Umbra

      Лето подходило к концу, урожай выдался не очень обильным, а голодных ртов в семье Мараб только прибавилось, ведь Умбре и жена Андуло родили. Миоло вскоре женился на одной из своих многочисленных поклонниц и уехал. Жара стояла невыносимая, старики говорили, что давно такой жары не было. Ангуль, проводя дни за сбором урожая и присматриванием за детьми, и думать забыла о Цайиль и магии. Тем более, что кошмары, как и говорила Цайиль, пропали, и дар вообще никак не проявлялся. Все её мысли заняли заботы о том, как бы побольше запастись на зиму, ведь здесь они холодные. Вина у них было хоть отбавляй, так что они могли расчитывать на помощь со стороны хозяина большой фермы, очень любящего выпить…       Но ближе к осени случилось несчастье. Налетела саранча и съела урожай. Саранча — это вообще враг сельских жителей, тем более, что ближайшая соседняя деревня, в которой они могли купить припасу, находилась за много верст.       В общем, начался голод. Чем ближе становилась зима, тем сильнее он становился. Старшие старались отдавать всё младшим, а сами голодали. Семья Мараб продала почти всё своё вино в соседнюю деревню в обмен на припасы. Так же поступили и соседи. Скотина тоже голодала, некоторые издохли. У Умбре пропало молоко, и ребёнка приходилось кормить коровьим. Да и вообще, сёстры заметно похудели и теперь не дразнили Ангуль из-за её худобы. Все ходили нервными, испуганными, с болями от голода в животах, и на этой почве постоянно ссорились друг с другом. Ангуль с ужасом ждала зимы.       И она пришла. Нежданная, незваная, принеся с собой холод, треск мороза по ночам и узоры на окнах. Всё стало белым, как смерть. Этот цвет считался здесь недобрым. Белую одежду надевали на мертвецов. Белые платья носили вдовы.       Смерть Умбре была первым ударом. Ушла она тихо, на рассвете, как уходят старики и болеющие лихорадкой. Это страшно потрясло всю семью, особенно Ангуль, которая очень любила её. Она помнила, как любила сидеть вместе с ней и её мужем, которого она привела к ним жить, сидеть и смотреть, как они плели браслеты из цветных ниток, склонив друг к другу голову, как настоящие голубки. И муж её был юным, безбородым и безумно влюблённым в свою жену. После её смерти он куда-то пропал, и больше его никогда не видели. Их детей взяла к себе жена Андуло и заботилась о них, несмотря на то, что на своих еле-еле хватало молока и сама она голодала. Мать и отец из-за Умбре очень сильно поссорились и перестали разговаривать. Отец теперь спал в гостиной. Теперь он стал ещё злее, чем прежде.        Отец осуждал Ангуль за то, что она в свои семнадцать всё ещё не замужем. Женихи, которых он предлагал, были один хуже другого, самый младший был старше неё на пятнадцать лет, самый красивый имел лохматую бороду и круглое пивное пузо, а его предыдущая жена куда-то от него сбежала. Ангуль была оскорблена этими предложениями, хоть и понимала, что такие браки были обычным явлением. Муж должен быть старшим и опытным, а жена — юной и нетронутой. Повезло, если они виделись до свадьбы. Повезло, если он хотя бы не бил её, а жена доживала до тридцати с частыми родами.       А потом у Ангуль появился поклонник. Пухлый, кудрявый и бородатый. Когда она сидела на веранде и пряла пряжу, он положил ей венок из цветов на колени (где он раздобыл цветы посреди зимы, не уточнил) и пропел песню о коже её цвета меди и манящем сияние шоколадных глаз, о листьях, вплетенных в её волосы цвета теплой южной ночи, о горделиво вскинутой дуге брови, о нежном трепете ресниц, об изящном стане и переплетениях узора на широком челе, о едва раскрытых устах, влажных и манящих, словно лепестки розы, покрытые росой. О прекрасных пальцах, окрашенных в цвета спелых плодов и аромате винограда, исходящего от пышного юного тела, о прикосновении нежной кожи, напоминающее дуновение теплого ветра, и взгляде, в котором прячется жаркое южное солнце. А ещё, что его любовь подобная пламени и бурлящей реке, что он будет влюбленных соловьем петь ей у её ног, что его благословила сама богиня любви Эхера, ниспослав ему такое сокровище, что его любовь вечна, он он будет осыпать её цветками роз и целовать её руки, что он готов содрать с себя кожу ради одного взгляда прекрасных блестящих глаз, небрежно и мимолетно брошенного, что он — её преданный пес, слуга. Когда его тирада под аккомпанемент струнных инструментов и трещоток сопровождающих его юношей и девушек, закончилась, всё, что Ангуль могла сказать, это было «ну дела». Уж чего-чего, а такого ответа незадачливый поклонник не ожидал. Он, конечно, опешил, а потом возмутился. «Он вообще думал о том, как это будет выглядеть со стороны?!» — подумала про себя Ангуль, глядя на вытянувшееся от изумление лицо мужчины.       — Но… Ведь я люблю вас трепетно и нежно, страстью я воспылал к прекрасной амазонке, рожденной в морской пене, я готов валяться в ваших ногах! — поклонник опустился передо ней на колени, — Да я ради ваших глаз готов рвать и метать! Пусть мои руки будут облиты горячей кровью! Всё ради вас! Ради вас! О, умоляю, скажи мне хоть слово! Ваше молчание рвет меня на части!       — Соглашайся, дура, — шипит мать из-под едва приоткрытой двери, — Он же такой романтичный! Ах, я плачу! Вот это настоящая любовь, благословленная самими богами! Архет сей альхурато! *       — Молю вас! О, вы дочь богинь, вы сама нимфа, я вижу ореол святости вокруг ваших дивных волос! О, смилуйтесь! — продолжал он.       — О боги мои! Как это чудесно! — всхлипывая, воскликнула жена Миоло. Потом она и вовсе разрыдалась. Вокруг них столпилось всё семейство и ожидающе смотрело на Ангуль .       — Да я ведь вас совсем не знаю! — воскликнула Ангуль, — Как я могу выйти за вас замуж?!       — О, разве нужно время для любви?! — заломил руки мужчина, — Наш союз благословлен богами! Мы связаны Судьбоносной Лентой! Во сне я видел, как богиня сошла с небес и поцеловала меня, о, это был знак! Наша встреча предопределена! Но я и не смею рассчитывать на ваш поцелуй, ведь кто я рядом с вами?! Вы, святая, необыкновенная, жаркая, божественная, чистая и прекрасная! И я, жалкий червяк, шавка, насекомое! О, как я ничтожен!       — Я… Не могу, — едва слышно проговорила Ангуль.       — Ты что?! — в один голос воскликнули мать и жена Миоло.       — Да ты вообще что ли?! — взревел отец, — Позор на мою седую голову! Семнадцать лет девке! Восемнадцатый год идёт! А она сидит на шее у родителей без мужа! О, позор! Твоя старшая сестра, Айхея, вышла замуж в четырнадцать за человека, которого не знала до свадьбы! И ничего! Всё стерпится, всё слюбится! Не обязательно друг друга знать, чтобы любить! Боги сводят людей, они знают, что делают! И вас свели боги! Видишь, как он тебя любит?! Так что давай выходи замуж и роди побольше наследников!       — Да не хочу я ни за кого выходить! — Ангуль едва не задохнулась от возмущения, — Я его даже не знаю! Да он мне в отцы годится!       — Наши отцы жили так! — отец назидательно поднял палец вверх, — Тринадцатилетние девушки выходили замуж за тех, кто вдвое старше! Они не виделись до свадьбы! И семьи были крепкими! Помни мудрость предков! Они знали, что делали!       — Ага, семьи были крепкими, потому что жена не могла уйти от мужа, даже если он её поколачивал, — язвительно сказала Ангуль.       — Да как ты смеешь?! — завизжала мать, — Сейчас же выходи за него, а не то голову откручу! Нахлебница! Безбрачная! Наглая девка!       — О, мать, отец, не кричите на это хрупкое существо, — встал на защиту возлюбленной мужчина, — Она ведь так наивна и чиста! Да как можно повышать голос на эту святыню, чистейший родник, девственный оазис в пучине отчаяния жизни?!       — Ой, а что же вы в дверях стоите? — засуетилась мать, — Проходите, проходите, выпейте вино!       — О, нет, не стоит, мать, — отказался мужчина, — Я не хочу разорять ваш славный дом.       — А откуда вы? — полюбопытствовал Андуло.       — О, я из славного дома Серио, мой отец — благородный господин Умбриох, брат мой — великий мореплаватель Арнухи, а сам я — бродячий певец, решивший повидать мир, на других посмотреть и себя показать, и зовут меня Алричи.       — О, великий господин, мы не знали, что это вы! — домочадцы пали ниц, — Мы может вам что-нибудь предложить?       — О, не стоит, встаньте, — Алричи повернулся ко Ангуль, — О нимфа, я бы всё отдал, лишь бы вечно ходить с вами по Солнечным Рощам, пока тень от виноградные лоз падает на вашу оливковую кожу! Я буду ждать вас у ствола старого кипариса через три дня, и тогда вы скажете мне свой ответ!       Алричи поклонился Ангуль, поцеловал кончики её пальцев и удалился, оставив всех ошеломлённо смотреть ему в след.       Всё три дня родители не давали покоя Ангуль. Отец сказал, что она позорит семью, а мать грозилась высечь её до крови. Жена Андуло давала советы по поводу брачной ночи и советовала родить как минимум трёх. Андуло говорил, что лучше Ангуль выйти за него хотя бы из-за богатства и свалить из этой, как он выразился, семейки умалишенных. Это ещё больше усугубляло и без того ужасную обстановку в доме. Ещё и дети заболели. Вызвали знахарку, которая прописала им какой-то отвар. Ангуль надеялась, что это поможет, хоть и понимала, что знания знахарки очень ограничены. В какой-то мере она понимала злость родителей. Еды мало, людей много.       Через три дня она встретилась с Алричи. Настроение было паршивым, так как она с утра проснулась с больным горлом и горячим лбом. Закутавшись потеплее, девушка вышла к кипарису. Там уже стоял Алричи.       — О муза любви, вы пришли! — он набросился на неё и принялся целовать ей руки и шею, — О, как вы прекрасны, эти ланиты цвета вина и горящий блеск в черных глазах!       — Да отстаньте же от меня! — Ангуль оттолкнула Алричи, — Я больна, вы можете заразиться!       — О! — Алричи театрально заломил руки и опустился на колени, — Какое горе постигло вас! Жестокая болезнь сломила это юное тело! О, если бы я мог чем-то помочь! Я бы созвал лучших знахарей, я бы окружил вас любовью! О, если бы я мог, я бы отдал за вас жизнь!       — Перестаньте устраивать спектакль, я просто простыла!       — О, горе мне! Дыхание жестокосердного Царя Ледяной Пустоши настигло вас, о возлюбленная моя!       Ангуль мучинески воздела руки к небу и прокричала какое-то неведомое ругательство, которое услышала от Цайиль.       — Я не умираю! Со мной всё в порядке! Это простуда! Вы что, никогда не простужались?!       — Но, возлюбленная, простуда может оказаться смертельной, — умоляюще взглянул на неё Алричи, — Сестра покойной матушки, да возрадуется её душа во владениях мудрейшей Айшаи, чуть не погибла от простуды, которая переросла в чахотку, но над ней боги смилостивились и она сейчас пребывает в добром здравии.       — Мне жаль сестру вашей матушки, но у нас есть хорошая знахарка, которая, если что случится, меня вылечит. Но я не думаю, что это что-то серьезное.       — Ну как знаете…       И тут раздался топот копыт. Двое, как по команде, повернули головы в сторону источника звука. На белоснежном коне с роскошной гривой скакал мальчик лет десяти. Его черные грязные волосы волнами ниспадали до плеч, а руки и ноги были тонкими, несмотря на торчащий живот. Он выглядел встревоженным.       — О, возлюбленный дядя Алричи, да благословят тебя боги и будет твой век длинным и безмятежным, случилось ужасное горе! — прокричал наездник.       — Что случилось, мой дражайший племянник?! — встревожился Алричи.       — Благородный дед, наш нежный и любящий Умбриох, прикован к постели в результате несчастного случая, да смилостивится над ним Жнец! Ему нужен ты, его любимый сын! Помоги ему, молю!       — Какое горе настигло нашу семью! — Алричи закрыл лицо руками, — Конечно, я приеду к нему! Прямо сейчас приеду! — он повернулся ко Ангуль, — Прости меня, возлюбленная, я вынужден покинуть вас!       — Ничего, ничего, — заверила его Ангуль, — Семья — это святое!       — Как сладки ваши речи и как правдивы! — заулыбался Алричи, — Но знайте, я не забуду, и, видят боги, вы встретимся, мы обязательно встретимся! Прошу вас, не лейте слёз, наша разлука лишь испытание для любви! Но настоящая любовь выдержит его!       Он вдруг замер.       — Подождите, не двигайтесь. Я хочу запомнить этот момент. Вы, стоящие в тени кипариса, снежинки в ваших черных кудрях, ваши маленькие ручки, сложенные на этой прелестной груди, эта горделивая осанка и ласковый взгляд. Не забывайте меня, прошу вас. Помните вашего покорного раба.       Забудешь тут, как же.       Он уехал с мальчиком, а Ангуль осталась стоять, согревая дыханием руки. Голова кружилась. Глазами было больно двигать. Пошатываясь, она вернулась домой. Странно, что домашние не выскочили из кустов.       Вскоре зараза распространилась по дому и заболели все. Особенно тяжело приходилось двойняшкам и жене Андуло. Бедная женщина совсем ослабла и теперь целый день лежала в постели и металась в бреду. Детей было кормить некому, они пили коровье молоко. Ангуль, отмучившись где-то с неделю, быстро пошла на поправку. После отъезда Алричи родители не успокоились, а наоборот, ещё активнее стали наседать на Ангуль с замужеством и дали ей месяц на поиски жениха. Жёны братьев осуждающе качали головой. Только Андуло относился с понимаем, за что Ангуль была ему очень благодарна.       Знахарка посмотрела на жену Андуло, которая была совсем плоха, и развела руками, сказав, что её дни уже сочтены. Отец обругал её и назвал глупой старухой, выставив на порог и не заплатив, а та поклялась не переступать порог этого дома. Андуло за это на отца рассердился. Так что матери пришлось поехать в другую деревню за лекарствами.       Погода ухудшилась. На улице было невозможно находиться. Ледяной ветер дул в лицо, снег забивался в рот и ноздри, ноги утопали в снегу по колено. Через две недели отсутствия матери жена Андуло скончалась. Андуло обвинил семью в её смерти. Он ударил отца и ушел из дому в лес на целый день. С тех пор Андуло и отец больше не разговаривали. Ангуль пыталась всеми способами их помирить, но у неё ничего не получилось. Так они коротали время в ожидании матери: злые, хмурые, скрывающие страх и разговаривающие только по делу. В доме стало очень тихо, и эту гнетущую тишину нарушали только завывание ветра да кашель и стоны больных. И так всегда: летом все беззаботны, все напасаются едой и хорошими воспоминаниями на зиму, а зимой мёрзнут, подсчитывают припасы, порой голодают и думают, переживут ли зиму. Деревни живут в одном ритме с природой и зависят от неё и её милости.       Мать вернулась через месяц с пустыми руками. В соседних деревнях тоже эпидемия. Все знахари, как один, подтвердили, что эта страшная болезнь — чахотка. Больных оградили от всех и избегали с ними контакты. А из больных были дети, отец и Андуло, решивший перед смертью поцеловать свою жену, наплевав на риск заразиться. Для них выделили отдельные комнаты, а сами спали в спальне родителей. Ангуль взяла заботу о больных на себя, ухаживая за ними и кормя их, присматривая за их состоянием, в то время как мать работала целый день, пытаясь хоть как-то прокормить семью.       Вскоре дети умерли. Отец и Андуло всё время кашляли кровью, метались в бреду, а их кожа была похожа на горячий воск. Они были бледны, как полотно, и только щеки были красными. Их губы были покрыты коркой. Они стонали, ослабевшие от своих кошмаров и болезни, их волосы спутались, щеки впали, под глазами образовались синяки, они осунулись. На больных было страшно смотреть. А Ангуль было страшно даже дышать, она старалась как можно скорее сменить компрессы, покормить их и произвести прочие действия ухода, и сесть подальше, присматривая, чтобы если что, придти на помощь.       Февраль шёл медленно, в сопровождении невидимого ужаса, витающего в воздухе и тучей нависшего над деревней. Было так холодно, что не хотелось идти на улицу, так что выходили только по делу: что-нибудь продать, купить лекарства, неохотно поболтать с соседями и убедиться, что везде то же самое, что и у нас. Все безделушки уже давно продали, соседи, раньше помогающие друг другу, теперь заботились только о себе и своих родных, неохотно оказывая помощь даже в обмен на что-то. Изредка проходившим торговцам продавали всё, что могли пропадать, покупая еду и лекарства. На одну корку хлеба могли питаться весь день. И целыми днями мёрзли, ссорились и толкли сушёные травы, чтобы хоть как-то облегчить страдания больных, в глубине души понимая, что шансы на спасения невысоки.       В итоге выжил только Андуло. Эпидемия ушла из нашей деревни неслышными шагами, оставив горе, отчаяние и смерть. Мать на обряде сожжения тела рвала на себе волосы и клялась остаться безбрачной до конца жизни. Андуло едва держался на ногах, он опустил голову вниз, закрывшись отросшими и спутавшимися волосами и старался не смотреть на остальных. Никто не видел его выражения лица, но Ангуль знала, что он плакал. Ей тоже было грустно и больно. Отец так и не исполнил своего обещания собственноручно подобрать ей жениха. Она хотела избавиться от этой проблемы, но не таким же образом. Ангуль не проронила ни слезы, но её преследовало ощущение, будто её окатили кипятком и вскормили что-то горько-острое.       Весну все встречали безрадостно. Андуло всё ещё кашлял и ослаб после болезни. Он похудел и ходил грустный. Тень былого задорного красавца, любимчика женщин и любящего брата. На него было невозможно смотреть.       Как мать и обещала, замуж она не вышла. Работала теперь за четверых, редко с детьми разговаривала. Ангуль перестали капать на мозг с замужеством, но она предпочла, чтобы продолжили. С чем угодно. Лишь показать, что они ещё живы, что они не сломлены.       Лето наступило быстро и незаметно. Урожай после такой погодки был не очень хорошим. Но саранчи и болезней не было. Семью навещали сестры и Миоло. Они помогали чем могли. Миоло и Ангуль насильно тащили Андуло на праздники, на прогулки и гуляния. Знакомили с девушками. Но он словно погрузился сон, словно что-то в нём вдруг оборвалось. Не раз он говорил, что должен был умереть вместе с женой. Что он не должен был выжить. Никто не знал, что ему ответить.       Июнь подходил к концу. Мать вроде бы оправилась. Она говорила, что отец ей часто снится. Он говорит, что ему больно видеть её слёзы. Что смерть — это лишь этап. Что для любви не имеет значение ни пространство, ни время. Она либо есть, либо её нет. А остальное — лишь пустые отговорки. Мать часто просыпается в слезах. Но это не слёзы боли.       Андуло нашёл утешение в гончарном деле. Он целыми днями делает вазы, на которые рисует сцены из мифов. На одной вазе он нарисовал себя, жену, отца и детей. Они резвятся в саду. Ваза была потрясающе красивой, но он её не продал, а оставил себе, поставив в свою спальню.       У Миоло и его жены вскоре родился ребенок. Назвал он его в честь отца. Они часто навещали Ангуль и семью, и дом вскоре опять наполнился детскими криками. Но это были уже не те крики, не то лето. Как прежде, уже никогда не будет, мать уже никогда не будет напевать народные песни, топча виноград. Братья не будут подначивать друг друга подсмотреть за купающимися девушками. И Умбре с мужем уже не смогут сидеть на крыльце рядышком, плетя браслеты и улыбаясь в блаженном молчании.       Ближе к августу, ближе к тому самому дню Ангуль всё чаще вспоминала Цайиль и понимала, что решение принято. И что она о нем не пожалеет. Мать не стала её удерживать. После смерти мужа она многое осмыслила и поняла. Люди — это преходящее, а Природа вечна и постоянна. Как бы не было больно, не стоит удерживать людей, потому что мы находимся в маленькой лодчонке в штормующем море жизни и ничего не можем с этим поделать. Андуло обнял сестру так страстно и так крепко, что та поразилась. Уж от кого-кого, а от него она такого не ожидала. По щекам потекли слёзы.       — Прощай, сестра. Я был часто несправедлив к тебе, но я люблю тебя. Не держи на меня зла.       — И я тебя. Как я могу на тебя злится? Ведь… —  она всхлипнула и вытерла нос.       — Ладно, хватит слёз. Береги себя.       — И ты себя береги. Смотри не вздумай наложить на себя руки или уйти, как это сделал муж Умбре, мир её праху.       — Никуда я уходить не собираюсь. Не дождешься!       Брат рассмеялся. За ним и Ангуль.       Затем она попрощалась с сестрами. Они много плакали и целовались среди кустов пиона, цветы которого они так часто собирали раньше. Сёстры умоляли Ангуль не уходить, но та была тверда в своём решении. Миоло, как и Андуло, обнял её и ещё поцеловал в лоб.       — Я не понимаю, почему ты решила променять спокойную жизнь на учения черной магии, но кто я такой, чтобы удерживать тебя? — сказал он дрожащим от сдерживаемых рыданий голосом, — Пусть тебя хранят боги и путь твой будет легок, а век длинен, — он приложил два пальца к моему лбу и благословил меня, — Обещай не забывать нас. Обещай, что ещё навестишь свою старушку-мать и братьев и сестер.       — Обещаю…       — Ладно, иди… Пока я не решил тебя удержать и потащить обратно в дом.       Ангуль ушла в лес. Ей хотелось обернуться, но она не сделала этого, потому что знала, что тогда передумает.       Широкая тропинка вела к темному лесу, виднеющемуся на фоне заката. Где-то вдалеке пела птица. Из травы доносился стрекот. Путь был ещё свеж в моей памяти, Ангуль без труда нашла ту поляну и те развалины. Как давно она не была здесь? Это место приносило успокоение. Впервые она заплакала. Не тогда, когда умерла Умбре. Не после смерти отца и всех остальных. Не на похоронах и не в те моменты, когда она смотрела на домочадцев и видела страшную пустоту в их взглядах. Сейчас. Тёплым летним днём, среди диких цветов и белокрылых мотыльков, в месте, где они так любили собираться в детстве.       — Тьма — это лишь обратная сторона света. Ночь — это лишь обратная сторона дня. Смерть — это лишь обратная сторона жизни.       Косы, теперь ставшие ещё длиннее, развевались на ветру. В чёрных омутах глаз отражалась луна. Ангуль и не заметила, как стемнело.       — То, что ты здесь, означает…       — Я согласна.       — Тысяча дохлых жнецов. Я так и знала.       Цайиль с усмешкой протянула мизинец.       — Выше голову, южаночка. Ты сильнее, чем думаешь.       Немного поколебавшись, Ангуль протянула мизинец ей в ответ.       — Я, Цайиль Тун-Хаым Цлок, повелевающая Черной Магией, согласна стать твоим наставником. Клянусь научить тебя всему что знаю и быть тебе ментальной матерью. Клянусь защищать тебя и оберегать от запретных знаний. Если ты сойдешь со своего пути и поддашься искушению, клянусь наставить тебя на путь истинный и не дать пропасть твоей душе.       Пока она говорила, Ангуль чувствовала, что что-то заструилось по её сосудам.       — Я, Ангуль арх Мараб, начинающая чернокнижница, согласна стать твоей ученицей, — она умоляюще взглянула на Цайиль. Та подмигнула. — Клянусь, эээ, вникать твоим наставлениям и постигать все знания, что должна постичь. Клянусь во всем слушаться тебя и следовать своему пути.       Затем она сказала что-то на незнакомом языке. Ангуль повторила за ней.       — Всё, отныне мы связаны, как учитель и ученик! — объявила Цайиль, — Обряд закончен, можешь отпускать.       Ангуль отпустила, изумленно глядя на новоиспечённую наставницу.       — Ну, не будем тянуть коня за хвост? Пойдём навстречу дальним землям! *славьтесь, Боги!