Vongola non fu fatta in un giorno

Мукуро, ядовито усмехаясь, обратился к девушке: — Что, и сбежать не попытаешься? — Нет, — на удивление спокойно ответила она, переворачивая страницу в меню. Этот спокойный тон и разглядывание расценок почему-то больно кольнули самолюбие. Мукуро, закованного и запертого за решеткой, боялись даже надзиратели. Если она решила, что из-за пары царапин он будет менее опасен — то крупно просчиталась. А может подумала, что за жалостливые глазки и надуманную доброту ей полагается пощада? Зря. — И мысли не было? — очень хотелось подколоть девчонку по поводу золотистых прядей. Хотя светловолосые ему импонировали немногим больше. Женщина, продавшая его мафии — биологическая... сука — носила волнистые темные волосы. Возможно — чисто в теории — именно поэтому Мукуро первым делом после побега всегда старался перекраситься, а при нехватке времени накладывал иллюзию. — Была, — пожала та плечами. И внезапно подняла глаза. Мукуро такими взглядами и мольбами можно было только раззадорить, но она и тут его обломала. В глазах сквозила опаска, но точно не страх. Рокудо сжал зубы и отвернулся. Шею жгло. Сучка раздражала. Девушка смотрела на него еще пару секунд, после чего снова уткнулась в прайс-лист. Он мрачно уставился в витражное стекло, стараясь оставаться в слепой зоне за раскидистым цветком, но при этом видеть улицу целиком. Устало откинул голову на мягкую спинку и, сам того не заметив, стал проваливаться в вероломное забытье. Очнулся он от чужих голосов. Его прошиб холодный пот, когда он подумал, что его нашли, а мелкая дрянь сбежала. Девица обнаружилась напротив, о чем-то беседовавшая с официанткой. — ... плохо переносит жару, — криво улыбнулась она, глядя на проснувшегося Мукуро. — Графин воды? — Пожалуй, — кинула девушка. Рокудо отвернулся, избегая смотреть ей в глаза. Ее наигранное — или нет? — спокойствие выбешивало. Солнечный денек в сердце Италии, щебетание посетителей, уютный столик и девушка напротив, меланхолично перелистывающая меню. Идиллия, как в дешевом триллере с плохим концом.

***

— Я восхищен твоей глупостью. Тсуна напряглась. Дикий холод вновь лизнул вдоль позвоночника. Она попыталась расправить плечи. Все эти больные на голову и жадные до насилия люди были чем-то похожи. Что Реборн, что Занзас, Бельфегор и даже Гокудера — дай им почуять кровь и они тут же обнажали зубы. Потому единственной удачной стратегией поведения оказалось холодное смирение и — по возможности — полное игнорирование любых провокаций. — Ты могла уже сбежать. Она прикрыла глаза, отпивая из стакана. Не нарываться на прямой зрительный контакт тоже было важной частью стратегии "не прогнуться, не получить и, по возможности, остаться относительно целой". — Но не стала. Слишком боишься? — Нет. Тсуна не врала. Хотя да, боялась, но тот же Тессо пугал больше. Мерзавец изворачивался, пытаясь выглядеть в глазах дочери Советника спасителем и добродетелем, в то время как этот, с гетерохромией, даже не пытался скрыться за маской дружелюбия. Это... импонировало. Как ему вообще удалось скрыться от преследования? С такой-то внешностью и характером? — Мне кажется, я должна вам помочь, — прислушавшись к ощущениям, внезапно выдала Тсуна. Человек напротив зашелся кашлем и отставил свой стакан. Вытер губы рукавом куртки, перевел дыхание и только потом сладким голосом, полным неприкрытого яда, поинтересовался: — Я не бил тебя головой о стены по дороге, нет? — Я себе доверяю. Ничерта не доверяет. Но в последнее время интуиция себя проявила несравнимо лучше, нежели проклятый Реборновский анализ и прочее. Ну… с Тессо она же управилась. Даже совесть почти не мучила, хотя добил ублюдка Принц. Гокудере грозила смерть, и действовала она уже без лишних мыслей. К слову об этом — Хаято тоже в первую встречу показался не сахаром. А теперь иначе как “Джудайме” не называет. Хотелось, чтобы и волки были целы… черт, как дальше? Не важно. Но сдавать измученного — все еще опасного — человека Варии или другим было неправильно. О да, лучше помочь ему бежать. Потом пострадает кто-нибудь еще, а Тсуна будет мучаться от приступов совести… Поток мыслей заглушили вопящие инстинкты: бойся. Воздух стал липким и вязким, он словно сгустился и Тсуна, не выдержав, принялась тереть заслезившиеся глаза. Когда она их открыла, то замерла от увиденного. В ноздри ударил запах. По белой шее стекали свежие потеки крови, шарф пропитался насквозь. Он и не думал скрываться, хотя в кафе было полным-полно посетителей. — Вы!... — Заткнись и не отвлекай, — зашипел в ответ, торопливо обтирая кожу под узкой металлической полосой мокрой салфеткой. Она заметила краем глаза, что при соприкосновении с водой металл… шипел. Господи, да он же прожигает ему кожу. Между черным и красным белела кость. Тсуна отвернулась, сдерживая рвотные позывы. Она с преувеличенным интересом уставилась в витрину, стараясь дышать через раз… “Слишком много думаешь” — кривил губы Реборн. Ее чокнутый репетитор был бы доволен, потому что прямо сейчас Тсуна — судя по поступкам — перестала думать вообще. Она вскочила и, схватив тяжелый графин, опрокинула на сидящего напротив. Тот в ярости распахнул глаза — разных цветов — но Тсуна схватила его за скользкое запястье и потянула ко второму выходу. — Какого хрена… — Они идут. Он стрельнул в нее нечитаемым взглядом и, обтерев лицо ладонью, молча поднялся следом.