Дерзкая

      Унижение…       Любая сделка предполагает неминуемую расплату. Деньги. Угрызения совести. Гордость. Жизнь… За глупость порой приходится расплачиваться унижением. Собственным унижением. Доигралась!       Заливать горечь неудач спиртным удобно, жаль, не работает. Жуткое пойло лишь обжигает язык, уничтожает нервные клетки и растекается искусственным теплом по организму. Или так, или отмороженные пальцы и замедленные холодом реакции тела. Бесполезно тренированного, как оказалось, тела.       Я знала, что этим все закончится. Еще очнувшись в лазарете, знала. Но… у меня же был план!       Как же приятно, когда можно обвинить кого-то в своих проблемах, присваивая себе только лавры. Тобиас, мать, отец… Весь мир. Мир, ограниченный гребанной Стеной и пятью фракциями.       Движение внизу вырывает из алкогольного наваждения, притупляя очередной приступ жалости к себе любимой. Прибор ночного видения услужливо подсвечивает широкоплечие фигуры, сгружающие ящики, отличные от тех, что они таскали последние пару лет. Не оружие и не противогазы. Это залог их будущего, гарант… И мне в этом будущем отведена вполне конкретная роль — благодарной дочери либо безотказной шлюшки. Шикар-р-рный выбор! С которым я буду априори согласна.       Он тоже там. Не может не присутствовать, всегда все должен контролировать лично. Мне нет нужды искать его, как и пытаться опознать других Бесстрашных-предателей. Я знаю почти всех. Их презрительные и едкие ухмылки надолго впечатались в память и все еще стоят перед мысленным взором…       Все еще стою на финише, когда объявляют результаты последних претендентов, и сжимаю кулаки, разминая сведенные судорогой пальцы. «Нерв не задет», — издевательски крутится в голове. Нет повода не верить в официальное медицинское заключение, но… Всегда есть это долбанное «но», и в последнее время их становится все больше и больше. Рука в порядке. Должна быть в порядке. Вот только пальцы периодически немеют или их сводит судорогой. Один перелом, и я падаю на полосе препятствий, скатываюсь в конец списка, упираюсь в потолок карьерной лестницы и прощаюсь с желанными перспективами. Лидер Бесстрашия не может быть калекой, у Лидера не должно быть изъянов и нет права на промахи и ошибки. В идеале…       — Идем, — кажется, это Хель. Отмахиваюсь от окружающих, как от назойливых мух, и продолжаю с ненавистью смотреть вниз на сжатые кулаки. Левый все еще дрожит…       Стоит поднять глаза от предательски склизкой грязи и посмотреть на толпу Бесстрашных, и я ловлю на себе сочувствующие, торжествующие и презрительные взгляды. Равнодушных нет. Конечно. Начальник диспетчерской — потолок для подстилки Лидера. Подстилка не может быть равной. И я точно знаю, кому принадлежат эти перекошенные в собственном превосходстве рожи. Вижу их каждый день, работаю с ними, живу. Только я работаю на Бесстрашие, а они на Эрика. Предатели…       Или это уже я предатель? Да, наверное, уже да. Их больше, а Совет даже не предполагает, какую змею пригрел на своей груди, во что превратились защитники города и системы фракций.       Переворот… Странное слово из давно забытого прошлого. Прошлого еще до войны, до системы. Незнакомое, но чертовски уместное. Они готовят переворот. Она… Я долго не могла понять, чего же все ждут, ведь все давно готово, налажено. Оружия и людей у изгоев больше, чем во всем Бесстрашии. У них все было еще до того, как я совершила свой «невероятно дерзкий побег» из Отречения, но они продолжали отсиживаться в тени и выжидать. И только утром, наконец, поняла, чего именно.       — Мне жаль.       — Что? — Должно быть, я пропустила какую-то часть сказанного Геком, пока в сотый раз пыталась проанализировать поведение Лидера, отвлекаясь от краха собственных амбиций, и собрать общую картину из увиденного с камер и брошенных Эриком фраз. Их чертовски много — слов, намеков, угроз, но информация отказывается собираться в нечто целостное, понятное и предотвращаемое. Я надеюсь, что еще предотвращаемое. Исправить же можно все, кроме смерти, а от ящиков с оружием, скопленных изгоями, буквально фонит смертью. Но они продолжают бездействовать, а Лидеры фракций и Совет все еще пребывают в неведении и слепой вере в непогрешимость системы. — Прости, отвлеклась. Что ты сейчас сказал?       — Говорю, — тяжело вздыхая, повторяет Гек, — что приношу тебе свои соболезнования.       Вопросительно перевожу взгляд с парня на Хель и пытаюсь понять, о чем речь. Подруга соображает быстрее и передает мне планшет с последними новостями. Черный прямоугольник чуть не падает прямо в тарелку, когда до меня наконец доходят строчки в слишком большом некрологе.       Он умер… Еще полгода назад я бы обрадовалась или хотя бы почувствовала облегчение, а сейчас даже позлорадствовать не могу. Что-то неуловимое и тревожное мешает, буквально зудит под кожей, вызывая чувство сродни панике.       «…был обнаружен в своей постели… слабое сердце… после перехода второго ребенка… председатель Совета… Лидер фракции Отречение… Маркус Итон умер от сердечного приступа…»       Снова и снова перечитываю пресное описание жизни и заслуг перед городом и пытаюсь зацепиться за ускользающую суть. У него никогда не было слабого сердца, но эта несостыковка как раз мало волнует: та дрянь, которую я всадила ему, из сердечной мышцы любого человека сделала бы ветошь… Тут что-то другое. Важное. Слишком важное, а оттого поистине неуловимое.       — Ты в порядке?       — А… — поднимаю отсутствующий взгляд на друзей и цепляюсь за сгорбленную фигуру через столик от нас. — Да. Да, я буду в порядке. Извините, — оставляю нетронутый завтрак и встаю из-за стола. Нет, говорить с Тобиасом я не собираюсь. Это его кошмар в гораздо больше степени, чем мой. Сейчас я это понимаю. Пытаюсь, по крайней мере. Мне просто нужно уединиться и подумать.       На выходе из столовой чуть не сталкиваюсь с патрульными. Странно, пересменка вроде уже была, и…       — Не задерживайтесь! Поезд до Отречения через девятнадцать минут, — гаркает вдогонку патрульным кто-то из командиров. Фред, кажется. Один из верных людей Эрика.       — Что-то случилось? — спрашиваю, поравнявшись с ним.       — Ничего особенного, — проходясь по мне плохо скрываемым превосходством. О да-а-а, ты знаешь что-то, что, как думаешь, мне недоступно. — Новый Лидер Отречения. Меняют коды доступа. Обычные меры предосторожности от возможной активности изгоев.       Сухо благодарю за информацию и пулей лечу в диспетчерскую.       Смена кодов доступа… Смена Лидера… Вот оно! В Отречении только одно хранилище имеет столь сложную степень защиты, и это… Теряю равновесие и чуть не падаю с лестницы от осознания масштаба и возможных последствий происходящего.       Все-таки приближаю картинку, насколько позволяет прибор ночного видения, и с каким-то мазохистским наслаждением рассматриваю хорошо знакомую фигуру. Будь сейчас день, я бы все равно не разобрала лиц: на Бесстрашных и изгоях почти глухие респираторные маски. Сыворотки надежно запакованы, а они уже используют меры предосторожности. Слишком высокие ставки, слишком мало времени. Совсем нет, если уж быть честной, — уже утром пропажу обнаружат, и… Будет поздно.       Хмыкнув, кошусь на прихваченную флягу с согревающим пойлом. Напиться и забыться… Буквально. Если я все правильно поняла, то уже завтра не вспомню даже своего имени. Тоже выход, но не могу не попытаться усложнить жизнь мамочке и «бойфренду». Глупо, конечно, но жалеть я в любом случае не буду.       На ходу проверяя оружие и поправляя тканевую маску, иду в сторону полуразрушенной лестницы, чтобы покинуть здание, служившее наблюдательным пунктом, как раз к окончанию погрузки. Не попадаться на глаза караульным и придерживаться слепых зон камер только в теории легко, но терять-то уже нечего. Помощи ждать, к сожалению, тоже неоткуда.       Повторяюсь… Раньше не доверяла Совету и боялась обратиться с жалобой на их непогрешимого председателя. Теперь не доверяю никому… В последнюю секунду успеваю закатиться под отъезжающий грузовик и принять более-менее устойчивое положение под днищем. Если рука не подведет в очередной раз, то скоро я буду в самом центре событий. Я же всегда мечтала быть в центре, тянулась к власти и умела играть на публику. Да уж, с отцом мы похожи куда больше, чем мне бы того хотелось. Ладно, завтра проблююсь от осознания этого факта, если вспомню.       Выглядывая из-под грузовика и отслеживая неизменный маршрут изгоев, — хоть тут сутки, проведенные в диспетчерской и над картой города, пригодились — прикидываю, где лучше сойти. Слепых зон становится все больше и больше, но было бы безрассудным считать, что они не выставили людей для охраны. Отцепляться и перекатываться из-под слегка притормозившего на последнем повороте грузовика тоже безрассудно, но мне это удается. Можно было бы даже предположить, что фортуна решила повернуться ко мне своим фасадом, если бы…       — Кто тут у нас? — Запах перегара и немытого тела ударяет в нос, а что-то тяжелое опускается аккурат на затылок…

***

      Приходить в себя в темном сыром помещении со связанными руками и адской болью, волнами растекающейся по черепной коробке, никогда не было пределом моих мечтаний. Но я все еще жива и даже «в твердой памяти». Насчет здравого ума, конечно, не буду утверждать, но приходится довольствоваться тем, что осталось. А судя по отсутствию дискомфорта, из оружия на мне ничего не осталось. Неужели меня лапал тот мерзкий изгой? Аж передергивает.       Класс, Ани! Ты связана и сидишь на металлическом стуле черт знает где, а брезгливость все равно превалирует над инстинктом самосохранения. Или это уже истерика?       Соберись. Соберись. Соберись! Раз сразу не убили, значит… Только не это. Не сдерживаю разочарованного стона.       — Эрик, ну что за ролевые игры? Развяжи меня, — голос неестественно хриплый, и каждый звук отдается новой волной боли. Всегда на шаг впереди, всегда умнее… Дьявол!       — Ты первая решила поиграть в шпионов, детка. Не хотел тебя разочаровывать.       Уверенные шаги тяжелых ботинок, шорох одежды, и мне даже не нужно поворачивать голову, чтобы лицезреть нависающую надо мной фигуру. Допрыгалась. В очередной раз.       — Неужели ты думала, что тебе доступны все камеры в моем городе?       Хм… думала, да. Так, стоп! В его городе? Интересненько.       — Ты хотел сказать, в вашем с Эвелин городе?       — Ты такая наивная, малыш.       Щелчок, и я все-таки скашиваю взгляд, чтобы увидеть, как Эрик проводит кончиком ножа по моему рукаву, слегка нажимая. От плеча к шее, подбородку, приподнимая его и заставляя посмотреть в глаза своему кошмару, своему Лидеру. Сколько раз я называла его своим и стонала его имя? Страшно представить. А сколько раз я искренне верила в это? Ноль.       — Что происходит, Эрик? — первая не выдерживаю затянувшейся паузы. Да и нож у глотки как-то нервирует, пусть и приставлен тупой стороной. Все еще заботится о моей целостности — значит, и Эвелин в курсе, что я здесь. — Хотя нет, кажется, я догадываюсь. — Он лишь хмыкает, сдвигая лезвие, не спеша продвигаясь им вниз по моей руке. Играет, как кошка с мышкой. Очень большая хищная кошка с маленькой глупой мышкой… И эта его ухмылка. Ненавижу ее, но она всегда меня заводила. Боже, как я могу думать о сексе с Эриком — как бы он ни был хорош — в нынешней ситуации?! — Она хочет начать все сначала, — вспоминаю слова Эвелин, адресованные Тобиасу.       — Сентиментальная дура, — слишком уверенно и презрительно бросает Эрик, чтобы верить в его лояльность к Эвелин. У него есть свой план, и он уверен, что город уже принадлежит ему. И какова же моя роль?       — А чего хочешь ты?       — В моей постели ты меня устраиваешь, — разрезая, наконец, веревки, выдает он. С трудом сдерживаю смешок и стараюсь не кривить лицо.       И почему в этой фразе я услышала слово «пока»? Пока устраиваю… Но он же не может не понимать, что добровольно я там не задержусь? Слишком умен.       — Идем, — протягивая респираторную маску мне и надевая свою, командует Лидер, и, не оборачиваясь, двигается к выходу. Ну-ну… А в маске-то кто-то ковырялся — фильтра, похоже, не хватает. Испортили? Нарочно? Ладно, поживем — увидим.