***
Наигранная прохладца Кена слетает, стоит ему разглядеть скрытые до того раны. Он, кажется, старается сделать вид, что всё — шик, но получается из рук вон плохо — в машине буквально разливается его истеричная паника. Дыхание быстрое, скрип зубов — явно пытается не рычать, как делал в детстве перед особенно болезненными процедурами, чуткое пламя дождя улавливает как рванными толчками гоняет кровь его сердце. Он в ужасе.***
Кен в ужасе. И Чикуса начинает паниковать вместе с ним, потому что привык быть в курсе дела, а этот обмудок — неизвестно из-за чего — молчит. Оглянуться нормально не выходит — дорога петляет рядом с обрывом — и он снова цедит в салон: — Что там? Мукуро затихает совсем — судя по всему все-таки вырубился. В дальнем углу прекращается возня и звон железа — уже и Спаннер выглядывает из-за полуразобранного Моски, отвлеченный их болтовней. Джошима глубоко дышал, когтями разрезая остатки бинтов и майки Рокудо. Рядом завозился Ланчия — даже он, судя по всему, что-то понял и поспешно освобождал место, чтобы иллюзиониста можно было положить на сиденья. — Кен?! — Ты вообще отъебись! — Чикусу оглушило. Кен… кричал. Он не придуривался и не был просто раздражен. Он был… в ярости? — Эй, очкастый, — Какимото сжимает руль — неожиданная вспышка ярости — настоящей, такой, какой между ними тремя никогда не было по отношению друг к другу — выбила его из колеи. Голос техника доносится словно сквозь толщу воды. — Веди давай. Мы тут сами… разберемся. Спаннер, судя по глухому перестуку механизма, сдвинул задние сиденья и перебрался к остальным. На окно легли синеватые блики: он активировал наниты. Чикуса неожиданно — даже для себя — слушается. Стараясь больше следить за дорогой и меньше прислушиваться к слабеющей ауре Мукуро и арктически холодной — Кена. Непонимание, сдавленный страх застилали глаза, но он вел на автомате. Мелькнула давно позабытая мысль: в тачке сейчас никого из Тсуниных прихвостней, Ланчия ранен, Спаннер не боец. Можно было бы уехать и забрать ценного техника с собой, но… Им нужна была помощь, и им были нужны Гаваларо. Им нужна была эта Тсуна.***
Дорога заняла почти два часа, вместо сорока минут. Пришлось тормозить и грабить аптеку: обезболивающих у Спаннера не нашлось, а Рокудо не вовремя очнулся, но оказался в настолько плачевном состоянии, что даже на боль не реагировал нормально — только сине-фиолетовые, слабые клочья тумана поползли по полу машины, силясь ослабить шок. Мазки тумана были такими слабыми, жидкими, что это пугало куда больше растекающейся по обивке крови. У Мукуро такого никогда не было. Даже после долгих опытов Эстранео, даже после самых выматывающих миссий. …Чикуса так и сидел у капота, на корточках, и тушил о землю сигареты с каменным лицом. Кен с ним не говорил. Два солнца сидели внутри, и только сдавленные хриплые вдохи-выдохи Мукуро сообщали, что нет — он еще не умер, и да — его все еще тащат обратно с того света. В объяснения Спаннера — вперемешку с терминами — он так и не вникнул до конца, уловив главное: Рокудо выжил чудом, но еще большим чудом будет сохранение его раскрошенного позвоночника. Жарить пламенем Кена, что лечило и калечило одновременно, было нельзя: нервную систему иллюзионист себе убил так, что таким же макаром можно было его сразу закапывать живьем. Эффект тот же, и даже менее болезненный и затратный в плане времени. Нанитов тоже категорически не хватало. И рвать бы быстрее когти к Гаваларо с их техникой и медиками, да шок и откаты иллюзий могли убить его прямо сейчас. «Тсуна — лучший живой анестетик, что я видел» — Спаннер бессильно роняет очередной шприц: улучшений не предвиделось. — «Жаль, что она не тут». Еще одна сигарета. — Ей стало хуже, — Серпента сгружает награбленное рядом: антисептики, капельница, какие-то ворохи разноцветных флаконов и таблеток, от которых кружится голова. — Как? Что там произошло? — Не знаю. Что-то с головой. Камни под ногами все в черных подпалинах, а легкие у Чикусы так и чисты. Он в жизни не курил и не собирался, но было в этом дыме и огоньке что-то завораживающе успокаивающее. Может даже потому, что один из их охранников в зверинце Эстранео — единственный курящий — иногда приносил им объедки с кухни. Правда, потом он все-таки раскрыл свою ублюдскую натуру садиста и просто их прикармливал, как оказалось. Чикуса этим двоим так и не рассказал. Смолчал, чтобы не дай небо не попытались учудить — они уже тогда проявляли эти дурацкие замашки «защищать любой ценой». Кен вспыльчивый и глуповатый, Мукуро — мстительный и жаждущий защищать своих. Какимото умнее этого. Вздумай он пожаловаться — эти придурки натворили бы дел и… и их бы разлучили — в лучшем случае. И он остался бы один, а его единственные в зверинце друзья — оказались в могилах. Какимото молчит, следит и предупреждает проблему. В детстве он не смог дать отпор, зато потом славно наигрался, оборачивая вокруг шеи уебка свою первую проволоку-нить, вырезанную по миллиметрам от жестяной тарелки. Йо-йо — не слишком подходящее оружие для его типа пламени, но каждое такое убийство напоминает первое, и отдает остатками эйфории. Месть, справедливость, кровь на тонкой проволоке — это неразделимо. Как и то, что «те, кто лучше других» предают больнее. Бьют так, что не вдохнуть, не раскрыть глаза, не вскликнуть, ведь от чужаков есть броня, а такие забираются под жесткий панцирь, прямо в мягкое нутро. Что мешает Тсуне сделать так же в удобный момент? Чикуса никому не верит, кроме Кена и Мукуро. …Один из которых на грани смерти, а второй — не желает с ним говорить. Он не верил Тсунаеши. Которая, будь в порядке, могла сейчас спасать Мукуро жизнь. «Что-то с головой». Сука. Сука, сука-сука-сука-сука! Мукуро ведь упоминал, что она может быть Солнцем. А они на вторжение в свой организм реагируют куда более чутко. Это из-за иглы, да? Это потому Кен молчит, потому что из-за его, Чикусы, ебанной паранойи босс может…***
Он сжимает сигарету в зубах. И почти делает затяг. Дверь отъезжает, и в проеме показывается хмурое лицо Ланчии, что работал для Спаннера как аккумулятор. — Поехали. Чикуса так и идет — с сигаретой. Затяг — если Рокудо стабилен, подключен к этим дурацким странным машинам, жив-жив-жив. Затяг — как опуститься в грязь окончательно, принять тот факт, что ничем в итоге Чикуса не лучше того курящего уебка, что резал его наживую просто так. Признать насколько он, сука, был не прав, и… и… Игла себе же в горло — если Рокудо обмяк на сдвинутых сиденьях, и больше не откроет свои ебучие разноцветные глаза. Вместо этого бледные пальцы дотягиваются до его лица раньше, чем глаза привыкают к полутьме салона. Мукуро, еле сидящий, весь в бинтах и разящий жуткой какофонией крови и лекарств, тушит отобранный окурок о проем двери. — Ты охуел? Я тут чуть коньки не отбросил, а он на перекур вышел. Некурящий, — он дает Чикусе щелбан. Больше похожий на легкое касание: сил все еще кот наплакал, но Какимото и тому рад. Он кивает: горло сдавило и что-либо отвечать нет сил, и перебирается вперед. Аффект сходит медленно. Осознание, что Рокудо жив — а мог умереть! — колотит в пустой голове как сотни колоколов. Есть разница между Чикусой и Эстранео, что втихаря уводил его от других детей, а потом мучил, загоняя иглы под ногти. Есть. Тот делал это ради животного мерзкого удовольствия, а Чикуса, получается, делает это, потому что считает правильным. Есть разница — да только кому она, блядь, видна…***
Кен свернулся калачиком прямо на полу, с противоположной стороны: вымотан таким расходом пламени и нервотрепкой. Они поговорят позже. Обязательно. Тсуне стало хуже. Из-за его иглы, это уже точно: они толком ни с кем не схлестнулись, Спаннер мониторил ведь, и до того девка была в более чем стабильном состоянии. Значит… Они поговорят, после того как Чикуса вытащит из ее головы иглу.