Объятья для мрази

У меня горят губы, а ещё стоят слёзы в глазах. Господин Бён не выглядит довольным, но ничего не произносит, неизменно затягиваясь сигаретой. Он размазывает собственную сперму по моим губам, и водит, водит, водит пальцем. Кажется, ему больше доставляет удовольствие касаться моих губ, чем ощущать их на своём члене. Вязкое семя, кажется, до сих пор ощущается. Я поджимаю губы от воспоминаний о стекающих каплях по глотке. Не знаю, как удержался. Может, его рука слишком сильно прижимала к себе?.. Он уродовал меня изнутри целую неделю. Я обязан был подчиняться, чтобы Тао… наверное, это уже было неважно.       — Ну что, в этот раз лучше? — он играется со мной. Ему нравится, что я ничего не умею и у него есть возможность научить. — Считаешь, что у тебя хорошо получилось?       — Нет, господин Бён, — отвечаю, зная, что только признание поражения и унижение самого же себя удовлетворит его. Кривит губами в усмешке. Ему нравится. Сейчас он доволен. Его тяжело довести до оргазма ртом. Его вообще очень тяжело удовлетворить. Такое ощущение, что он ставит блок внутри и может не кончать долгое время. Меня это поражает и вынуждает работать усерднее. Он оставляет меня без сил. Крис всегда придерживает меня, забирая из кабинета. Каждый раз во время секса он говорит, что всё зависит от самоотдачи. Если я буду учиться, выкладываясь на все сто и больше, то тогда нам обоим станет легче. Он многообещающе пугающе хрипит на ухо, что найдёт мою больную точку, даже если Тао сдохнет в подворотне. Он говорит это каждый раз, пока я, кончая, задыхаюсь вскриком.       — Ошибки нужно исправлять, Чанёль, — усмехается мужчина. Не сводя с меня взгляда, он прислоняет к губам сигарету и затягивается, глубоко вдохнув дым. Болят колени, хочется опуститься на пол, но от одного движения его руки к моему лицу я начинаю дрожать. Господин Бён водит пальцами по щеке, будто подбадривая, но на деле он знает, какую это реакцию вызывает. Ему нравится. Ему нравятся все эти эмоции, которые я испытываю. Он энергетический вампир. Он никогда не доволен мной, но всё компенсируют мои чувства и развороченное сознание, когда я начинаю просить, умолять, плакать, стыдиться…       — Чего ждёшь? — приставляет головку к губам, и я открываю рот. Мне страшно представлять, что будет дальше. Господин Бён слишком жесткий. Он научился понимать моё тело лучше меня. Знает, что может вывести меня из концентрации, как войти в меня, чтобы я начал задыхаться или умолять остановиться. Он доволен, когда я остаюсь без чувств или больше не могу подчиняться ему в физическом плане. Все мои чувства складываются в две вещи: глубокое и непознаваемое. Я боюсь его, а он требует уважения. Хочется свободы действий, а он её забирает, сковывая движения, зажимая запястья, связывая меня… Я боюсь его, и ему это нравится. Я боюсь боли, и он причиняет её с большей силой.       — Глубже, — командует, и я медленно вжимаюсь носом в его пах. Руки лежат на его бёдрах, но он не позволяет мне касаться члена или хотя бы поддерживать его. «Для чего твой рот, если не для меня?» — спросил он когда-то, ударив по рукам. Сжимаю пальцы в кулаки, чувствуя бессилие. Он снова пользуется мной и даже не скрывает этого. Я заглатываю, чувствуя, как начинает крепчать орган. Головка упирается в глотку, когда я снова опускаюсь на член. Мужчина в это время продолжает курить, совершенно не выражая никаких эмоций, словно это не его член сейчас истекает смазкой во рту. Словно он наблюдает со стороны. Сжимает волосы в кулаке, надавливает на голову, грубо вжимая в пах, выбивая всхлип. Мне тяжело и больно, но его это не волнует. Совершенно невозможно дышать, но этого он и добивается. Он любит перекрывать дыхание, потому что моё сознание работает с пониманием: сделать всё качественно и быстро, чтобы получить воздух. Зажмурившись, начинаю сглатывать, будто пытаясь протолкнуть его орган ещё дальше. Господин Бён лишь тяжело выдыхает и оттягивает за волосы от своего члена. Открываю рот и, смущаясь, смотрю на него. Это ему тоже нравится. Когда я плавлюсь в стыде, ощущая, как на язык стекает сперма. Глотаю, и он тушит то, что осталось от сигареты. Касается пальцами губ, внимательно глядя на них, и внезапно звонит телефон. Мужчина недовольно кривится, когда следом слышится стук в дверь. Он кивает, чтобы я отошёл в сторону, и быстро застёгивается, пока я поднимаюсь с колен. Крис входит в кабинет, выглядя опасно холодным. Бён, даже не спрашивая, оценивает ситуацию по-своему и задаёт лишь один вопрос: где?       — Возле клуба на окраине, — незамедлительно отвечает охранник, — нашли за мусорными баками. Мёртв больше суток.       — Этого ко мне в кабинет, — указывает на меня, поднимаясь из-за стола, — машина готова?       — Да, босс, уже у выхода. Крис грубо дёргает меня за руку, вызывая шипение, и я, быстро передвигая ногами, тянусь за ним. Бён остаётся позади, но через несколько минут я слышу громкий хлопок двери. В лифте молча жду, пока меня отведут в другую часть здания, где я никогда ещё не был. Она никак не отличается от других: всё такие же коридоры, обои и предметы декора.       — Остаёшься здесь до его прихода, — неожиданно говорит Крис, достав карточку из внутреннего кармана пиджака. — Сидеть тихо и не привлекать внимание, понятно? Подтверждаю слова кивком. Мужчина проводит карточкой по двери и та открывается. Быстро вхожу внутрь и сопровождающий заходит следом, клацая включателем. Панорамные окна зашторены чем-то очень тёмным и плотным, но это не ткань. Даже не знаю, что это может быть. Загорается весь свет сразу, но Крис нажимает на включатель, и освещение резко приглушается. Комната заметно становится серой. Оборачиваюсь на мужчину, который почему-то вздыхает. Крис открывает дверь со словами «Имей в виду, приедет он, скорее всего, очень недовольный и злой». Открываю рот, чтобы спросить, что происходит и чем мне здесь заниматься, как он выходит из комнаты и громко щёлкает замок. Круто. Кабинет просторный, без излишеств. У окна стоит стол с хорошим креслом, на столешнице какие-то документы, лежат ручки, печати, селектор. Перед столом на ковре стоит четыре кресла, два расположены напротив двух. Между ними, не удивительно, журнальный стол. Меня больше заинтересовывают два шкафа, закрывающие две стены полностью. И если один заполнен какими-то книгами, папками, скорее всего документами, то второй статуэтками, коробочками, красивыми вещами, которые, кажется, трогать категорически запрещено. Я и не пытаюсь, просто застываю на время, рассматривая внутренности стеклянных полок. Вторая половина комнаты устроена несколько иначе: у стены большой широкий диван, на который я бездумно плюхаюсь; журнальный столик; две тумбочки с лампами по обе стороны; мягкий ковёр. На стенах безвкусные, как по мне, картины без особого смысла. Есть ещё одна дверь, и там, очевидно, ванна. Я умываюсь и споласкиваю рот. И что дальше? Устало вздыхаю, думая, чем бы заняться. Лезть в его вещи очень не хочется. Если это его второй личный кабинет, то здесь наверняка есть камеры, хотя я их здесь не заметил, пока осматривался. Мне не хватает дневного света. Сейчас лишь двенадцать, но окна закрыты настолько плотно, что не пропускают абсолютно ничего. Возвращаюсь обратно в комнату и ложусь на диван, притянув к себе подушки. Одну прижимаю к себе, на вторую кладу голову и закрываю глаза. Чем ещё можно заниматься в ожидании, кроме как спать? Не хочется думать о том, что меня ждёт. Надеюсь, он не порвёт меня на куски из-за других людей. Бён слишком сложный, его невозможно понять, как человека. Мне удаётся расшифровать лишь отдельные его части и то с трудом. Я просыпаюсь от звука захлопывающейся двери. Сонно открываю глаза, упираясь мутным взглядом в статную фигуру, и медленно моргаю. Он проходит мимо в ванную, даже не взглянув на меня, и я пытаюсь прийти в себя, пока он принимает душ. Выходит менее взвинченный, но всё равно видно сковывающие движения. Я предусмотрительно пересел в конец дивана, поэтому сейчас просто сжимаю подушку пальцами, надеясь, что меня и дальше не будут замечать. Он не надел рубашку обратно, отмечаю боковым зрением. Брюки расстёгнуты, ноги босые. Мужчина достаёт из кармана брюк пачку сигарет и закуривает, бросив на столик впереди зажигалку. Та с грохотом падает на поверхность, и он затягивается, приспустившись на диване. Чуть поворачиваю голову, заинтересованно разглядывая такой его… безжизненный вид. Голова ровно лежит на спинке дивана, глаза смотрят в потолок, ноги широко раздвинуты. Он выглядит очень уставшим, и поэтому, наверное, меня для него пока не существует?       — Ко мне, Чанёль, — он хлопает по ноге. Я, сжав подушку в последний раз, поднимаюсь с места и сажусь на его колени. Вообще-то сложно расценить правильно тот жест: сделал всё правильно или должен был сесть у его ног? Трудно понимать, не зная, чего хотят. Мужчина опускает на меня взгляд, замечая, как мне неловко. Его ладонь опускается на моё бедро и сжимает его, пока вторая рука придерживает у губ сигарету.       — Чем занимался? — задаёт вопрос, вынуждая удивлённо раскрыть глаза.       — Спал?.. — несколько вопросительно отвечаю, словно бы спрашивая, правильно ли я отвечаю.       — А я наказывал плохих людей, — говорит мужчина, затянувшись сигаретой. Он касается ладонью шеи. — Хочу вспороть кому-нибудь глотку, чтобы брызнула кровь… — он переводит взгляд на мои испуганные глаза, и его пальцы замирают на хаотично пульсирующем месте на шее. — Я хочу твой страх, Чанёль. Ещё больше. Дай мне ещё. Непонимающе смотрю на него, пытаясь успокоиться. Мужчина слабо улыбается, довольный реакцией. Снова касается фильтра и глубоко затягивается, чуть раскрывая губы, чтобы выпустить дым. Он говорит «выдохни и задержи дыхание», и я выдыхаю, сжимая губы, недоумевающе глядя на него. Я не знаю, откуда в нём столько уверенности в том, что я смогу продержаться долго. Он расслабленно рассматривает моё меняющееся лицо, положив пальцы на пульсирующую точку. Сердце моментами сбивается с ритма, начинает медленно стягивать грудь. Я неосознанно кладу ладошку на его плечо, будто пытаясь найти опору. Бён лишь снова затягивается, внимательно наблюдая за моим выражением лица. Опускаю взгляд на его грудь, пытаясь найти в себе силы подчиняться и дальше, но начинает туманить рассудок. Испуганно вскидываю на него взгляд, чувствуя, как начинаю задыхаться. Сердце начинает биться медленнее, но мужчина ничего не говорит, продолжая наблюдать за мной. Накрывает паника, но он ничего не говорит! Он просто наслаждается. Вцепляюсь в его плечо пальцами, зажимаю второй рукой рот, чтобы упустить концентрацию. Начинают слезиться глаза, от страха темнеет в глазах, и я уже через силу смотрю на мужчину, который медленно затягивается в последний раз. Он убирает мою руку и впивается в волосы пальцами, притягивая к себе. Я буквально выпиваю то, что он мне передаёт через рот. Сильно хочется кашлять, слёзы скатываются по щекам, но он не позволяет мне отстраниться. Грудь жжётся от попавшего внутрь дыма, мужчина продолжает целовать меня, сминая губы.       — Понравилось? — спрашивает он, завалившись на спинку дивана. — Ты доволен, Чанёль?       — Да, господин Бён, — хриплю, закашлявшись. Его пальцы поддевают футболку и ладонь проникает под ткань. Поднявшись до ребер, мужчина меняет направление и обхватывает бок пальцами, слабо сжимая его. Облизываю губы, чувствуя, что снова могу контролировать своё дыхание. Господин Бён опускает пальцы на мою ширинку, быстро расправляется с пуговицей, затем молнией, и придвигает меня ближе к себе. Чуть не оказываюсь на его животе, вовремя упёршись ладошкой в диван недалеко от его плеча. Он проводит по спине пальцами, спускается к пояснице и проникает ими в ложбинку между ягодицами, очерчивая подушечками колечко мышц.       — Скажи, Чанёль, достаточно ли ты прочувствовал грань между смертью и глотком воздуха? — спрашивает мужчина, надавив на простату. Я понимаю, что должен ответить. Я знаю! Но сознание быстрее меня выдаёт «Да». Господин Бён изображает удивление, подняв брови, и его пальцы медленно выходят из меня. Он будто поражаясь глядит на меня, и я тихонько извиняюсь, опуская взгляд. Это ведь должно его задобрить?.. Или уже слишком поздно что-либо менять?!       — Неправильный ответ, Чанёль, — цокает мужчина, — и если бы я был в другом расположении духа, я бы просто посмеялся над тобой и мы бы просто потрахались. Но, раз ты такой самоуверенный…       — Нет, — сокрушаясь, шепчу одними губами. Качаю головой, дёргаясь назад, но мужчина вцепляется в меня с такой силой, что я кривлюсь от боли.       — …то у меня будет чрезвычайно увлекательный вечер и даже ночь.       — Не надо, — скулю, пытаясь сдвинуться с его колен, — пожалуйста, я не хочу. Извините меня, пожалуйста! Он смотрит на меня слишком недовольно. Руки держат чрезвычайно крепко, не позволяя даже дёрнуться хоть немного. Бицепсы напрягаются, вены на руках вздуваются, пока он кривит губы, наблюдая за моей паникой. Резко его ладонь впивается в шею, и он заваливает меня на бок. Пока я вцепляюсь в его руку, пытаясь хоть немного ослабить давление, мужчина полностью переносит на неё вес и тянется к тумбочке, раскрывая один из ящиков. Мне кажется, я сейчас сойду с ума. Хриплю, царапая его тело. Всё, до чего могу дотянуться. В глазах до ужаса темнеет, накрывает паника, и он, наконец, отпускает руку. Выгибаюсь, закашливаясь, и в этот момент шеи касается холодная кожа. Я дёргаюсь, и в месте с этим защёлкивается замок, вынуждая меня в ужасе замереть. Господин упивается моей паникой, этими жалкими попытками сдёрнуть с себя удавку. Он усмехается и обхватывает ладонью подбородок, вынуждая упереться затылком в диван.       — Ненавижу грёбаную непокорность, — шипит он, — ты же ничтожество, ты даже хуже! Малолетняя шлюха, выросшая в детдоме. Просто уродство, которое не достойно даже взгляда! Тебя не спрашивая нужно драть или отдать в бордель, можно даже отдать охране. Они бы здорово развлеклись. Давно я не устраивал им такие вечера. Всхлипываю. Слёзы стекают по вискам, пока он продолжает говорить ужасные вещи. У меня больше нет желания сопротивляться. Бежать некуда — дверь не откроется, и он не отпустит, намотав на руку цепь от ошейника. Мужчина никак не унимается, вынуждая морально ломаться с каждым его словом. Я не нахожу в себе сил отвести от его злых глаз взгляд. Невыносимо…       — Монстр, — выдавливаю, вцепившись в цепь пальцами.       — Я твой господин, — выплёвывает он, склонившись ко мне, — а ты обычная непокорная сука. Строишь планы на будущее? Я отниму его у тебя. У тебя ничего не будет. Никогда. Ты умрёшь от спида или передоза — я не позволю тебе умереть лёгкой смертью, малолетняя мразь. Мужчина встаёт с дивана и с силой тянет за цепь, сбивая напрочь дыхание. Я закашливаюсь, ощущая, как с силой впивается ошейник в кожу. Тянусь по полу за ним, ужасаясь той силе, с которой он тянет меня по ковру. Он двигает какие-то книги, и неожиданно шкаф отодвигается внутрь. Ошарашено понимаю, что это его спальня, и дёргаюсь назад, потянув за цепь на себя. Бён оборачивается, оскаливаясь на меня, но я лишь качаю головой, упираясь ногами в ковёр.       — Я не хочу, — рыдаю, — пожалуйста! Я не хочу! Он присаживается передо мной и усмехается, резко взявшись за цепь, потянув на себя обеими руками. Я закашливаюсь, ощущая, как он берет меня под руки и вбрасывает в комнату. Бросаюсь назад, пока он отходит к полке и, нажав на книги, закрывает выход. Отчаянно ударяю руками по книгам, так и замирая с кулаками на них. Плача, опускаю голову, боясь представить, что будет дальше. Я не хочу! Я. не. хочу! Пожалуйста, кто-нибудь, помогите мне! Мамочка, мне так страшно! Оборачиваюсь назад, затравленно глядя на мужчину, севшего на кровать. Он указывает на пол между своими ногами и усмехается:       — Место, Чанёль.