Жемчужный перстень

Двор в окружении типовых девятиэтажек вызывал смутные ассоциации с детством — тем периодом, о котором вспоминать не хотелось. За прошедшие тринадцать лет здесь многое изменилось, но в основном осталось прежним. С удивлением Алиса отмечала, что помнит и детскую площадку, и заборчик из гнутых железных прутьев, ограждающий палисадники, и вишни, и кусты сирени, растущие у подъездов. Со смерти матери она обходила его десятой дорогой — слишком многое здесь оказалось связанным с нею. Зачем же сейчас вернулась, да ещё и на встречу с человеком, знавшим маму, пожалуй, куда лучше других? Неужели чтобы узнать больше о ней? Нет, нет и ещё раз нет! Ей это не надо и неинтересно. Спросить, почему тётя Лида отправила то злосчастное письмо? Ведь могла же оставить его у себя, навсегда сохранить эту тайну, но она предпочла выпустить её на волю, и та, сделав круг длиною в десять лет, возвратилась к ней в руки. Да и так ли неочевидны причины? И что даст ей их знание? А может, её появление здесь — просто вызов самой себе? Сможет справиться с этим — справится и с другим. Алиса не знала точного ответа ни на один из вопросов, да и не была уверена, что они нужны ей. Она уже здесь, а дальше — будет действовать по обстоятельствам. Она свернула с дорожки, ведущей к нужному подъезду, в сторону детской площадки и села на качели. Марина обернулась и подошла к ней. — Если не хочешь идти, я могу одна, — видимо, по-своему истолковав её действия, предложила она. — Что? — подняла голову Алиса. — Нет, я просто хочу осмотреться немного. Думаю, десять минут она подождёт. Марина пожала плечами и села на соседние качели. — Я помню, как играла в той песочнице, пока мама болтала с тётей Лидой. — Алиса указала рукой в сторону небольшой, ограждённой деревянным бордюрчиком песочницы. — А вот те турники уже не помню. Интересно, когда их поставили? — Может быть, через пару лет, — предположила Марина. — Я помню, как мы с Костей играли на них ещё в третьем классе. — С Костей? И часто вы с ним так тусили? — Время от времени. — Не понимаю, как ты с ним общалась, — сказала Алиса, раскачиваясь на качелях и глядя вверх — на белый шатёр облаков, сквозь который местами проглядывало ярко-синее небо. — Он же просто невыносимый. — Ты тоже такой бываешь. Алиса только хмыкнула: спорить ей не хотелось, к тому же любопытство подстёгивало задать совсем другой вопрос. — А что у вас с ним было? — Она даже затормозила, чтобы взглянуть на Марину. — С ним? Ничего. Марина выглядела озадаченной и удивлённой. В искренности её ответа не приходилось сомневаться, и всё же его краткость совсем не удовлетворила Алису. Она продолжила: — Как «ничего»? А выпускной? По мне, так всё выглядело вполне в духе молодёжной мелодрамы. — И это тоже не было ничем особенным, — спокойно отозвалась Марина. — А я-то думала, вы встречались. — Ты думала? — Марина повернулась к ней: на её лице слишком явно читалось недоверие. О его причине Алиса догадалась и тут же ощутила досаду. — Если тебе кажется, что мне было наплевать, то ты абсолютно ошибаешься, — немного раздражённо выпалила она. Марина не ответила, а через секунду и вовсе перевела взгляд на малышню, вертящуюся на карусели справа от песочницы. Её молчание можно было бы трактовать как точку в разговоре, но так просто мириться с этим Алиса не собиралась. — Во всяком случае, ты ему нравилась. — О нет, ты его плохо знаешь. — Марина весело усмехнулась, слегка раскачиваясь на качелях. — Сколько ему таких нравилось, да и сколько у него было? — Она покачала головой: — У нас с ним были и есть скорее… приятельские отношения. — А он тебе нравился? Марина повернулась к ней резко и несколько секунд вглядывалась в её лицо, чтобы затем, так и не ответив, отвернуться, поджав губы и сильнее обхватывая руками цепи. Алиса опешила от такой реакции. Не было ничего такого в её вопросе, чтобы смотреть с неверием и обидой! И всё-таки, несмотря на то что за прошедшие пару дней она узнала о Марине больше, чем за все прожитые вместе годы, этого по-прежнему было недостаточно. Она оставалась закрытой книгой, задачей со звёздочкой, к которой не знаешь, с какой стороны подойти. Интерес (совершенно обоснованный!) от этого не гас, а наоборот — только сильнее разгорался. Чуть ранее с некоторым удивлением она осознала, что собственные обида и злость на Марину испарились, оставив после себя лёгкое недоумение: как относиться к ней дальше? Ни о ком ещё, пожалуй, у неё так резко и круто не менялось представление. Удивительно всё же, что они оказались способны неплохо ладить друг с другом. Алиса ковырнула носком мокасин землю и оттолкнулась сильнее. Да, всё-таки стоит признать, что тогда она заигралась. И перегнула палку. Это было нехорошо, но, чёрт, все те чувства, которые двигали ею, она и сейчас хорошо понимала, пусть их и нельзя было принять за оправдание её поступка. Она просто увлеклась, и, чего таить, та игра принесла ей удовольствие. Неподалёку раздался чей-то оглушительный рёв. Алиса огляделась в поисках его источника: один из малышей умудрился свалиться с карусели и теперь лежал на земле, истошно вопя. Не успела Алиса подумать, что детская площадка не лучшее место, чтобы собраться с мыслями, как увидела несущуюся к ребёнку молодую женщину — вероятнее всего, его мать. Она опустилась рядом с мальчиком, поднимая и прижимая его к себе. Тот уткнулся ей в грудь, всё так же горестно рыдая. Через время рыдания стали затихать, пока совсем не прекратились. Мама поцеловала малыша в обе щеки и отпустила играть дальше. Алиса смотрела на них не отрываясь. Ах, эта непоколебимая уверенность в существовании чего-то, что в случае нужды сможет укрыть от целого мира, спрятать и защитить от любых бед и несчастий. Интересно, как скоро она разобьётся? Она одёрнула себя: с чего бы ей непременно разбиваться? Судит по себе? Как глупо. Может, этот малыш — счастливчик, и то, что называют вечной любовью, дано ему просто так? Её нельзя заслужить, в ней можно не сомневаться, она никуда и никогда не исчезнет — на то она и вечная… Кто-то словно окрашивал крупными мазками её мысли в тёмно-серый. Как легко и заманчиво в который раз поддаться жалости к самой себе. Но, будучи суррогатом, она не дарила истинного утешения. Алиса на собственном опыте знала: её последствия разрушительны, поэтому нужно остановиться. Ругать себя за то, что вспомнила о матери, она не стала. В конце концов, сама пришла туда, где всё говорило о ней. Но и потакать себе в своих слабостях она тоже не будет. Алиса поднялась с качелей и, оглянувшись на Марину, сказала: — Ладно, пойдём. На маму с ребёнком она больше не смотрела. Вход в подъезд преграждали двери — железные, с домофоном. Пока Марина набирала номер квартиры и дожидалась ответа, Алиса стояла и от нечего делать разглядывала трещины на асфальте под ногами. Лишь когда раздался искажённый динамиком голос и щёлкнул, открываясь, замок, в ней вспыхнула, точно искра, малодушная мысль: «Зачем я здесь? А может, правда, лучше уйти?» Но Марина уже потянула на себя двери, и не оставалось ничего другого, как нырнуть за ней в прохладный полумрак подъезда. Тётя Лида словно поджидала их в прихожей: двери квартиры отворились быстрее, чем Марина успела занести руку над звонком. — Проходите, я как раз успела заварить чай, — приветливо улыбаясь и пропуская их внутрь, сказала она. В квартире пахло свежей выпечкой — это чувствовалось ещё в прихожей, где они ненадолго задержались, надевая предложенные тапочки. Сколько Алиса помнила, здесь всегда так пахло — тётя Лида постоянно пекла что-то к их с мамой приходу, и это было, пожалуй, единственным, что скрашивало скучное времяпрепровождение за телевизором в гостиной, куда её сажали, чтобы не мешалась разговорам взрослых. На столе в кухне стояли тарелка со свежеиспечёнными вафлями, открытая банка сгущёнки и чай в стеклянном заварнике — конечно же, травяной. Его Лидия Викторовна и разлила сразу по чашкам, приглашая к столу. Марина взяла на себе задачу поддерживать разговор, что оказалось как нельзя кстати: вести дружелюбные беседы Алисе точно сейчас не хотелось. Она украдкой осматривала кухню, воскрешая у себя в памяти давние воспоминания. Прилагать особых усилий не пришлось — всюду, куда ни глянь, на глаза попадались предметы из прошлого: фигурки фарфоровых животных на полке, натюрморт с цветами, висящий возле окна, коллекция жестяных банок с сушёными травами — всего не охватить. Куда реже бросала взгляд на Лидию Викторовну. Она бы и вовсе избегала этого, но любопытство брало вверх: хотелось сопоставить её нынешний облик с тем, который сохранился в памяти. Поначалу возникло обманчивое впечатление, что тётя Лида совсем не изменилась, — будто шагнула из далёкого двухтысячного прямо в их тринадцатый. Затем, приглядевшись, конечно же, отметила изменения: на лице прибавилось морщин, да и стрижку она теперь носила короче, чем прежде. Мысль, что время движется, не стоит на месте, немного успокоила Алису. — Алиса, ты бери вафли. Алиса вздрогнула от неожиданности. Тёмные глаза тёти Лиды теперь были устремлены прямо на неё. Машинально Алиса протянула руку к тарелке и переложила одну из вафель себе на блюдце. Есть их она не собиралась, но и не нашла вовремя слов, чтобы отказаться. — Я рада, что ты приехала. Столько лет прошло, ты очень повзрослела, — не снимая с лица мягкой улыбки, сказала тётя Лида. — Стала так похожа на Наташу. И хотя она явно имела в виду внешнее сходство, ком тошноты всё равно подкатил к горлу. Алиса сжала челюсти, а затем криво усмехнулась. — Я здесь просто за компанию, — пожала плечами она, откидываясь на спинку стула. — Вот как? — Да, это я её попросила, — ответила за неё Марина и потянулась к своей сумке. — Я привезла вам перстень. Она положила перстень на середину стола, и взоры всех троих обратились к нему. В образовавшейся тишине стало слышно тиканье настенных часов и пение птиц за окном. Алисе захотелось выдать какой-нибудь едкий комментарий о затянувшихся драматических паузах, но Лидия Викторовна её опередила. Она взяла перстень и поднесла его ближе к лицу. — Это правильно решение, — серьёзно сказала она, рассматривая перстень с интересом исследователя. — Жаль, что он попал ко мне только сейчас. — А что-то бы изменилось? Слова вырвались сами собой. Алиса чувствовала на себе взгляд Марины, но сама при этом смотрела только в глаза тёте Лиде, лицо которой приняло тошнотворно-понимающее выражение. — Я знаю, о чём ты… — Не нужно быть экстрасенсом, чтобы это знать, — перебила её Алиса. Она корпусом подалась вперёд, ладонями впиваясь в столешницу. — Я не понимаю только: вы зачем придумали всю эту чушь про перстень? Так казалось интереснее? Или, неужели, сами в это верите? Тётя Лида выслушала её с невозмутимым спокойствием. Лишь в конце коротко вздохнула с ноткой усталости и принятия, словно перед ней сидел неразумный ребёнок, которому нужно объяснять азбучные истины. — Ты можешь не верить, что существуют вещи, заряженные тёмной энергетикой, но тем не менее они есть. Пока на нём лежит проклятье, этот перстень будет искать себе хозяина. Он — символ несчастливой любви. Нет, сам по себе он не является причиной разлада отношений, но он выбирает тех, кому не суждено быть вместе. Сердце билось громко и яростно, заглушая мысли. — А это не вам судить, какой была любовь и насколько она была несчастна. — Алиса скривила губы то ли в улыбке, то ли в её подобии. «Ну же, только попробуй, только упомяни его имя». Лидия Викторовна словно прочла её мысленный посыл и отступила. Она на секунду прикрыла глаза, а затем мягко и примирительно сказала: — Я ничего не сужу и уж тем более не хотела никак тебя задеть. Но мне всё же не стоит забывать, что ты — не Наташа. — Она снова перевела взгляд на перстень, который продолжала держать тремя пальцами. — Я чувствую его тяжёлую ауру и без всяких проверок, но одну, простую, всё-таки можно провести. Я сейчас. — Она поднялась из-за стола и вышла из кухни. Они с Мариной остались одни. Алиса заняла себя тем, что сосредоточенно и без интереса рассматривала принт на предложенной ей чашке чая, к которой так и не притронулась. Наполовину выцветшая принцесса Аврора взирала на неё с глуповато-наивной улыбкой. В ней всё ещё бурлил гнев. Замкнутый внутри и не находящий выхода, он и не думал утихать, разгораясь всё сильнее. Чем дольше она находилась здесь, тем отчётливее понимала, что хочет уйти, только бы не видеть тёти Лиды — такой невозмутимой и спокойной, будто бы знающей ответы, которые ей больше не нужны. Разговора с матерью это всё равно не заменит. До неё уже не докричаться, не предъявить бессмысленное: «Посмотри, что ты сделала со мной!» Уйти бы, не оглядываясь, но где взять на это решимости?.. — Алиса, — обеспокоенный голос сестры вывел её из глубокой задумчивости, — ты хочешь сейчас уйти? Марина протянула к ней руку, но в последний момент, будто передумав, положила её на стол. — Нет конечно! — Алиса фыркнула и пожала плечами с самым небрежным видом: — Мне не терпится увидеть, что за представление она нам устроит. Но… — И всё-таки успокоиться не помешало бы, поэтому она взяла Марину за руку и осторожно сжала её: — Спасибо за беспокойство, — вдогонку своим словам она послала улыбку. На улыбку Марина не ответила. Смотрела серьёзно, чуть расширившимися глазами, и у Алисы опять возникло чувство, будто бы она делает что-то неправильно. Как следует задуматься об этом не удалось — в кухню со свечой в руке вернулась Лидия Викторовна. Марина резко, слишком резко для того, чтобы это не могло показаться подозрительным, выдернула руку и села прямо, отвернувшись от Алисы. На секунду Алисе показалось, что Лидия Викторовна задержала на них внимательный взгляд. — Есть довольно простой способ узнать, лежит ли на вещи порча или проклятие, — сказала она, ставя свечу на середину стола и поднося к ней зажжённую спичку. Фитиль вспыхнул ровным огоньком. — Смотрите. Свеча притягивала взгляд. Алиса поймала себя на том, что смотрит на неё напряжённо, словно и впрямь ждёт чего-то. Выждав необходимую паузу, тётя Лида взяла перстень и поднесла его к свече. В тот же миг пламя, до этого спокойное, взвилось острым языком ввысь, а из кончика его повалил чёрный дым. Так продолжалось всё время, пока она держала перстень у свечи. Как только убрала его, огонёк снова сделался нормальным. — Ну вот, — заключила она, явно довольная произведённым эффектом. — И… это всё? — насмешливо спросила Алиса. На какой-то миг она ощутила что-то похожее на замешательство, но тот миг прошёл, и очень быстро к ней вернулся прежний скептический настрой. — Ты ждала чего-то ещё? — Тётя Лида приподняла брови и лукаво улыбнулась: — Может быть, того, что за окном набегут тучи и вспыхнет молния? — Нет, но и то, что я увидела, больше похоже на случайность. А что, если попробую я? И, не дожидаясь согласия, Алиса схватила свечу, а в следующую секунду, шикнув от боли, отдёрнула руку — капля расплавленного воска от резкого движения сорвалась вниз и обожгла ей пальцы. Свеча упала на стол и погасла. — Всё хорошо? — негромко спросила её Марина. Алиса хмуро кивнула, не сводя напряжённого взгляда с тёти Лиды. Та, напротив, выглядела безмятежной, словно короткая сценка, произошедшая на её глазах, ничуть не удивила. — Осторожнее, — не все вещи хотят, чтобы их так бесцеремонно хватали. Это может быть опасно. Самодовольство тёти Лиды раздражало. Подмывало ответить ей что-то эдакое, но, как назло, в голову ничего не лезло. Марина, явно чувствующая, как накаляется обстановка, вмешалась: — Что вы собираетесь делать с перстнем? — Я собираюсь в ближайшее время снять с него проклятие. Нельзя с этим медлить. — В ближайшее? — хмыкнула Алиса. — А почему не прямо сейчас? Мы так долго сюда добирались, это… разочаровывает, знаете ли. — Потому что подобные ритуалы должны быть проведены в определённое время и требуют особой подготовки, — терпеливым тоном пояснила тётя Лида, — а присутствие посторонних, скептически настроенных глаз может всё испортить. — Как скучно. — Алиса притворно зевнула. — Ты напоминаешь мне моего племянника. — Лидия Викторовна сделала глоток чая и, отставив чашку, спокойно поинтересовалась: — Ты ведь не за этим здесь. Хочешь поговорить о Наташе, не так ли? Если тётя Лида делала ставку на внезапность, то не просчиталась. Алиса думала, что будет готова, — казалось, ни на секунду не давала себе забыть, где она и с кем говорит, и всё-таки пропустила удар. — Поговорить? Нет, — сказала она, скрещивая на груди руки. — Только задать пару вопросов. Простое любопытство, но всё же. — Тогда, может быть, ты хочешь задать их с глазу на глаз? Алиса покосилась на сидящую рядом Марину и снова перевела взгляд на Лидию Викторовну. — Нет. — Ну что же, я слушаю. — Зачем вы отправили прощальное письмо моей мамы её… бывшему любовнику? У тёти Лиды вырвался тихий вздох, она улыбнулась невесёлой улыбкой и сказала: — Чтобы история приняла тот или иной оборот, события иногда нужно форсировать. Я не могла позволить истории Наташи закончиться ничем. Раствориться во времени, будто её и не было. Я хотела узнать, каким будет продолжение. Алисе вдруг сделалось нестерпимо душно. Захотелось открыть настежь окно, вдохнуть как можно больше прохладного воздуха. Это желание так и осталось покоиться где-то на задворках сознания. Сдвинуться со стула, сделать хоть что-то более, чем просто смотреть, как загипнотизированная, на Лидию Викторовну и ждать, что ещё она скажет, казалось невозможным. — Если бы не Андрей, я бы никогда не узнала о её самоубийстве. Рядом скрипнул стул, но Алиса уже не отрывала пристального взгляда от тёти Лиды. — Ты сожалеешь об этом? — Просто противно от её выбора. Они смотрели друг на друга, и Лидия Викторовна, к её удивлению, первой опустила глаза. В них, а также в чуть опущенных уголках рта, в продольной складке между бровей Алисе почудилась грусть. — Я хорошо знала Наташу, — спустя долгую паузу, наконец, сказала тётя Лида. — Она никогда не принимала по-настоящему осознанных решений и никогда не руководила своей жизнью. Как сорванный с дерева листочек, она только и могла покориться кружащему её ветру. Её выбор умереть был и не выбором вовсе. Просто листочек отнесло ветром в море, и волны поглотили его. — Она замолчала, и в образовавшейся тишине Алисе послышался шум моря — безжалостного, равнодушного убийцы — и ветра, его всегдашнего соратника и друга. — Ты — другая. — Чёрные глаза снова вглядывались в неё. — И поэтому у тебя есть два пути: винить её и других причастных в том, что происходило и будет происходить в твоей жизни, либо же взять ответственность за свою жизнь на себя. Второй — самый сложный, потому что у тебя не останется больше оправданий. Далеко не все его выбирают, но у тех, кто выбрал, есть шанс. Слова звучали одновременно далеко и близко, глухо и гулко. Алиса с силой сжимала край столешницы, удерживая себя в реальности. Сквозь усиливающуюся духоту до неё донеслось: — Спасибо, тётя Лида, но нам уже пора уходить. — Как будешь в следующий раз в городе, зайди ко мне обязательно. — Конечно. Её взяли за руку и вывели сначала из кухни, а потом и из квартиры. Каким лёгким и нужным сейчас оказалось просто следовать за кем-то, не принимая решений. Остановились они с Мариной только во дворе, у высокого тополя. Над головой густо шумела листва, со стороны площадки долетали радостные крики ребятни, и у Алисы вдруг вырвался облегчённый смех, она чувствовала себя каким-то чудом выброшенной на берег после сильного шторма. Напряжение, сковывающее её все прошлые полчаса, схлынуло. — Не бери в голову то, что тётя Лида говорила о твоей маме. — Марина с тревогой заглянула в её лицо. — Она не может знать, как было на самом деле. — Нет, всё правильно. — Алиса остановила её, а после добавила: — Всё ок, это ты не бери в голову. Она отступила на шаг в сторону и закусила губу: решение созрело моментально. Когда она повернулась к Марине, показалось, что та наперёд знает, что Алиса собирается ей сказать. — Случай, я сейчас должна… — Да, — поспешно сказала Марина, словно не желая слышать окончания фразы. — Хорошо. — Тогда в шесть на платформе? Марина кивнула и, задержавшись на ней взглядом, развернулась и зашагала в противоположном направлении. Алиса достала мобильный и разблокировала экран: что же, время у неё ещё есть. *** Море врезалось в подножье склона и уходило в даль — к горизонту, насколько хватало взгляда. Когда-то в детстве оно пугало Алису своей кажущейся бескрайностью, позже — вызывало неясное отвращение. Даже гуляя на берегу с Кириллом, она старалась подолгу не засматриваться на волны. Сейчас же Алиса смотрела на море так, словно видела его в первый раз, — как на незнакомца, которого ей представили: с интересом, но без страха или предубеждения. Где-то внизу волны накатывали на берег, с высоты хорошо были заметны их белые гребни. Пусть в сегодняшний пасмурный день оно не радовало цветовой палитрой, но его спокойный серый цвет гармонировал с небом, всё ещё затянутым плотным пологом облаков. Открывающаяся глазу картина внушала умиротворение. Первое время Алиса бездумно любовалась водным простором, пока ей не пришла в голову мысль: зачем она здесь? Она сама не до конца понимала, зачем её потянуло к морю. Оно было незапланированной точкой её маленького путешествия в родной город. Словно двигаясь по намеченному маршруту, она неожиданно для себя свернула в сторону, но теперь этот поворот казался необходимым. Слова тёти Лиды о матери глубоко въелись в подкорку и звучали в голове даже сейчас, заглушая шум ветра и волн: «Просто листочек отнесло ветром к морю, и волны поглотили его». Мысль о безвольном листочке, подчиняющемся любому порыву ветра, заставляла морщиться от боли, как будто по коже проводили тупым ножом. И вместе с тем рождала в душе упрямый протест: я — не такая, я не похожа на неё! До дрожи она боялась стать похожей на человека, которого всей душой презирала. Ответ пришёл быстро: она здесь, чтобы понять, какая же она на самом деле, и что ещё более важное — какой она хочет быть. Смерть матери словно навсегда выбила почву из-под ног. Она ощущала себя котёнком, брошенным в стремительную реку, без всякой надежды выбраться на сушу и выжить. Даже дружба с Кириллом не смогла вытеснить из неё это чувство сковывающего нутро страха: её всегда могут бросить снова, ведь она никому не нужна. Понимание, что мама её никогда не любила, поселилось в Алисе ещё задолго до письма. Тогда ещё оно было неясным и существовало где-то на границе подсознания, но оно было, и письмо-признание лишь сыграло окончательные аккорды в формировании его облика. Все последующие годы оно было для неё камнем, который тянул на дно и за который она с отчаянным безумием цеплялась, как за спасательный круг. Но теперь ей впервые по-настоящему захотелось выпустить этот камень из рук. Слишком долго она делала нелюбовь матери главным объяснением и оправданием всех своих неудач. Она позволила нелюбви стать постулатом, определившим всю её жизнь на долгие годы вперёд. Вот так — без шанса, без права на спасение — она сама отметила себя меткой несчастья. Кому в этом мире может быть нужна девочка, которая оказалась ненужной даже собственной матери? Вопрос, всегда казавшийся ей риторическим, внезапно приобрёл неожиданный ответ. Он был таким простым и лежащим на поверхности, что Алиса с изумлением думала: почему он не пришёл ей раньше? «Я нужна самой себе». Алису словно обдало жаром, вмиг согревшим её изнутри. Вот она — отправная точка, нашедшийся во мраке ориентир. Тот самый момент, когда пора становиться проводником самой себе. Когда пора брать ответственность. Слова тёти Лиды сами собой всплыли в голове, но, вопреки всему, они не вызвали у Алисы отторжения. Это страшный и сложный путь, однако в одном тётя Лида была права: только он мог подарить шанс на спасение. А мама? Алиса пришла сюда не затем, чтобы простить её. Она не могла и не хотела этого делать. Но что она хотела, что ей было нужно, так это оставить её позади. Там, в прошлом, и больше никогда не возвращаться. По силам ли? Посмотрим. Она ещё раз окинула море взглядом. Странно ли, но неприязнь к нему словно испарилась из души. Алиса вдруг поняла, как абсурдно было считать его своим врагом. Море не враг — оно просто есть. Непостижимое и бескрайнее, как часть этой жизни. Ненавидеть его — всё равно что ненавидеть небо, что над головой, или землю, по которой ходишь. Алиса улыбнулась, до того ей было радостно и легко. Она впервые чувствовала себя такой свободной. И хотя она понимала, что всё в этом мире — временно, она не боялась потерять этот миг, просто была благодарна за то, что смогла его ощутить. Повернувшись к морю спиной, она начала спускаться. Все прочие мысли покинули её голову, уступив место одной: «Кирилл».