***
Он так же чинно вышел на нужный пролет и, одернув черный плащ, резко, с ноги открыл тяжелую дверь. Запертую — во все стороны полетели щепки, стальной замок печально повис на проеме. — Занзас. Кабинет босса встретил его неожиданно гулкой тишиной. Непривычно прибранный стол и задернутые тяжелые шторы говорили, что Скайрини уехал из Замка и не вернется в ближайшие пару часов. Это взбесило Капитана еще сильнее. Тонкая грань между «я зол, но жду объяснений» и «в ярости и готов убивать» стерлась в пыль. Он сжал кулак и со всей силы вмазал в стену рядом, не сводя практически белых от бешенства глаз с издевательски пустого кресла. Легкий холодок, коснувшийся его левой щеки, прокрался дальше и остановился около сетки трещин, образовавшихся вокруг удара кулака. — Ремонт провели только недавно, — пространно заметил Мармон. — На хую я его вертел. Где. Занзас? Вайпер поднял худую руку и натянул капюшон ниже. Он не хотел смотреть такому Скуало в глаза — состояние берсерка-Императора вживую видели немногие, а вот переживали — вовсе единицы. И скидок на обычное его относительное благоразумие иллюзионист не делал: от такого фокуса, что Скайрини учудил в этот раз, даже его из колеи выбило. Чего говорить о том, кто больше всех жилы надрывал… Туман вдумчиво прошелся кончиками пальцев по шероховатым змеистым трещинам. — Где он? — процедил Скуало снова. Мармон может сбежать в любую секунду. И просто подождать пока Капитан не придет в себя. Может попытаться его вырубить — но тогда высока опасность, что в лучшем случае сбежит уже Скуало и пойдет искать босса сам. А там и трупы по всей дороге. Вайпер сжимает губы, проклиная себя — все пламя ушло на исполнение одной ее больной идеи, и сейчас она была слишком слаба для варианта с «вырубить и отправить спать». Идея была класса «ничего лучше придумать не получилось», но она не спала уже вторые сутки, песоча Сицилию на следы ментальных открытых каналов… и не могла остановиться, как ищейка, которую копьями гонят. Понимала, что впустую тратит силы, которые пришлись бы к месту на восстановление Леви, но… Придется теперь минимизировать потери. А потом послушать-таки Бельфегора и бросить поиски. Наверное… — Разве не очевидно? Босс на встрече с Тимотео. Мечник промолчал. Но ударил в то же место снова. Только уже живой рукой, так, что костяшки тут же стесались и запачкали каменную крошку кровью. И еще раз. До хруста. Так и остался стоять — длинные волосы закрывают опущенное лицо, рука уперта в стену, будто свалится сейчас, ссутулены напряженные плечи — воздух вокруг дрожал. — Ебанный босс… — тихо шипит Скуало. И убирает-таки поврежденную конечность, морщась. Вайпер втихаря выдыхает: маска, безэмоциональная — убийцы без тени сомнений — сошла. Скуало не успокоился, но уже не собирается крошить все, что видит. И то хорошо. С таким можно говорить не опасаясь. — Чего он, блядь, хотел этим добиться, а? — как-то беспомощно спрашивает в пустоту пепельноволосый, облизывая разбитые костяшки, с раздражением замечая что со злости даже каплей пламени кожу защитить не додумался… или не захотел, чтобы болью себя же отрезвить. — Что у него в голове происходит, скажи мне, пожалуйста? Как теперь с этой хуйней нам разбираться?! Иллюзионист облокотилась на проем. Обхватила себя за плечи. И ответила честно, как могла, устало даже: — Я не знаю. Добытую информацию по Японии, их резне, по связям со смертями Наследников Ноно, которую можно было разыграть удачно, продать, но, самое важное, которой можно было вбить в землю и присыпать сверху Советника с Союзными семьями… …Занзас просто выложил всему миру на очередном собрании, на которое приперся самолично. Один. Он не просто обесценил все, что Скуало и другие делали. Он, блядь, сделал все чтобы все эти карты сыграли в максимально проигрышном ключе. Ох, если бы он просто не уважал их труд и время, жизни, если бы ему просто было все это нахуй не нужно… …даже тогда Скуало не был бы так зол. Чем если бы понимал, чего хочет добиться Скайрини. Вот уж точно — гребанные семейные узы, которые все равно что цепи, тянущие ко дну. Ничто в этом мире не могло потопить Занзаса сильнее, чем его собственная Семья.***
Тимотео даже не шелохнулся, несмотря на то, как близко пролетела мимо его лица чашка. Только глядел на него так же блядски-как-всегда-печально, всепонимающе, прощающе заранее. Истинное небо. В которое может плюнуть каждый, да? Так почему бы это Небо еще и не прибить к херам, раз уж все простят, да?! Темные потеки то ли чая, то ли кофе — Занзас так и не сделал ни глотка — расползались по светлым занавескам за спиной Дона. Осколки еще катились по дубовому паркету. В комнату залетает Койот — останавливается, слушаясь поднятой руки своего Дона — и, проследив глазами за напряженной фигурой Занзаса и разбитой чашкой, сурово поджимает губы. Но послушно выходит, когда Тимотео кивком просит его закрыть дверь. — Занзас… — Повтори, — хрипло перебивает Скайрини. Он скалится, не в состоянии держать лицо, ноздри хищно раздуваются — он дышит тяжело, будто врукопашную лез. — Повтори! Напомни мне еще раз, какое ты ничтожество, Ноно. Ну же. «Напомни, почему я затеял тогда этот переворот.» Тимотео сцепляет пальцы в замок и опускает голову на секунду — опасная, открытая поза, можно переломить его тонкую шею одним ударом. Это бьет Занзаса поддых еще сильнее, и ярость превращается в стужу презрения. «Повинную голову меч не сечет.» — учил он его в детстве, трепля по вечно стоящим колом волосам. Правильно. Меч начинает сечь все то, что эту голову окружает. Начиная с ее же детей. Братьев. Семьи! — Я складываю с себя титул Дона Вонголы, — он поднимает на него печальный взгляд. Виноватый взгляд. — Я…. Воздух вокруг наполнил запах паленной кожи — по коричневой обивке дивана поползли черные тлеющие мазки. Скайрини молчал, но то, как скривилось его лицо и посветлели глаза, говорило само за себя. …желание свернуть шею бывшему Дону отпало окончательно. Занзас буквально ощутил, что его словно окатили гнилью, и стало мерзко, грязно, хуже, чем обычно. Будто того предательства Тимотео было мало, он решил окончательно похоронить себя в его глазах. Эти долгие недели, что старик так глупо пытался снова с ним сблизиться, все пошло в пизду. Эти недели, давшие ему слабую надежду на то, что раз в жизни Ноно сделает правильный выбор, стали маслом в огонь его опустошающей ярости. Он встал, намереваясь уйти, сбежать, пока еще может, пока крохи контроля не снесло волной ненависти окончательно. Тимотео — и где его ебанная интуиция? — вцепился в его рукав. — Меня больше не признает кольцо, Занзас. — Некоторые Доны правят и без того. — Дело не в том что я стар, немощен или страдаю маразмом. Дело в том, что кольца нашли кого-то более достойного. Потому я больше не буду стоять на пути. Старый хрыч. Он… ха. Вот оно что. Неужели он решил… Скайрини закидывает голову назад, перья хлещут по спине, больно. И хохочет. Даже не зло. От бессилия. — Они выбрали не меня, Ноно. Снова. — отбривает он, не поворачивая головы (не желая видеть его лицо), чувствуя как слабеют чужие пальцы на рукаве. Стряхивает старческую руку, и уходит. От злого, глупого смеха в горле першило.***
…Скайрини вернулся только через три дня. Весь пропахший дорогим алкоголем, но будто мрачно трезвый. Никак не пил, а поливал свою голову, что пеплом посыпал. Устроил бы ритуальное символическое самосожжение потом, на радость Советнику… Скуало был на него все еще зол. Но что теперь. Спустился вниз, вскинул голову к расписному потолку и одними губами попросил то ли терпения, то ли чтобы на босса упала хрустальная люстра и добавила ему мозгов, раз уж данные от рождения он сначала отморозил, а затем пропил. И, закрыв на секунду глаза, ухмыльнулся почти-как-обычно: — И как прошла встреча, босс? — ядовито уточнил, видя по проявляющимся на смуглой коже шрамам: как всегда. — Отъебись, — веско ответил брюнет. Но, поддавшись, скалится в ответ: — Все как всегда. Мы против мира, потому что у других кишка тонка. — Ну, значит миру пизда, — пожал плечами Капитан Варии. Скайрини отмахнулся. Но темные рваные узоры шрамов, дошедшие было уже до шеи и рук, начали выцветать.