***
Тсуна немного скованно присела рядом с кроватью. Она нервничала, стеснялась — человека без сознания — и не отводила глаз от настенных часов. Было неловко. А вот когда “полутруп”, как его ласково окрестил Луссурия, резко поднялся и схватил ее за запястье, стало уже страшно. Тсуна не заорала только потому, что выглядел белобрысый определенно хреново, и при желании она могла огреть его той же симпатичной капельницей. Вряд ли Варийские офицеры будут сильно расстроены. Передвижения ей больше не ограничивали, в рамках разумного. Завалиться к Занзасу в кабинет она, конечно, не могла — даже не в силу запрета, а инстинкта самосохранения — но пройтись под чьим-нибудь присмотром — вполне. Стилет Бельфегора в затылке сержанта CEDEF и бессознательное тело одного из лучших боевиков Вонголы подняли ее рейтинг в глазах Варийцев с “пленницы” до чего-то вроде “забавной и полезной зверушки”. Вряд ли ее мнимый авторитет спасет в случае немилости босса, но это немного… льстило. А еще позволило осознать, что Реборн научил ее таки за себя постоять. Так что да, этот — конкретно этот — ее больше не пугал. Расту, — хмыкнула про себя Тсуна, всматриваясь в зеленые глаза.***
Девушка дрогнула, но стряхивать его руку не спешила. Гокудера понимал, что надо либо отпустить ее уже, либо что-нибудь сказать, но в голове творился кровавый ад, а пальцы никак не разжимались. Он открыл было рот, чтобы выдать какой-то бессмысленный набор слов вроде “Что с остальными?”, или “Чего вы от меня хотите?”, что его, в общем-то и не интересовало вовсе. Его подсознание было, очевидно, целиком и полностью согласно, отчего Гокудера, словно со стороны, услышал: — Десятая. Голос был осипший, хриплый. Его, Гокудеры, голос. Насквозь прокуренный — в восемнадцать лет — которым он ругался с Шамалом, которым отдавал приказы, который слышал все эти годы. Но таких подобострастных ноток он не замечал у себя даже по отношению к Энрико. Старший сын Девятого Дона, в свое время считавшийся главным претендентом на пост Десятого босса Вонголы. Первый и последний его контакт, в лет шесть, с кем-то подобного полета. Он помнил это ощущение. И либо оно посерело с годами, задавленное новыми впечатлениями и заботами, либо сын Тимотео и рядом не стоял с ней. С Десятой. Настоящей. Золотые глаза встретились с его. — Вы меня спасли, Десятая, — он поколебался, но все же сказал: — Я был не прав. Ваше место… Снова запнулся. Ну не в Варии же, в самом деле. — Я сама не знаю, где оно, — тихо перебила она, убирая руку. Пальцы неприятно обожгла холодная пустота. — Ничего не знаю. Это неважно, в общем. — Зато я знаю, где мое, — он напряг память, вспоминая, как учил в ребяческом порыве японский, когда узнал о происхождении матери. То слово — одним из первых. Тсуна молчала, интуитивно почувствовав странную важность момента. — Джудайме, — криво улыбнулся Гокудера.