Umbra

      Очередь. Длинная, километровая очередь. Для Керьона это в порядке вещей. Особенно если это телепортационный пункт. Проводники работают очень медленно, или же жители подолгу тупят. В общем, если кто-то решит воспользоваться телепортационным пунктом, то ему лучше захватить с собой еду и питье, можно даже спальный мешок — так, на всякий случай.       На покосившейся вывеске числился список пунктов и цены. Телепортация в пустошь была довольно дорогая, поскольку тёмная магия, исходящая от древних племён, блокирует телепортацию. Перед Ангуль стояли две подружки-медиумы, которые обсуждали предстоящий поход в Высокогорье — самое подходящее место для медитативных упражнений. Перед ними — зевающий сопровождающий двух фей, держащихся за руки и грызущих маленькие орешки. За Ангуль — мамочка с оравой детишек в одинаковых коротеньких тогах и ленточками в волосах. Она на ходу читала книжку и посвистывала. Пухлый южанин, насвистывая, влез без очереди -- подобные вещи были частью многовековых традиций Кирьхурата. Двое бородатых северян принялись на него орать. Мужик, тоже южанин, перед телепортацией затянул прощание со своей семьей и теперь беззаботно с ними болтает о соседке госпоже Лио и продавце игрушек Альхеде и его жене с детьми. Девушка с множеством косичек и пауком на плече затянула некую заунывную песнь.       — А ну пшёл отседова, черножопый!       — Проклятые Проводники! Не могли бы вы работать быстрее?! Да моя бабка и то бы быстрее это сделала!       — А ну рот закрыл, макака белокожая! От тебя медвежьим дерьмом несёт!       — Агур, Мабур, Хиш-Сапур, прекратите орать! Хибуки, не бегать! Райси, не читать мамину книжку! Там плохое заклинание, злое!       — Чернеет странник одинокий, бредет заросшею тропой…       — А как там дед Фандес? Ого! Ого! А баба Кара магазинчик по соседству открыла! Сорок лет, а так вторую ступень не освоила, стыд и позор…       Ангуль начала покрываться испариной.       — ВЫ ПЕРЕСТАНЕТЕ ИЛИ НЕТ?! — наконец не выдержала она.       Множества глаз посмотрели на неё раздраженно и слегка удивленно. И тут же сконфузились все, опустив головы. Некоторые даже пали ниц.       — Простите дурака, госпожа Ангуль, не признал вас, — пристыженно произнёс задерживающий очередь болтун, — Ах, дурья башка! Глупая башка! — принялся он корить себя и бить кулаками по голове.       — Перестаньте бить себя и обзывать, лучше пропустите меня.       — Хорошо, госпожа, как скажете, госпожа! Мне не жалко для вас ничего!       — Всё-таки хорошо быть героиней, — про себя отметила бесстыдно пользующаяся своим положением Ангуль и шагнула к Проводнику.       Телепортация была долгой и мучительной и в голове Ангуль даже промелькнуло подозрение, что что-то пошло не так и её закинет куда-нибудь в Бездну. Самое главное — не забывать кто ты и куда направляешься. Есть риск потеряться. Небольшой, сведенный к минимуму, но всё-таки есть.       Очнулась она изрядно потрепанной в каких-то дурацких джунглях.       Секундочку. В местах обитания кочевников нет джунглей.       Эта мысль полоснула её, как лезвие хорошо заточенного ножа. Ангуль застыла на месте, сердце бешено стучало, ладони стали мокрыми и холодными, во рту пересохло, а живот скрутило от новой порции боли. В небе пролетали вестники смерти, молчаливые и жуткие. Если подолгу смотреть в их ярко-красные глаза, то можно ослепнуть. А если услышать их крик -- оглохнуть. Говорят, они уносят души мёртвых на своих черных крыльях.       В котомке завибрировал оберег. Ангуль аж подпрыгнула на месте. Оцепенение как рукой сняло. Она направилась наобум, подчиняясь вибрации этого странного предмета. Как она поняла, когда она шла неправильно, он переставал вибрировать. Какое-то время всё шло нормально, но со временем оберег вибрировал слабее, куда бы Ангуль не поворачивала, а потом и вовсе замолчал. Все запасы закончились. Сапоги стёрлись. Ангуль поняла, что заблудилась, одна в незнакомом лесу с бесконечно возвышающимися черными кронами, отсутствием еды и сходящим с ума оберегом. Наедине с Вестниками смерти. В самые глубины Пустоши. Ангуль села на землю и заплакала, а потом сама не заметила, как заснула, провалившись в черную яму глубокого сна. Она падала и падала в этот бесконечный сырой и темный колодец, и не было ни конца, ни начала ему…       Шестое чувство!       Её осенило. Ангуль вскочила и огляделась по сторонам, оценив его медитативные функции. Состояние ей показалось более чем удовлетворительным. Чернокнижница ритмично шагала по путающимся и заплетающимся тропинкам, постепенно входя в транс, шепча под нос себе мантру. Тишина сопровождала её. Бесшумные Вестники смерти не могли помешать быстро скрылись из виду. Ангуль не чувствовала ни голода, ни боли, ни усталости. У неё исчезло зрение и обоняние, исчезло зрение и осязание, исчез слух. Исчезли все эмоции и воспоминания, исчезла она сама, растворилась в окружающей кромешной тьме, превратившись в сплошное шестое чувство. И так было правильно, она вернулась к истокам. К первоначальному состоянию любого разума.       Кто-то наступал на её горячие следы, но она не чувствовала его дыхание и тепло тело, потому что этого у него не было. Кто-то бесшумный, бесплотный, тень, туман. Как она сейчас. Крадущийся. Выжидающий. Сопровождающий.       Внезапно Ангуль поняла, что больше не идёт. Она летела, причем летела вниз. Или же застыла в невесомости? Или же это мир пополз вверх? Ангуль не видела разницы между этими состояниями, как не видела разницы между верхом и низом. Постепенно личность стала возвращаться к чернокнижнице, а вместе с ней осознание. Осознание того, что она падает и сейчас разобьётся. Ну и в бездну это всё, устало подумала Ангуль.       Однако она не разбилась, а просто приземлилась на мягкое место, больно ударившись. Всё её существо поглотило одно удивительное зрелище, и и она даже не заметила боли. Прямо перед ней горел большой костер, кроваво-красное пламя задевало сидящих вокруг него и не причиняло им вреда. Горели кости и запекшаяся кровь. В сторонке фыркали Грозовые Кони, и выглядели они ещё злее, чем те, которых Ангуль с Цайиль когда-то оседлали. Ютились кучкой остроконечные палатки, на алтаре гнили чьи-то останки и книга, покрытая пылью и кровью. Ангуль чувствовала силу, древнюю, первобытную, ту, о которой говорил Тёмный, сила времен войн, пыток, костров и великих колдунов. Силу, в закат которой Ангуль родилась. Тёмную. Злую. Чистую.       Она присоединилась к сидящим вокруг костра. Пламя не было горячим, скорее тёплым. Казалось, оно изучало сидящих вокруг него. Изучало чужака, пришедшего из мира оседлых. Какое-то время сидящие хранили молчание, не замечая Ангуль.       — Чужую не тронул огонь, — вдруг сказала на ломаном общем языке одна из них, — Чужую отметил Тёмный.       — Это его пламя? — стала догадываться Ангуль.       — Этот костер горит тысячу лет. Мы сидим здесь тысячу лет, — сказала старушка. Остальные будто не слышали их. А может и не будто, подумала Ангуль.       — Я пришла… — начала Ангуль.       — Я знаю, зачем Чужая пришла, — перебила кочевница, — Старая Кцель не будет учить Чужую. Чужая уйдет в верхний мир. Чужая здесь не нужна.       — То есть? — не поверила Ангуль, — Я проделала такой путь…       — Старая Кцель не будет учить Чужую, — повторила старушка.       — Но меня отметил Тёмный!       — Старая Кцель не будет учить Чужую.       — Что должна сделать Чужая, чтобы стань не-Чужой?       — Чужая должна доказать, что достойна. Чужая должна показать свою силу.       Не без страха Ангуль вошла в костер. Сидящие по-прежнему были неподвижны. Лишь Старая Кцель смотрела на неё, и языки пламени отражались в её черных глазах. Ангуль снова включила шестое чувство, позабыв о той Ангуль, что вечно тупит и задаёт глупые вопросы. О той Ангуль, что боится своей силы. Та Ангуль осталась ещё в Керьоне. А может, она умерла с первым походом в мир демонов.       Ангуль опускалась глубже и глубже, и тьма обволакивала её, и ей хотелось хохотать от безграничного счастья и почти извращенного удовольствия. Теперь она видела это племя по-другому и видела их лица, искаженные маской безумия. В крови их ладони, и смотрят они влюбленно на пламя, пожирающее их. Сморщены их тела, даже тела младенцев, они мёртвое племя, племя-призрак, отголосок давно ушедшего прошлого, пережившие свой закат и ушедшие глубоко под землю, туда, куда не проникают солнечные лучи. Труп на алтаре корчится в собственной агонии и кричит в экстазе, ибо боль его — его удовольствие и счастье, и счастье его — это пламя, ярко-красное, живое. Буквы рвутся из книги, темные, склизкие, верещащие. Шепчут они что-то, и лучше не прислушиваться к их шепоту. Здесь нет неба и звёзд, здесь лишь тьма и кто-то летает вверху, тени чего-то большего, но на них нельзя смотреть, потому что можно увидеть то, что никогда не захочешь увидеть, за любые богатства мира, за всю силу мира, за собственную душу.       Сейчас Ангуль — пламя. Красное пламя. Мёртвое пламя. То, что чувствует он, чувствовала она. А значит, чувствовала каждого из присутствующих. Ибо она — сердце этого места, сердце этого ущелья, сердце этого племени и каждого из его членов. И она чувствует, чувствует. Чувствую жажду и любовь. Чувствую жажду сжечь всё вокруг своими пылкими поцелуями. И ненависть её — любовь её, а любовь её безгранична, и тянутся во все стороны языки её пламени.       Ангуль упала, откатившись в сторону. Изо рта показалась кровавая пена. И вновь померкли все краски, но она хотела вновь это почувствовать, ибо велика любовь этого места, и велика ненависть его.       — Теперь я вижу, что Чужак стал не-Чужаком. Теперь я вижу, что ты Сестра.       — А теперь Старая Кцель будет учить Сестру? — с надеждой спросила Ангуль.       — Старая Кцель будет учить Сестру, — эхом повторила за ней бабушка, — Сестра должна слушать. Сестра должна знать. Тёмный не дал силу Сестре. Тёмный освободил Сестру. И теперь Сестра сильная. Сестра должна подойти и поговорить с Книгой. Книга не обидит Сестру. Книга любит Тёмного. Тёмный любит Сестру. Книга любит Сестру.       Ангуль послушна подошла к алтарю. Труп покосился на неё впалым глазом. Пальцы её легли на тёплые шершавые страницы. Книга рассыпалась в пыль. Она хотела повернуться к Старой Кцель, но тело перестало слушаться её. Ангуль упала на алтарь, окрасив его своей кровью.       И Ангуль билась на грани агонии и смерти, и металась от ненависти и страха, и испытала все грехи. Она кричала, но крик был немой, а взгляд не ловил ничего, кроме пустоты.       А потом она перестала понимать, кто она такая.       Кто я?       Где я?       Зачем я?       Я?А что такое «я»?       Пустота.       Она стала миром, я стала этим ущельем, и сердце моё билось в такт с сердцем вселенной, и была она и пламенем, и трупом, и племенем, и Старой Кцель, и билась она в удовольствии. И была она ненавистью, но была и любовью. И была частью силы, что рвется из оков, той силы, что родилась раньше Света.       И пеленала её Тьма, и явилась она во второй раз из её утробы, переродившись новой. И так она умирала и перерождалась девять раз, и на девятый предстала перед Старой Кцель.       — Добро пожаловать, Переродившаяся, — поприветствовала её Старая Кцель, — Стала Переродившаяся частью смерти. Стала Переродившаяся мёртвой. Переродившаяся прошла испытанию и готова стать преемницей Старой Кцель.       — Переродившаяся готова, — повторила Ангуль, — Что должна делать Переродившаяся?       — Кровь Старой Кцель должна испить Переродившаяся и забрать ненависть её и силы её, ибо Старая Кцель прошла свой путь и готова улететь на крыльях Вестника Смерти.       Старая Кцель протянула ученице свою дряблую ладонь. Ангуль полоснула кинжалом по её коже и прильнула губами к ране. Она жадно кровь её горячую кровь и чувствовала, как вся сила и знания Старой Кцель наполняют её. Начертала Старая Кцель руны на лбу Ангуль, и сказала ей последние напутствия. Ангуль взяла жертвенный нож и вонзила его в её сердце. Наставница упала замертво, не проронив ни крика. Племя исчезло, растворилось, словно кошмар на рассвете.       Ангуль осталась одна.