с ним заговорить. Его голос был таким дружелюбным, что он смущенно улыбнулся вновь - и окружающие оттаяли. «Поэтому в разговоре с другим человеком, если ты не удивлен или не огорчен - нужно улыбаться - хотя бы уголками глаз» - сделал он вывод, и он его ни разу еще не подводил. Правда, некоторые пугались, и он не понимал, почему, но это были уже издержки - главное, что никто не злился на него и никто не ругал. Он окинул взглядом пустые места за своим столиком и легкая радость от таких размышлений угасла. Близких друзей у него почему-то было мало. Трое из соседней комнаты - Литва, Латвия да Эстония - вот и все друзья. Было время, когда он дружил с Китаем из восточного крыла, но связь была не особо крепкой и скоро распалась из-за того, что они недостаточно общались для полноценной дружбы. Видимо, он просто не умел знакомиться, а может, не умел поддерживать отношения - так или иначе, несмотря на то, что в деловых советах его слово весило немало, поговорить по душам ему было не с кем. Троица соседей для этого не годилась - все они страдали какой-то болезненной скованностью, особенно Латвия; но несмотря на это, они были очень с ним добры и часто помогали, за что Россия их любил. Время от времени он пытался их расшевелить, так, как это делали на своих сборищах европейцы - допускал со своей стороны подколки в их счет, устраивал небольшие розыгрыши, но то ли им это не нравилось, то ли у него не очень получалось, но результатов это не приносило. Потому он почти с самого начала был одинок - ну тогда еще Украина его не сторонилась. Он нахмурился при мысли о ней и опустил взгляд в пол. Несколько лет назад она с ним поссорилась, засыпав бессвязными обвинениями, и с тех пор держалась на расстоянии, всем своим видом показывая холодность к нему. Он немного сердился на нее, потому что не понимал, почему она его бросила, но одновременно и немного беспокоился, потому что ему казалось, что она так же, как и он, не может найти себе друзей. К тому же всегда выглаженная одежда в его шкафу и то, что наутро после любой пьянки с европейцами он неизменно оказывался в своей постели, хотя того же Англию вполне могли оставить спать под столом, говорили сами за себя, и всерьез он обидеться на сестру не мог. Старшая сестренка - самая любимая. И точка. * * * Раннее солнце косыми лучами пробиралось сквозь листья и пятнало песчаную дорожку золотистыми отпечатками. Ветра не было; лоскутное зелено-голубое одеяло над головой то там, то здесь перекрывалось заплатками белоснежных облаков, не грозивших ни разразиться дождем, ни даже в ближайшее время - закрыть солнце. Птицы негромко посвистывали; даже, пожалуй, чуть меньше, чем требовалось для полной гармонии, но это не привлекало внимания; здесь еще был слышен шум переполненной столовой, но мягко, приглушенно, не возбуждая и не беспокоя. Они шли сквозь небольшую зеленую аллею, идущую вдоль западного крыла Дома. Ускользнув с завтрака достаточно рано, они застали ее безлюдной и тихой, и потому могли не скрывать того, что откровенно наслаждаются обществом друг друга. Италия обнял левую руку Германии и напевал что-то бодрое и радостное, не переставая счастливо улыбаться, тот же нежно поглядывал на него искоса и лениво обозревал окрестности, готовый при появлении любой пары лишних глаз за выдернуть руку и принять вид человека, который согласился на прогулку только потому, что его обещали за это оставить в покое. Афишировать свои не так давно проявившиеся чувства к беззаботному Венециано он не собирался, несмотря на то, они были достаточно глубокими и полностью взаимными - по крайней мере из обращенной к нему речи Италии не менее четверти фраз были искренними заверениями в любви. «Совсем как девушка», - был уверен он, хотя с девушками у него не совсем ладилось, и он не очень хорошо представлял, как они себя ведут в таких случаях. Из-за несколько консервативных взглядов на отношения между влюбленными - несмотря на склад журналов определенного содержания под матрасом - он и с девушкой не решился бы показаться на чьи-либо глаза до того, как будет решен вопрос о свадьбе, а с парнем... Впрочем - он слегка покраснел при мысли об этом - факт был фактом: они переспали. Причем не раз и не два. На самом деле, нельзя было провести даже четкую границу между тем, когда Италия начал забираться к нему в кровать, мотивируя это то страхом, то одиночеством, и когда в той же кровати стало происходить нечто большее, чем просто соседство по спальному месту. Даже первое признание трудно было определить однозначно: слишком наивный для того, чтобы стыдиться слов, Италия говорил заветное «люблю» уже через несколько месяцев после начала их дружбы, но было ли это то же самое слово, что он произнес, положив голову на его плечо после того, как впервые кончил в крепкую ладонь своего - теперь своего - Доичи*? Германия не знал и предпочитал думать, что все это уже в прошлом, а важнее всего то, что они вместе сейчас. В конце концов, сейчас слово «люблю» имело именно тот смысл, о котором ему хотелось думать. - Пошли в рощу, - радостно предложил Италия. Германия кивнул, не имея особых возражений. Ну, конечно, кроме того, что до указанного места было пятнадцать минут ходу по открытому пространству. Но с другой стороны, по причине раннего времени шансов быть замеченными там у них было не больше чем здесь, поэтому они пошли по самому короткому пути, не разграничивая ролей ведущего и ведомого - просто вместе, держась за руки. Чтобы добраться до рощи, нужно было обойти западное крыло Дома и немного пройтись вдоль огородов и спуститься с пригорка вниз, переступив у его подножия небольшой ручеек. Первая часть этого пути была менее прямолинейна, чем могло показаться зрителю, незнакомому с планировкой Дома. Это было П-образное здание с главным входом посередине внутренней стороны перекладинки, где находилась и столовая. Каменное, трехэтажное, оно было облицовано светлым камнем, что, возможно, предназначено было придавать ему более веселый вид, но архитектура навевала скуку - насколько стиль этого «общежития» был достоин называться архитектурой. Строение отличалось тем, что ни один выход из него не вел наружу - все пять, включая главный, вели во внутренний двор. Кроме того, у них была еще одна особенность, отразившаяся скорее в культуре обитателей, чем в планировке: к каждому из них была приписана часть Дома, имеющая свое особое название и несколько отгороженную от остальных социальную группу. Европой называлась группа у главного входа; к ней прилегали - на угловых территориях - Северная Америка с запада, и, соответственно, слева, если стоять лицом к входу, и Азия с востока и справа. На концах «ножек» располагались слева Южная Америка и справа - Африка. Хотя есть весь Дом трижды в день стекался в Европу, и хотя между представителями разных областей существовали прочные союзы, большинство из них держалось своей группы и шло на контакт с остальными только по делам насущным. Конечно, были и те, кто не признавал свою принадлежность к группе и охотнее тянулся к другим, чаще к европейцам, но вот уже с десяток лет никто не проявлял желания сменить свое местообитание - видимо, сказывалась сила привычки. Внутреннее пространство Дома тоже заслуживало внимания. Все здание было распланировано, как большой отель с полноценными номерами: в каждом имелось от одного до трех спальных мест, небольшая кухня в углу, неотделимая от жилого пространства, и ванная. По разным местам было раскидано несколько спортзалов, кладовых и подсобных помещений; комнат - так назывались по историческому принципу все «номера» - было около двухсот только на первых двух этажах; что скрывается на третьем, никто так и не узнал из-за крепко запертых дверей к лестницам, аналогов которых у лестниц с первого этажа на второй почему-то не наблюдалось. Впрочем, этот вопрос особо никого и не волновал; равно как и не менее крепко запертые двери в дальних углах подвалов под столовой, входы в которые находились под симметричными лестницами на второй этаж. Эти тайны были привычными с давних пор; немногие еще не утратили к ним интереса, но они раз за разом терпели неудачу: двери держались, словно заколдованные. Германия не относился к числу таких неудавшихся исследователей; Италия, если и любопытствовал когда-то, то уже давно растерял энтузиазм. Сейчас перед ними стояла другая, конкретная цель: им нужно было быстро сделать крюк, обходя левую «ножку» буквы П, пройдясь вдоль нее же с внешней стороны, и перейдя через открытое место, скрыться от глаз потенциальных наблюдателей. Хотя это и не имело особого смысла. Слухи летели, словно почтовые голуби, распространялись, как эпидемия, и их обьектам необязательно было присутствовать при этом. ____________________________________________ * Милое прозвище, которое автор Италия дал Германии. Италия Автор долго думал, как Ита-тян будет коротко называть Германию - все же в русском названии этой страны (о ужас!) четыре слога, а японское Дойцу в печатном виде выглядит как-то... XD. Перебиралась куча извращенных сокращений (здравствуй, новая Герми(она)...) но конце концов автор остановился на несколько модифицированном кратком самоназвании Германии. Итальянцы же называют Германию Germany. Грустно (кому как), но факт.