Дерзкая

      «Пойдем. Тебе надо расслабиться».       Уверена, что любой локальный жизненный пиздец в Бесстрашии начинается именно с этой фразы. Но Хель права: расслабляться тоже необходимо. Особенно когда мышцы гудят от перенапряжения, новые синяки появляются прямо поверх старых, а количество Отреченных на квадратный фут периодически превышает норму даже для моей бывшей фракции. И угораздило же меня наткнуться на целующуюся парочку. Нет, понятно, что в Бесстрашии подобное выражение чувств является обычным делом. Странно, что за три недели я еще на более интимное проявление страсти не напоролась, уходя из тренировочного зала за полночь. Но бывшие Отреченные — «бывшие» к ним можно применить с большой натяжкой — вылизывающие друг другу рты у питьевого фонтанчика… Вот фу!       Желудок тогда скрутило так, словно я с рук очередного изгоя кормила. До сих пор ощущаю себя ханжой, хотя «брачные игры» Хель и Гека подобной реакции у меня не вызывают. Скорее всего, дело в моем личном отношении. А может, случайный отголосок навязанных Отречением правил. Сколько бы я ни отрицала свое происхождение, прививаемые годами порядки и ограничения въелись в меня на уровне рефлексов. Условный рефлекс вырабатывается две недели — переходник из Эрудиции постоянно все комментирует и объясняет, даже если его не просят, — а сколько нужно недель, чтобы от него избавиться? Видимо, трех все же мало…       К инструктору Трис — Беатрис Прайор я помню еще по бывшей фракции, так как часто работала под началом Натали Прайор, — я вообще никак не отношусь. Ну, переходник из той же фракции, что и я. Ну, девушка. Невысокая, хрупкая, добрая. За пределами тренировочных залов и полосы препятствий мы не контактируем, и слава Богу. Только по делу и очень коротко, если ей, как инструктору, есть что сказать.       Мягкость Трис и навязчиво рвущееся из нее желание помочь всем и вся раздражают. Сустав вывернул? Проводит в медицинский кабинет. Порезался? Повязку наложит. Стойка неправильная? Подойдет и сверхтактично поправит, почти не касаясь. Странно, что еще перед сном не целует и одеяло не подтыкает. Или это слишком интимно для «бывшей» Отреченной? Да, скорее всего. Мой порог интимности — иногда кажется, что он изначально был занижен, — снесло ураганом по имени «Хельга».       Когда Сэм — приятель ублюдка с короткими пальцами и сломанным носом — меня вырубил во время моего второго зачетного боя — совершенно по-идиотски пропустила прямой в голову, неправильно выставив блок, — Трис несколько минут порхала вокруг, пока я приходила в себя на скамейке, постоянно перекладывала пакетик со льдом с одного ушиба на другой. И чем мне это помогло? Когда я пропускала удары Гека или Хель во время наших несанкционированных вечерних тренировок, они указывали на мои ошибки, исправляли стойку, предлагали возможные контр-атаки. Подъебывали до кучи, чтобы не расслаблялась. А тут… Я бы, наверное, не удивилась, если бы Трис на полном серьезе спросила: «Где бо-бо?» Тьфу!       Ни-ка-кой инструктор, а как человек она мне вообще не интересна. И отношение к ней соответствующее.       С Тобиасом все сложнее… Ненависть. Отвращение. Презрение. Я бы предпочла, чтобы он исчез из моей жизни, а не наслаждался собственной, непрерывно маяча перед глазами. Или страдал. А еще лучше, чтобы все узнали, какой он на самом деле: лживый ублюдок, играющий на публику. Совсем как Маркус.       И как только хватило смелости подойти ко мне?       — Аника, можно тебя на секунду? — И смотрел еще так… уверенно? Хель тут же выпустила мое запястье, на которое битый час уговаривала набить какую-то фигню, и встала между нами, словно заслоняя меня от инструктора урожденных. Это немного удивило, но, видимо, я плохо скрывала свою неприязнь. Собственно, вообще не скрывала. Ей бы еще дюймов восемь, чтобы я не видела его физиономии. — Хельга?       — Инструктор? — в тон ему парировала подруга, оттесняя меня. Ее поведение определенно было излишним, но чертовски приятным. Она ничего не знала — я не рассказывала про свою семью и брата ровным счетом ничего — но инстинктивно заступалась за меня. За меня никто никогда специально не заступался. Да я и не ждала, долгое время сама подстраиваясь под обстоятельства и не провоцируя агрессию.       В груди потеплело.       — Я скоро приду, — шепнула, положив руку ей на плечо, отпуская свой «бесстрашный щит». Ни к чему ей было ввязываться в это дерьмо.       Брат кивком головы указал на пустующий угол, неподалеку от пропасти, и сам пошел в том направлении, убедившись, что я последую за ним. Мне было почти интересно, что он скажет. Почти.       — Аби…       — Аника, — поправила я. — Меня. Зовут. Аника.       — Конечно. Я… Я рад, что ты в порядке, но…       — В порядке? — мой голос тогда напоминал шипение, и дело было не только в отекшем языке после прокола. — Ты серьезно? Ты бросил родную сестру с выродком, который не гнушался избивать жену и ребенка, и считаешь, что я могу быть в порядке?! — Шум воды приглушал мои слова, но я сомневалась, что полностью. Тобиас, видимо, тоже, поэтому он начал опасливо оглядываться по сторонам. Эрика искал.       Он всегда ищет его в толпе и заметно меняется в лице, когда находит, а после начинает тщательнее выбирать слова и старается не смотреть в мою сторону. Наверное, думает, что оберегает меня от злого и страшного Лидера, лишь разжигая мой интерес к их взаимоотношениям. Никому ненужная запоздалая забота. Угрызения совести? Совесть в Отречении откармливали на славу, да еще и клыки ей подтачивали, чтобы наверняка. Моя, видать, болела много и кальция недополучила.       — Тише, — шикает он.       — Не затыкай меня! Ты хотел поговорить? Хотел проверить мое состояние? Отлично! — Я задрала кофту, демонстрируя целую палитру на своем животе. Он тут же попытался натянуть ткань обратно. — Видишь? Все в порядке. Так же, как и у остальных неофитов.       — Абигейл, послушай, — нахмурился, его глаза словно потемнели, и он сделал полшага ко мне. Лицо исказила хорошо знакомая мне гримаса. Злость. Будь я намного ниже него, брат бы угрожающе нависал надо мной, а так он всего лишь заслонял меня от нежелательных для него свидетелей. — Я должен был уйти. Он никогда не трогал тебя, он бы…       — Не тронул меня? Откуда ты знаешь?       — Я не… Да послушай ты! Здесь небезопасно. Тебе нужно было выбрать другую фракцию.       — Да ну? А может, остаться с ним в нашей родной? — Он замялся. Открытые конфликты — не его конек. — Ты. Бросил. Меня. Не предупредив!       — Я не мог.       — Не захотел.       — Я хотел.       — Побоялся!       Его «аргументы» быстро иссякли. Конечно, ведь достойное оправдание своему трусливому бегству он так и не нашел.       — Бесстрашие…       — Фракция, которую мне однозначно определил тест. — Тобиас вздрогнул. Я не сразу придала этому значение. — Это моя фракция! И это тебе здесь не место, Че-ты-ре. — Я толкнула его в грудь ладонями и пошла к своим друзьям, прошипев: — Трус.       Легендарный Четыре. Четыре страха. Первое место. Спасибо, наслушалась уже. Бесхребетный трус, который боялся папочку настолько, что даже переступил через свои «отреченные» принципы и оставил ребенка на растерзание монстру. Очень… бесстрашно! Готова биться об заклад, что и от места Лидера он отказался потому, что не желал с Маркусом пересекаться. До сих пор небось поджилки дрожат при упоминании его имени. А я еще и похожа на отца — впервые за долгое время это меня радует.       Уже вечером того же дня мое предплечье украшала стерильная белая повязка, а под ней чернильная цепь из восемнадцати звеньев, несколько раз обмотанная вокруг руки и разорванная на запястье. Это мой символ. Мой плевок в рамки Отречения, ограничивавшие меня всю жизнь, в семейные узы, ни для кого ничего не значившие, и в проклятый ремень в изголовье старой кровати. Маленькая победа — не бегство.       Может, конечно, мне это только кажется…       — Ты идешь? — в спальню переходников заглядывает Хель, прерывая мои недофилосовские рассуждения. — Или передумала? — ее лицо приобретает уже знакомый мне озорной оттенок, за которым обычно следует какая-нибудь колкость или болевой захват. У меня до сих пор движения левой кисти сопровождаются острой болью в районе первой пястной кости. Она мне нерв какой-то защемила во время тренировки. Пройдет рано или поздно. А пока так даже лучше — помогает привыкнуть к боли и учит действовать вопреки.       — Иду!       В принципе, я предполагала, что понятия об отдыхе у нас сильно разнятся, но не думала, что вечерняя поездка в холодном и продуваемом всеми ветрами вагоне в компании урожденных неофитов, инструкторов и старших Бесстрашных расслабляет. Как же мало я еще знаю о своей новой фракции.       — И что дальше? — присаживаясь подальше от брата, спрашиваю у своего личного шила в заднице.       — Смотри, — Хель кивает на темнокожего парня с металлической фляжкой в руке. Что-то мне подсказывает, что у него там не чай плещется.       Когда последний Бесстрашный занимает место у стены в вагоне, парень прочищает горло и говорит уже слегка заплетающимся языком:       — Внимание! Меня зовут Зик! И сегодня мне выпала честь… — он говорит пафосно-торжественным тоном, напоминая мне спикера Совета, открывающего отремонтированную Отречением дорогу. Некоторые из присутствующих начинают давиться смехом, тоже сочтя его речь смешной. — Да пошли вы! — Он пинает такого же темнокожего парня рядом с собой, который смеялся громче всех. — Мы собрались здесь, чтобы отдать дань еще одной традиции Бесстрашия, — новая волна смешков, — и напиться! — Большинство одобрительно загудело. — «Вызов» — традиционная игра Бесстрашных! Для тех, кто не в курсе, — видимо, это специально для меня, так как переходников я больше не вижу, — поясняю. Тот, у кого бухло, — поднимая фляжку, — бросает его случайной… жертве! И дает тому задание, которое Бесстрашный может принять или отвергнуть. Принимая вызов, нужно сделать глоток этого, — он еще выше поднимает руку, — напитка Богов, который нам любезно предоставили позитивные члены Дружелюбия. Не в обиду перешедшим! И немедленно выполнить задание.       — А если отказаться? Что тогда? — спрашивает один из урожденных. Похоже, объясняли не только для меня.       — Заклеймим позором до конца дней! — с широченной улыбкой отвечает Зик. — Лучше валите сразу, цыплятки.       Никто не шевелится. Глаза Хель так и вовсе пылают восторгом — ей не терпится начать. Если бы Гек не отлеживался в лазарете после сотрясения, уверена, он бы тоже был полон решимости. Я их всеобщий восторг не особо разделяю, но дело не в заданиях, а в алкоголе. Да, он расслабляет, но… Пьяные люди вызывают у меня стойкое отвращение. И я пообещала себе никогда не притрагиваться к этой дряни. Ладно. Что-нибудь придумаю!       — Ну раз все тут смелые, то приступим! — выждав какое-то время, продолжает Зик. — Линн, детка, — он бросает фляжку сестре Гека, которую я приняла за парня, увидев впервые, — не хочешь прокатиться минут десять на крыше?       Она открывает емкость и делает глоток бурды, которую гонят в Дружелюбии. Вызов принят. Не теряя времени, Линн подходит к выходу из вагона и, используя поручни в качестве ступенек, исчезает из поля зрения. Тяжелые шаги по металлической крыше выдают ее положение. Безумие. Сумасшествие. Но… я тоже хочу!       Собственно, за несколько часов все успевают прокатиться на крыше несущегося на полном ходу поезда — подозреваю, что сегодня им управляет кто-то из Бесстрашия, — но уже по своему желанию. Бесстрашные успевают забраться на статую у здания старшей школы; отжаться на кулаках, одной руке или с сидящим сверху человеком; пройти на руках по перилам моста у штаб-квартиры Искренних; стащить десять пар очков у Эрудитов или около того; нарисовать автопортрет на Бобе*; взобраться на пятиэтажку по фасаду; спуститься на зип-лайне с завязанными глазами; залезть по ржавой лестнице на колесо обозрения; сбить яблоко с головы другого Бесстрашного одним выстрелом… А сейчас мы всей толпой сидим в тату-салоне, подняв Тори в третьем часу ночи, и смотрим, как на тыльной стороне ладони Хель появляются чернильные кости.       — Сойдет? — демонстрируя татуировку, спрашивает она у парня, чье имя вылетело из моей головы. Он кивает. Теперь Хель может посылать всех нахуй, не загибая пальцев, — кости нарисованы только на среднем и самой ладони. Как раз в ее духе. — За мной! — И она выбегает наружу, спускаясь на дно Ямы, перепрыгивая через ступеньки. Конечно же, все следуют за ней. — Аника, — ехидно улыбаясь, кидает мне фляжку, которая постоянно наполняется, — поцелуй всех, кто находится в Яме!       Морщусь. Одобрительный гул нарастает по экспоненте, отражаясь эхом от гладких стен штаб-квартиры. Я ожидала чего-то подобного от нее. Неспроста же она утром цеплялась ко мне с личными вопросами и пыталась поцеловать. Мне это казалось дикостью тогда, но сейчас все встает на свои места.       Тобиас не ожидал, и его обескураженное лицо доставляет мне несказанное удовольствие. Стараясь не думать о том, сколько людей уже прикладывались к горлышку, подавляя брезгливость, делаю свой первый глоток — все-таки ненависть крепче плещущегося на дне фляжки алкоголя и не воняет воспоминаниями, а всеобщее безумие передается воздушно-капельным путем — и смачно целую подругу в щеку, ловя ее разочарованный стон. Надо точнее формулировать. Повторяю то же самое с большинством присутствующих, стараясь не думать о том, что делаю. Трогать изгоев куда противнее, но такие личные контакты… К черту Маркуса! К черту брата! Нахуй Отречение! Зик все же умудряется подставить под поцелуй краешек губ, но меня это уже мало волнует: я собираюсь сделать кое-что более серьезное.       Не сводя глаз с брата, подхожу к Трис и наклоняюсь к ней. Втягиваю витающие вокруг пары алкоголя, глубоко вдыхая. Это было ошибкой. На секунду перед глазами мелькает другое лицо, но, кажется, я уже посылала его к черту. Его здесь нет и никогда не будет рядом! Больше никогда. Зато все еще есть брат.       Господи, как он еще себе искривление позвоночника не заработал, вылизывая ее? С силой прижимаюсь к губам Трис и быстро отстраняюсь, слушая возмущенные выкрики парней, чьи уста я проигнорировала. В принципе, для Бесстрашия легкий поцелуй в губы — не трагедия вселенского масштаба. Надо бы привыкнуть. Они… мы… члены фракции часто целуют так друзей и близких, приветствуя или прощаясь. В основном, конечно, девушки.       Шаг к Тобиасу, и я уже целую его, удерживая ладонью затылок, не давая сразу разорвать контакт. Шепчу прямо в губы: «Ненавижу». Мерзко? Если не придавать значения нашему родству, то похер. Его это выбьет из колеи больше, чем меня.       Громкие покашливания все же заставляют меня прекратить это безобразие, и я поворачиваюсь к источнику звука, встречаясь с каменным лицом Лидера Бесстрашия.       — Какого черта здесь происходит? — гаркает он, рассчитывая запугать пьяную толпу. Это всех лишь забавляет. Наверное, я, как самая трезвая, должна что-то сказать, пока наши инструкторы пытаются отойти от моей выходки, которая только их и поразила, но говорить начинает Зик, у которого в крови алкоголя больше, чем самой крови:       — Мы тут… — и запинается.       Вопросительно смотрю на Хель, а та лишь пожимает плечами. Правила есть правила?       — Отдаем дань традициям Бесстрашия, Лидер, — приближаясь к нему и растягивая слова, продолжаю сорвавшуюся речь Зика.       А мы почти одного роста…       Наверное, мало кто успевает понять, что происходит, — и я не исключение — но в следующую секунду я уже прижимаюсь к плотно сжатым губам Эрика своими, также удерживая его ладонью за затылок, положив вторую на плечо. Он неподвижен. Словно к статуе прикасаюсь. Мне так даже легче: почти ничего личного. Не ожидал, братик? Даже кажется, что я слышу хруст его костяшек в сжатых от злости кулаках. Несколько долгих секунд Лидер смотрит на меня, а затем его взгляд перемещается туда, где должен стоять Тобиас, и все меняется. Уж не знаю, что он там увидел, но его руки оживают, а губы смягчаются. Эрик кладет свою ладонь на мой затылок в ответ, второй ручищей притягивая к себе за поясницу, соскальзывая несколькими пальцами ниже. Начинаю чувствовать себя как в ловушке. Непроизвольно дергаюсь, но куда уж там? «Это. Не. Маркус! Не Маркус…» Паника медленно отступает, приходит понимание: новый фарс. Мне остается лишь поддержать эту игру для одного единственного зрителя — подбадривающие выкрики остальных меня мало волнуют — и позволить Эрику вести.       Он размыкает губы, давая возможность стать еще ближе, скользит языком по моим. Необычно. Страшно. Интересно. Отек уже спал и не мешает мне чувствовать вкус Эрика и уверенные движения. А они о-о-очень уверенные. Наглые. Вызывающе будоражащие. «Вот тебе и первый поцелуй, детка». Кто бы мог подумать, что игра «на спор» доведет меня до показушного страстного поцелуя с Лидером? Я отпускаю все лишние мысли, подавляя проклятые рефлексы, и пытаюсь прочувствовать такую непривычную и запретную ранее близость — получается неплохо, пока Эрик не распускает руки, — насладиться тем, как она может подействовать на «бесстрашного Четыре». Позже подумаю над тем, что Эрик не просто мрачный молчун, практикующий жесткие методы тренировок, но и очень умный, быстро ориентирующийся по ситуации и, безусловно, опасный человек. Но это потом. Сейчас меня куда больше волнуют его теплые губы, сильные руки — особенно руки, которые держат меня в ловушке, провоцируя приступы паники, — и умелый язык.       — Кхм-кхм, — Тобиас, наконец, не выдерживает. Эффект достигнут! Лидер сразу же выпускает меня и как ни в чем не бывало осматривает собравшихся. Кто-то уже пытается слинять.       — Стоять! — гаркает он. — Не спится? Тогда швабры в руки, и вперед драить Яму! Увижу, что кто-то отлынивает, вылетит нахуй!       Веселью конец.       Смотрю, как Бесстрашные пошатываясь идут в сторону хозяйственного помещения, смачно ругаясь. Трис тянет за рукав Тобиаса, который сверлит глазами Эрика, сжимая и разжимая кулаки, в том же направлении. А я улыбаюсь, наслаждаясь произведенным эффектом, приходя в себя.       — Тебе особое приглашение нужно, неофит? — поворачиваясь в мою сторону, натянуто-спокойно говорит Эрик.       — Нет, Лидер. Уже бегу, Лидер, — ехидно ухмыляясь, смотрю ему в глаза. Он изучает меня. Ищет что-то, анализирует. Или запоминает. Недоволен? По-о-офиг! Не думает же он, что я до сих пор пребываю в восторге от его поцелуя? Много чести! Не удерживаюсь от вычурно-низкого реверанса и все-таки бегу догонять Хель.