Umbra

      В последующие дни Ангуль лежала, укрывшись тонким одеялом, и смотрела в белоснежный потолок, и в то же время ничего не видела перед собой. Её взгляд был застывший, безразличный, ничего не выражающий. Это были глаза мертвеца, смотрящего в пустоту, которую видел лишь он. Ангуль не шевелилась, только дышала и моргала. В ушах стояло гудение. Так звучала грусть и отчаяние, зыбкое и гулкое Ничто, она знала это из детских кошмаров. В душе её не было ни страха, ни упрека, ни боли, она была пуста и темна.       Во снах она либо от чего-то убегала, либо за кем-то гналась, либо бежала сама не зная куда. И была в непрерывном движении. Бежала вперед, не сворачивая, бежала со всех ног, а когда просыпалась, чувствовала жуткую усталость и жжение в заходящихся судорогой лёгких. Её кормили с ложечки. Цайиль говорила, что когда у человека такое состояние, то он стоит на самом краю бездны, продуваемый всеми ветрами, находящийся на волоске от падения. Мелиора, осмотрев её, вынесла вердикт: «оставим её в покое, ей надо полежать и поразмыслить. Сейчас она находится на перепутье»       Так прошёл месяц. День сменялся ночью. Днём небо было светло-голубым, с торжественно и величаво проплывающими облаками, а ночью становилось темно-синим, и звезды высыпали на небо, устраивая свой вечный праздник, во главе которого была луна, бледная и таинственная. Эльфы днем негромко переговаривались, ночью играли на инструментах, сочиняли стихи, пели и смотрели на звёзды. Они говорили, что ночью особое время, именно тогда, когда первобытная тьма прогоняет свет, лучше всего мечтается, и душа тогда открытая, нараспашку, в своём первозданном виде, безо всяких прикрас. Фонарями эльфы не пользовались, но они и не требовались, достаточно было небесных светил и светлячков.       В конце августа, буквально в последних числах, Ангуль наконец встала. Точнее, ни с того ни с сего вскочила с постели, опрокинув одеяло и напугав Мелиору и заставив Цайиль выругаться, упомянув какое-то божество, чьё имя начинается на ы.       — Ну что? — спросила Цайиль, успокоившись, — Продолжим обучение?       — Я вообще не уверена, что захочу его продолжить, — Ангуль пожала плечами, — Я так не могу. Это не для меня.       — Ты рехнулась?! — Цайиль схватилась за голову, — Да у тебя талант!       — Мне плевать! — рявкнула я, — Я не хочу закончить, как моя прабабушка! Мне пока дорога моя душа! Как разорвать связь?       — Нельзя так просто разорвать связь между учителем и учеником, обучение заканчивается, когда наставник передаёт все знания. И тогда связь просто выходит на новый уровень! — Цайиль принялась мерять шагами дом, — Ну дела! Она хочет разорвать связь! Иногда мне кажется, что у неё навоз вместо мозгов! Такой талант в землю зарывать! Да я бы рвала зубами и когтями за него!       — Вот и забирай его, если он тебе так нужен, — буркнула Ангуль.       — Ах вот как?! Вот как?! — Цайиль едва не задохнулась от возмущения, — Вот что для тебя значит эта связь?! Ну и вали! Вали в свою деревню и лопай фрукты, пока не станешь такой же жирной, как её жители! Мне-то что?! Вали!       Цайиль выскочила из комнаты. Мелиора со смесью страха и обиды переводила взгляд то на Ангуль, то на Цайиль, закрыв рот руками.       — Нехорошо получилось… — пробормотала она, — Конфликты противопоказаны наставнику и подопечному, иначе энергетический и ментальный обмен нарушится…       — Да срать я хотела на этот обмен! — не унималась Ангуль, — Зачем я вообще родилась чернокнижницей?! Была бы целительницей, как ты!       — Думаешь, отдавать легче, чем забирать? — скрестила руки на груди Мелиора. — Мне ведь тоже нелегко. Целитель лечит других, порой используя собственные жизненные силы. Он может запросто умереть, сколдовав какое-нибудь обширное заклинание.       — Есть вообще не опасная магия?       — Жить вообще опасно, если так подумать, — сухо сказала Мелиора. — Если тебя пугает именно душевная опасность, то есть стихийные маги, которым она не грозит. Зато физическая — очень даже. Медиумы общаются с духами и путешествуют в иные миры. Оракулы не контактируют с духами и демонами, зато снимают и насылают проклятия и порчи, видят перепутья судеб. Ведьмы обладают даром провидения и видят то, что скрыто от глаз других. Так что… безопасной магии, я думаю, нет.       — Как же всё сложно… — вздохнула Ангуль.       — Не так уж и сложно, если пораскинуть мозгами, — Мелиора пожала плечами, — Куда теперь пойдёшь?       — Не знаю. Наверное, в Керьон.       — Ясно.       Пауза. В волосах Мелиоры запуталось утреннее солнце. Она видит своё отражение в колдовских чёрных глазах подруги. Видит свои белокурые волосы и бледную кожу с просвечивающими сосудами. И окно позади них с растущими цветами на подоконнике. Мелиора слышит прерывистое дыхание Ангуль и пастуший рог вдали, чувствует лучи закатного солнца на своей коже. Солнце её не любило, оно оставляло ожоги на её теле и слепило глаза. Иногда Мелиора хотела оставить подруг и уйти на север, но не могла. Сейчас она почувствовала, что пора пришла.       — Пойду с тобой.       — Значит, мы обе её бросаем? — горько усмехнулась Ангуль, — Гадкие всё-таки мы с тобой.       — Цайиль не из тех, кого сильно будет волновать разлука, — Мелиора принялась собирать травы, разбросанные по полу, — Когда-нибудь ты поймешь это. Я знаю её долго, она подобрала меня ещё когда я была безымянной белобрысой рабыней в одном из притонов Ханлжи-Мурхобата. И заставила принять меня в Академию.       Воспоминания пронеслись у неё перед глазами. Вереница смуглых тёмноволосых девушек и она, светлая, белокожая и чужая. Она была худой и высокой, в отличии от южанок, и на неё смотрели, как на диковинку. Как на что-то экзотическое, но уродливое. Мелиора привыкла находить утешение в работе. В систематике, в распорядке, в многочисленных терминах и аксиомах. Она с детства поняла ценность образование и неодобрительно косилась на тех ребят, которые говорили, что ненавидят учиться. Кем бы она была, если бы не Цайиль? Рабыней. Нет, проституткой. Жрицей любви. Так их называли на юге. С запретом недобровольной проституции это мало бы что поменяло. Цайиль нашла её, подобрала и отдала в школу при императрице, взяв все расходы на себя. Когда Мелиора выпустилась, то, не зная, куда идти, присоединилась к кочевнице в её путешествиях.       Но сколько бы лет ни прошло, насколько близко они друг друга не узнали, Цайиль всегда оставалась одна. Ни к чему и ни к кому не привязанная, она была свободной и смотрела только вперёд, в сторону горизонта. И это не изменилось даже с приходом Ангуль. И так будет всегда, Мелиора это чувствовала. Цайиль всегда говорила: «Я как ветер: сегодня мой дом Тут, а завтра — Там. Сегодня мой друг Этот, завтра Другой.» В этом плане она была похожа на эльфов.       Мелиора собрала траву и засунула её в красненький мешочек, который повязала на пояс.       — А когда мы уходим? Через неделю где-то?       — Прямо сейчас.       — Что?! Но ведь нужно всё распланировать, организовать, собрать необходимые вещи и забронировать номер в гостинице…       — Ты будешь собираться или нет?       Мелиора тяжело вздохнула и тоже стала складывать в другой мешок свои немногочисленные пожитки: зеленый в красную горошинку носок, драный справочник по эльфийской культуре, желтый пыльный камень, «Ыыгцля на разговорном уровне: полный список ругательств кочевых племен», «мифология Дикого Архипелага для чайников», «пособие по иглоукалыванию: начинаем с азов», «строение тела разумных рас», красноватые овальные листочки, зеленые листочки, пахнущий тухлыми яйцами мешочек грязно-серого цвета.       — Надо же, какие тайны скрывает дамская сумочка, — хмыкнула Ангуль.       — Многие, — серьёзно ответила Мелиора, — Один господин умудрился тысячелетнего дракона в ней протащить.       — Да ну? Как?!       — Ты что, не знаешь о «дамской сумочке»? — изумилась Мелиора, — Это вместилище высокоэффективной пространственной магии. В неё можно целый город засунуть. Названа она так, потому что первыми ею стали пользоваться группа женщин, увлекающимися систематическими походами в магазины и на ярмарки с целью массового закупания товаров. А откуда они её раздобыли, непонятно. Наверное, Проводников они так достали, что те решили сконструировать для них бездонные сумочки.       На этой веселой ноте девушки покинули дом. Король вышел проводить их. Не из-за Ангуль, а из-за Мелиоры. Она, как никто другой, понимал эльфов. Вечерами они с королём стояли на берегу озера и молчали, глядя на рябь воды, в которой отражались первые звёзды. А иногда складывали стихи, которые уже на утро забывали. Странные, витиеватые строфы рождались в те вечера, складываясь в причудливые узоры стихов. А потом, когда вдохновение заканчивалось, они улыбались, опять же, не разговаривая друг с другом. И сейчас он стоял, махая Мелиоре рукой, и она, оглядываясь, смотрела на постепенно уменьшающуюся фигурку на фоне бегущих облаков, колышущегося леса и вздымающихся гор. И когда мир начал исчезать, его одинокая фигура было последним, что она увидела. А потом всё закружилось, завертелось и помутнело. Девушек словно скрутили и выжали, как тряпку. Продолжалось это от силы минуту, но и Мелиоре, и Ангуль показалось, что прошел как минимум час. Очутившись в телепортационном пункте Керьона, они подписали несколько документов, прошли проверку и ринулись навстречу солнечному городу, распахнувшему свои объятия одиноким путникам.       О Керьон, о Керьон, воспеваемый поэтами и горячо любимый живописцами! О нём можно слагать гимны и бесконечно любовалась на белокаменные мостовые, купола, сеть рек, опутывающую улицы, словно сосуды, и пеструю веселую толпу. Город тысячи цветов и оттенков! Город контрастов и стыка культур! Город переплетения судеб, гостеприимный город, принимающий любой народ, входящий в него с добрыми намерениями! Город, что не знает войн и любит каждого своего жителя, будь он бродягой или господином, простачком или лицедеем, молодым или старым! Город со странными людьми, необычными, или же самыми блеклыми, скрывающими тайну или выставляющими душу напоказ! Тут можно встретить короля, что пляшет под руку с пропащим забулдыгой, детьми с венками на головах, хитро улыбающимися, будто скрывающими какую-то тайну, девушку с татуировкой крыльев на обнаженной смуглой стене, безнадежного старого пьянчугу, раздирающего душу пением и игрой на мандолине, убийцу и негодяя, прижимающего к груди спасенного котенка. Тут можно встретишь и богачей, что жалеют отвергнутых, но никогда не помогут им; продажную женщину с одухотворенным взглядом; мальчишку, сжимающего в тонкой ручонке нож; кланы, что враждуют между собой, а почему — давно позабыли и несчастных влюбленных, разлученных из-за этой вражды.       Но всё же сложно не полюбить этот город вместе с его страшными секретами зловещими ночными огнями. Сложно не полюбить его музыку, его теплое дыхание и сердцебиение — дыхание и сердцебиение тысячи тел, сведенных вместе.       Когда девушки только приехали, отовсюду играла музыка. Музыканты многих народов играли свои традиционные песни, стараясь перекричать друг друга. Слышался смех и гомон. Пьяные и раскрасневшиеся люди пели свои застольные песни. Топот, стук каблуков, крики, визги, ругань. Продавцы-зазывалы расхваливали свой товар. преимущественно это были музыкальные шкатулки, украшения, шляпки, сладости, напитки и закуски. Где-то слышались выстрелы. Всё это смешивалось в единую какофонию праздника. Ангуль заразилась этой лихорадкой, ей захотелось танцевать, петь, плясать, напиться до чертиков и обнимать каждого встречного вместе со всеми. Мимо подруг прошла вереница держащихся друг за друга потных и хмельных людей. Девушки переглянулись и присоединились. Ангуль к Мелиоре, а ко первой — рыжий и веснушчатый парень с венком на шее. Ангуль была южным ребёнком и любила праздники и карнавалы. Во время этого причудливого танца она почувствовала такую близость с окружающими людьми, словно они были её семьей. Они и были семьёй. На время. На один день. На одну ночь. На один праздник. Утром всё разойдутся кто куда, но сейчас они вместе прославляют любовь.       Вскоре девушки потеряли друг друга среди многоцветной толпы. Но Ангуль была пьяна. Ангуль была весела. Она забыла о Мелиоре. Она обнималась и целовалась с каждым вторым встречным. Неожиданно внимание её привлекла одна пара. Они стояли и смотрели друг на друга, просто смотрели, и во взглядах их пересекающихся было столько нежности, пылкости и робости, что слова были просто не нужны, ибо недостаточно ёмки они, чтобы выразить, что творилось в душе у этих молодых и до смерти влюблённых.       — Залюбовалась? — раздался голос из-за плеча.       Ангуль обернулась. На девушку насмешливо смотрел юноша чуть пониже её. Ей он показался каким-то блеклым.       — Они из враждующих кланов.       — А чаво они враждуют?       — Они уже и сами не помнят. Воюют по старой привычке.       — Ик! Так пусть не смотрят на свой зад!       — Прошлое так просто не отпустишь, — усмехнулся юнец. — Оно держит тебя. И так просто не отпустит. Оно в салки с тобой играет, вот так.       — Умный какой, вы только посмотрите на него! Сколько тебе лет? Двенадцать?       — Странные у вас, южных, мерки. Мне 17, между прочим.       — Да ну? В твоём возрасте у наших мужиков уже борода есть.       — А я бороды не люблю. Колючая она и некрасивая. А ты откуда будешь? Из какого региона?        — Автономный Округ «Без Магии», чтоб его, — Ангуль осушила бутылку с каким-то вином.       — Значит, из деревни, решившей отказаться от магии. Интересно.       — А тебя как звать, подстрел?       Человек лишь неопределенно махнул рукой.       — Приятно познакомиться, Махающий Рукой, а я Ангуль.       — Ангуль — красивое имя. Мне нравится.       Ангуль и юноша знакомили друг друга с культурой своего народа через похабные песни, которые не каждый забулдыга бы решился петь, в окружении воров и нищих, которые подпевали им, не имея ни голоса, ни музыкального слуха, ни зная ни песен, ни мелодий. К ночи народу было столько, что было не протолкнуться. На крышах сидели жители трущоб, в лохмотьях, грязные, со слипшимися волосами и улыбками до ушей. Кто-то даже подрался, предприимчивые подростки брали ставки. Потасовка переросла в массовое побоище. Кого-то задело, кто-то мимо проходил, кто-то не остался равнодушным. Вокруг ходил пузатый мужик с тележкой и предлагал медикаменты и укрепляющие зелья, а юноша предлагал свою не бесплатную помощь.       — Кстати, Ангуль, — сказал незнакомец к Ангуль, — Скоро жрецы придут. Парад начнётся. Пошли, я знаю место, откуда лучше всего он будет виден.       Парень взял меня за руку и протащил сквозь толпу. Рука у него была худенькая, бледная, сквозь нежную кожу, не видавшую тяжелой работы, просвечивались сосуды. По сравнению с ней рука Ангудь была большой, чуть ли не черной и ужасно грубой.       Девушка и юноша зашли в какую-то башню, у двери которой стояли зевающие боевые маги, две рослые и широкоплечие девушки, глядящие исподлобья. Увидев входящих, они почему-то почтительно расступились. Ангуль и её собутыльник без проблем прошли внутрь. Там было темно, даже свечей не было, и приходилось пробираться на ощупь.       — Что это за место? — спросила Ангуль, чихнув. Тут было пыльно, очень пыльно.       — А, тут пытали.       — Пытали?!       — Ну да. Цепи, знаешь ли, прижигания, крысы, кипяток… — юноша усмехнулся, будто счел это забавным. Но потом он сделался серьёзным, — Знаешь, сколько тайн хранят эти потемки? Сколько вероломств лицезрели эти стены?       — Судя по всему, больше, чем крыс и клопов, — мрачная атмосфера выветрила из Ангуль все остатки выпивки, — Мрачное место, скажу я тебе. Как чернокнижник скажу. Очень много смерти тут.       — О да, эта безумная девка просто обожает это место, — невесело сказал собеседник, — Сейчас это место давно пустует. Как напоминание о том, на что способен человек, если слишком увлечётся.       Они вышли на неширокую площадку. Отсюда действительно простирался хороший вид. Заходящее солнце, тонувшее в море домов. Купола, остроконечные крыши, тянущиеся к небесам. Лучи, отражающиеся на отполированные белых камнях стен и мостовых. Ларьки и дым костров. Облака, отражающиеся в ряби воды. Величественное зрелище.       — А теперь испей по-настоящему хорошее пойло, — он протянул Ангуль маленькую бутыль с разноцветной жидкостью, ежесекундно меняющей цвет, — Это бодягу пили ещё мои предки до Безумного короля. Традиционный напиток моей страны. И щепоточка традиционной магии.       Жидкость пахла морем, лесом и пылью. А на вкус была как ягодный сироп. А когда распробуешь — как виноградный сок. После неё остаётся приятное, долгое, тягучее послевкусие. Перед глазами заплясали искорки. Ангуль зашатало.       — Ты там не слишком увлекайся, — засмеялся спутник, — С неё башню срывает уже с третьего глотка. А с четвертого копыта отбрасываешь. Знаешь, как называется?       — Как?       — Слеза радуги. А как бы ты её назвала?       — Ягодно-виноградная штука.       — Тоже неплохо, — юноша пригубил напиток, — Ну что же, взглянем ещё раз на этот чудной мир?       — И на этих чудных людей… Знаешь, эти хтонические создания говорят про нашу ничтожность и уязвимость… Ибо мы — материя, скованная своими желаниями и стоящая на перепутье. А я верю в силу и величие человеческого духа.       — Человеколюбие тебя погубит, милочка, — юноша снова глотнул напиток, — Мой отец тоже любил людей… И это было его главной слабостью. Мне ещё долго разгребать то, что он натворил.       — Но ты посмотри! — продолжала Ангуль, не обращая внимания на слова юноши, — Смотри на эти счастливые и безмятежные лица! Что за тайны они скрывают? Что за секреты таят? Такие разные, такие пестрые… И их так много, они словно светятся неведомым пламенем. Ведь мы, люди, полны противоречий, мы — ходячее недоразумение, создания момента. Мы — мотыльки, летящие на свет пламени. Мы летим к солнцу на тающих крыльях. И мы — олень, завороженно смотрящий в глаза охотнику, что собирается его убить. Не добрые, не злые. Люди, что способны на подвиги и злодеяния. Лжецы, меняющие маски. Преподносящие свою душу. Как я люблю людей!       — М-да, вдало же тебе в голову, — покачал головой юноша, — Ничего, быстро отпустит.       Для Мелиоры это была не первая поездка в Керьон. Она уже была здесь, и это был первый её чужеземный город. Точнее, второй, ведь она, хоть и прожила почти всю сознательную жизнь на юге, была северянкой. Север… Разве не глупо скучать по землям, которые не помнишь? Разве не глупо слышать во снах голоса тех, чьи имена и лица давно позабыты? Разве не глупо с тоской смотреть на небо в поисках сияния? Это глупо. И нелогично.       Но сейчас это не имело значения. Эль ударил ей в голову. Она сжимала в руках холодную бутыль и глядела на северян, величавых и светловолосых. Ей было непривычно смотреть на тех, кто так был на неё похож. Один из них оглянулся, почувствовав на себе её взгляд, и улыбнулся. Красивый юноша, с глазами цвета серебра, с белыми, словно покрытыми инеем ресницами и бледными веснушками. Несмотря на жару, он был одет в серые меха.       — Землячка, — сказал он, подходя к ней и протягивая кружку с пивом. — Но одета, как чужак.       Он говорил с заметным акцентом, звук «а» произнося как «о», и пахло от него молоком и пивом.       — Я содержалась в одном из южных городов в качестве раба. Уж не знаю, продали меня или насильно взяли.       — Может, и насильно взяли. Какие-нибудь разбойники с южных прерий.       Мелиора пригубила пиво. Оно казалось ей каким-то непривычно-горьким, даже грубым по сравнению с южной выпивкой. Но это было питьё её народа. Её земель. Она закрыла глаза, ожидая, когда сойдёт пена, и задала вопрос, интересовавший её вот уже давно:       — Как же всё-таки закончилась сказка про кузнеца, выковавшего звезду для принцессы?       Глупо, подумала Мелиора. Почему он должен знать эту сказку? Всё-таки на севере не меньше народностей и регионов, чем на юге.       — О, у этой сказки две концовки, — улыбнулся северянин. — Одну рассказывают ведьмы с далёких тундр своим дочерям. Эта концовка печальна. Но я её не знаю, ведь я мужчина. Зато знаю другую. И она гласит, что принцесса, увидев, как кузнец падает замертво, горько заплакала и протянула к нему руку, но тот уже исчез — небо забрало его, превратив в созвездие. Умерев от горя, принцесса превратилась в Лунный Цветок, соцветие которого всегда повёрнуто в сторону этого созвездия. И поныне они смотрят друг на друга с любовью, для которой не нужно слов.       — И какая же из них правдивая?       — А ты думаешь, что правда только одна? — весело посмотрел на неё северянин. — Ну, а сама ты как думаешь?       Мелиора задумалась. Но ответ она уже знала. И шепнула его на ухо северянину, почувствовав на себе прикосновение его мягких белесых волос.       — Умная девочка. Северная ведьма, — он ласково потрепал Мелиору по волосам. — Никогда не забывай этого.       Он кивнул ей и ушёл к своим, нетерпеливо ожидающих товарища. Мелиоре только и оставалось, что смотреть вслед высоким женщинам и мужчинам в пушистых шубах, гордо вышагивающих среди загорелой толпы.       Вдали она увидела высокую башню и силуэты, махающие рукой и выкрикивающих её имя. Это был голос Ангуль и короля. Мелиора не удивилась. Тут знакомством с королём никого не удивишь, потому что распоследний забулдыга хоть раз, да выпивал с ним.       Когда Мелиора уже подходила, Ангуль чувствовала, как её начало потихоньку отпускать. Улыбка сошла на нет, огоньки, пляшущие перед глазами, исчезли вместе с желанием безудержно смеяться.       — Кажется, нам пора расстаться, — юноша на неё внимательно посмотрел, — Ты хотела узнать моё имя. Я Аргост Третий Юноликий, король Анлоя и глава Альянса.       Ангуль разинула рот. Мелиора стояла в дверях, скрестив руки и наслаждаясь изумлением подруги.       — В-ваше величество… Ваша светлость… Я…       — Ой, не стоит. Ненавижу, когда меня так называют. И кланяться тоже не вздумай. Я слежу за тобой, — король пригрозил ей пальцем.       — Здравствуйте, Ваше величество. Позвольте выразить своё почтение. Изволите с Ангуль общаться? Я не помешала вам своим присутствием? — подала голос Мелиора, которая, в отличии от Ангуль, уже довольно хорошо знала короля.       — Ну вот опять, — Аргост закатил глаза, — Я же прошу: Аргост. Просто Аргост. Мы же почти ровесники.       — Как прикажете, ваше величество.       Аргост цокнул и повернулся к выходу.       — Ох, не хочу топать на парад… Каждый раз одно и то же. Сил моих нет!       — Присутствие действующего правителя на подобных церемониях обязательно, — заметила Мелиора.       — А меня, думаешь, спрашивали, когда на трон усаживали? — жалобно спросил король, — Никто меня не спрашивал. Ладно, я пошёл. Вы давайте не болтайте. И смотрите на парад внимательно.       Король удалился, хлопнув дверью. Мелиора подбежала ко Ангуль. Она уже успела закупиться сосисками и зеленью.       — Ух ты, да тут целый пир!       — К сожалению, дамскую сумочку я себе позволить пока не могу, а то бы ещё больше достала. Да и денег маловато.       — Ничего, и этого вполне достаточно, — поспешила Ангуль её успокоить и откусила кусок от сосиски, — А ведь вкусно. Я бы сказала, демонически вкусно, — она посмотрела вниз, — Ты смотри-ка, ещё набежало.       На площади столпились представители аристократии и нищеты, молодого и старого поколения, жители всех стран, многие разумные расы. Мелиора принялась рассказывать о них, а Ангуль — разглядывать.       Молодая аристократия, пышнобедрые девушки с блестяшками в кудрявых волосах, повязками на лбу, поясами и тяжелыми гремящими украшениями. Новые, ещё зарождающие взгляды, течения. Миролюбие, человеколюбие, свобода, мечтательность. Они ходили по маленьким уютным кафе-верандам, вступали в клубы, занимались образованием и протестовали против старых порядков.       Учащиеся в школе, группки от пяти лет до двадцати. Постоянно вместе, постоянно перешептывающиеся и одинаково одевающиеся. Зевающие учителя и учительницы, всё время окликающие то и дело высовывающихся из общего строя учеников. Люди уже повзрослее, учащиеся в институтах, с книжками в одной руке и стаканом с пойлом в другой. Просто одетые, праздные, не высыпающиеся, уставшие и чертовски раздражительные.       Старое поколение аристократии. Чинные, вальяжные, с чувством собственного достоинства и глядящие на мир из-под томно прикрытых век. Двигаются изящно, словно лебеди. Плавно-плавно. И так же изящно кланяются друг другу. Почти все — нестерпимо могущественные маги, познавшие тайны мироздания и немерено гордящиеся этим. Как правило, со стрижками до плеч. Волосы собраны наверх. Головы украшают диадемы, заколки, а тонкие шеи — подвески с драгоценными камнями, на всех пальцах — кольца. Платья из дорогих тканей. Одна дамочка словно закуталась в облако. У другой платье мерцает разноцветными огнями. У третьей платье словно соткано из лунного света. В общем, всем своим видом они как бы говорят: «у меня куча денег и я не знаю, куда их ещё потратить. Может, прикупить ночной горшок из драгоценных камней?»       Големы, каменные создания, сильные, с жутко длинным кодексом чести. Лучшие строители, каменщики, мастера изделий. Умом-разумом не блещут. Их язык — язык тычков и затрещин. Заплатишь голему — и он будет твоим покорным слугой. Пока деньги не закончатся. Прямо из их щелей высовываются цветочки, их обвивает плющ, они поросли разноцветным мхом.       Гномы-мудрецы, гномы-ученые, гномы-ювелиры. Умны. Непредвзяты. Непоколебимы, словно сама земля. Письменность придумали они. Многие изобретения (материальные, конечно) принадлежат этим бородатым созданиям тёмных пещер и подземелий. Труд облагораживает гнома — вот их девиз. Не такие сильные и не такие тупые, как големы. Надёжные. Говорят, среди них есть женщины и они украшают свои бороды бантами и косицами.       Феи вылезли из своего леса и кварталов. Страна фей закрыта, в неё пускают очень и очень немногих. Не умеют говорить, зато всё понимают. Швеи, кулинары, танцоры. В отличии от эльфов, хорошие эмпаты. Их пыльца обладает волшебными свойствами. Она может убить или исцелить, всё зависит от её сорта и дозировки. Любят похищать детей для своих таинственных ритуалов. Городские феи не расстаются со своими сопровождающими. Говорят, среди них есть мужчины, и они вдохновили кочевников на создание мужских платьев и косиц.       Даже русалки приплыли из своих морей и океанов. С разноцветными длиннющими волосами и обнаженные. Смеющиеся, легкомысленные, хорошо поющие и обожающие гипнотизировать других.       Эльфы различных народностей. Кроме горных, есть ещё лесные, все рыжие и низкорослые, владеющие тёмной магией и живущие на деревьях. Они хорошо понимают растения и животные и используют магию крови, для своих ритуалов не гнушаясь приносить в жертву даже соплеменников. Не все эльфийские народы почтили своим присутствием этот праздник. Были ещё другие эльфы, другие расы и народы, многие из которых не признавали пантеон Альянса и были враждебны к государствам, входящим в него.       Среди таких народов были пустынные эльфы, что живут в необжитых людьми просторах пустыни Саа Нхи. Они пришли с другого другого континента и были высокими и краснокожими, их глаза горели янтарно-жёлтым, а головы они гладко выбривали, оставляя длинные волосы на макушке, которые собирали в хвост. Зимние эльфы жили в самых северных уголках Эстрая, них была синяя кожа и белые с голубоватым оттенком волосы, а глаза горели белым огнём. Они прятались от солнца под зонтами, потому что их кожа была уязвима к его лучам, и строили города изо льда. Они были воинственным народом и часто приносили чужеземцев в жертву некоему Хозяину Севера, оставляя их раздетых и связанных на морозе.       Северные люди со светлыми волосами, широкими лицами и светлыми глазами. Все накачанные, статные, могучие. Простые характером, но пишущие сложные для понимания стихи. Южане. Кто-то с вуалью, кто-то с покрытой головой. В шароварах, халатах, или же открытыми животами. Длинные черные волосы и толстые брови. Бороды. Кочевники с косами до пят, все разодетые, пьяные, бранящиеся даже больше Цайиль. С раскрашенными лицами. Жители Подзвездной империи. Разодетые в пух и прах, с многоярусными прическами, многочисленными украшениями в волосах, с просторными узорчатыми и яркими халатами, длинными юбками. Косые глаза, у некоторых они полностью черные. Коренные жители Керьона, с рубашками и брюками или в тогах, или же шерстяных бежевых платьях с причудливыми вышивками и узорами, с медного цвета волосами, заплетёнными в изящные причёски.       — Дорогу Верховным Жрецам! Дорогу Служителям Богам!       Впереди бежали юноши и девушки, разбрасывая лепестки. Сзади шел мужчина, вопящий во всю глотку и провозглашающий начало Великого Шествия.       — А сейчас начинается самое интересное, — оживилась Мелиора, — Парад Богов.