Наш Дом/Our Home

Столовая преобразилась. Освещение из обычного желтовато-белого превратилось в периодически сменяющееся с теплого оранжево-желтого на небесно-голубое, а затем на мягкое розовое. На столах появились такие необычные вещи, как белые, тонкие скатерти; извлеченные из глубин кухонных складов высокие бокалы на них сияли неповторимым блеском посуды, предназначенной для употребления хорошего алкоголя в изящной манере и небольших количествах. Цветов было много - каждый столик украшал букетик, но они были не только там: кто-то их догадался прикрепить даже к занавескам, которые взялись здесь неизвестно откуда и неизвестно когда, и явно имели только одно предназначение: хоть как-нибудь защитить помещение от комаров, залетающих в настежь распахнутые окна. Смешанный цветочный аромат сливался с запахом духов и хорошего вина; воздух наполнял негромкий гул приглушенных голосов. То там, то здесь собирались группками люди, тихо о чем-то беседующие; кто-то дрейфовал по залу; несколько парочек ритмично покачивалось под ненавязчивую музыку посреди расчищенного от столиков пространства, но это развлечение явно не пользовалось популярностью. Единства в стиле одежды среди собравшихся не наблюдалось: кто-то предпочел простой и изящный наряд для приемов в высшем обществе, а для кого-то приемлемым показался и маскарадный костюм; в чьей-то одежде прослеживалась смутная надежда на дискотеку, и таких было не так уж мало, впрочем, как и поклонников балов. Белые вина заняли место более крепкой и дешевой выпивки, и их поддерживали легкие закуски, выглядящие так, будто их приготовил лично Франция (что они создавались не без его участия, было вполне очевидно). Что-либо крепче вина можно было достать у мини - барной стойки, отделяющей вход на большую кухню от собственно столовой; освещение там было глуше, музыка - тише, и именно там, опустошенно глядя на развлекающихся, расположился мрачный Англия. Британец в строгом сером костюме сидел, оперевшись на стойку, и напивался. Быть может, этот праздник когда-то и имел для него какое-то значение, может, он давно собирался использовать его в планах или готов был получить от него эстетическое удовольствие, но сейчас это был просто банально повод выпить. Причем не просто выпить - он собирался надраться в стельку и до глюков, и чтобы с утра было ощущение, что голову поливают раскаленной лавой. Сейчас его не пугала даже перспектива попасться Франции на глаза или проваляться здесь пьяным до утра, как всегда, впрочем, когда он всерьез брался пить; было настолько - он сморщился и обозначил это состояние неприличным словом (нонсенс с его стороны, равно как и попытка утопить досаду в алкоголе), что хуже быть уже не могло. И лучше тоже, хотя мелькнувшая на секунду мысль о том, чтобы получить алкогольное отравление с летальным исходом, выглядела неожиданно привлекательной. Он тряхнул головой. Вот и такие мысли... полезли в голову. Докатился. «Выглядит достаточно разумной идеей. Тебе не кажется, что вечный покой куда привлекательней, чем все эти метания?» - А-а, внутренний голос... Давно не слышались, - уныло пробормотал Англия в пустоту и добавил, - уже двадцать четыре часа как. «Двадцать пять», - поправил голос. - Не легче, - он сказал это тихо, скорее не обращаясь «собеседнику», а просто комментируя. Голос вздохнул и мягко продолжил: «Я уверен, что ты попадешь туда, где будешь счастлив. Вспомни о своих настоящих друзьях. Помнишь фей? Призраков? Демонов? Эта твоя банда ничего не стоила и стоить не будет. Люди не нужны тебе для счастья». - Мне не нужно счастье, мне нужна безопасность. «Разве тебе не в тягость такая безопасность?» - Неправда, - он нахмурился, - Я хочу жить. Только вот, - он внезапно засомневался, - куда они все подевались? «Они ждут тебя там». - Ты-то откуда знаешь? «Просто знаю. Я ведь твой друг?» - И ни фига ты не друг, - он флегматично-воинственно качнул в стакане жидкость, - Ты просто депрессивная сволочь, которая хочет от меня избавиться. Ты ведь всегда был таким, верно? Ты тоже хочешь меня убить. Но я не с-сдамся. Никто, с-суки*, не сможет меня убить. Все ваши козни никогда меня не... Вот... Голос ничего не ответил, и Англия понял, что победил. В этом раунде. Одиночество, тем не менее, не казалось благословенным; он почувствовал глубокую тоску. Внезапно его колено зачесалось, и когда он потянулся к нему рукой, он уткнулся пальцами в мягкий теплый мех. - Кролик, ну хоть ты... - он погладил пушистое существо, довольно вздрогнувшее под его пальцами. - Остальные ведь тоже скоро придут, да? - в надеждой спросил он, и с радостью услышал несколько голосов сзади, слившийся в один: - Мы уже здесь! - Нет-нет, не оборачивайся, - он узнал голос Эльфа, и почувствовал легкое прикосновение к плечу. - Хорошо. Вам т-трудно, да? - он замялся, пытаясь поточнее сформулировать вопрос, но, услышав подтверждающий гул, успокоился и обнадежено спросил: - А Роза с вами? - Пока что нет... Англия грустно вздохнул и снова почувствовал себя брошенным, но тут кролик зашевелился, и он одернул себя. Все не так плохо. И виски еще есть. * * * Он наматывал по залу уже третий или четвертый круг, и маршрут ему несколько наскучил, поэтому он решил пройтись по периметру, держась ближе к стенке. Пока что успех его блужданий стремился к нулю, и настроение снижалось в геометрической прогрессии с каждым кругом. Впрочем, надежда в нем еще теплилась, потому, когда он заметил Англию в плачевном состоянии у барной стойки, у него хватило злорадства отметить, что тот, имеющий привычку пить исключительно имея под боком обьект для промывания мозгов, сейчас глушил вторую бутылку виски в полном одиночестве. Время было за полночь. Франции сегодня сильно не везло. Обычно популярный у девушек - наглость и приятная улыбка многое значат - сегодня он особенно остро чувствовал, как мода на женскую независимость вышибает его из колеи обычного изыскано-покровительственного поведения. Можно было приспособиться, научиться обходить неприступность девушек, не задевая их гордость, но на это требовалось время, а пока что он был вынужден страдать, безуспешно пытаясь завести с ними нейтральный разговор. Какое-то время он завистливо поглядывал на Венециано, беззаботно клеящегося сразу к двоим, которые его обществом явно не тяготились, и уже было подумывал утащить его в уголок и напрямую спросить, как это у него получается - и, кстати, можно и не только для этого (за неимением горничной, как говорится) - но перехватив ревнивый взгляд Германии, отвел глаза и не торопясь переместился подальше. О горячей симпатии немца к Италии население Дома было осведомлено чуть менее, чем полностью, и чуть ранее, чем, по экспертному мнению Франции, она действительно появилась; но она была фактом, и с ним приходилось считаться, когда младшего брата хотелось подразнить. За неимением горничной, конечно. Неудачи Англии его сейчас волновали меньше всего, но все же, остановившись от него на порядочном расстоянии, он засмотрелся и подумал, что, кажется, что-то не в порядке. Мысль по этому возникла достаточно быстро: он вспомнил, что несколько месяцев назад британец за одну неделю растерял всю свою банду - обширнейшую сеть подчиняющихся ему людей со всех концов дома. Нельзя было сказать, что они покорились ему во всем и беспрекословно, но несомненно, определенные привилегии он в отношениях с ними имел: мог входить в их комнаты без разрешения, мог попросить сделать за него какую-нибудь работу; они восхищались им и опасались его - лидерский талант Англии был налицо. Но недавно случился перелом - то ли все сговорились, то ли по отдельности осознали невыгодность подчиненного положения - но они взбунтовались, и сил британца оказалось недостаточно, чтобы бунт подавить. В считанные дни он остался одинок и полностью уничтожен. Франция и сам пострадал - он тоже имел друзей в других частях дома, с которыми, если смотреть обьективно, обращался ничуть не лучше - и потерял их в то же время, но, глядя на подавленного Англию, чья потеря была в разы серьезнее, он перенес это легче и сейчас вспоминал те времена как нечто очень далекое и невозвратимое. Но британца, похоже, тот крах еще не отпустил, и отвлечься у него появилась возможность только сейчас - не мог же он напиваться совсем в одиночестве (наученные горьким опытом обитатели Дома на одном из многочисленных собраний большинством голосов было решено запретить хранение кем-либо из них личных запасов алкоголя; исключение было сделано только для Австрии, который к спиртному аристократично прикасался дважды в год по праздникам, и к тому же никогда не терял при этом голову - кто-то его за это жалел, кто-то завидовал, но тот стабильно оставался убежденным трезвенником). Франция, несмотря на неприятельское отношение к британцу, немного посочувствовал несчастному и отправился в следующий рейд по залу. Но шум голосов стал раздражать и не давал сосредоточиться на противоположном поле, а еще и Англия не выходил из головы - в конце концов он остановился и додумал ту мысль, что назойливо вертелась вокруг него и не давала покоя. Этот придурок будет пить, пока не потеряет сознание, останется лежать до утра на барной стойке - никому не придет в голову идея отвести его в его комнату, и, чего доброго, утром здесь обнаружат его хладный труп - в конце концов, две бутылки виски уже вполне тянут на тянут смертельную дозу. Эта перспектива вызывала отвращение. Да еще и эта муть с бандой. Его левая щека горела от двух пощечин, а коллекция отказов пополнилась сегодня чуть и не на треть, и он чувствовал, кажется, то же самое, что и его старый враг, и друг по совместительству. Паршивое ощущение. Он помедлил еще несколько секунд, а потом решительно направился обратно. * * * - Роза, - неразборчиво пробормотал Англия, уставившись взглядом в его живот, и Франция терпеливо и с каплей снисхождения ответил: - Сегодня я сменил свой розовый стиль на прекрасный ромашковый... И мне кажется, с тебя хватит . - Роза... - упорно повторил британец, пока француз убирал из зоны его досягаемости все спиртное и с некоторым усилием попытался поставить его на ноги. В ответ на последнее он предпринял нечто, напоминающее попытку сопротивления, однако Франция безапелляционно заявил: - Ты выпил уже вполне достаточно. А сейчас мы пойдем в твою комнату, и ты ляжешь, проспишься и перестанешь вести себя как человек с маниакально-депрессивным синдромом. - Спа-ать, - с сомнением протянул Англия, но сопротивляться перестал. Закинув его руку на свои плечи, Франция помог ему подняться, и они побрели к западному выходу из столовой. Как ни странно, вести его было совсем нетяжело. У француза возникла мысль позволить тому идти самостоятельно, но он вцепился в него так крепко, что от нее пришлось отказаться как от неисполнимой. Комната Англии находилась на втором этаже; чтобы добраться до нее, нужно было подняться по лестнице - неудавшийся пьяница все время цеплялся за перила, посмеивался и прижимался к его плечу щекой; тем не менее, этот участок пути они прошли довольно быстро - свернуть направо, дважды миновать угол - Англия, кажется, был уверен, что повернуть нужно только один раз, и Франции пришлось убедить его, что Нидерланды совсем не обрадуется, если они вломятся в его комнату - и на прямом участке коридора подойти к последней двери справа - взявшись за ручку, он подумал, что задача «позаботиться об Англии» оказалась не настолько сложной, насколько могла бы быть. Дверь, как на зло, оказалась заперта, что было необычно для большинства здешних жителей, но с недавних пор вошло в привычку разочаровавшегося в жизни Англии. На призыв достать ключ тот слабо отреагировал, и Франции пришлось одной рукой его обыскивать - англичанин захихикал и навалился на него сильнее - искомое оказалось во внутреннем кармане пиджака. Открыв дверь, они ввалились внутрь, и француз, даже в темноте отлично ориентирующийся в этой комнате - как-никак, тесное общение между старыми врагами было нормой - даже не вглядываясь в смутные очертания внутренних предметов, потащил Англию к кровати. «Уложу его... и пойду» - может, все-таки удастся приятно провести остаток ночи с одной из девушек, или это излишний оптимизм? - «Аспирин, что ли на тумбочке оставить? Или...» - он попытался стряхнуть британца с себя на кровать. Однако произошло нечто неожиданное - тот сильно пошатнулся, и повалился в требуемом направлении, увлекая его вместе с собой. Франция оказался снизу, придавив одну руку собственным весом, Англия свалился на его спину. Положение оказалось достаточно неудобным; по крайней мере Франции оно откровенно не нравилось, однако он замер, даже не пытаясь пошевелиться; по его телу пробежал мороз. Британец... Он не просто упал. Ноги его тут же оказались заблокированы чужими ногами, а шея... мгновенно оказалась в крепком захвате, мешающем дышать, и поставленным так, что одним точным сильным движением она могла оказаться сломана. Он знал этот прием, хотя и успел забыть, что кто-то в непосредственной близости может им владеть. Как опрометчиво... Он сам положил опасную руку на свою шею, совершенно позабыв об элементарной осторожности... В волосах зашуршало чужое дыхание, и Англия узнаваемым, хотя и сильно изменившимся относительно пьяного бормотания десять минут назад голосом прошептал прямо в его ухо: - Ну, Роза, хочешь этим заняться? Пальцы британца пробежали от бока к низу спины Франции и тот, пораженный догадкой, дернулся и испуганно замер, а затем попытался вытащить из-под себя вторую руку. Попытка не удалась. Англия уже поглаживал его бедра; движения его странным образом стали тверже, хотя их координация явно не улучшилась. Возможно, это был эффект алкоголя; в нем проявилось что-то жесткое, непонятное, чего Франция никогда не замечал раньше - ни сейчас, ни даже когда тот неспешно напивался при нем, проходя все стадии алкогольного опьянения под зорким наблюдением полудруга-полуврага. Обычно после нескольких стаканов Англия становился только острее на язык - доставалось всей Европе, включая союзников - а в конечном итоге, перед тем, как заснуть беспробудным сном, тот просто монотонно, не замолкая ни на секунду, жаловался на судьбу и окружающих то ли собутыльнику, то ли кому-то из своих воображаемых друзей. «... возможно, у него давно не было секса или... о, дь-дьявол...», - Англия забрался рукой между его ног и расстегнул ширинку, совершая явно слишком много лишних движений - он почувствовал прилив возбуждения, хотя ситуация к тому не располагала. Он стянул его штаны - не полностью, а спустив до уровня колен; как он это сделал в пьяном виде и одной рукой, Франция даже представить не пытался. Он сделал еще попытку хоть как-то увеличить свободу своих движений, но тут некстати обнаружил, что бокал (или два?) вина подействовали на него диаметрально противоположным образом: конечности заметно потяжелели, зато голова стала пустой и легкой, и мысли насчет того, что можно в подобном неприятном положении сделать, ворочались в ней крайне неохотно - слишком, пожалуй, даже для трех бокалов. - Отпусти, - промычал он, отчаявшись, но Англия не обратил на это ни малейшего внимания, изучая на ощупь его нижнее белье. Он хихикнул наконец, когда его рука забралась под ткань, и прокомментировал: - Шелковое белье? Как мило... У Франции уже разгоралась форменная паника, но тем не менее у него моментально возникло три-четыре варианта едкого ответа на эту реплику - которые ему, впрочем не пригодились, так как в это мгновение он тихо вскрикнул и неосторожно дернулся - и тут же прикусил губу. Отодвинув последний мешающий предмет одежды, Англия уже исследовал его изнутри одним пальцем; массировал и разминал, грубо; без всякой смазки и предварительной подготовки это было довольно болезненным ощущением. Парень отпустил губу и сжал зубы; он подозревал, что за первым пальцем последует так же, без смазки, второй, затем третий, а затем... От последней картины у Франции перехватило дыхание, и он с головой погрузился в липкий паралич, слившийся странным образом с болью сзади. Ничего... он абсолютно ничего не мог сделать. Пьяный, это псих сломает ему шею и даже не заметит. Второй палец стал таким же шоком, как и первый, несмотря на то, что не был неожиданностью; он тихонько застонал. Происходило что-то странное; страх стек ручейком холодного пота, чувство равновесия притупилось, и на короткие мгновения ему через неравные промежутки времени казалось, что находится в вакууме и невесомости, и кровать под ним, и даже лежащий на нем Англия пропадает, и снова и снова все это возвращалось, вжимаясь в него с удвоенной силой; что-то противоречило всем его убеждениям о сексе и связанной с ним свободе; толчками пальцев размазывались предписания «поддерживать словесный контакт с партнером» и «при ощущении дискомфорта немедленно прекратить»; тот самый единственный раз, когда он занимался анальным сексом с парнем, играя активную роль, вспыхивал в памяти приглушенными фразами, словно из-за бесцветного стекла без температуры и блеска; те заботливые прикосновения, та взаимная осторожность без всякой эмоциональной привязанности; все, что превращало взаимоудовлетворение в искусство - разбилось о реальность, сломалось, осыпалось в песок. Неправильно, некорректно - это насилие медленно и неумолимо превращалось в жар, обжигающий артерии изнутри, бросившийся в голову и в низ живота; он понял, что возбужден. Неестественное возбуждение смешалось, слилось с болью, и стало не менее мучительным, чем она сама. Он застонал - просто застонал, сам не зная от чего, лишь бы не сломать себя изнутри этим напряжением. Когда он обнаружил, что Англия больше не опирается на него и выпустил его горло из удушающего захвата, более того, уже успел стащить с него пиджак, он сам не понял - слишком сильно он был сосредоточен на том, что бушевало у него внутри. Поняв, что свободен, он пообещал себе, что начнет двигаться через секунду... сейчас... Но не успел - пальцы внутри него исчезли, и сильная ладонь, схватив его за плечо, резко перевернула и снова, не успел он опомниться, обняла за шею; Англия наклонился над ним, прижавшись влажным лбом к его плечу, правой рукой он неловко попытался расстегнуть его рубашку, неаккуратными движениями отрывая недостаточно покорные пуговицы. Франция изогнулся, выпрямил затекшую от долгого на ней лежания руку, и тут же был наказан за неосторожное движение сильным укусом в ключицу. Так и не закончив дело, Англия принялся расстегивать свою одежду, которую по ходу процесса, видимо, постигала та же судьба, что и рубашку Франции; для одного из действий он вновь отлепился от его тела, встав на колени между его разведенных ног. Почувствовав себя свободным, он приподнялся на локтях - слишком медленно, у него шумит в ушах кровь и болезненно возросла чувствительность кожи - и лишился равновесия, когда Англия приподнял его бедра; он похолодел, поняв, что сейчас будет, но не успел что-либо сделать; теплое и влажное касание в промежности и, резко, слишком резко Англия вошел. ... и вот она, настоящая боль. Мир взорвался кроваво-красными зигзагами. Крик вылетел из горла, он не смог удержать его. Это было больно! Больно, жарко, пульсирующе, глубоко... хорошо хоть в этой позе он не сможет войти глубже... Пугающе, ритмично. Он уже не сдерживал стоны, это был уже не он, он забился в уголок мозга и, крепко зажмурившись, пытался это пережить, а тело уже покорилось, тело превратилось клубок нервов, тело обмякло, в сопротивлении не было смысла, ни в чем не было смысла, главное... Это слово потерялось в пульсирующих венах, а может,не потерялось, может, его и не было? Может, все это не неправильно, а так должно и быть?.. Бред, сенсорные галлюцинации; что-то лишнее, чужеродное внутри; то, от чего так больно; тот, кто приносит боль; вот его плечи... ничтожное усилие... Дьявол, как глубоко... Как трудно быть в вертикальном положении, но он теперь почти не двигается - хоть это хорошо; вот он; ярость или страсть, разорвать, уничтожить, прижать к себе?; под ногти забиваются кусочки кожи, разве он не был в рубашке? плевать, быстрее, сильнее, боже, пусть это все быстрее закончится, от жара немеет тело, у горла тошнота и в глазах зеленые волны, плевать, пусть это закончится, двигаться в унисон, быстрее, громко, больно, артерии горят изнутри; он срывает голос, неужели он все это время стонал? он кусает за шею, ненависть, ненависть, ненависть, ненависти уже нет и осталось только одно безумное желание - пусть все это поскорее закончится... Все закончилось. Англия кончил в него и вышел; Франция соскользнул с него и с грацией мешка картошки упал на спину; британец не менее грациозно упал сверху и прекратил всякое движение. Франция почти бессознательно просунул руку между ними и несколькими движениями довел себя до оргазма. Потом мир поплыл, и он, теряя сознание, поблагодарил выпитое вино, что теперь подарило ему возможность забыться. Через минуту они оба спали. * * * Первым ощущением проснувшегося Франции было то, что кто-то живой и теплый посапывает у него на груди. Видимо, подумал он, ему все-таки удалось кого-то соблазнить на вчерашнем вечере... Немного приподняв голову, он уже собрался поцеловать белобрысую, отливающую золотом в лучах утреннего солнца макушку, когда несколько запоздавшая боль между несколько напрягшимися от незначительного усилия ягодицами мгновенно вернула воспоминания том, что на самом деле произошло ночью. Франция фыркнул и уронил голову, развернув ее на бок. Англия чуть-чуть пошевелился. Немного помедлив, он предпринял попытку выбраться из-под легкого тела британца - тот был на удивление худым, Франция даже не подозревал, что человек такого сложения и роста может оказаться настолько легким - что не пробудило его, спящего слишком крепко. Успешно выбравшись, Франция осторожно сел на краю кровати, подавив желание скатиться на пол и проваляться еще несколько минут. Мелькнула мысль ретироваться немедленно, чтобы не попасться на глаза Англии, когда он проснется, но потом он понял, что не приведя себя в элементарный порядок, он никуда отсюда не пойдет. Не глядя пошарив рукой поблизости от себя, Франция нащупал свои брюки; на пиджаке он, кажется, сидел, а рубашка все еще была на нем. Сгребя все это в охапку, он встал и неохотно потащился в душ, по пути сбросив одежду на стол. Как-либо церемониться с ней уже не было смысла - она была помята, кое-где треснула по швам и, возможно, испачкана спермой - проверять это предположение у Франции не было настроения. Полностью в результате обнаженный, зашел в ванную и сразу же забился в душевую кабинку. Врубив теплую воду на полную мощность, он вздохнул, предвкушая предстоящее, а потом опустил руку вниз, и, оперевшись другой о стену, ощупал себя снизу. Прикосновение принесло новую вспышку боли; он одернул руку, и с безнадежностью посмотрел на свои пальцы. Теплая вода быстро смыла то, что на них осталось, но это несомненно была кровь. Значит, все-таки порвал. Он несколько секунд это переваривал, а затем негромко застонал, представив, как он эту рану будет дезинфицировать. К Швейцарии обращаться однозначно было нельзя - максимум, попросить обезболивающее или что-нибудь для обработки ран на слизистых оболочках, не называя, разумеется причин... И сколько такое, кстати, заживает? Неделю, две, месяц? Англия, дьявол его подери! Он вывернул кран в другую сторону, и теплая вода сменилась обжигающе-ледяной. Стало немного легче. Обернув полотенцем бедра, Франция вышел из ванной, отбросив при взгляде на свою одежду идею переодеться в нее обратно. Пошарив немного в шкафу у Англии, он был вынужден признать, что присвоить себе что-нибудь из его одежды тоже было не слишком хорошим решением - во-первых из-за полной безвкусицы, вечного проклятия британца, а во-вторых - из-за того, что размер ему банально не подходил - как ни крути, тот предпочитал то, что сидело на нем, как влитое, а Франция был не только несколько крупнее его по габаритам, но еще и на дух не переносил тесную одежду - ну, разве что на девушках. Впрочем, в здравом размышлении он утешил себя тем, что дорога отсюда до его собственной комнаты составляла четыре метра через коридор - он вполне мог проскочить незамеченным и в полотенце, которое он позаимствовать не постеснялся. Автоматический взгляд на часы - одиннадцать, значит, завтрак давно закончился. Солнце, приникающее в комнату сквозь раздвинутые шторы, стоит высоко; он подошел к окну и окинул взглядом зеленый ландшафт. «Красиво» - оценил он, и только через минуту неохотно повернул голову к кровати, оценивая состояние того, что там находилось. Англия с темными кругами под глазами судорожно обнимал подушку; разорванная на спине рубашка темнела пятнышками крови - Франция подумал, что это, скорее всего, сделал он, хотя думать так совсем не хотелось, равно как и вообще о том, что вообще вчера произошло. Ненавидеть его сейчас не имело смысла. Этот человек был пьян и был совсем не тем, кем проснется... По крайней мере, он на это надеялся. Он помедлил немного, а затем налил в чашку воды из-под крана («Обойдется» - подумал он ворчливо) бросил туда таблетку аспирина, найденного в шкафу над раковиной, поставил ее на тумбочку, оперся на подоконник и стал ждать. Нужно было узнать, что помнит Англия. Надеяться, что, если он ускользнет, тот ничего не вспомнит, было бессмысленно; если привести в порядок кровать еще можно было, то царапины на его спине уже ничем не убрать, а среди соседей наверняка найдутся добрые люди, которые просветят его насчет того, с кем в обнимку он вчера скрылся за пределами столовой. Может удастся убедить его, что дело ограничилось петтингом**? Он хмыкнул. Кого он обманывает... От петтинга на спине обычно не остается царапин. Англия очнулся через полчаса и сдержано замычал от боли, прижав кулак ко лбу. Франция глядел на него несколько секунд, а потом прохладным тоном сказал: - Вода с аспирином на тумбочке. Британец молча подполз к краю кровати, залпом выпил половину чашки, а потом откинулся на спину и пробормотал «спасибо», сквозь полуприщуренные веки глядя в потолок. Секунда - и он повернул голову в сторону Франции, ошеломлено на него уставившись. - Что ты делаешь в моей комнате? - эта фраза прозвучала куда громче. Франция мысленно облегченно вздохнул и несколько криво многозначительно ухмыльнулся, предоставляя тому полную свободу воображения. - Что было вчера ночью? - теперь интонация вопроса странным образом не была вопросительной, будто британец уже знал ответ и заранее с ним смирился. - Тебе понравилось? - Франция не смог сдержать язвительный тон; в ответ Англия скривился, будто от боли. - Только не говори... Что ты со мной сделал, извращенец? - Я? С тобой? - улыбка Франции угасла, но тут он, опомнившись, сделал самоуверенный вид, - Ты сам этого захотел, - снисходительно отметил он. - У меня уже год никого не было... и я напился... Сколько же я выпил? - Англия забормотал самооправдания, сам, похоже, в них не веря, уже не обращая внимания на француза. Тот демонстративно зевнул, вежливо прикрыв рот ладонью, и отлепился от подоконника. - Ну, я к себе, малыш, - он взял со стола охапку одежды и направился к деликатно притворенной, как он только сейчас заметил, двери. Когда он уже коснулся рукой ручки, его настиг сзади вопрос: - А что, собственно, вчера было? Франция замер. На него внезапно накатила волна горечи. Можно было просто не ответить и ускользнуть, как он делал всегда, когда речь заходила о болезненных для него вопросах, но у него не было сил поступить так сейчас. Или были... Открыв дверь, он ступил шаг вперед, но передумал. Возможность того, что его, почти не одетого, могут увидеть замершим на пороге, почти перестала существовать. Он медленно повернулся и посмотрел на Англию. Внутри у него дернулось что-то истерическое и тут же угасло до болезненного безразличия. Он помедлил немного, и глядя в никуда, севшим и усталым голосом сообщил: - Ты меня изнасиловал... С-сука*. Дверь захлопнулась, и Англия, еще не успевший осознать, что означают эти слова, остался в одиночестве. ____________________________________________ * «Сука» - не мат. ъ~(( ') о ( ')) ** «Петтинг - форма сексуальной активности, предполагающая получение удовлетворения партнёров путём возбуждения эрогенных зон без непосредственного контакта гениталий». (с) Википедия.