Vongola non fu fatta in un giorno

— Тсунаеши? Чуть не свалившись с кровати, Тсуна вскочила на ноги и стала судорожно поправлять сбившуюся и смявшуюся от беспокойного сна одежду. Ей снился их первый урок — на котором Тсуна поняла, что так же ужасна в шахматах, как и во всем остальном, а от указки синяки остаются похлеще всяких лестниц. — Я не спала, я... Нана улыбнулась. Девушка облегченно вздохнула, пластом брякнувшись обратно на кровать. Слава Небу, Реборн не пришел проведать ее перед сном. Увидь он ее в таком виде... и утренняя разминка превратилась бы в забег на выживание. От таких "тренировок", как их ласково окрестил репетитор, у Тсуны не сходили синяки и порезы, а мозоли на ладонях загрубели. При всем том, что она была куда лучше, чем ожидалось. Интересно, какой процент выживаемости у его учеников, и есть ли хоть один выпускник? Или это как в том фильме: убить учителя и встать на его место? Жуть. Но вполне в его духе... Этот человек не признавал хоть какие-то рамки приличий и не считал проблемой врываться к ней в любое время дня и ночи. Первые, неопытные рядовые пытались его остановить, и список его "увольнительного" листа удлинился на пару пунктов. Больше желающих не оказалось. Всегда можно было пожаловаться отцу, но Тсуна отчего-то не пыталась. — Ты устала, милая? — Нана, даже не глядя, отодвинула кипу писем и присела рядом. Письма были адресованы Девятому и Советнику. Некоторые — копии, но большинство были подлинными как Мона Лиза, существовавшая в мире в трех экземплярах. Один висел в кабинете у Савады-старшего. Их принес Реборн и попросил изучить содержание. Предупредил, что на следующем уроке спросит о нынешней обстановке между семьями, а потом выдаст еще. Помимо смятых от неловкости бумаг, кровать усеивали и куски засохшего сургуча, в чьих останках при желании можно было определить как минимум двенадцать семей. От витиеватых строчек болели глаза, а от содержания — голова. На прикроватной тумбочке поселился поднос со стаканом воды и таблеткой обезболивающего. — Даже не представляешь, насколько, — буркнула Тсуна. — Ну-ну, ты же знаешь, это все — для твоего будущего. Я тоже не любила учиться, — она ласково погладила дочь по непослушным волосам. Та только вздохнула. — У тебя хороший учитель, милая. — Великолепный, — тоном мертвеца. Возражать не имело смысла. И не доставало храбрости, чего уж тут.