Дерзкая

      Глаза устали, а голова начинает раскалываться от обилия получаемой информации и слишком частой смены изображений. «С работой я не справляюсь. За подчиненными не слежу. Как же!» А Гас следил? Да у него прямо под носом диспетчеры дергали приглянувшееся видео из общего потока, а самые наглые еще и в папках на компьютерах сохраняли заинтересовавшие их ролики. А я за две недели должна была весь штат сотрудников диспетчерской проверить?       Проверяла. Начала, конечно, с Тобиаса, но круг его интересов, ожидаемо, ограничивается Эриком и его беседами с другими Лидерами. Некрасиво, но ничего криминального. Почистила папки и доступ ограничила, хотя не уверена, что он не обойдет блокировки, — навыки владения компьютером у братца повыше моих будут. Но проблемы с ним лучше решать по мере поступления. А вот с остальными…       Закипаю от негодования и предвзятости Лидеров. Одного конкретного Лидера, поставившего под сомнение мою компетентность прямо на общем утреннем собрании. Сука! Мстит мне за вчерашнее, как пить дать. Хитрый злопамятный ублюдок. И это я еще мелочным его не считала…       Спектакль, начатый на свадьбе, за две недели мне порядком надоел, а постоянные поползновения Эрика в мой рот, как и чересчур наглые лапы, бесят с каждым разом все сильнее и сильнее. И угрозы отрезать все выпирающие части его лишь забавляют, а не в меру сильные укусы, похоже, лишь заводят. Для него это игра, как и для меня, но правила, видимо, у нас разные.       — Доброе утро, — притворно-сладко шепчет, выдыхая теплый воздух в шею и смыкая руки у меня на животе. Волк в овечьей шкуре… От его утренних объятий хочется закатить глаза, а от легкого поцелуя в щечку поморщиться. Не то чтобы он мне сильно противен — вообще не противен, несмотря на исходящую от него опасность — но вся эта ситуация: Бесстрашные в столовой, Тобиас с женой за столиком неподалеку, выверенность движений и жестов, фальшь… Тошнит уже. И ведь он не оставляет попыток сделать все «реалистичнее».       — Они даже не смотрят, Эрик. Что ты хочешь? — уклоняясь от губ, спрашиваю мужчину. Господи, я его уже в ранг «мужчины» возвела. Что дальше?       — Ты как всегда очаровательна, детка.       — «Детка»? Серьезно? Как-то чересчур банально для бывшего-то Эрудита и… Ли-и-идера, — язвительно говорю, ненавязчиво выпутываясь из теплых — да чтоб его! — объятий.       — Хочешь, буду называть тебя Аби… — Резко поворачиваюсь, чуть не снеся собственный поднос. Ухмыляется, гаденыш. Бесит это его нескрываемое превосходство над всеми. Самый умный?       — Можешь Четыре пугать его настоящим именем, малыш, — изображая милейшую улыбку и мягко касаясь губами мочки, — а мне плевать, — жестко, но тихо добавляю.       Завтрак проходит, на удивление, спокойно, как и последующие несколько часов, и обед. Вот только он постоянно рядом или просто в прямой видимости от меня. Теперь у Эрика есть отличный формальный повод для слежки. Понять бы еще, что он ищет. Я не делаю ничего, что могло бы скомпрометировать меня. Да и что я могу сделать? Хельга с Геком в рейде, а я закопалась в бумажной работе, подчищая хвосты Гаса. Комната, столовая, диспетчерская. Даже в зал для тренировки зайти толком некогда, а после «спарринга» с Лидером так и не хочется вовсе. Навыки он мои оценить хотел. Ага, сейчас. Облапал всю, и если бы не очередной нож, надавивший на бедро, прорезав ткань брюк, прямо там бы и поимел.       Зато, закончив инициацию, я могу позволить себе приятную вечернюю пробежку по территории фракции в гордом… Блять! Приближающиеся шаги свидетельствуют о том, что минуты единения с собой снова подходят к концу. И, конечно же, меня догоняет Лидер.       — Преследуешь меня? — спрашиваю, не рассчитывая на честный ответ, когда Эрик равняется со мной и замедляет темп.       — Решил пробежаться со своей девушкой.       — Ага. Спасибо хоть, что не невестой, — выдыхаю, поворачивая к штаб-квартире. Вечер испорчен!       — Боюсь, этот статус еще нужно… заработать.       — Обойдусь, — фыркаю в ответ. — Ты серьезно считаешь, что неотразим? — Даже голову в мою сторону не поворачивает, ухмыляется. Конечно считает. Бабы на него так и вешаются, рассчитывая на неплохой — допускаю такую вероятность — секс и последующие блага. Мою анкету на лидерскую инициацию уже приняли, и через пару месяцев начнется курс, а Эрик… Мне не нужна его протекция, чтобы успешно его завершить, да и воспрепятствовать он не сможет. Назначению на должность начальника диспетчерской не смог же помешать. Хотя его рвение и вызывает ряд вопросов. Оказывается, он предлагал перевести меня в технический отдел в качестве альтернативы, словно не хотел, чтобы я работала именно там. Опасался, что и я за ним стану следить, как Тобиас? Или еще чего-то?       Не замечаю, как добегаю до входа в штаб-квартиру в сопровождении Эрика, который тут же прижимает меня к стене и угрожающе — со стороны, наверное, выглядит страстно — нависает надо мной. Перед камерой решил засветиться?       — Он может даже не смотреть, — сухо говорю ему в губы и поплотнее их сжимаю, зная его повадки. Может, меня «игра» и достала, но брат все еще ярко реагирует. В буквальном смысле заливаясь краской и зверея на глазах. Приятно, что ни говори.       — Я не привык полагаться на случай.       — Переигрываешь, — цежу сквозь зубы. Его руки обхватывают, притягивая к себе. Эрик мастерски изображает страсть — что удивительно для такого хладнокровного человека. А когда мы «заваливаемся» в очередную слепую зону, пытаюсь оттолкнуть его. — Эрик, — уворачиваясь от поцелуя, пряча руку в карман. — Да отвали уже.       — Нравится строить недотрогу? Признайся, что тебе понравилось, что хочешь еще, — повелительно-заискивающе шепчет мне в ухо, а я плотнее сжимаю шершавый пластик пальцами, второй рукой отталкивая Эрика.       — Не раньше, чем ты стоя на коленях будешь умолять отдаться тебе, — эротично растягиваю слова, поглаживая ладонью его затылок. Хочет что-то ответить, но шокер уже холодит его кожу, а щелчок обещает «приятнейшие» ощущения. Тридцать тысяч вольт в яремную вену — вот и вся страсть! — Остынь, высокомерный индюк! — отталкивая едва содрогающуюся тушку от себя, бросаю напоследок.       Эффект достигнут, но я надеялась на более яркое шоу: судороги, пена изо рта. А он даже не упал, хоть и потерял контроль над ситуацией…       Моя выходка стоила мне хорошего настроения сегодня и свободного времени…       Бесстрашные следят за своими неблаговерными, подглядывают за девушками; переходники иногда смотрят за семьями, оставшимися в родных фракциях. «Фракция выше крови», — недостижимый идеал, к которому далеко не все стремятся. В большинстве своем нудно, банально и неинтересно. А вот личные папки самого Гаса, замаскированные под архивы отчетов, хранят массу, на первый взгляд, скучнейших видео из районов изгоев и… Отречения. Полчаса просматриваю файл за файлом. Вроде бы ничего примечательного, но не просто же так он их хранил.       Отреченные кормят изгоев, передают им теплые вещи, проводят вакцинацию. Видео настолько старые, что я даже себя обнаруживаю на последнем. Хочется побыстрее «перевернуть» эту страницу, закрыв файл, но даже замыленный взгляд цепляется за странное движение в углу экрана, на самой границе просматриваемой зоны.       Гас выслеживал кого-то! Мозг начинает работать лихорадочно быстро, открывая ролики один за другим, выставляя их в хронологической последовательности. Теперь четко прослеживается передвижение озирающейся подозрительной фигуры, но лицо постоянно скрывает тень или разрешение не позволяет рассмотреть объект как следует.       Спустя два часа непрерывной слежки за прошлым — записи полугодовалой давности и старше — наконец удается поймать нужный ракурс. Останавливаю видео и… все внутри обмирает. «Быть не может!» Трясу головой, моргаю, перезапускаю файл и снова останавливаю… Но черты лица и не думают меняться. Морок не пропадает, а действительность вгрызается острыми клыками в сознание.       Это она…       Что-то темное, склизкое и до непристойности омерзительное поднимается из самых глубин души и сдавливает все внутри, словно пытаясь выжать все светлые воспоминания… чувства. Надо бы взять себя в руки, бороться с затмевающим разум гневом, но зацепиться совершенно не за что. Зачем бороться? Что защищать? Ничего настоящего же в прошлом все равно не осталось. Страх. Предательство. Ложь.       В какой-то момент даже начинает казаться, что Маркус — самый честный член нашего пизданутого семейства. По крайней мере, от нас он не скрывал свою истинную сущность. Запугивал, выворачивал наизнанку идеалы фракции в угоду своим прихотям, не гнушался насилием — физическим и моральным — но был предельно честен в своих порывах подмять под себя чужую волю, заставить плясать под его дудку.       Не перечить. Не смотреть в глаза. Выполнять что должно. Быть идеальными Отреченными. Мы старались. Я, пожалуй, больше всех, блистательно отыгрывая свою роль. Ни капли искренности, но и претензий на черно-белую фракцию никогда не было. Брат и мать были Отреченными. Мне так казалось. А на публику, оказывается, играла не только я… Сбежал не только Тобиас…       Застывшее лицо с экрана компьютера словно смеется надо мной, растягивая губы в такой знакомой — когда-то самой нужной — улыбке. Постарела, осунулась, но я узнаю ее, как бы она ни выглядела, сколько бы песок времени ни иссушал ее, подтачивая и без того острые черты. Как долго я уже смотрю на плоское изображение? Кажется, время стянулось до одного мгновения, остановленного простым касанием пальца, который до сих пор давит на поверхность рядом с кнопкой, выворачивая сустав под неестественным углом. До боли, которая не позволяет полностью провалиться во тьму.       Да я, блять, философ!       У кого угодно мозги поедут, когда с едва мерцающего монитора смотрит восставший мертвец. Нет, не мертвец… Вполне живой и здравствующий человек, которого считали почившим много лет назад. Очередной фарс? Очередное предательство? Сбежала от гнета мужа и бросила двух детей с этим ублюдком?!       Двух… Тобиас! Мысль прошибает электрическим разрядом, заставляя встрепенуться и резко выпрямиться. Отвлечься, наконец, от проклятого изображения. Вытягиваю шею и осматриваю помещение. Бесстрашные следят за городом: кто сосредоточенно глядя в экран, кто расслабленно развалившись в кресле и заткнувшись наушниками, — позже сделаю выговор. Его нет. И не должно быть. Рассудок слишком медленно возвращается в реальность диспетчерской, чтобы сразу сориентироваться.       Сворачиваю застывшую картинку и раскрываю расписание, которое сама же и составляла пару недель назад. У Четыре сегодня выходной.       Пальцы сами вводят команды; указательный откликается ноющей болью на каждое движение. Бета-версия поисковой программы Эрудитов в считанные секунды выдает местоположение субъекта по параметрам из базы данных. Просто, но все еще слишком недоработано, чтобы отказываться от человеческого участия. Это лишь вопрос времени: месяцев, а может быть, десятилетий…       Блокирую компьютер и покидаю рабочее место, на котором мне и находиться-то постоянно нет нужды, не считая сегодняшних претензий Лидера. Но они уже кажутся такими незначительными…       Почти полная свобода — только успевай вовремя отчеты сдавать.       О пустяках и бюрократии думать легче, чем о предстоящем разговоре… Или не разговоре. Не представляю, что сказать, сделать… Меня наполняет гнев, обида и острое чувство несправедливости.       — Ты знал? — влетая на ринг и разворачивая брата к себе, кричу ему в лицо. Или хочу кричать. В ушах стоят какой-то гул и пульсация, мешающие даже себя расслышать. Он говорит что-то, его спарринг-партнер уходит прочь, провожаемый моим пристальным взглядом. Надо взять себя в руки. Вдох. Выдох.       — …случилось? — голос некогда — очень давно — родного человека кажется раздраженным, злым. Или безразличным. Сейчас везде мерещится вызов и агрессия. Умом я понимаю, что предвзята как никогда, но внутри все вскипает, не суля ничего хорошего.       — Ты. Знал. Что. Она. Жива? — хочу сказать спокойно и шепотом, не привлекая еще большего внимания, но получается злое шипение на грани крика.       — Аника, какого черта? У меня тренировка!       — Мне насрать, — толкаю в плечо разворачивающегося Тобиаса, возвращая его обратно. — Эвелин, — тихо — скорее, одними губами. — Ты знал, что она…       Он шикает на меня, хватая за предплечье и намереваясь отвести в сторону. Испуганно смотрит то на меня, то на окружающих, заинтересовавшихся происходящим на ринге. А мне уже не нужен его ответ. Слышать его не хочу. И видеть. И лучше бы он сдох на дне пропасти, чем смотрел своими щенячьими глазками, источая свою поганую жалость. Жалость! Думаешь, мне сейчас жалость твоя нужна?!       Взор застилает какая-то мутная пелена, а мозг уже не управляет телом. Вырываю руку и тут же заношу для удара, впечатываю кулак ему прямо в скулу. Не увернулся… Боль прошибает до самого локтя, но внутреннее напряжение словно отступает.       — Знал! Знал, что она сбежала к изгоям! — толкаю в грудь, не обращая внимания на виноватую рожу, которую он растирает после моего удара. — Вы сбежали! Оба! — выплевываю, встряхивая кисть, борясь с онемением. — Что? Смелости не хватило еще и про нее сказать? Сам молча исчез, да еще и утаил, что…       — Я только здесь узнал о ней, Эбби, — тихо, но уверенно говорит, а руки дергаются выставить блок. Хмыкаю, отмечая, что уже приняла боевую стойку и готовлюсь нанести новый удар.       — Не… называй… меня… так! — каждое слово сопровождаю выпадом. Он уклоняется, но как-то порывисто, словно сопротивляется собственным инстинктам. Не атакует, не пытается хотя бы остановить, пропуская удары, подтверждая мое право злиться, молча признавая свою вину еще и в этом! — Ненавижу! — Кулак достигает его челюсти абсолютно не техничным апперкотом, тем не менее заставляя его пошатнуться. — Да ты не только внешне похож на нее. — Мягко отбивает ладонями мое колено. — Предатели! Трусливые предатели. Вы оба! — пробиваю ему корпус, когда он вдыхает, чтобы сказать что-то в ответ. Позволяет мне это. Я знаю, что позволяет. Говорить пытается… Ничего не желаю слушать. Уже поздно. Опоздал года этак на четыре! В солнечное сплетение, пока он не сопротивляется, придерживая, чтобы не упал. — Не-на-ви-жу, — по слогам в самое ухо и припечатываю его виноватой окровавленной рожей об колено.       Топот шагов, чьи-то руки отдирают меня от брата и пытаются удержать, но я лишь отмахиваюсь и иду в противоположную от Тобиаса сторону. Гнев все еще наполняет меня изнутри, но все ощущения и чувства какие-то приглушенные, тупые.       — Я в порядке, в порядке… — слышу удаляющийся голос брата, выходя в Яму. В порядке он… «Да что ему будет?»       Я вот нихуя не в порядке. Вообще ни разу. Уже и не вспомню, когда последний раз было так паршиво, и совершенно не представляю, куда идти, хотя ноги и продолжают двигаться.       Что делать, если тени прошлого обретают плоть, когда совсем этого не ожидаешь? Не веришь? И рядом нет никого, кто мог бы поддержать… Скажи он, что не знал, что не понимает, о чем я, — я бы поверила. Даже ему. Поверить брату, перед которым я, может, и виновата, было бы легче, чем осознать реальность увиденного, найти подтверждение в синих глазах. Таких же, как у меня… Но лживых и трусливых!       — Текилу, — бросаю бармену, оказавшись у стойки. Неожиданно для себя самой, хотя удивляться ничему уже не получается.