Vongola non fu fatta in un giorno

Она снова обманчиво спокойна. Немного растерянно смотрит на него, а затем почти издевательски хлопает рядом, по ковру: — Присаживайтесь, — и убирает пистолет. Хибари раздражен. Он не любил, когда противники ведут себя нелогично, это загоняло его в тупик и оттого выбешивало. То она корчит из себя испуганную девицу, то готова калечить, то вот так непосредственно зовет избивших друг друга присесть вместе. Парень с кастетом невозмутимо проходит мимо него и шлепается на нижние ступени, около ног Савады. Ну точно пес. Хибари цыкает невольно: Адельхейд всегда возмущалась, когда он бездумно шел в бой — перепалки можно было спокойно избежать, теперь у Каваллоне точно возникнут вопросы по поводу его ранения и потраченного времени. Сам Кея не опустился до их уровня, потому просто облокотился на стену, убирая тонфа — вряд ли снова дойдет до рукоприкладства. Рука у пропахшего сигаретным дымом была тяжелая, удары точными, но он явно специализировался в чем-то другом. Савада терпеливо ожидает, пока они перестанут мрачно сверлить друг друга глазами. — У нас есть около десяти минут, чтобы все прояснить, — тихо начинает она, сложив руки на коленях, — и я предлагаю провести их с пользой. Есть такая игра, Хибари. Вопрос — ответ. Обмен, я бы сказала. — Думаешь, не солгу? — хмыкает он. — Попробуй, — скалится блондин. — Попробуй, — соглашается девушка и внезапно усмехается — так же, как тогда, ядовито: — получится или нет — посмотрим. Тогда и я за правдивость не отвечаю. Кея молчит. Пожимает плечами — справедливо, в общем-то. Да и не ладил он с умалчиванием и перевиранием, предпочитая идти по кратчайшему пути. С максимумом применения силы, желательно. Он согласен. — Первые два вопроса были за тобой, — кивает девушка, убирая на место оружие. — Я удерживаюсь здесь насильно, в общих чертах. Семь офицеров, семь отрядов, в каждом — не больше тридцати человек… Моя очередь, — предупреждает она. Замолкает на секунду, собираясь с мыслями: — Твои тонфа. Хибари выдвигает одно, демонстрируя. Пес Савады потирает отбитый живот. Кея недоволен — Савада, пользуясь неточной формулировкой, отвечает размыто и полученные ошметки информации ему совершенно бесполезны. Количество не заменит качество. Вария — убойная организация, где основу держат далеко не рядовые. Сержанты, как он мог понять из скудных отчетов, добытых для Шимон, еще куда ни шло, но самым страшным были именно Офицеры. И даже среди них выделялся тот, кто умудрился этих людей собрать вместе. Скайрини. — Что значит эта гравировка? Кея молчит. Хотя, какая разница? Он оглаживает чуть шероховатую лакировку. «Несущий порядок — хранит репутацию». — Подарок от Семьи. Так, что-то вроде девиза. Она кивает самой себе, глаза темнеют еще больше, а Хибари чертовски хочется знать, что такого, какой посыл прячется за этим невинным жестом. Но правила — нерушимая часть любого договора. Еще один. Снизу раздается шум, и блондин зло морщится, нащупывает в кармане телефон. Но не уходит, выжидает все, словно кровь чует. У Хибари снова чешутся кулаки и рассеченная бровь ноет сильнее — дать бы мудаку в челюсть, с ноги… и позиция удобная…  — Ты не… — она запинается, и, словно успокаивая себя, поглаживает странный браслет. Под ним четко проступали алые полоски. Что-то вроде контролирующего механизма? Кея усилием воли заставляет себя успокоиться, пытаясь проанализировать обстановку, но не успевает. Савада вскидывает светлеющие, с золотистыми всплохами глаза и, не мигая, смотрит на него. Девочка с ободранными коленями, волочащая за собой велосипед. Девочка-неудача, вечно опаздывающая в любой день недели. Девочка, оглянувшаяся на него в последний раз — когда они оба еще не знали, что это будет почти последний — и пропавшая с какими-то мутными формулировками о «переезде». Девушка с ободранными от тренировок костяшками, с мозолями от пистолета, с пламенем внутри. Которая странным образом интригует, обжигает. Которая завлекает его в ловушку, хотя Кея пока и не подозревает об этом, купившись на светлый образ. Сирены поют морякам, а затем утаскивают в пучину. Простите! Простите-простите-простите, Хибари-сан! Это в последний раз! — эхом отдается у него в голове. Это вам! — желтая птичка насмешливо смотрит с картонной обложки. — Знаю, глупо очень, но вы же любите Намимори, а в нашем парке именно такие летают… Почему этот бред вспоминается сейчас, когда нужен трезвый рассудок? Отмахнуться от этих мелких, ничем, вроде, непримечательных, воспоминаний — неожиданно тяжело. Ему ни до этого, ни после, больше никто ничего не дарил. Оружие не в счет — Шимон было нужно, чтобы Кея был в своей лучшей форме. Хибари чуть зубами не скрипит: такая хрень никогда не была ему по душе. Он даже редких влюбчивых простушек, умудрившихся что-то там в нем «разглядеть», отбрасывал с дороги без сожалений. Почему не хочется выкидывать к ним же Саваду? Потому что она им не ровня. Ни тогда — даже будучи нескладной неудачницей, первой в рейтинге школы, с конца списка — ни тем более сейчас. Ощущение закрывающейся ловушки — медленной, как капкан Венерины Мухоловки, смакующей свое превосходство, ведь муха уже прилипла к сладкой оболочке — не оставило его, лишь усилившись. Тсунаеши улыбается ему. Лицо ее светлеет, словно сквозь клочья тумана пробиваются первые лучи. — Поможем друг другу?

***

Хаято, словно оглушенный, наблюдает за ними со стороны. Вот, наверное, как это выглядело. Когда он преклонил колено. Когда он впервые поддался. Гокудера был не глуп и все понял. Но все еще не ощущал никакого желания сопротивляться. Как если бы зрителю раскрыли карточный фокус, но ощущения волшебства не оставило «обманутого». Япошка смотрит на нее словно зачарованный. Сведенные брови и сжатые губы никуда не пропадают, словно приросшие к лицу. Но Гокудера видит его глаза. Видит, что пальцы на лакированном дереве сжимаются не так сильно, что складка на лбу разгладилась почти, сделав того визуально моложе. Он сипло хмыкает себе под нос, убирая кастет под помятую куртку. Теперь точно — никакого рукоприкладства. Похоже, ему придется смириться с этим хрычом. Но брюнет выказывает куда меньший энтузиазм к присоединению к клубу «Джудайме». Он рвано дергает головой, и Хаято готов поклясться, что видел закушенную до крови губу. — Моя очередь, — глухо фыркает он, не глядя на Тсунаеши. Та пожимает плечами, хотя они — все трое — знают, что по правилам он обязан был ответить. Но не стал. Не стал отказываться, — дополняет про себя Гокудера. Сбрасывает звонок от Аластера и пишет что-то вроде «шмоток дохуя. Спроси у Леви-А-Тана что с ними делать, я в душе не ебу». Затем театрально отвешивает поклон Донне и японцу, спускается вниз, уже совершенно не переживающий за возможную опасность, которую он может представлять. Волка можно приручить.