Umbra

      Ночью Керьон не засыпает, а лишь меняет облик, открывает новые грани. Крадется по тёмному переулку простой обыватель, кутаясь в балахон и наложив на себя кучу защитных заклинаний. Взгляд обычного прохожего не задерживается на этой фигуре, лишь скользнёт и продолжит своё путешествие по ночным пейзажам столицы. Но подготовленный наблюдатель может увидеть пот, проступающий на его лбу, начинающие седеть волосы и мешок монет, прижимаемый к торчащему животу. Неслышными шагами он крадётся в сторону стены, вручает монеты стражникам и те отпирают ворота. Тихо, тихо крадётся он, сбегая от заснувшей жены и подросших детей в сторону публичного дома, где всегда ждут его… кошелёк.       Мечется по каморке на чердаке столичный поэт. Он беден, сероватая кожа просвечивается сквозь прорехи, а во впалом брюхе давно не было и куска. Но мечется и мечется он из стороны в сторону, и огонь яркий горит в его прекрасных глазах. Подбегает он к письменному столу и под его пером рождаются строки, складывающиеся в целую историю, развернувшуюся на пожелтевших страницах. Быть может, этот стих станет бессмертным и поэта будут носить на руках, быть может, он канет в забвение и никто не узнает, что где-то в маленькой комнатушке умер молодой и пылкий поэт от голода и отчаянной нищеты.       Играет эльфийка, её волосы колышет ветер, они белые, пахнут цветами и чистым горным воздухом, а глаза у неё большие и печальные. Худенькие пальцы её чуть тронут струны, и как польётся дивная мелодия! Но в её шляпе лишь три монеты, и жители проходят мимо неё, она тонет в потоке множества спешащих тел. Но не думайте, не забыта она, в окне большого белого дома, чью стены опутал плющ, показались фигуры молодых любовников. В их распоряжении лишь одна ночь, и слушают они печальную мелодию и смотрят друг на друга. Он ряб и косоглаз, она горбата и кривоноса, но смотрят друг на друга они с невыразимой нежностью, и для неё он — высокий статный принц, а для него она — прекрасная и нежная принцесса. Ещё один слушатель эльфийки — старик с гордым орлиным профилем и взглядом, что давно уже пуст и сух. Он качает головой и прогоняет от своего дома целующуюся парочку, плотно закрывая ставни. Бросает он им в след тяжёлый взгляд, и на секунду, на один момент что-то промелькнуло в нём.       Танцуют с бубном смуглые девушки, и показываются то и дело из-под их пёстрых юбок юные сильные ножки. Проходит девчушка с грязными волосами и заплаканными глазами. Прижимает она к себе свёрток. Этой ночью она убежала из родительского дома гулять и кутить, и отдаться власти всемогущего Момента. Многие запреты нарушит она в серебристом свете луны, а утром придёт в ещё спящий дом и оставит эти тайны на пороге.       Сидит у стены мужчина, пряча что-то в своей одежде. Закрыл он лицо дрожащими руками, слеза горячая норовит вырваться и покатиться по заросшей щеке. Сегодня он убил, убил, потому что пришлось, и эта тайна гложет его, но он унесет её с собой в могилу. А когда — это ещё неизвестно. Идёт по площади женщина, и её непокрытые волосы развеваются на ветру, туника развевается и приподнимается, обнажая ноги с браслетами, татуировками и обувью с трещотками. Она едва не скачет, и музыка радости, издаваемая её украшениями, сопровождает её. Сегодня она узнала некую тайну, и от этой тайны она приходит в восторг. Позади неё идёт женщина в платке и шароварах. Понуро опустила она голову, и нет на ней украшений, а волосы она убрала. Сегодня она узнала, как стать сильнее, кое-кто прошептал ей секрет на ухо в кромешной тьме спальни без свечей и закрытыми ставнями. Она идёт туда, где нет людей, подальше ото всех, чтобы остаться наедине с великой и непостижимой природой, чтобы обрести желанное могущество, но страх сковывает её и давит её на затылок, заставляя разглядывать мостовую. Навстречу ей идёт художник, лицо его озарено вдохновением и одухотворением, но женщина с платком смотрит вниз и видит только старые порванные башмаки. Проходит мимо неё художник и идёт в сторону набережной. Прогуливается он вдоль водной глади, идёт по берегу и восторженно смотрит на отражение города, зажженного огнями и сердцами его жителей. Корабли уходят в темный и негостеприимный океан, а лунная дорожка зовёт за собой. На этом берегу — дома и замки, ларьки, магазины, кафе и молодые богатые бездельники, умирающие от скуки. А на той — старые дома и публичные дома, приюты и спрятанные трупы. За серой, серой стеной.       Много, много историй разворачиваются на улицах Керьона. Много, много судеб пересекаются здесь. Любовь и разочарование, секреты и надежды, танцы и побеги, такие мелкие, незначительные. Прохожие, задумчивые и веселые, куда-то спешащие, или же, наоборот, старающиеся идти медленно. Мимолетная любовь, мимолетное отвращение, мимолетный страх, мимолетная власть. Уличная музыка и хохот. Керьон — место пересечения судеб и множества встреч. Множество однажды пересекшихся и тут же расходящихся в разные стороны линий. Ты много чего замечаешь и тут же всё забываешь. Потому что это — прохожие, существа Момента.       Но как дивна, как сладка эта ночь! Тёплый воздух, ветер, приносящий на своих крыльях ароматы и птицы, поющие свою трель. Светлячки и сверчки, прячущиеся в траве. Ночные цветы. И только небо торжественно, собранно и серьёзно. Смотрит оно на нас миллионами глаз-звезд, и диву даётся, мол, что это они копошатся, бегают туда-сюда? Зачем и для чего?       Мелиора сидела на берегу реки, рассеянно глядя, как русалки плещутся в её водах. Неподалёку что-то праздновали северяне. Она не знала, будет ли с прежним восхищением и трепетом смотреть на белокурые волосы и серые шубы. Будет ли с прежней тоской вспоминать о ледяных тундрах и вкусе эля на губах.       На тебе печать ненависти родителей.       Продай её. Убей её. Оставь на морозе.       Я ненавижу тебя, дочь моя.       Только на дне океана я найду покой.       Никто не пришёл утешать её. Никто не сказал ей, что порой прошлое убивают, а некоторые секреты лучше не знать. Никто не сказал ей, что самый прекрасный город таит в себе ужасающую изнанку, потому что такова природа людей — быть безобразными и прекрасными одновременно. И всё же, со стыдом для себя, она представляла, как сильные руки обнимают её сзади, а её шеи касаются мягкие белые волосы. И на какое-то время мысли и реальность для неё сплелись воедино.       Король стоял на балконе, раскинув руки. Чуть сжать кулак — и город будет в его руках. Взмахнуть правой рукой — и взойдёт солнце, оживляя опустевшие улицы. Взмахнуть левой рукой — и подует ветер с моря, несущий прохладу и успокоение. Этот город принадлежал ему, и весь мир принадлежал ему, если закрыть глаза. Он с детства любил играть в эту игру. Мать называла эту игру глупой. Отец — опасной. Ахель — смешной…       Ахель разглядывала многочисленные портреты членов королевской семьи. Особенно её внимание привлёк портрет Презренного Короля. С холста на неё смотрел отрок с кудрявыми волосами и россыпью веснушек на щеках. Он улыбался, и улыбка его была ослепительная, словно солнце. В зелёных глазах плясали весёлые искорки. Видно было, что он едва сдерживал себя от смеха. Когда-нибудь этот отрок, словно зацелованный солнцем, словно сам бывший солнцем, станет самым жестоким тираном в истории людей и будет убивать людей ради собственного развлечения. Когда-нибудь, в приступе скуки, он пойдёт войной на ближайшие страны, а девушек с захваченных земель сделает своими наложницами, которые будут умирать, ублажая его тёмные прихоти. Когда-нибудь эти смеющиеся глаза будут равнодушно наблюдать за людьми, поджаривающимися на медленном огне. Когда-нибудь эти губы будут отдавать приказы убивать, а тонкие ручонки — душить собственных наложниц. Но в тот момент, когда рисовалась картина, он был всего лишь озорным мальчишкой, едва начинающим взрослеть, который никак не мог усидеть на месте, ведь снаружи, вне стен душного замка, столько всего интересного. Кто бы мог подумать?..       Цайиль растирала кости в порошок. Она занавесила свои покои в замке, и единственным источником света в комнате была свеча. Она тоже могущественная. Она тоже может быть ещё могущественнее. Не всё решает талант. Много можно добиться упорным трудом. В её голове, не смолкая, звучали слова вождя. Это твой предел. Лучше у тебя не получится. Нет, у неё всё получится. Магия теней. Магия смерти. Магия тьмы. Любые тайны в твоих руках, нужно просто уметь ухватить их.       Ангуль сидела в беседке в королевском саду. Вокруг неё распустились ночные соцветия. На рассвете они умирают, не оставляя после себя никаких следов. Чем-то похоже на людей, не так ли?       Ангуль кивнула. Её демон был прав. Люди — как цветы. Как мотыльки. Красивые и быстрые…       Её взгляд заскользил по стенам замка. В нижних окнах горел свет, и Ангуль могла видеть, как на кухне суетится прислуга. В большом зале танцует фигура, осторожно, боясь быть замеченной. Садовник подстригает кусты, нежно глядя их морщинистыми пальцами. На самом верху, в обсерватории, размахивают руками и снуют туда-сюда фигуры, явно о чём-то ругаясь. В оранжерее помощница садовника поливает цветы, и не всегда водой. Те ей командуют, и она суетливо подбегает то к одному, то к другому.       Магия удивительна, думала Ангуль. И мир удивителен. Столько всего нового она узнала за какие-то несколько месяцев.       Наконец лучи солнца прогнали остатки ночи и на улице, и в сердцах людей. Ангуль поднялась, потянулась и направилась к своей наставнице, намереваясь сделать то, что должна.       — Это… что такое?       Ангуль ошарашенно глядела на девушку, вальяжно развалившуюся на кровати. От неё сильно несло демонической аурой, но от человека её отличало только то, что она была непристойно красивая. Не как горный эльф. Её красота была броской, она буквально тыкала смотрящему в лицо. Правда, если приглядеться, красота превращалась в уродство. Но, даже понимая это, невозможно было испытывать к ней отвращение. А вот кое-что другое…       — Чаво раскричалась, как течная корова? — Цайиль высунула из-за дверей свою растрёпанную голову. — А, это суккуб.       — Что это делает в твоей комнате? — Ангуль указала на суккуба дрожащим пальцем.       — Заключает со мной договор, что ещё?! — огрызнулась Цайиль.       Суккуб облизнула вишневые губы таким же вишневым языком. Я смотрела на её тело, красоту которого не могла скрыть просторная ночнушка. Ангуль любовалась ею, и суккуб это знала. И суккубу это нравилось.       — Это что за метка? — Цайиль бесцеремонно отодвинула ткань её платья, чтобы получше рассмотреть метку на груди ученицы. — Это… это… метка Тёмного?! Самого Тёмного! Ты что, разговаривала с ним?!       Цайиль приобрела вид юной девушки, влюблённой в актёра из странствующей трупы.       — Да, я… разговаривала с ним, — нехотя призналась Ангуль. — Он научил меня теневому искусству.       — Теневое искусство, — завороженно повторила Цайиль. — Я слышала о нём, но не знала, что оно ещё… живо. Это опасная магия. Тени — они же, это, как отражение в воде. Даже тронуть их сложно. А вот они тебя тронуть запросто могут. Значит, именно таким способом ты убила императора?       — Ну… — Ангуль опять покраснела при воспоминании о поцелуе. — Тень императора околдовала меня. И моя тень была заодно с ней. Если бы не Тёмный, я бы… проиграла.       — Он так и не объяснил мне, что сделал, — указала Ангуль на метку. — Он вытащил моё сердце в груди — иллюзия, что ли — и сделал его чёрным. Потом я почувствовала какую-то ненависть ко всему и желание убивать. А потом он вернул сердце на место.       — Он дал тебе часть своей силы, — Цайиль ногтем водила по метке. — Не сделай он этого, ты бы не смогла ухватить тень. Ты сильна, но не настолько. Теперь вы связаны.       — Он хотел оставить что-то после себя? Почему он не брал учеников?       — Они не могли принять его силу. А вот ты смогла. Пусть это и бесконечно малая часть его силы, это всё же Тёмный. Почему?       Потому что ты слишком похожа на Шаниру, раздалось в её голове. Суккуб хищно осклабилась, наблюдая за девушками. Наконец Ангуль решилась.       — Я отказываюсь быть твоей ученицей.       Лицо Цайиль вытянулось. Глаза стали недобрыми. Как тогда, в ночном лесу, ещё в самом начале их знакомства.       — Вот как, — сказала она странным, чужим голосом. — Думаешь, я недостаточно хороша для тебя? Тогда, может, тебе показать, на что способна древняя магия моего племени?       — Цайиль, я не хочу с тобой сражаться! — умоляюще воскликнула Ангуль.       — Смотрите на меня, Старый Клётцколь и няня Зул-Зул, и гордитесь мной! — продолжала Цайиль, не обращая на неё внимания.       В комнате потемнело. Ангуль стало дурно. Она бросилась к двери, но та оказалась запертой.       — Ах, так будоражит! — воскликнула суккуб.       Ангуль бросилась к окну. Черная дымка отделяла комнату от внешнего мира. Всё замерло, и лишь присутствующие в ней были подвижными. А снаружи протекала жизнь. Здесь была обитель смерти. Метка горела так, что Ангуль хотелось вопить и царапать на себе кожу.       Хоть ты помоги мне, мысленно воззвала Ангуль.       Тишина.       — Цайиль! — попыталась она докричаться до наставницы. — Цайиль!       Цайиль развела руки, и между девушками разверзлась бездна.       — Цайиль, умоляю!!!       Армия начала вылезать из огненного жерла. Мёртвая армия.       — Цайиль, ты что, серьёзно?!       Она двинулась на Ангуль, и та стала защищаться, понимая, что долго не продержусь.       — Да ты в своём уме?!       — Ах, я так люблю войну, как же это сексуально!       — Да восславится Головорез Душ! Приношу я эту жертву во славу тебе, пусть мать-земля пропитается кровью её, примет плоть её, и душа её будет в пищу тебе!       Рука Ангуль сама дернулась. Точнее, каким-то образом она поняла, что мне надо делать. Мысль молнией сверкнула в её голове. Она подбежала к Цайиль и рукой проткнула её. Тьма обернула её руку, пальцы дрожали, глаза налились кровью. Лицо суккуба скривилось. Армия скончалась в муках агонии и огненная яма поглотила их. Цайиль замершим взглядом смотрела куда-то мимо Ангуль. Южанка вытащила руку из неё. Всё это произошло менее, чем за секунду. Черная кровь, густая, вязкая и мерзкая, испачкала руку. Брызги разлетелись по комнате. Но раны на груди Цайиль не было. Она рухнула ей под ноги. Кровь быстро растаяла и вскоре ничто не напоминало в этой комнате о короткой стычке, решившей всё. Ангуль развернулась и ушла. Суккуб проводила её взглядом, хитро улыбаясь и разглядывая меня, как мужчины, не обременённые правилась приличного тона, смотрят на прогуливающуюся поздно вечером привлекательную девушку.       Ещё бы немного — и ты убила её.       В самый последний момент он успел схватить — если так можно выразиться по отношению к бесплотному существу, на секунду захватившим контроль над разумом хозяина — её руку, сжимающую сердце наставницы. Чем обширнее огонь, тем труднее его контролировать.       От мрачных раздумий Ангуль отвлёк король, идущий ей настречу.       — Доброе утро, — он смерил Ангуль критическим взглядом и усмехнулся. — Да уж, для тебя оно было явно добрым.       — Мне нужно в племя Ыырс-Цйхлук, — твёрдо сказала Ангуль, удивляясь тому, как запомнила это название, — Сейчас же.       — То ты от своего могущества избавиться хочешь, то, наоборот, развить его, — усмехнулся король, — Ты определись уже, — Ангуль смерила его испепеляющим взглядом, — Хорошо, хорошо, — он выставил ладони вперед, — Иди к проводникам. Только они прямиком к ним тебя не доставят. Тебе самой придется добираться. А они всё время меняют место жительства, — Ангуль удручённо сникла, — Что с тобой сделаешь, — король устало вздохнул, — Сейчас я принесу один оберег. Он поможет искать их. Только на солнце его не держи, лучше на самом дне сумки спрячь. Только не в дамской. В обычной, без пространственных искажений. Хотя, не факт, что сработает.       — Спасибо, Аргост, — от всей души поблагодарила парня Ангуль.       — Пустяки, — отмахнулся король.       — Ты это… Держись. Быть королём трудно, но у тебя всё получится, я верю. И поменьше слушай своего заместителя, странный он какой-то.       — Ты говоришь так, будто прощаешься, — горько усмехнулся король, — Но слушать я его буду, хоть он и странный, но в политике разбирается. А если что — я всегда могу его казнить. Иди уже, горе моё.       Ангуль кивнула и ушла. А Аргост проводил её взглядом, пытаясь отогнать нехорошее предчувствие.