Объятья для мрази

      — Твой страх кормит меня, — шепчет господин Бён. У него расширенные зрачки. Он возбужден от моего вида. Непроизвольно дёргаю руками, прикованными к изголовью кровати, а ему нравится даже это. Он восхищен. Губы сжимают ремешок, и я всхлипываю, замечая, как мужчина облизывается. Вцепившись руками в бёдра, он резко тянет вниз к себе. Я дёргаюсь, извиваясь, потому что эта грёбаная кровать раскрывает меня перед ним полностью. Ремешки появляются словно из ниоткуда! Бён обводит толстые полоски под коленями, охватывая их, и ноги резко раздвигаются в стороны, вытягивая из меня стон боли. Слишком натянуто. Ужасно стыдно и неприятно. Мне напрочь срывает дыхание, когда он подкладывает под поясницу небольшую подушку, вынуждая выгнуться. А потом я срываюсь, замечая, как он любовно оглаживает в руках ткань. Мотаю головой, не позволяя ему закрыть мне глаза, но он сильнее и у него больше преимуществ. Я схожу с ума в этой темноте. Почему так страшно, Господи! Я замираю, боясь и двинуться с места. Грудь поднимается под стать сорванному дыханию. Кровать прогибается возле моих ног, и я задерживаю дыхание, ощутив ладони на щиколотках. Он медленно ведет руками вверх, оглаживая ладонями натянутые до предела связки, напряженные бёдра, рёбра… Я не могу установить для себя дыхание, чувствуя себя настолько зависимым от его воли, что хочется рыдать. Неосознанно всхлипываю, начиная шумно дышать, когда он беспокоит кончиками пальцев мои соски. Знает, что левая сторона более чувствительная, поэтому делает упор на неё, невесомо касаясь рёбер губами. Он хочет возбудить меня или наказать? Я всё это время теряюсь в догадках, потому что слышу только себя. Он молча доводит меня до безумия, вырывая всхлипы. Окунаюсь в отчаяние, наконец, понимая, чего он хочет. Мужчина спускается короткими поцелуями вниз к бёдрам и неожиданно закусывает связки в опасной близости от прохода. Я дёргаюсь, приглушённо вскрикивая, но мужчину это не останавливает. Он засасывает кожу на лобке, оглаживая член рукой, и это становится переломным моментом. Дальше всё как в бреду: растяжка, игры с простатой, возбуждающие поглаживания… Мужчина наверняка упивается моими слезами, вскриками, шумным дыханием и дрожащим телом… Мне нужно видеть его, хотя бы слышать! Всё это ужасно давит, потому что непривычно и страшно от того, что я не знаю, что случится в следующую секунду. Он уничтожает, прижавшись губами к вытянутой шее. Я без конца разрываюсь на куски, пытаясь помешать ему ставить засосы на коже. Бён хватает за волосы и сильно дёргает. Я задыхаюсь от этой грубости.       — Даже не знаю, с чего начать, — усмехается он, наконец, нарушая давящую тишину. Его губы касаются кадыка. Короткие поцелуи приводят к вискам. — Сколько пьянящих эмоций… ты задыхаешься? Я задыхаюсь вместе с тобой… И всё это навесу. Я не чувствую его. Он пропадает. Шуршит одежда, и я дёргаюсь, сжимая руки в кулаки. Звучит недовольное «Спокойнее», и это побуждает моё сознание потерять контроль над ситуацией. От накрывшей паники я забыл, как дышать. Замер, ощущая, как он играется со мной, проталкивая внутрь головку, но до конца не входя. Безвольно дёргаюсь, когда чёрная пелена перед глазами начинает светлеть из-за звёздочек.       — Забыл, как нужно дышать? — с усмешкой спрашивает он. — Напомнить? Мужчина грубо толкается внутрь, причиняя невыносимую боль. Я дёргаюсь, с вскриком выгибаясь. Словно сумасшедший пытаюсь вдохнуть больше воздуха, но мне всё равно его не хватает. Он двигается. Слишком медленно, слишком развращающе. Я дёргаю головой, пытаясь упереться пятками в постель, чтобы отпрянуть от него. Стальные руки касаются кожи на бёдрах, и с этого момента он не щадит меня, ни на секунду не переставая пытать. Это ни с чем не сравнить. Грубые движения и приглушённые стоны единственное, на что я могу полагаться. Он практически не касается меня. Я буквально теряюсь в пространстве. Паника снова накрывает от осознания, что я будто в невесомости. Мне жизненно необходимо ощущать его. Дёргаю руками, начиная без конца мычать. Я надеюсь, что он ничего не захочет услышать, и накажет. Я надеюсь… Я… не могу больше.       — Где твоё доверие, Чанёль? — шепчет на ухо. Я выгибаюсь до хруста, желая ощутить его кожей, и получается. Бён хмыкает и перестаёт двигаться, замирая внутри. Недоумевающе дёргаю руками, пытаясь понять, чего он добивается. Мужчина аккуратно входит до конца и полностью опускается на меня. Это сбивает дыхание. Я дёргаюсь, потому что он слишком тяжелый, но мучитель лишь выдаёт еле слышное «Тсс» и касается шеи губами. Мы оба на грани, но он почему-то оттягивает этот момент. Еле заметно дёргаюсь, ощущая пульсацию внутри, всё ещё ничего не понимая. Мужчина на мне шипит, несдержанно двинув бёдрами, и я полноценно стону.       — Сожмись, — шепчет Бён на ухо. Непокорно дёргаюсь. — Сожмись! — рычит он, незамедлительно положив руку на ягодицу, сжимая её пальцами. И не распускает! Я стону, делая, как он просит, но пальцы всё равно с силой стягивают кожу. Всхлипываю, дёргая бедрами. Бён вместе со мной начинает хрипло дышать, и если я уже чувствую тягучую тяжесть внизу живота, то мужчина, вероятно, даже не собирается заканчивать.       — Сможешь подвести итог сам? — спрашивает. — Или тебе помочь? Прикусывает ухо, вынуждая от неожиданности дёрнуться. Мычу, вскидывая бёдра, когда он сжимает левый бок. Пальцы на ягодице уже практически не чувствуются. Тело настолько разгорячённое, что срывает сознание. Он снова спрашивает меня, нужна ли мне его помощь, и хрипло выдыхает, когда я снова пытаюсь податься бёдрами назад. В таком положении практически невозможно насадиться на него. Чужой вес мешает, прикованные руки, скованные ноги и стыд. Уйма стыда, который заглушает рассудок настолько, что я начинаю плакать. Мне стыдно оттого, что я хочу кончить. Стыдно, что я вынуждаю тело поддаваться под чужие ласки, что намеренно пытаюсь подвести мужчину к оргазму, чтобы он начал двигаться. Он слизывает языком слёзы, без конца насмехается надо мной. Мужчина определённо знает, что я чувствую, но продолжает пытать. Бён приподнимается на локте, убрав руку с бока, и отпускает ягодицу.       — Кажется, у тебя не получается, — усмехается он. — Кажется, ты зависишь от меня. Верно, Чанёль? Завишу. Завишу. Завишу. Только останови это. Господин кладёт руку на мой изнывающий член и сжимает у основания. Дёргаюсь со всхлипом, и он катастрофически медленно выходит из меня, также проникая внутрь.       — Не дергайся! — рычит он, сильнее передавив орган. — Замри. И я замираю, сжимая пальцы на ногах. Замираю, ощущая головокружение. Мне становится плохо от этой потери контроля. Вместе с его телом пропал и ориентир. Я пытаюсь ему сказать об этом: что мне плохо, что я больше не могу, но он не понимает слабого мычания. Движения изредка срываются на несдержанные, выбивая меня из сознания. Я даже не пытаюсь больше показать ему, что не в состоянии цепляться за рассудок. Он уплывает вместе с очередным грубым толчком и тяжелым выдохом. Что было дальше — я не знаю.

***

Он исчезает на сутки. Может, на двое. Я бездумно лежу на кровати, изнывая от голода и жуткой слабости в теле. Двигаться катастрофически не хочется, но мне нужно было привести себя в порядок и подниматься каждый раз, когда скручивало от голода желудок. Вода из-под крана казалась райским источником, который сначала вынуждал стонать от боли, а потом жадно заполнять живот. Я не знаю, откуда в нём было столько ненависти и презрения ко мне. Не понимал и того, почему ему так нужно ощущать чужие эмоции. В подчинении Бёна находилось столько людей… возможно, он и сам не знает точное число, но ему, почему-то, нужны мои эмоции. Мог бы Крис так пресмыкаться перед ним, как я?.. Или, возможно, у того нет больной точки?.. Кажется, Бён бы устрашил его и так. У этого человека нет границ: он обладает властью и страхом, угнетает каждого, кто находится рядом с ним. Разве можно быть таким, как Бён?.. В столе у шкафов есть канцелярский нож и уйма уродливо заточенных карандашей. Рассеянно разглядывая обилие стружки и крашенного дерева, я непроизвольно оглядываю комнату, будто пытаясь найти в ней что-то новое. Зачем он это делает? Неудивительно, что он занимается этим, он ведь такой ненормальный! Дверь в комнату открывается, но шкаф двигается быстрее, чем я. Сейчас я вообще не в состоянии двигаться. Можно ли считать, что я морально выжат?.. Бён равнодушно оглядывает меня, испуганно замершего у его стола, и засовывает руки в карманы, ожидающе вздёрнув бровь. Не знаю, чем руководствуюсь, когда хватаюсь за нож, с низким треском выдвигая лезвие. Мужчина кривит губы, но не сдвигается с места. Он ждёт от меня действий, а я не знаю, чего хочу. Я не в состоянии ему угрожать.       — Откройте дверь, — еле выговариваю.       — Нет. Поджимаю губы, затравленно глядя. Наверняка его веселит моё бессилие, но ещё больше (по глазам видно) мои действия. Я продолжаю стоять, а он пристально разглядывать меня. Кажется, Бён просчитывает каждый мой вдох и выдох. Так насмешливо смотрит, что хочется исчезнуть из поля зрения.       — И что дальше? — интересуется он, когда молчание затягивается. — Я принёс тебе новости, Чанёль, думал порадовать тебя, а ты здесь роешься в моём столе… Мама не говорила, что нельзя трогать чужие вещи? Ах да, у тебя же не было матери. Сжимаю нож сильнее. Чёртова серая пластмасса лопнет от напряжения. Становится страшно от собственной неуверенности. Я не знаю, что делать дальше. Какой вред я могу ему нанести? Что я могу сделать, чтобы спровоцировать его? Он кажется таким уверенным в себе. Человеком, у которого нет слабого места. Никакая угроза не сможет вывести его из себя. Он не откроет чёртову дверь, а если и откроет, то по пути меня схватит Крис или кто-то из охраны. Не факт, что я вернусь сюда, он может наказать меня и… отдать им.       — Всё? Минутка храбрости окончена? — усмехается Бён. Он сдвигается с места, а меня уже пробивает дрожь. Слава богу, что он этого не видит. Мужчина отходит за стулом и тянет его за собой в центр комнаты, поставив напротив меня. Вальяжно усаживается и достаёт пачку сигарет.       — Знаешь, что произошло позавчера ночью? — вопрошает он. — Ты представить себе не можешь. Подойди, Чанёль, я хочу досконально пропитаться твоими эмоциями. Хочу увидеть, какое бессилие ты испытаешь, когда узнаешь эту прекрасную новость… Идёшь? Отрицательно качаю головой. Чтобы там не было, я не могу позволить спровоцировать себя. Я должен держаться — это выбесит его, я уверен! Он говорил, что всё, что находится на этой территории, принадлежит ему: будь то чья-то жизнь или вещь. Чуть выравниваюсь, уловив суть собственной мысли. Сможет ли он стерпеть пренебрежение собой? Сможет ли стерпеть моё ликование, когда я подпорчу кое-что из его «собственности»? Под расцветающую ухмылку на чужих губах подставляю нож к шее. Негодование застилает разум, когда Бён с наслаждением усаживается на стуле, затягиваясь сигаретой. Жадно очерчивает взглядом моё тело и облизывает губы, будто у дыма есть сладкий вкус. Стискиваю челюсть до боли в зубах. Как же меня раздражает бессилие. Он упивается каждым моим действием!       — Оставь это на потом, — усмехается Бён, — глупый Чанёль. Знаешь, как в очередной раз тебя подставил Тао? У меня дёргается рука, когда я слышу имя Хуана. Он тихо смеётся с выражения моего лица, буквально облизывая его взглядом. Неустанно оскаливается, буквально дрожит от предвкушения. Я недоумеваю, совершенно не понимая, что может его веселить.       — Тао сдох, Чанёль, — заявляет мужчина. Отступаю, непроизвольно опуская руку до груди. — Представляешь? Пока ты усиленно убеждал себя в том, что есть причина для подчинения, Тао испустил дух. Я нахмурился, недоумевающе ощущая, как что-то обрывается внутри. Слёзы заполнили глаза, и я… я стоял, не зная, что делать дальше. Всё оказалось таким бессмысленным. Тот, ради кого я всё это терпел, оказался слабым. Не продержался. Не сумел. Не смог побыть со мной ещё немного… совсем чуть-чуть. Бён снова затянулся, прищурившись глядя на меня.       — И что теперь? — шепчу. — Я навсегда приросту к этой кровати и… что?.. Что дальше? Не отвечает. Наверняка знал, что Тао умер. Знал! И наверняка это он довёл его до смерти! Чего ему может стоить отдать приказ охране периодически бить Тао? Ломать ему кости одну за другой?.. Он ещё долго продержался, — думаю, разглядывая ненавистного мне мужчину.       — Помянём? Насмешка с такой силой бьёт по лицу, что туман перед глазами резко пропадает. Слёзы льются, пока я проклинаю себя за слабость, за доверчивость, за надежду… хоть на что-нибудь! Он не даст мне уйти. Быть погребённым в этой блядской комнате — вот исход моей жизни? Как скоро я ему надоем? Скольких видела эта комната? А сколько человек смогли выбраться отсюда хотя бы покалеченными?..       — Не хочу, — выдыхаю. Горло сжимает с такой силой, что кажется, будто ещё один вдох, и я задохнусь от этой тянущей боли внутри. Эмоций так много и все они такие пьянящие его, что он буквально наслаждается мной. Бён поднимается с места и делает шаг вперед, на который я незамедлительно реагирую отчаянным рычанием. Могу ли я хотя бы просить его не подходить? Имею ли право приказывать не прикасаться к себе?.. Он с усмешкой усаживается обратно на стул, внимательно наблюдая за тем, с какой резкостью я вскинул нож к шее.       — Ты не сделаешь этого, — усмехается Бён, закинув ногу на ногу. Да, но это всё, что я могу позволить себе в этой жизни. Это всё, что я могу получить от неё, кроме боли, унижения, предательства и стыда. Я могу лишь с ненавистью взглянуть на него и с сомнением убрать руку от шеи. Взмах, и меня нет?.. Слишком просто для него. Он не потерпит излишней театральности, пожалуй, позволю ему насладиться настоящим отчаяньем. Никакая боль не сможет пробить эту стену равнодушия, — понимаю, сжимая до побеления губы. Заточенное лезвие вспарывает кожу, и от этого так больно, что пальцы непроизвольно отпускают нож, который намертво застрял в руке. Я всхлипываю. От боли, от ненависти к жизни и этому человеку, испепеляющему меня равнодушным взглядом. Дышу глубже при виде крови. Кожа немного расходится, и кровь беспощадно заливает мою руку. Мои пальцы... Я так сильно хочу умереть, что вынуждаю себя с сухими рыданиями разрезать и другую руку. В глазах темнеет от перекрывающего ужаса и постоянной пульсации в руках. Медленно заваливаюсь на стол, сваливая с него вещи. Ноги подгибаются под собственным весом. С силой заставляю себя сконцентрироваться на Бёне: мужчина, уткнувшись локтем в подлокотник, подпирает рукой подбородок. От него веет таким равнодушием, что мне становится невыносимо смотреть на него. Откуда он такой взялся? Такой… ужасный… Так часто дышу от переполняющих меня чувств, что начинает кружиться голова. Или это от потери крови?.. Грудная клетка буквально взрывается от частых вздохов, внутри всё горит, и руки тоже. Я умоляю себя поскорее покинуть этот мир, потому что слишком долго я истекаю кровью. Пожалуйста, поскорее, пожалуйста…       — Занятно, — выдыхает Бён. — Ты забавный, Чанёль.       — Почему… — шепчу, — почему Вы такая… мразь? Он наверняка закатывает глаза или раздражённо скалится. Концентрируюсь на чувствах, испытывая панику. Бён что-то говорит, не знаю, мне ли, но я слышу чей-то голос... Мне страшно, но не из-за него — из-за смерти, дышащей в мой затылок. Вздрагиваю всем телом. Умирать оказалось очень страшно и невыносимо больно. От всех чувств, сдавивших меня со всех сторон, я начинаю испытывать невыносимую жалость к себе и желание вернуть всё обратно: пресмыкаться, ненавидеть его, но жить, дышать… просто быть.       — Ты испортил ковёр, — невозмутимо отмечает мужчина, внезапно появившись перед расплывающимся взглядом. — Я отдал за него почти полтора миллиона долларов, он коллекционный. Долго же ты будешь его отрабатывать.       — Я… — еле сглатываю слюну, — больше… не вернусь. Шкаф с шумом открывает дверь. Мужчина поднимается на ноги, позволяя знакомому врачу и помощникам начать спасать меня. Я не нахожу сил помешать им, лишь обессиленно утыкаюсь взглядом в Бёна, застывшего у окна. Сильно шумит в голове, и эти яркие блики… Мужчина складывает руки на груди, прислонившись плечом к стене. И я слабо улыбаюсь, думая, что отдал бы всё, что имел, лишь найти в себе силы рвануть к нему и убить. Задушить своими руками, уничтожить, исполосовать, истерзать, разрезать…       — Мы почти на финальной стадии, — шепчет врач, — давайте! Забирайте его, ребят!

Клянусь, я не вернусь, чтобы продолжать так жить.