Наш Дом/Our Home

- ... здоров и можешь переходить на постельный режим с свою комнату. И если осмелишься показаться здесь снова, я тебя пристрелю. Понял? Врачам в Доме явно больше нравилось калечить, чем лечить. - Понял, - вздохнул Франция. В действительности это было наказание. Швейцария обычно трепетно относился к своим пациентам (если можно назвать трепетностью категоричность, с которой он в противовес своему обычному достаточно сдержанному поведению относился к собственной работе), но он, похоже, так и не смог ему простить фотоаппарат, обнаруженный под матрасом этим утром. «Ну раз ты уже настолько здоров, что смог незаметно от меня пробраться в свою комнату и вернуться обратно, то моя скромная помощь тебе уже не требуется», - сказал он, заметно сдерживая злость, и незамедлительно обьявил об этом официально - то есть, по экспертному мнению врача, от француза сейчас можно было требовать столько же, сколько от здорового. Разумеется, Швейцария «забыл», что комната Франции провела чудесное время в полузатопленном состоянии, дверь поздоровалась с каблуком Венгрии и не закрывалась, а летние ночи, плавно переходящие в осенние, уже перестали радовать теплотой... а также на пару с самим Францией «позабыл» о том, что утащил у него оба одеяла и не удосужился вернуть. Недолеченный больной не рискнул явиться обратно, чтобы вытребовать их обратно, а на ночь глядя шататься по соседям и выпрашивать у них... Он, конечно в гордыне своей с Англией еще не сравнился, но даже это уже было ниже его достоинства. Поэтому, кое-как завернувшись в под руку попавшиеся простыни, Франция провел великолепную ночь, пытаясь спрятаться от сквозняка, который то ли был, то ли существовал только в его воображении и мучаясь вполне реальной лихорадкой - к счастью, не слишком сильной. Сон со сновидением, даже приятным, но каким-то обрывочным и мутным, стал спасением, но пришел он уже глубокой ночью, на субьективное мгновение прервав исполненную страданиями осознанную жизнь. Но в полной мере мощь швейцарской мстительности он оценил только на следующее утро. Когда несчастный, словно промокший кот, француз проснулся и вспомнил, какой сегодня день, ему осталось только укоризненно помянуть бога, который все не прекращал издеваться. Он оглянулся на часы - восемь. Чудно! Выписали его официально, значит, добровольно-принудительные работы на кухне никто не отменял. Соответственно, двести голодных и злых домочадцев - его собственные проблемы, и никому нет никакого дела, что там с ним приключилось за последнюю неделю. Его разорвут на клочки и сьедят самого, если он не поторопится. Ну, образно, конечно, но голодная толпа есть голодная толпа, и с этим ничего не поделаешь. Одна надежда на то, что это скопище проявит немного терпения, пока он сотворит что-нибудь попроще из того, что найдется. «Что за жизнь-то такая? Только один камень с плеч - так опять проблемы», - подумал Франция, и, настолько быстро, насколько позволяло легкое головокружение, умывшись, потащился вниз. Первое, что он увидел, войдя в столовую - это занятые столики и Домочадцев, что-то мирно жующих. Содержание этой картины до него дошло только через несколько секунд, и поэтому, к счастью, он замер не в дверном проеме, а в нескольких шагах от него, никому не загораживая выход. На него практически никто не обратил внимания, что лишний раз подтверждало, что его участие здесь совершенно не требовалось. Он что, ошибся в датировке? Не может быть. Но в чем тогда дело? - Чего глазеешь? - Испания, сверкнув зубами в приветливой улыбке, фамильярно тронул его за плечо, - Пошли, а то всю еду разберут. Пошли-пошли, - парень, как всегда излучающий неиссякаемый оптимизм, схватил его за руку и ненавязчиво потащил занимать очередь. Злой, невыспавшийся Романо материализовался рядом тут же; похоже, он бодрствовал всю ночь и это даже почти помешало проявить ему свой скверный характер - он огрызался, сталкиваясь с людьми в попытке угнаться за Испанией, но тихо и лениво, скорее по привычке, чем всерьез. Франция напору испанца не воспротивился, решив, что он сейчас получше него ориентируется в ситуации. Пару раз чуть не сбив кого-то с ног, они скоро все же нашли конец очереди. - А разве не я должен был сегодня готовить? - Франция спросил у Испании, как только они более-менее стабильно пристроились к хвосту очереди, - Какая-то добрая душа?.. - Кажется, ты, - пожав плечами, ответил Испания на первый вопрос, - Да сейчас узнаем, - он дернул за рукав следующего в очереди Швецию, - Эй, Шве, кто сегодня готовит? Мужчина шкафообразных габаритов наполовину обернулся и миролюбиво ответил: - Выд'ет Англ'я... - О Господи... - услышав это, ахнул кто-то посторонний. Франция в оценке происходящего был с этим анонимом полностью единодушен. О сомнениях в наличии у Англии вкуса в одежде могла судить, пожалуй, пара-тройка избранных, но об отсутствии у него такового к еде ходили легенды. Поэтому британца традиционно на выстрел не подпускали к кухне, хотя оправданной мерой это перестало быть уже давно - Англия уже давно даже не пытался угостить своей стряпней кого-либо. - Пойдешь с нами? Я собираюсь кормить Францию, - Испания продолжил разговор со Швецией. Франции было все равно, собирается ли он его кормить, но идея пригласить Швецию несколько напрягала. Тот же подумал несколько секунд и молча кивнул. «Кто бы мог подумать, что Испания ладит с ним», - удивленно подумал француз. «Ну ладит - так ладит, нечего из-за этого дергаться», - он рассудил и успокоился. Очередь продвигалась медленно; судя по шуму впереди, пару раз в пункте выдачи начинал разгораться скандал. Когда они самой по себе сформировавшейся группой все же подобрались поближе, Испания не стал затягивать и, резво схватив сразу три тарелки, полез с ним пробиваться сквозь людские потоки обратно. Франция успел перехватить-таки взгляд Англии на какую-то секунду, но Швеция сгреб «б'льного» в охапку и последовал за Испанией, предоставив заботу о своей порции Финляндии, тоже естественным образом оказавшемуся где-то рядом. К тому времени, как вся компания из пяти человек, включая того же Южного Италию, добралась до свободных столиков ближе к другому концу столовой, француз вполне успел оценить поддержку Швеции; по крайней мере, последнюю треть пути он прошел, полагаясь лишь на крепкие направляющие руки на своих плечах. То ли шести-, то ли пятиместный столик они заняли, фактически, полностью. Справа от Франции устало опустился на стул старший Италия, напротив примостился Испания. - Приятного аппетита! И крепкого желудка тогда уж... - шутливо понапутствовал тот соседей по столу, и Франция наконец обратил внимание на то, что было в тарелке. В принципе, ничего ужасного. Яичница, тост, пара сосисок, фасоль в томатном соусе, помидор... Грубоватая и достаточно простая пища, испортить ее - достаточно трудное дело. Есть ему почти не хотелось. Он незаметно взглянул на окружающих; Испания предсказуемым образом подцепил на вилку кусочек томата и попробовал. Его застывшее лицо указало, что даже с этим не все в порядке. Француз едва не вздохнул. Англия по-своему гениален, но уж очень по-своему, и вряд ли добровольно... Швеция ел с тем каменным выражением на лице, которое не сходило с него уже лет этак десять; Финляндия отвернулся после третьего куска и очень внимательно стал что-то разглядывать в дальнем окне; до мозга Италии, видимо, сейчас не доходили сигналы не только от слуховой системы, но и от вкусовых рецепторов. То есть, пока что все было тихо и мирно. Четверо - все, кроме медлящего Франции - ели с минуту в давящей тишине (если не считать посторонних звуков), никаких эмоций по поводу еды не выражая; если бы с ней было все в порядке, то кто-нибудь, как минимум, удивился бы, но с другой стороны, даже Романо, привередливый ко всему, к чему только можно, не спешил возмущаться - но тут Испания все же не выдержал. - Вообще, удивительно, как наше меню зависит от того, - начал он, взмахнув вилкой, на которой, к счастью, ничего не было, иначе бы оно угодило в Финляндию, - кто у на кухне в этот день. Вот например, когда за готовку берется Германия, почему-то исчезает все спиртное крепче пива. Америка наскоро делает стопку подозрительных бутербродов и поит не менее подозрительным сладким пойлом коричневого цвета, состав которого так до сих пор никто и не узнал. Венециано - Боже его благослови - всегда готовит пасту и пиццу, и это всех вполне устраивает. Япония заваливает нас чем-то соленым и слабо напоминающим пищу. Россия кормит хлебом, квашеными огурцами и пирожками с капустой, а от его любимой выпивки - чистый спирт напополам с водой - которую он меряет кстати, почему-то в граммах, а не в миллилитрах, сносит крышу уже с пятой во-о-от, - двумя пальцами Испания достаточно правдоподобно изобразил размер вполне реальной чарки, - такой чашечки. У Украины вкусный борщ и та же дерьмовая выпивка. Швейцарию одни десерты спасают. От Мексики надо прятать специи... Дай ему волю, он из них одних и готовил. У Финляндии в меню сплошная рыба... Э-э... Извини, Фин («Да ладно, на правду не обижаются», - слабо улыбнувшись, ответил тот, но Испания его уже не слушал). Зато когда на кухню приходишь ты, Франция... не знаю, как южане, а Европа плачет от счастья. Ты не поверишь («Поверю», - пробормотал Франция), но ты единственный здесь нормально... Нет, прекрасно готовишь. И надо было именно в тот день, когда твоя очередь порадовать нас сьедобной пищей, заявиться на кухню Англии? Да нет, нет, я вижу, вижу, - он среагировал на слова Франции, которые тот еще не успел сказать, - Тебе сейчас спать и отогреваться надо, а не на кухне вкалывать. Я просто сетую на несправедливость жизни, - Испания довольно усмехнулся, завершив монолог. - Тебе ли сетовать? - вернув испанцу улыбку, ответил Франция. - Я понимаю... - Нет, я не об этом, - а ведь Испания действительно проникся к нему сочувствием, надо же... - Ты слишком светлый и солнечный человек, чтобы на что-то сетовать. - Ах, это все страсть, алая дева Страсть, сводящая с ума, кружащая голову... - Испания театральным жестом вскинул руку ко лбу. «Алая дева», насколько Франция знал, была единственной виновницей любых ошибок испанца. Соответственно, сам он всегда был непорочен и чист. - Заткнись уже со своей страстью. Задолбал, - внезапно включился Романо. «Да... ведь ему с ним жить приходится», - подумал француз. Со стороны, воображаемая «дева», может, и выглядит забавно, а вот жить с человеком, ни при каких обстоятельствах не признающим себя виноватым, наверное, то еще удовольствие, пусть в целом он, наверное, приятный сожитель... хотя нет, Франция слишком ценил личное пространство, чтобы мысль пожить с кем-нибудь всерьез могла бы показаться ему хорошей. «Солнечный» глянул на старшего итальянца, и его улыбка расширилась, когда он перевел взгляд обратно на собеседника. - Ох уж этот Италия... Он ревнует, знаешь... - он снисходительно покачал головой, давая понять, что прощает любимому такую милую слабость. - Я не ревную, придурок!!! Просто ты носишься со своей девой, как с... - тут в злости подхватившийся с места Романо потерял сравнение; он запнулся, будто захлебнувшись в ярости и прорычал: - Ненавижу! Разьяренный парень опрокинул стул пинком, разворачиваясь, и умчался. - Нервный он сегодня, - налетом грусти вздохнул Испания. Со своего места встал сосредоточенно поглощавший пищу все то время, пока разговаривали остальные, Швеция; Финляндия, оказалось, уже куда-то исчез; похоже, они не пожелали стать свидетелями семейной драмы. Франция с сомнением покачал головой. Ну нельзя им пренебрегать хорошими отношениями, если они не хотят потерять друг друга, даже несмотря на крепкую и, судя по всему, платоническую связь между ними. - Для вас еще не все потеряно, - сказал он, глядя на Испанию в упор. - А? - не понял тот. - Тебе не стоит прилюдно разбирать его поведение, - обьснил француз его ошибку, - Поимей к нему немного уважения, может, что-нибудь и получится. - Уважения? - Испания задумался, будто впервые слышал о таком виде отношения к человеку, но через пару секунд кивнул, - Возможно. Ладно, пойду его искать. С тобой точно все в порядке? - он посмотрел на нетронутую тарелку Франции. - Я немного еще здесь посижу, - успокоил его тот, - Иди. Испанец поднялся с места и быстрым шагом ушел, оставив тарелку. Вообще-то это считалось невежливым по отношению к сегодняшнему «рабу кухни», но обиженного Италию лучше было искать сразу, не откладывая такое дело ни на минуту. Франция остался за столиком один. Впрочем, сейчас такое положение дел его вовсе не угнетало. Франция оперся локтями на стол и опустил голову на руки. Как ни крути, не слишком-то хорошо он себя чувствовал. Следовало бы пойти и вымолить у Швейцарии одеяло. Вдруг он действительно забыл, такое бывает. Сейчас, правда, ему холодно не было - хоть один плюс в повышенной температуре. Он закрыл глаза. Спать, спать, спать. Уж пара минут у него точно есть. А обед и ужин будет готовить он, скорее всего. Интересно, что взбрело британцу в голову. Кстати об Англии. Может, пойти взять чай? Пить сейчас хочется куда больше, чем есть. А если чай будет горячий, то это вообще будет благодать. Франция открыл глаза снова, и по пространству пробежала рябь, пока они приспосабливались к свету. - Да сьешь ты хоть что-нибудь. Тост, например, уж его я точно испортить не мог, - посоветовал голос из-за его спины. Прозвучал он довольно отчетливо; кажется, людей в столовой за прошедшее время стало существенно меньше. Франции почему-то расхотелось вставать. - Ты его пережарил. - Хрустящая корочка, - невидимый Англия, наверное, ухмыльнулся, - Сьешь, Франция. От еды не умрешь, а от голода... Не заставляй меня тебя кормить. - Практикуешь пытки? - Франция снова опустил веки и расслабился. Британец неодобрительно щелкнул языком. - О нет, это будет всего лишь небольшое воспитательное мероприятие. - Воспитывать в тебе нужно вкус, а не во мне его отсутствие. - Не... - Франция, - на этот раз это был голос Австрии, и он звучал спереди. Франция поднял голову и посмотрел на австрийца. Тот был разьярен, хотя этого можно было и не заметить, особенно незнакомому с ним человеку. Ну, это ясно. Еще один человек с тонким вкусом, которого задел сам факт того, что Англию пустили на кухню. Самому британцу он, похоже, обьявил бойкот, раз позволил себе его перебить. - Сегодня ты - ответственный за готовку. Хочешь как-то обьясниться? Француз покачал головой - Не хочу. Человек, неспособный почистить картофелину, предполагал какой-то другой ответ? - это уже был переход на личности, но Австрия действительно был еще одним исключением из всеобщей кухонной повинности. Его просто невозможно было заставить что-нибудь сделать вообще - как правило, к любой работе он снисходил только по собственной инициативе. За организаторские способности и возможность путем двухчасового разговора достать вне очереди лишнюю бутылку ему прощали, к тому же, он и основную работу добросовестно делал; но возмущение, с которым он в данный момент накинулся на Францию, ему показалось, мягко говоря, не вполне справедливым. Австрия окатил его волной ледяного презрения и по-прежнему невозмутимо указал повелительным тоном: - Поторопись и принимайся за дело. Англия был так добр, - тут его губы едва заметно дернулись, несмотря на то, что до сих пор ему хорошо удавалось себя сдерживать, - взять завтрак на себя, но обед остается за тобой. - Понял, - покорно согласился Франция, - Мне бежать на кухню прямо сейчас или можно сначала помолиться, чтобы очистить ее от английского духа? - Надеюсь, - Австрия бесстрастно, как умел только он один, проигнорировал все, кроме первого слова, и развернувшись, неторопливо удалился. Франция проводил его взглядом. - Можешь не спешить, - легонько хлопнул его по плечу Англия и на вопросительный взгляд ответил: - Это английский завтрак. На вкус, может и ничего выдающегося, зато есть им всем еще долго не захочется. - Честно говоря, я знаю более надежный способ отбить у всех охоту обедать, - вполголоса прокомментировал Франция, - Просто обьяви, что я потерял сознание, и что обед тоже будешь готовить ты... Секунду простояла тишина, и когда со стороны британца раздался непонятный звук, он уже почти испугался, что это был всхлип... или, допустим, нервный кашель. Кулинарные способности британца были его больным местом, и от него, пожалуй, потребовалось немалое мужество для сегодняшнего предприятия. Как он еще умудрился остаться спокойным после доброй сотни с лишком испепеляющих взглядов, Франция не представлял. Он повернул голову с опаской... и долго зачарованно наблюдал за Англией, искренне хохочущим над оскорблением в свою сторону. Нет, он все же изменился. Сильно изменился. Кажется, даже в лучшую сторону. - На меня это уже не действует. Можешь засунуть эти свои шуточки... - Англия запнулся, молчал некоторое время, а потом язвительным тоном произнес: - О, решился? Так держать! Мне сбегать за клетчатой юбкой и станцевать тебе в поддержку или у тебя хватит силы воли сьесть все самостоятельно? - Не нарывайся, бровастый, - Франция флегматично отделил вилкой второй кусок яичницы, - иначе я когда-нибудь решу научить тебя готовить. Будешь сидеть голодный, пока мне не понравится результат, - после этого кусок был отправлен в рот. - Ну, например, сейчас ты ешь. Тебе не нравится? - Это доказывает наличие у меня огромной силы воли, - значительно подняв вилку, заметил Франция. - Это доказывает лишь... - Англия оборвал себя на середине фразы и поправился, - Ничего это не доказывает, - и, после некоторой паузы: - Тебе не кажется, что одно яйцо - это маловато? - В самый раз, - Франция уже отодвинул тарелку и устраивал голову на сложенных на столе руках. Он ощутил, как у него всерьез закружилась голова, и не собирался сейчас ткнуться в еду лицом. - Я посплю немного... - пробормотал он. Спать, спать. Он болен, ему нужно много спать. Англия вредить не будет... Англии пока что можно самую малость довериться. - Не многовато ли, сударь, спите? Не стыдно, Фран? Фран? Франция едва дышал через рот и не откликался. Похоже, он даже не то, что уснул... опять отрубился. - Может, хватит падать в обморок? - британец бросил вдогонку упорхнувшему сознанию француза, но никакого эффекта это не возымело. Англия горестно вздохнул и оглянулся. Народ разбрелся из столовой, и из тех, кто мог бы проявить участие, и вовсе никого не осталось. Похоже, он снова с Францией один на один. * * * Швейцария проворчал что-то про неблагодарных и вероломных идиотов и начисто отказался принимать Францию к себе. - Если он тебе так дорог, то отнеси его в свою комнату и уложи там, - серьезно посоветовал он, - Я уверен, он оценит. Ну не мог же я просто прямо сказать, что с этой кроватью у висящего на моей спине француза связаны далеко не самые приятные воспоминания и мне не хотелось бы испытывать его нестабильную психику опять, когда он проснется. Даже не знаю, первую или вторую часть обоснования мне не хотелось произносить больше - потому в итоге я выдал что-то скептическое вроде: - Францию? В мою комнату? Мое заявление «добрый» доктор воспринял по-своему и довольно неожиданным образом: - Прекращай уже ломаться. Влюблен по уши - так будь любезен немного поступиться личным пространством. «Приплыли», - подумал я, глядя на него, наклонив голову в строну, а мысленно тем временем ползая на коленях в поисках упавшей и укатившейся в сторону челюсти. Швейцария смотрел на меня снизу вверх - он на пару сантиметров ниже - но так, словно... скажем, не так, словно читал нотацию взрослому мальчишке, но близко к тому. Вот уж не ожидал от него такого удара в спину. - Швейцария, не делай, пожалуйста, скоропалительных выводов непонятно из чего. Я, конечно, знал, из чего он сделал выход, и, согласен, скоропалительным он не был, но длинные обьяснения все дело лишь испортили бы - уж лучше сразу решить недоразумение «методом паровоза». По его лицу было видно, что он не принял мои слова всерьез; в ответ скептически заметил: - Вашу пару за километр видно, если ты еще не в курсе. А если все не так, то я вовсе не понимаю, в чем проблема. У товарища Франции есть собственная комната, и он вполне способен очухаться там без нашего вмешательства. Я подумал о физических и психических травмах, бросил неодобрительное «ладно» Швейцарии, завершая разговор, и с Францией на спине (тяжеленный, каналья!) потащился на второй этаж. Дойдя до наших с ним комнат, я без колебаний выбрал свою. Швейцария, конечно, прав, однако факт есть факт - после ночи у себя Франция выглядел жутко разбитым. Он не маленький, конечно, и не смертельно больной - вон даже на завтрак притащился - но в одиночестве мне его не хотелось оставлять. Мало ли. Вдруг начнет во сне задыхаться - так хоть непогребенным пролежит недолго. Нет, на самом деле я просто не хочу подвергать его ни единой маловероятной, но опасности. Мне это нужно банально для душевного спокойствия. Пусть он живет. Мне это действительно нужно. Я аккуратно сгрузил его на свою кровать - полежит пока здесь. Надо будет сплавить его Венгрии - я ведь уже собрался контактировать с ним поменьше - так нет, пошел заставлять есть... Наседка, черт ее подери . Решил же, что не буду ему себя навязывать... перенес он меня на удивление легко, но увлекаться все равно не стоит. Возможно, к Венгрии как раз было бы эффективнее притащиться с ним на плечах, но это мелочь. Главное, чтобы он не проснулся здесь, да еще и в моей компании. Одно дело - наладить со мной отношения в бодром и пробужденном состоянии; совсем другое - очнуться в месте, где он уже дважды прошел сквозь кошмар, да еще и с глазу на глаз с главным его виновником. Франция, конечно, совершенно неломаемое, хоть и прекрасно гнущееся, дерево, но как бы он не хорохорился, от всего произошедшего так просто не сбежишь. Его эмоциональная бодрость - скорее всего, лишь фарс и не больше. Так пусть хоть выздоровеет без лишних ударов по ранам. Наверное, странно об этом думать, заботливо, накрывая его одеялом и обустраивая так, будто он селится здесь на ближайшую неделю. Ладно, похоже, просыпаться он в ближайшее время не собирается - и то хорошо. Сейчас надо сходить к Венгрии, а если не получится, спросить у какого-нибудь Италии (чем черт не шутит, вдруг... скажем, не Германия, но Испания может и согласиться); приготовить обед (хотя действительно, на кой лад хоть одному человеку сдался обед, приготовленный моими руками?). Что ж, Франция в любом случае надолго здесь не задержится - надо же мне где-то спать? А потом я подумал, что пошли все мои планы далеко и надолго. Я пододвинул к изголовью кровати стул и присел, рассматривая лицо Франции. От пяти минут никому хуже не станет. Кожа покрасневшая; дышит через рот и слышны тихие хрипы при каждом вздохе. Он явно болен вторично, как бывает, когда человек идет на поправку, но слишком рано забывает о необходимых предосторожностях. И что там Швейцария напридумывал... ведь никогда не отпускал, тысячу раз не перепроверив то, что пациент полностью здоров. Пытается свести нас? Тоже мне, купидон нашелся... Влюблен по уши. Пфф. Смешно. Я даже не знаю, насколько он далек от истины. Не мне об этом судить - я никогда не был влюблен, а возможно просто не знал, как это называется. Вот Франция в нежных чувствах специалист, пусть разбирается. В чем? В моих нечего копаться, вон столько девушек в Доме, что бы там ни говорили. Француз шевельнулся. - Очнулся? - спросил я. Нет реакции. Просто двигается во сне. Хотя нет, не просто. Он повернул голову в мою сторону, и я смог разглядеть как его зрачки мечутся под веками. Видит какой-то сон. На его лице отразилось страдание; оно, кажется, покраснело еще сильнее. Я протянул руку и коснулся его лба. Высокая температура. Да, не думаю, что в таких условиях может приснится что-то хорошее. - Англия, - прошептал он, через несколько секунд после касания слегка вздрогнув. - Он самый, - подтвердил я, но Франция на это никак не ответил. Все еще спит? - Я что, ворвался в твой сон? - вполголоса предположил я, - сожалею. Он шевельнулся и повернул голову в другую сторону. Я уловил движение рук под одеялом. Длинный выдох с едва пробившимся на конце голосом стал для меня неожиданностью. Я невольно затаил дыхание, хотя он вряд ли меня бы слышал. Франция начал двигаться словно бы короткими рывками с равными перерывами между ними. Телодвижения были разными, от сжатия пальцев рук до легкого запрокидывания головы, но они время от времени повторялись. Пока они были плавными и легкими; между ними проходило около трех секунд, но, кажется, этот интервал начал уменьшаться. «Нет», - мне показалось, или я действительно услышал это? Он жалобно застонал и в очередной раз мотнул головой. Дыхание стало судорожным; вкупе с хрипами в легких это звучало угрожающе. «Нет», - снова неразборчивый шепот. По моему телу пробежал непонятный холодок. Я обнаружил, что сжал руками колени и, чуть наклонившись, напряженно наблюдаю за ним. Он метался в кровати слишком беспокойно, мне это напомнило... нет, лучше и не сравнивать. Кошмар? - Англия... Вот черт. Кошмар со мной в главной роли. Я должен разбудить его, да? Совесть - кусачая тварь, загрызет меня, если он еще раз произнесет мое имя. - Нет, Франция, - нарочно громко сказал я, - Я уже достаточно досадил тебе в реальности, я не хочу портить тебе еще и сны. Интересно, не из-за моего ли голоса я привиделся ему во сне? Или это моя аура навеяла нему такое сновидение? Я и не знал, что такое возможно. Нужно научиться ее прятать. Как только увижусь с Эльфом, обязательно попрошу у него пару уроков. Франция застонал. Я все же не выдержал; привстав, я наклонился над ним и сильно потряс его за плечи. - Очнись, Франция. Очнись. - Англия? - его руки почти сразу обвили мои; он, кажется с трудом вспоминал, что находится в реальности, - Англия... ты... - он открыл глаза шире и уставился на меня, как на привидение, - ...настоящий? - Тебе приснился кошмар, - пояснил я, - А я да, настоящий. Франция выдохнул и обмяк на кровати, отпустив мои руки. Я с пониманием сказал: - Неприятно, да? Я могу отправить тебя к кому-нибудь другому. Я тут как раз думал, как от тебя избавиться. - Я у тебя? Хм... - Франция спрятал руки под одеяло, а потом приподнял голову и воззрился на меня: - Ну уж нет. Я не собираюсь бросать теплую кровать, даже если она твоя. Пока не отогреюсь - и не надейся. - Тебя... - «согреть?», - хотел с издевкой поинтересоваться я, но запнулся на середине фразы, забраковав ее за двусмысленность, - Тебе должно быть неуютно здесь. Похоже, кошмар тебе из-за этого и приснился. Да еще и я тут навис над тобой, - я отчасти поделился соображениями, пропустив часть про ауру, - То еще пробуждение, да? - То еще... Да, - задумчиво согласился он. Повисло минутное молчание. Мне сказать было нечего, а Франции, видно, не хотелось. Впрочем, прервал паузу все равно он, негромко сказав: - Мне снился ты. Тоже мне признание. Мало ли, что тебе снится. Сны тебе, Фран, если хочешь знать, вообще совершенно посторонние существа нагоняют. - Конечно, я. Стал бы ты стонать мое имя при виде кого-нибудь другого. - Что? - Франция, сам не знал, видимо, что разговаривает во сне. Впрочем, а кто ему скажет? Живет он один, как и я, в случаях же, когда не один - этот кто-то предпочитает спать, а не бдеть у его кровати, по крайней мере, я бы точно спал... куда-то меня понесло. Не стоит употреблять слова «я», «бы» и «Франция» в одном предложении. Мне - не стоит. - Ты Австрии смотри не проболтайся, - дал я добрый совет, - Он расскажет тебе много нового и интересного про сны и желания, - я скептически хмыкнул, - Мне он, например, когда-то открыл глаза на то, что я хочу переспать с Америкой. - А это что, не так? - Не нарывайся, кудряшка, - прорычал я. - Завидуешь моей прическе? - Не сравнивай мою практичную стрижку со своими патлами, иначе я натравлю на тебя Мару* и буду сниться тебе каждую ночь. Франция уже собирался что-то отвечать, но последние слова заставили его замолчать. Сон его пробрал, похоже, действительно всерьез. Наивный. Мару попробуй на кого-нибудь натрави. А заставить ее наслать кошмар - и вовсе высший пилотаж. Обычно она достаточно мирный сонный дух, вроде ангела-хранителя. Как правило, она одна сразу на нескольких людей, чаще просто одна на комнату. Мара Франции совершенно точно ушла несколько лет назад. Совсем ушла. Я, конечно, не знаю, как там у него обычно со снами, но сейчас имел возможность убедиться, что мои подозрения были верными. Когда Мара уходит и забирает с собой сонные путы, люди становятся лунатиками и разговаривают во сне, как Франция сейчас. Увидеть ее, а уж тем более поговорить с ней - даже для меня слишком сложная задача. Но он мне действительно поверил. - Ты что, правда можешь это сделать? - медленно проговорил он. Я фыркнул. - Я же не зверь. Таких кошмаров и тебе не пожелаешь. - Это не был кошмар. Франция сел на кровати и посмотрел мне в глаза с каким-то обеспокоенным... нет, нервным выражением лица с лихорадочным проблеском в глазах. - Это был не кошмар. Это не был... - он медленно покачал головой из стороны в сторону, не отрывая взгляда от моих глаз, - Это - не кошмар. - А что же тогда? - я сказал это нормальным тоном, но почему-то эти четыре слова исчерпали почти весь воздух в моих легких. - Это был... Это был... Был...лучший...эротический... сон... в моей... жизни. - И тебе снился я, - коротко дополнил я, осознав, в чем он только что мне признался. И ему снился я. Франция опустил голову. - Именно поэтому он был лучшим, - глухо сказал он, пряча глаза. Снился в долбаном лучшем эротическом сне в его жизни. - Я жалок, да? Сквозь спадающие волосы можно разглядеть улыбку. Ту улыбку, что возникает, когда безысходность не загрязнена страхом. Когда не представляешь, как жить дальше, да тебе это и не интересно. Когда... «я не хотел его убивать... не хотел... честно! Я не хотел...» Я потерял дар речи. Слов у меня не было. Франция... это точно он? А я случайно не впал в кому пару недель назад? - Я не знаю, как изменился ты... - слова давались Франции с трудом, - Я даже не знаю... чего ты хотел тогда. Но если ты все еще... - он снова покачал головой и стиснул губы, - Если есть еще... хоть малейшее желание... Любая прихоть... - он набрал в легкие воздуха и твердо сказал, - Делай со мной, что хочешь. Я глубоко вдохнул и выдохнул. Этот ответ дался мне просто. Самый простой, самый однозначный - единственно возможный ответ. Я сказал только то, что должен был сказать: - Нет. - Тогда Мара! - вскинулся он и начал быстро говорить, словно боясь не успеть, - Одно простое заклинание - и я отстану от тебя навсегда. Мне хватит одних снов... Прояви жалость, Англия. Всего-то ничего - и ты сможешь избавиться от меня. Навеки. Подумай только - спокойная жизнь без постоянной нервотрепки, препирательств по самому ничтожному поводу - только представь... - Нет, - жестко отрезал я. Франция снова уронил голову и немного помолчал прежде, чем опустошенно уронить: - Ясно. Я не был готов к этому изначально. Мой ответ был вполне естественным - я просто не мог сказать что-либо другое. Из этой ситуации есть лишь один выход, не ведущий в пропасть. Я... не хочу дальше падать. - Нет, - еще раз четко сказал я, - Ты часом не с ума сошел? * * * Я не был готов к этому изначально. - Нет, - сказал я. Франция не готовился ни к отказу, ни к согласию. Я сказал это, и у меня еще остался путь назад, он отвернулся - и мне позволено скрыть все, что было скрыто раньше. Парадокс в том, что прятать от себя можно все что угодно, но спрятать - невозможно. Можно только забыть - но Франция навсегда останется со мной клочком вечности, укоряющим меня даже тогда, когда все забудет он сам. Он не был готов ни к отказу, ни к согласию. Он просто отвернулся. А у меня уже был готов ответ. - Нет, - сказал я, - Ты часом не с ума сошел? Не сейчас. Ни в коем случае! Ты вот-вот снова в обморок хлопнешься. Пока не выздоровеешь - даже не думай. Он обернулся, и я не смог понять выражение его лица. Мое он, наверное, тоже не понял. Я не влюблен в него. Но в нем что-то есть. Нет. В нем есть все. Совершенное несовершенство в каждой линии. Я беру его ладонь и прижимаюсь губами к пальцам, наклонившись к ней. Это красиво и романтично, сказал бы кто-то, а я просто не хочу заболеть. Да и к тому же Франции будет нечем дышать, если я приложусь к его губам. Ему и сейчас, кажется, нечем дышать. Мягкие пальцы несмело гладят мою щеку. Я закрываю глаза. Почему-то меня трясет и дыхание сбилось, хотя я уверен, что совершенно, абсолютно спокоен. Боже, это мой Франция... Мой. ____________________________________________ * Здесь автор очень вольно истолковал образ этого духа: http://ru.wikipedia.org/wiki/Мара_(кошмар)