Подшутить над толстушкой

Когда Драко был на курс помладше, Панси открыла ему примитивный девчачий секрет: — Гарри Поттер — это что-то вроде недостижимого идеала. Как принц из сказки. Драко хмыкнул. Панси пихнула его и надула губы, словно маленький ребенок. — Ты просто ничего не понимаешь в девчонках и их привязанностях. А тем не менее, Гарри идеален. — Если Поттер идеален, то я просто… — Ты просто обычный мальчишка с комплексом Бога, — Панси усмехнулась, а потом отвела глаза в сторону, и Драко заметил, что ее взгляд стал мечтательным, — Гарри — это совершенство. Как на картинах Микеланджело или Караваджо. Пронзительный взгляд зеленых глаз из-под вьющихся бронзовых кудрей… — Панси прикусила губу. — Я уже очарован, — саркастично сказал Драко, за что получил еще один тычок в плечо. — Гарри любят не только за красивые глаза. Он настоящий джентльмен. Открыть дверь перед дамой, поздороваться с легким наклоном головы, показывая свое расположение, посмеяться над нелепой шуткой — это все про него. Он вежлив, обходителен и поэтому всем приятен, — Панси бросила на Драко осторожный взгляд, — Ты не замечал, что рядом с тобой люди как будто бы подбираются? Драко покачал головой. Панси отвела глаза. Она смотрела, как трескают деревяшки в камине, отбрасывая блики на пушистый ковер с гербом факультета. В гостиной было тихо. Она откинулась на спинку кресла. Кожа под ней чуть скрипнула. Малфой ждал. Его подруга закинула свои длинные ноги на кресло и прижала их к себе руками, будто бы сгруппировывалась перед атакой. — Даже я чувствую, будто бы не могу быть с тобой… — девушка задумалась, — самой собой. Не могу чувствовать себя естественно, потому что не знаю, как ты можешь отреагировать. Постоянно готовлюсь к атаке, хотя меня ты вроде как любишь… — Люблю. Драко легко произнес это слово, даже не задумываясь, что у него может быть какая-то ценность. Он расточал это слово, будто бы родительские сбережения, зная, что оно не несет никаких эмоций или обязательств. Он не задумывался над смыслом, просто прикрывался им, как броней, понимая, что оно мгновенно успокоит даму и переведет ее в нужное ему настроение. Сегодня же Панси от него только больше поникла. Она сложила изящные кисти друг на дружку и опустила на них подбородок. — Ты совершенно не знаешь, что оно означает, — произнесла она, — А вот Гарри оно знакомо. Это видно по его глазам, — Паркинсон вздохнула, — Есть в нем некая… загадочность. И эта боль и тоска в его взгляде, до мурашек. До слез. Мне так его жаль, что аж самой хочется плакать от этого чувства. Сердце сжимается, когда я вижу его в одиночестве в Большом зале или поле для футбола. — Да нормально с ним все, — Драко поморщился. Ему самому было жаль друга. Вернее то, что от него осталось. Он уже не был прежним. И никогда не станет. Оттого еще сильнее хотелось скорбеть о его потере. Но Драко не привык копаться в собственных эмоциях, не привык их анализировать. Он давил в себе все переживания. А ко всему, что заставляло его хоть что-то чувствовать, он испытывал ненависть и раздражение. Вот и сейчас он испытывал сплошной негатив от этого разговора. Хотелось встать и уйти, найти парней и выпить. — Вот поэтому Гарри принц. А ты местное чудовище, — Панси хихикнула и вновь развалилась на кресле, сменив позу на более расслабленную, — В его свете согреваются, а в твоем — сгорают. — Ну спасибо, — проворчал Драко, немного оскорбившись. Кресло под ним недовольно скрипнуло. — И ты, и он, — продолжила девушка, — на первый взгляд поступаете одинаково. Никого не подпускаете к своему сердцу. — И за это меня называют подонком, а его принцем на белом коне. — Именно. Просто все дело в романтике, Драко, в порядочности. Он одинокий герой, в жизни которого произошла трагедия. И если он поступает плохо, то это не его вина, а обстоятельства. Тогда Драко даже не задумался. Для него это был пустой разговор. Но именно сейчас этот диалог всплыл в памяти. Притвориться «Поттером», чтобы добиться расположения Грейнджер — лучшая из его мыслей. Гарри действительно ладил и нравился буквально всем девчонкам. Он был раздражающе вежлив, приятен, добр по отношению ко всем. Но вот святым и героем он точно не был, Драко знал наверняка. Он был также жесток к окружающим, игнорировал их, не впускал в свою жизнь. Они с Драко были похожи. Вот только Драко не таил в себе ту злость и агрессию, что подавлял в себе Гарри, а выпускал наружу. Почему-то до окружающих не доходило, что никто, черт возьми, не может быть идеальным. Таких просто не бывает. И Драко это безумно злило. Злило так, что одно упоминание о совершенстве Поттера портило ему настроение. Но теперь он и сам стал стараться на него походить. Фальшивая дружелюбная улыбка, вежливость и галантность, раскаянье во взгляде (главное и самому немного верить, что он ошибался) и неприкрытый флирт — все, как любят девчонки — и вот друзья Грейнджер, да и она сама, верят в то, что он исправился. Осознал, что нельзя судить людей по их внешнему виду, разглядел в этой компашке лузеров тех, кто может составить ему компанию. Драко было легко притворяться, что все романтичные сопли, которые текли из уст Блейза — правда. Он сломлен, он не знает, что такое любовь, и только агрессией может ее показать, ведь отец все детство избивал его, а мать не смогла защитить от этого. Но никто не знал, что Драко было наплевать на это. И на отца, и на мать. И на весь мир было наплевать. Он просто плыл по течению, развлекался, напивался, трогал девчонок за всевозможные места и насаждался их стонами. Ему не нужна была любовь. Он в этом видел слабость, уязвимость. Драко не понимал других. Не понимал привязанностей. Не мог осознать, почему кто-то мог любить другого, и сомневался в том, что можно полюбить его самого. Однако другие не подозревали об этом. Они видели только то, что хотели. И Драко это им прощал. Какая разница, в какие мантры верит Блейз Забини? Он романтик похлеще Панси. Пусть верят в любовь. И главное, пусть Гермиона Грейнджер в нее верит. Драко знал, как имитировать чувства. Пару раз назвать девушку по имени. И вот у нее распахиваются глаза, дрожат коленки и в животе сладко тянет. Он также знал, что он не может быть козлом. Ей не нравятся мальчишки вроде него. Те, что залезут рукой под юбку, прижмут ее к книжной полке и окажутся в трусах, стоит ее губам издать чуть уловимый стол. Нет, ей нравятся такие, как Поттер. Джентльмены. Никакой наглости, грубости, презрения во взгляде. Неет, она такое не оценит. И настоящего Драко она тоже вряд ли бы оценила. Хотя Драко и сам не знал, какой он человек. Когда-то давно он выбрал эту маску и так надежно приклеил ее к себе, что теперь сможет содрать ее только с собственной кожей, явив миру свою слабость, беззащитность, уязвимость. Это не поможет привязать ее к себе, пробраться в ее сердце и душу, обустроив там лагерь. Помогут фальшивые улыбки. Малфой смог бы сыграть кого угодно. Он в своих талантах не сомневался. Он будет старательно учить любимый предмет Грейнджер, изображать энтузиазм во всем, что ее касается, чтобы проникнуть во все сферы ее жизни. Заполучить расположение ее друзей, однокурсников, любимых учителей. Стать ее рутиной. Показать, что он интересен, что умен. Что он достоин того, чтобы быть тем принцем, о котором она может мечтать, лежа вечером под одеялом и готовясь ко сну. Но самое главное, что Драко собирался совершить, так это добиться доверия Грейнджер. Ведь он хорошо ее изучил, он знал, что только доверяя, Гермиона могла впустить человека в свою личную жизнь. А доверяла она всего нескольким людям: родителям, Макгонагалл, Лонгботтому и Полоумной Лавгуд. Маленькая всезнайка очень любила и доверяла своим ущербным дружкам. Поэтому для Малфоя самой первой целью, после получения места «ученика» Грейнджер, стала атака на ее друзей. Драко долго думал с чего бы начать. Но на деле все было проще простого. Лонгботтом и его Полоумная подружка быстро поддались на его обманчивое очарование. Будто всегда только и мечтали оказаться в его компании. Развешали уши, хватали каждое его слово с небывалым энтузиазмом и облечением, будто он был их личным кумиром. Впервые он понял, что имела в виду Панси, когда говорила, что на Поттера девушки летят «как мотыльки на свет». Друзья Грейнджер верили ему, в его искренность, потому что хотели верить, потому что в их картине мира всегда были одни сказки про добро и любовь. Эта наивность доставляла Драко небывалое удовольствие. Чем дальше он заходил в их «дружбе», тем больше злого удовлетворения он получал, когда рассказывал их нелепые измышления своим товарищам. Смех над ними был горький и больной, Драко издевался над тем, насколько троица верила в то, что он несет. С ними он отлично играл свою роль. Убедительно, достоверно. Любитель притворств, он надевал маску простачка, как только входил в Большой зал. Но главная виновница… Драко знал, что ее не просто будет победить. Она ему ни за что не поверит. Не поведется на сладкие речи, притворные кривляние, вымученное дружелюбие. Потому что чует, что про себя он называет ее компанию «лузерами», а ее жалкой «толстухой», «бобром», «заучкой», «зубрилкой». Список мог быть бесконечным. Драко был изобретательным, когда дело доходило до оскорблений и нанесений обид. И она была права в своих подозрениях, поэтому на его игру отвечала такой же игрой. Ее нервные взгляды, неестественные улыбки, отдергивание рук. Она была такой, какой была со всеми: правильная, вежливая Грейнджер. Вот только ему она ни капли не доверяла, не поворачивалась спиной, не позволяла залезть в голову. Между ними был прочерчен барьер. Мысли о том, как сокрушить его занимали все его свободное время, возможная победа над ней приносила ему садистское удовольствие. Первые недели Драко был пресыщен ею. Малфой с трудом дергал стоп-кран, когда видел то, что в иной ситуации тут же служило поводом сбросить на Грейнджер всю силу его ненависти. Он боролся с гадкими мыслями, злостью. Он мог бы однажды навредить ей физически, он знал, что способен и не на такой поступок. И такая агрессия в сторону живого человека пугала. Драко всегда это ощущал. Только к ней. Настоящее животное чувство полностью поглотило его, и он не видел выхода из этого состояния, кроме как уничтожить ее, дойти до конца и раствориться вместе с ней в этой ненависти. Даже когда ее не было рядом, он был наполнен ею. А теперь она была прямо перед ним. Она была доступна. И он, будто голодающий тигр, расхаживал вокруг нее, подбирался поближе, захлебываясь слюной в предвкушении. Он смотрел на Грейнджер. Наблюдал за ней. Как она ест, лениво ковыряясь в своей тарелке, зубрит уроки, легонько постукивая ручкой по полям учебника, пишет, оставляя чернила на длинных пальчиках, как она убирает мешающие пряди за ухо и собирает волосы в пучок. Как поправляет форму, которая чуть помялась от долгого сидения в библиотеке. Как пытается добраться до книги на самой высокой полке, вставая на носочки. Как помогает другим ученикам: находит книгу первокурснику из Гриффиндора, указывает на ошибку в работе Ханны Эббот, помогает Лонгботтому перетаскивать цветы из одного конца замка в другой, хмурится на его заигрывания с Луной и еще больше, когда он флиртует с ней самой. Как потягивается после того, как они просидели три часа в одной и той же позе, рассуждая про диалекты. Как она смеется над нелепой шуткой однокурсника, а ее щеки наливаются краской, в то время как у Драко сжимаются кулаки. Он чувствовал от нее запах роз, жар ее тела, когда касался плечом ее плеча. Он видел мелкие крапинки в ее глазах, когда она наклонялась к нему слишком близко, чтобы указать на ошибку в его переводе. — Гермиона, — он растягивает ее имя в своих мыслях, будто жевательную резинку, и хмурится. А потом вновь и вновь повторяет его, пока это не становится похожим на заезженную мелодию, от которой рано или поздно начнет тошнить. Вот только тошнота все не наступает, наоборот, появляется какая-то слабость, будто бы голова кружится от алкоголя. Вот только Драко вовсе не пьян, хотя и с трудом понимает, что он вообще делает. Просто в какой-то момент он осознал, что все не так уж плохо. Что монстр внутри, желающий придушить ее где-нибудь в Запретном лесу, не прочь отвести ее туда, но совсем по иному вопросу. Драко гнал подобные мысли, пытаясь сосредоточится на той ненависти, что он накопил за все это время, вот только она больше не разжигала в нем злости. Вместо злости появилось нечто другое, и Драко знал этому название и пытался бороться, в то же время отчаянно желая упасть в эту бездну. Все уничтожилось под взглядом глубоких карих глаз. Под ее улыбками. Такими настоящими и такими нелепыми, будто бы она забыла, какой монстр перед ней бдит. Пухлые губки расползались, делая личико еще более округлым и обнажая щелочку между передними зубами. И он испытывал от этого такое же садистское удовольствие, но уже другого рода. И возможно, будь у нее внешность как у Астории Гринграсс, то он бы, даже не задумываясь, сделал ее своей. И у них вполне все могло сложиться. Гермиона смогла бы держать его монстра в узде, исправить, принять его настоящего. Таким она была человеком. Драко знал, что поступает скверно, что Гермиона хороший человек, настолько, что он вряд ли еще встретит такую чистую душу на своем пути. Но он не мог остановится, он не трус, чтобы отказаться от этого розыгрыша. Да и это было бы бессмысленно. И не только потому, что «чистых душ» он не заслуживал. Но и потому, что Грейнджер ничего для него не значит. Любви не бывает. Только ненависть. И он снова станет нормальным, снова сможет дышать, существовать без этой невыносимой агонии, как только все завершится. У него осталось всего два месяца, чтобы его Гермиона влюбилась, разглядела в его гнилой натуре прекрасного принца, с которым она отправится на бал. И не важно, что каждый из них чувствует. И плевать, что в среду он выдвигается в библиотеку за целых полчаса, чтобы точно не опоздать к началу занятия, ведь Гермиона не любит ждать. Что предмет его абсолютно не интересует, но он прочитал все книги, что она рекомендовала ему, даже те, что превосходили знания, заложенные в базовой школьной программе, только ради того, чтобы увидеть, что она довольна его успехами. И он прекрасно усвоил все особенности, понимает каждое ее слово в конспектах, но все равно подсаживается к ней за завтраком или отыскивает ее в школе, чтобы задать вопрос, ответ на который ему очевиден. Просто это было ему необходимо. Сначала он отыскивал для себя универсальную отмазку, которую применял в том числе и для компании, когда они возмущались его постоянными бдениями над когтевранкой. Он пытается ее заинтересовать, а путь к ее сердце лежит через учебу, внимание, сопереживание. Но когда его поведение выходило за рамки «должного», то он уже ничего не мог поделать, кроме как признать, что ему нравится одержимость ей. Ему нравится видеть, что она съест на завтрак. Когда к ней кто-то подходит с разговорами, ему необходимо слышать, о чем они говорят, а, возможно, даже оставить свой след в беседе. Она должна видеть, что он постоянно находится внутри ее личного пузыря, хотя ему хотелось быть намного-намного ближе. Даже быть внутри нее было для него недостаточно удовлетворительно. Он хотел быть единственным человеком в ее мирке. Поэтому, когда Дин Томас решает отпустить в ее сторону шутку, монстр внутри него кипит от гнева, а парень униженно бежит к мадам Помфри зализывать раны. Просто потому, что она его, и право шутить над ней принадлежит исключительно ему. Драко терпит уничижительные комментарии в ее адрес от дружков исключительно потому, что в мыслях в этот момент он закапывает их трупы где-то далеко в Запретном лесу. Драко Малфою все равно на Гермиону Грейнджер. Он доведет дело до конца. И посмеется над всей этой историей. Даже если плакать придется кровавыми слезами.

***

Блейз Забини считал себя отличным другом, искусным любовником. Но отнюдь не хорошим человеком. Ведь хорошие люди не помогают другим унижать слабых. Они не наблюдатели, они заступники. Но для этого нужна смелость выступить против своих друзей, а Блейз настолько бесстрашным не был. Никто не был. Но почему-то виноватым он себя все равно чувствовал. Блейз Забини знал все о любви. Его мать была еще той обольстительницей и шесть отчимов были тому свидетелями. Он остро ощущал чужие потребности, за что мать даже прозвала его «маленьким купидоном». Но знать — этого всегда было недостаточно. Особенно, если дело касалось Драко Малфоя. Блейз с ним подружился исключительно потому, что Драко был закрытой книгой. А Забини любит сложные головоломки. Вот только разгадка не принесла ему удовлетворения. Препарируя душу Драко слой за слоем, Блейз все больше ужасался шрамам, что были на ней оставлены. Холодный, жестокий отец, неспособная помочь своему ребенку мать, эмоциональный вакуум, в котором вырос Малфой, в котором игнорировались его потребности в любви, признании, в котором искажалась его личность под недостижимый стандарт — все это превратило его друга в монстра, который с трудом сдерживал свою ненависть к миру. Друзья познаются в бедах, а как Блейз считал, другом он был замечательным, поэтому он всегда подставлял Драко свое плечо. Но в этот раз помогать он не желал. И не только потому, что не хотел иметь никаких дел с аморальным планом своих сокурсников. Эта полненькая девочка полностью заслуживала его симпатии. Ему было жаль Гермиону Грейнджер, поистине хорошего человека, что никто из окружающих не мог рассмотреть ее прекрасной души из-за стереотипов. Порой он и сам был их жертвой. Все же любить красивых людей не составляло никаких усилий, в то время как полных нужно было узнавать, чтобы полюбить. В этом была вторая причина его отказа. Блейз надеялся, что Драко, проведя с Гермионой бок о бок какое-то время, увидит в ней нечто большее, нежели просто толстую девушку. Увидит в ней доброго, красивого, искреннего человека и осознает, что то, что он собирается сделать, неправильно. Блейз не считал друга плохим человеком. Наоборот, Забини полагал, что за всеми слоями брони Драко хранит замечательную, хрупкую и нежную душу. Душу, которая отчаянно жаждет внимания и любви. И, возможно, девчонка, которую он так яростно ненавидит — единственная, что так его другу нужна. Его одержимость. У Блейза была теория на сей счет. Драко был эгоистом. Вся его привязанность сводилась к обоюдной выгоде. Он защищал собственные границы с остервенением, в то время как личные границы других людей были ему не особо интересны, даже непонятны и обидны. Малфой не умел делиться. И наблюдая за тем, как он донимает Грейнджер, Блейз с уверенностью мог сказать, что теория превратилась в теорему, доказательства которой он видит прямо перед собой. Драко не мог противится самому себе, поэтому бросался к своей цели, стоило ей хоть на секунду утратить свой интерес к нему. Он донимал, перебивал, выпрашивал внимание и одобрение, хотя сам этого и не осознавал. Блейзу было интересно, хоть кто-нибудь читает Малфоя так же легко, как и он? Однажды, когда он застал Драко одного в общей гостиной, Блейз спросил: — Ты по-прежнему хочешь, чтобы все свершилось? Малфой недоуменно поднял на него взгляд. Тень скользнула по его лицу. — Не понимаю, о чем ты? — Ты знаешь, о чем. Блейз присел напротив друга, проваливаясь в уютное кресло. Закинув ногу на ногу, он огляделся вокруг. В гостиной было всего несколько учеников, да и то младшекурсники. Значит, они могли говорить свободно. — Ты снова хочешь завести свои речи о Гермионе. — Гермионе? С каких пор ты называешь ее по имени? — Блейз заметил, как рука Драко чуть дрогнула, в попытке сжаться в кулак. «Сердится», — понял Блейз. Он расстегнул несколько пуговиц на рубашке, неожиданно осознав, что в гостиной стало жарче. «Или же это от волнения?» — Можешь не стесняться, я давно уже все понял. — Зато я не понимаю твоих странных намеков, — Драко зарылся в книгу. Как назло, это был томик пьес на латыни, которую они с Грейнджер подробно разбирали по его инициативе. Забини хмыкнул, закатив глаза. Как же его раздражала непробиваемость друга. Его упертость. Его нежелание принять истину. — Ты же знаешь, что я тебя всегда поддержу и помогу все состряпать в нужном свете. — Ты вроде отказался помочь мне с подставным свиданием. — Если бы ты просил о настоящем, я бы помог. Драко оторвал взгляд от книги и зло посмотрел на друга. — Никаких настоящих свиданий у меня с ней не будет. Блейз устало вздохнул. «Ну вот, опять». — Тяжелый случай отрицания реальности. Драко снова зарылся в свой учебник, словно это могло стать преградой между им и Забини и спасти его от этого разговора. Он откинулся в кресле, чуть отклонившись ближе к лампе, чтобы текст был виден более отчетливо. В одной руке Малфой крутил карандаш на случай, если ему попадется что-то интересное для обсуждения с Гермионой. «Грейнджер», — поправил он себя. — Я просто боюсь, что ты совершаешь ошибку, которая причинит вам обоим раны и боль, Драко. Но исправить ее ты будешь не в силах. Как бы ни старался. — Это не ошибка. — Но то, что это причинит боль ты не отрицаешь. Драко сжал руку в кулак так, что карандаш хрустнул и разломился напополам. Одна из половинок упала вниз и покатилась за кресло. И он, и Блейз замерли, следя за разворачивающимся зрелищем, словно за капитуляцией. — Это было неизбежно. — Почему? Малфой молчал. Его взгляд бездумно заскользил по страницам книги. Блейз счел, что таким образом Драко хочет прекратить разговор. Зная, что он ничего не добьется, он предпринял последнюю попытку. — Возможно… — Нет, Блейз. Это решено. Драко посмотрел в глаза друга. Блейз вздрогнул. «Это неправильно!» — хотел воскликнуть он, — «Это не должно произойти!» Но вместо возражений Забини просто кивнул. Однако внутри него нарастала борьба. На сегодня их разговор был окончен, но он будет пробовать снова и снова. Ведь на кону стояло разбитое сердце. И не факт, что Гермионы. Почему-то Блейз был уверен, что большую рану своим поступком Малфой причинит самому себе. И только ради того, чтобы его друг был в безопасности, он собирался помешать этому произойти.

***

«Нужно пригласить ее в Хогсмид в эту субботу». Доверие было завоевано. Можно было смело назвать их товарищами, вот только этого было мало. Для его постыдного плана требовалось нечто большее. Поэтому необходимо было сделать так, чтобы их отношения из чисто рабочей среды переместились в несколько иную плоскость. Решив, что дальше смысла ждать нет, Малфой явился сегодня в библиотеку и расхаживал перед дверью, ожидая Гермиону. Ему хотелось вцепится себе в волосы сразу по двум причинам. Первая — он пришел на пятнадцать минут раньше положенного и теперь откровенно нервничал. Вторая — он нервничал! «Какого черта!» Невроз был объясним логически. Ему никогда не доводилось приглашать кого-то на свидания. Девчонки сами лезли в его компанию, звали, звонили, приходили к его дверям. В общем, бери и пользуйся. Сейчас же все держалось на нем, и как бы это не било по его самооценке, стоило признать, что Драко был не силен в проявлении инициативы, романтике и все, что было с этим связано. Но было и кое-что еще. О чем было думать попросту невыносимо. А именно, ему было стыдно признаться, что он боялся отказа. В любой форме. Как хорошая девочка Гермиона могла сказать, что уже договорилась пойти в Хогсмид с друзьями или еще кем-то (впрочем, любому из них Драко не откажется сломать ногу), а еще она могла назначить себе дополнительные занятия, что уже было намного сложнее устранить. Но также Гермиона могла отказать ему просто потому, что не хотела проводить с ним время. Раньше она никогда не делилась с ним личной информацией, не инициировала сама контакт в коридоре, столовой или классе. Она вообще редко хотела говорить на какие-либо темы, кроме учебы. А это было необходимым условием сближения. Сейчас Грейнджер была с ним предельно вежлива и дружелюбна, что было уже большим успехом. Если он хотел покорить ее сердце, то ему нужно было действовать радикально. Малфой считал, что приоткрыв девушке завесу собственной личности, раскрыв ей несколько не особо важных секретов, он заставит ее отнестись к нему не просто как к сокурснику. Он помнил, что ему говорила Панси про Поттера, мол, его хочется пожалеть. Про боль и тоску в глазах. Гермиона была добрым и сострадательным человеком. Черты, которые притягивали его к ней магнитом, он же и обратит против нее. Сегодня Драко надел черные джинсы и кожаную куртку — одежда, которую большинство девчонок считало чрезвычайно сексуальной на нем. Хотя лучше было бы и совсем без одежды, но это уже Драко счел слишком радикальным. А еще был шанс снять куртку в библиотеке (все же верхняя одежда) и обнажить руку, показав девушке его накаченные мышцы и тату, которую он набил еще прошлым летом. Не единственную. Быть может, он даже похвастается этим. Но зная Грейнджер, она едва все это заметит. «Бесит». Драко посмотрел на руку, сжатую в кулаке, и несколько раз вдохнул в себя холодный воздух из открытого неподалеку окна. Был уже поздний вечер, на улице собирался дождь. Лучшее время для того, чтобы засесть в библиотеке. «А ее все нет!» Кулак разжался, а он заметно успокоился после своей вспышки. Теперь его из себя выводила не сама Грейнджер, а мысль, что она не полюбит его, и это мучило. И дело было не в победе. Это было что-то темное и очень личное. Казалось, цель понравится ей уже стала его потребностью на физическом уровне. Если он и не представлял ее в своих мыслях за утренними и вечерними ритуалами, то только благодаря силе воли. Он гнал от себя ее образ, извращался над ним, представляя мерзкие жировые складки, но ее силуэт вновь и вновь приходил к нему. Ее лицо с полными губами, нежные руки, кожа, пахнущая розами, тепло, которое она источала. Драко зарычал, разочаровано. Он не мог ее желать. В отчаянии, он заметался перед дверью в библиотеку. «Это неправильно». «Правильно». Он ворвался внутрь, судорожно дыша и, словно дикий зверь, оглядывая каждый стол в читальном зале, в котором они обычно сидели. Там было пусто. Драко разочаровано цыкнул. Проигнорировав приветствие библиотекаря, он прошел на их любимое место, вытянув по пути первую попавшуюся книгу, чтобы чем-то себя занять в ожидании. Оно было томительным, а история откровенно скучной. Ему досталось пресная сводка войны англичан с французами. Уже почти задремав, он услышал ее голос: — Не знала, что ты любишь историю. Он сонно кивнул. Гермиона начала раскладывать вещи: пинал, книги в дополнении к той стопке, что уже лежала на столе. Драко пробежался по ней глазами. Физика, математика… Конечно. Во всем виновата проклятая старуха Макгонагалл. — О чем книга? — Восстание троллей. — А? Мне казалось ты читаешь про Столетнюю войну, — она указала на корешок книги, — Причем тут фантастика? Драко моргнул. — Я немного задремал. Видимо, мне снились тролли. Гермиона засмеялась. Остатки сна с Драко мгновенно схлынули. Это был первый раз, когда она искренне смеялась с его шутки. — Если ты хочешь спать, то мы можем пропустить… Тактична и вежлива. Но Драко хотелось от нее вовсе не этого. — Нет-нет, — Драко принялся вытаскивать книги из своего рюкзака, — все в норме, просто книга была скучна до безобразия. Гермиона потянулась к книге, коснувшись кончиками пальцев его руки, и пролистнула несколько страниц. — В дневниках очевидцев история становится более увлекательной, нежели в сухих сводках. Хотя в подобных вещах мало фактов. — Кому нужны факты, — протянул Драко, снимая куртку. Татуировка черепа, обвитого змеями и цветами показалась из-под закатанных рукавов белоснежной рубашки. Но, как и предсказывал Драко, Гермиона не обратила на нее никакого внимания, вместо этого она вскочила со стула и отошла к полкам в поисках места, с которого он бесцеремонно стащил фолиант. Сама она была до сих пор в школьной форме, а волосы были убраны в пучок на голове. Ее равнодушие обижало Драко. Разве он не достаточно привлекателен для нее? Разве он не достаточно сделал, чтобы она была к нему чуть более расположена? Он хотел всего. Ее. И ее сердце. И то, что пряталось под слоями школьной формы. «Будь она неладна!» Возможно, у него жар. Драко потрогал свой лоб. — Ты в порядке? — она подкралась к нему, словно кошка, незаметно. — Я… да. Малфой потянулся. — Мне кажется, что я торчу здесь вечность. — Прости, я чуть опоздала. Мы с Макгонагалл разговорились после Допов, — Гермиона неловко улыбнулась, останавливаясь напротив него. — Хм, на ее уроках ты сидишь так, будто по уши влюблена в эту старуху. Взгляд девушки мгновенно стал обиженным. — Я не влюблена в нее! Она отличный профессионал и очень интересный человек. Я горжусь тем, что она уделяет мне свое время! — Так любишь ее предмет? Одна из прядей выбилась из прически Гермионы. И Драко невольно потянулся к ней, чтобы заправить ее девушке за ухо. Его рука остановилась около ее плеча, когда он подумал о том, что это было бы неправильно. Прикоснуться к ней вот так. Он взглянул ей в глаза. — Волосы, — подсказал он. Она сделала шаг назад, смутившись, и заправила непослушную прядь за ухо. — Да. Но мне нравятся многие предметы, — Гермиона села в этот раз не рядом с ним, а напротив, видимо стараясь держать дистанцию. — Кроме физкультуры, — подколол ее Малфой, улыбаясь во весь рот. Гермиона покраснела. — Ты сделал домашнее задание? — спросила она резко. — Что ты делаешь в субботу? — так же резко выдавил из себя Малфой, уставившись на свою собеседницу. Она ошарашенно моргнула. — В субботу? — переспросила она, — Хочешь позаниматься в субботу? Не думаю, что в этом есть необходимость… По правде сказать… — Да нет, — протянул Драко раздраженно, — Я подумал, что мы могли бы сходить в Хогсмид вместе. Она стремительно поднялась и направилась к стеллажам с книгами, будто бы убегая прочь, стремясь скрыться от него и его странного, на взгляд Гермионы, поведения. Малфой нахмурился. Голова взорвалась от мыслей и эмоций, разрывая его, мгновенно отдавая все под контроль безмолвной ярости и беспомощности. Она ему отказала? Да, скорее всего это было завуалированное «нет». Добрая душа Гермионы просто не смогла бы оскорбить его этим словом. Вот она и сбежала, надеясь, что он все правильно поймет. Вот только Драко такой ответ не устраивал. Он поднялся и отправился за Грейнджер. — Мы могли бы зайти в Сладкое королевство… — Я не люблю сладкое, — перебила она его, шагая вдоль полок с книгами и не смотря на Малфоя. — Тогда посидим в «Трех метлах». — Там полно народу. Все будут пялиться на нас, — огрызнулась Гермиона. Она остановилась и потянулась к самой высокой книжной полке, чтобы достать несколько книг по древнегреческому языку. — Давай я помогу, — Малфой с легкостью достал учебники, прижимаясь к спине Гермионы своей грудью. На миг оба почувствовали жар тел друг друга. Щеки девушки покрылись краской от смущения, а тело — мурашками. — Ты слишком близко, — прошептала Гермиона. — И что? Гермиона по-прежнему стояла к Драко спиной. Она вся сжалась, будто готовясь к нападению. Инстинкты велели Драко прижать девчонку к стеллажу, а потом проверить сможет ли он выдержать их совместный напор. Тем не менее Малфой нехотя шагнул назад, давая ей пространство. Он был не готов столкнуться с этим сейчас. — Что с того, что в «Метлах» много народу? — Мне неприятно, когда нас обсуждают. Гермиона глубоко вздохнула и повернулась к парню. Прядь, снова выбившаяся из прически, мгновенно отвлекала внимание Драко. Недолго думая, он заправил ее за ухо Гермионы, касаясь еще щеки костяшками пальцев и наблюдая за тем, как ее заливает румянец. — Раздражает, — прошептал он. «И не только прядь. Ты меня раздражаешь. Твой румянец. Твои губы. Твой запах». Грейнджер прикусила губу, недовольно хмуря брови, но промолчала. Губа захватила все внимание Драко. На миг он представил, как кусает ее, чуть оттягивая назад, а из горла Грейнджер раздается стон. Больно. Сладко. Драко не мог себя остановить. Он словно героиновый наркоман хотел прикасаться к ней вновь и вновь, наблюдая, как ее щеки и шея покрываются румянцем, а между бровями образуется морщинка. Он хотел услышать, как она попросит его. О большем. Большем, чем он сможет ей предложить. Что, если он сейчас ее поцелует? Боковым зрением он убедился, что рядом никого нет. Он может сделать это быстро. Один невинный поцелуй. По телу разлилось возбуждение, мышцы напряглись. Драко мог бы обхватить ее голову рукой, оттягивая назад за шелковистые вьющиеся пряди. Грейнджер обратилась бы к нему, испугано смотря в глаза. А после ему бы осталось вжать ее… Прижаться бедрами к ее телу. А потом… Нет, поцелуй бы не получился невинным. Волна жара прокатилась по телу, концентрируясь в одном месте. — Тогда мы можем прогуляться до Визжащей хижины. Ты покажешь мне свой любимый книжный магазин. Там нас точно не будут подстерегать мои фанатки и сплетницы, — его голос стал хриплым, томным. Он снова сделал шаг к ней, сжимая корешки книг. Гермиона вздохнула, и внутрь нее влетел запах его парфюма, его кожи — чуть сладкий, терпкий. Голова закружилась, ноги стали ватными, слабыми. Спиной она чувствовала, как в кожу впиваются полки, а он тем временем становился все ближе и ближе к ней. Такой горячий. Опасный. Она с трудом сглотнула вязкую слюну, схватила с полки первую попавшуюся книгу и, протиснувшись между Малфоем и стеллажом, направилась обратно к столу. Драко моргнул. Судорожно схватившись за полку, он вздохнул. Тело трепетало, будто бы он только что спрыгнул без страховки с высоты. — Так что? — бросил он ей вслед. — Если ты будешь вести себя прилично, — проворчала она, наблюдая за ним краем глаза. Ей не хватало воздуха. Пальцами она потрогала горячие щеки. «Нет. Невозможно». Губы Малфоя сами по себе растянулись в ухмылке. Вести себя прилично? Нет, этого он пообещать не мог.