Объятья для мрази

      — Меняем их местами, — неожиданно звучит шипящий голос по рации. Крис жестом останавливает меня, и мы оборачиваемся назад, утыкаясь взглядом в одного из охранников, закрепляющего рацию на нагрудном кармане. Мой сопровождающий слабо подталкивает меня отойти от двери, которая, оказывается, предназначается не мне. Парень, который должен зайти в комнату, кажется совершенно равнодушным, но он тяжело сглатывает всякий раз, когда натыкается взглядом на Криса и своего сопровождающего. Возможно, его уже отдавали охране… Я не могу найти причину его беспокойства.       — Почему так поздно? — шипит охранник. — А если бы я его завёл в комнату, как потом сложились бы обстоятельства?       — Приказ сверху, — недовольно отвечают Крису. — Как только услышал — сразу тебе передал. Охранник качает головой и подталкивает меня по коридору выше. Я застываю перед дверью, прикрывая на долю секунды глаза.       — Иди, — тихо просит он.       — Сейчас… Я расправляю плечи и выпрямляюсь, командуя мужчине открыть дверь. Внутри довольно темно, но глаза быстро привыкают к этому свету. В комнате сильно накурено, у меня практически сразу стягивает грудь от тяжелого воздуха. Пахнет чем-то непонятным, похожим на благовония. Гость стоит у окна и оборачивается не сразу, лишь тогда, когда я оказываюсь рядом. Бездействую, не зная, как он будет реагировать. Он выглядит довольно взрослым, но не кажется старым. Возможно, ему сорок или чуть больше. Оценивающе проходится по мне взглядом, к чему я давно уже привык, и кивает, неожиданно спросив, знаю ли я, что должен делать. Застываю, недоумевающе упёршись в него взглядом. Я пришёл сюда, чтобы… заняться сексом? Развлечь его? Или что я должен ответить? Наверное, мне стоит извиниться и переспросить? Почему он вообще задал этот вопрос?!       — Спокойней, — звучит голос, — раздевайся. Еле слышно выдыхаю, ощущая, как страх медленно прокрадывается в голову. Он трезв и не ведёт себя так, как все мужчины до него. Он чем-то ужасно похож на Бёна. Я ещё не могу понять чем, но отчётливо вижу его в некоторых действиях и тоне. Мужчина раздевается вместе со мной, действует совершенно неожиданно, и я теряюсь. Я привык к определённой схеме, которой следовали все, кто был до этого, а тут… Шумно выдыхаю, когда ладонь касается моего тела. Он поступает точно также, как Бён, и от этого меня начинает дико крыть. Сбитое дыхание он расценивает совершенно иначе, не так, как оценили бы другие. Он требовательно просит не думать ни о ком больше, кроме него, и я напрягаю плечи. Будь у меня возможность сжать руки в кулаки — я бы это непременно сделал.       — Он сказал, что ты полный дурак, — говорит мужчина, став позади меня. — Я буду трогать руки, и тебе придётся потерпеть. Дёргается палец, когда до меня доходит, что только что произнесли. Я знаю, что не имею права просить не трогать, но если он хочет сжимать запястья или связать их между собой, то будет больно. Шумно выдыхаю, стоит ладони коснуться поясницы и ягодиц. Мягко подталкивает к кровати и просит стать на колени.       — Твоя задача мне подчиняться — не более, — объясняет он, неожиданно застёгивая на шее ошейник.       — Боже, — шепчу, начиная тяжело дышать.       — Будет страшно, нестерпимо, подавляюще, но ты выдержишь это, — произносит мужчина, продолжая застёгивать на теле многочисленные ремни. — Твоя задача на сегодня?       — Подчиняться, — выдавливаю из себя, выпрямляясь, когда он приказывает. Усаживаясь ягодицами на пятки, широко раздвинув колени. Он находится позади меня, заводит руки за спину и тщательно чем-то обматывает запястья, прежде чем застегнуть у основания ладони плотный широкий ремень. Плечи стягивает напряжением, когда вся эта конструкция на мне защёлкивается с последним щелчком на пояснице. Руки затекают сразу же, но я лишь кривлюсь, благодаря Бога, что клиент этого не видит. Не знаю, что он хочет видеть и чувствовать. Не понимаю, как должен реагировать и что делать. Эта скованность медленно поднимает во мне панику, а ожидание его действий тревожит с каждой минутой всё больше и больше.       — Ещё не привык? — тихо спрашивает он, проведя ладонями по напряженным плечам.       — Мы можем… начать, — выдавливаю.       — Я задал вопрос, на который требую получить ответ.       — Нет, — поджимаю губы. — Извините. Он даёт мне ещё немного времени, а потом меня начинает душить от ошейника и этого аромата благовония вперемешку с запахом чужого тела. Я не знаю, как его зовут, но мне бесконечно хочется попросить его остановиться. Он возвращает меня к тому времени, когда Бён оставил меня себе. Всё это — словно его ужасная шутка, потому что этот мужчина убивает меня точно также, как и Бён, требует столько же, сколько требовал он, душит также, как и он… Он тянет поводок вниз, вынуждая меня выгнуться, чтобы не так сильно давило на шею. Грудь пробивает вдохами, которые резко сбиваются, стоит только чужой горячей ладони коснуться моего тела. Он не может ко мне прижаться из-за рук, они мешают ему. Я концентрируюсь лишь на его ладони, спускающейся к паху, но должен на самом деле думать о собственном дыхании. Когда начинает темнеть в глазах, я никак этого не показываю: ни писком, ни стоном, даже не предпринимаю попытку дёрнуться. Он сам это замечает и ослабляет захват, продолжая пытаться возбудить меня. Помимо моего шумного дыхания тишину нарушают и его вопросы. Он бесконечно долго пытается добиться от меня ответов, но кажется, будто ему это нравится. Он сумасшедший, как у него получается понимать меня лучше, чем я сам?..       — Мне не нравится боль, — выдавливаю из себя ответ, подаваясь бёдрами вперед, к его руке. Всё это давит на меня. Но больше нет той паники, как в самом начале, когда он только заковал меня в эти ремни. Я уверен, что он не играется, а действительно пытается меня к чему-то подготовить. Возможно, он хочет, чтобы я не испытывал боль? Но тогда почему он так наплевательски относится к собственным желаниям? До момента, как он прижался ко мне полностью, я был твёрдо уверен в том, что он остаётся равнодушным к происходящему. Мы поменяли позу нескоро. Он так много времени посвятил мне, что я уже был бессилен перед всем, хотя мы ни на мгновение не приблизились хотя бы к середине действия. Я с недовольством понял, что мне стоит стать на колени, но вовремя заставил себя следовать твёрдому тону. В голове было ужасно мутно. Мне не хватало кислорода, все эти сжимающие тело ремешки сильно притупляли сознание и всё, чего мне хотелось — это кончить и оказаться на свежем воздухе. В тот момент я и представить не мог, что это будет длиться «вечно», учитывая, что отпустил он меня позже полуночи. Я не чувствовал своих пальцев и рук. Раненные, они дико болели, и это доставляло дискомфорт, который без конца перекрывали другие ощущения. Гость был настойчивым, но аккуратным: проверил, достаточно ли я растянут, в сознании ли я и только тогда позволил себе войти в меня. Этот дикий контраст между тем, что было с другими, и тем, как было хорошо с этим мужчиной, убивал меня. Образы сталкивались в голове, без сожаления терзали моё сознание, вынуждая вспоминать каждого, с кем я мог иметь подобную связь. В конце концов произошло и это — в голове возникли воспоминания о Бёне, его кровати и сексе, от которого я потерял себя. В этот раз было не так. Было не страшно, а желанно. Каждый раз, когда он выходил из меня, я хотел поддаваться назад, чтобы снова ощутить заполненность. Я стонал, захлёбываясь воздухом, и чёртов ошейник не позволял мне полностью выразить свои чувства. Не давал кричать так, как я хотел и стонать так, как желало моё сознание. Он был совершенно одержим моим телом: ни на грамм не причинил боли, лишь одаривая бесконечными приказами и мягкими поглаживаниями. Я был готов разорваться для него на куски, лишь бы он позволил мне задержаться здесь ещё на чуть-чуть. Мне не было стыдно за то, что я чувствовал. Я испытывал наслаждение и мне было приятно, что кто-то в состоянии принести удовольствие. Он бесконечно хвалил меня, и эти ласковые обращения не казались слишком приторными или неприятными. Голос вел, вынуждал действовать, подавлял во мне желание принять участие в происходящем. Я задыхался всё больше и больше, не принимая ничего больше, чем чужое желание обладать мной. Если бы это произошло раньше того времени, как Бён решил «поделиться со мной опытом», я бы был напуган и подавлен. Сейчас я чувствовал себя иначе, как будто он снова учил меня чувствовать и понимать чужие желания. Время тянулось слишком медленно, от усталости я не видел ничего, кроме ярких вспышек перед глазами. Я кончил, задыхаясь под давлением ошейника, как когда-то с Бёном, а мужчина продолжал двигаться даже после того, как излился на постель. В нём не было этого ужасного желания пометить меня или опорочить, кончив внутрь. Мужчина был един со мной и останавливался всякий раз, когда чувствовал, что я на грани сознания. Я испытал дежавю, когда он освободил мои руки, и расслабленно откинулся на спинку кровати. Не стоило и напрягаться, чтобы понять, чего он хочет: мужчина протянул руку, и я двинулся к его коленям, ощущая больше свободы. Он это понял тоже и, к сожалению, сразу же. Стоило мне опуститься на его член, как он прижал меня к себе, удерживая на месте:       — Ты всё ещё скован мной, я не позволю тебе почувствовать свободу. И я больше её не чувствовал. Он будто привёл меня в чувства, напомнив, кто я такой, не позволяя забыться. Теперь я зациклился на мысли, что должен довести дело до конца и выйти отсюда. Мысль крутилась в сознании до самого конца. Я запрокидывал голову, думая об этом, выгибался, сжимался, скакал на его члене, но ни минуты не был наигранным. Думаю, он бы это сразу понял, ведь, несмотря на общее ощущение его полной расслабленности, он контролировал каждое моё действие, подавая сигналы телу. Я ориентировался, основываясь на всём, чему меня научил господин Бён. Слышал его шёпот, объясняющий, что происходит с моим телом, и что с ним будет, если он сожмёт рукой моё бедро или бок. Больше я не ломался: был целостен, действительно желая довести мужчину до оргазма. Я был благодарен за то, что хоть один клиент был внимателен ко мне. С ним я не чувствовал себя используемым, а наслаждался процессом вместе с ним.       — Молодец, — выдохнул он, проведя пальцем по искусанным губам. — Отдыхай. Немного посидев на кровати, он двинулся в сторону ванной, оставляя меня на кровати. Я лег обратно и повернулся на бок, закрывая от усталости глаза. Мои мысли были спокойны, и даже то сладкое напряжение в теле не скручивало меня ни на минуту. Был ли я доволен произошедшим? Да. Чувствовал ли я себя целостным? Да. И это, наверное, единственный раз в жизни, когда моё сознание не было разворочено в хлам. Этот человек был единственным, кто действовал так, как Бён, потому что всё, чему он меня научил и дал мне понять, использовал этот неизвестный человек. Прикосновение к плечу отрезвило меня. Я открыл глаза, ошарашено утыкаясь взглядом в мужчину, и тот с доброй усмешкой указал в сторону ванной:       — Иди, — сказал он, — можешь здесь остаться до утра. Я поджал губы, смущённо думая, должен ли я оставаться или нет. Возможно, он хотел бы продолжения? Что я должен был ответить, ведь это был не приказ, а предложение. Инструкций на этот счёт не поступало, так как я должен ответить?.. Заметив моё замешательство, он лишь снова указал на дверь и двинулся к окну, раскрывая его настежь. К тому времени, как я вернулся, комната была проветрена, и я с наслаждением вдохнул свежий воздух. Мужчина сидел в кресле, задумчиво глядя на журнальный столик. Не зная, куда себя деть, я прошел мимо него к окну и со вздохом присмотрелся к раскрытому виду. Я так давно не был на улице, что подрывало выбраться наружу, лишь бы ощутить, как меня охватывает ветер. Я быстро продрог и отвернулся от окна, намереваясь сесть на кровать.       — Хочешь, я заберу тебя? — вопросил мужчина, неожиданно появившись передо мной. От удивления я забыл как дышать. Это было настолько неожиданно, что я некультурно уставился на него, не зная, что и ответить. Возможно, моё молчание сильно затянулось, но мне понадобилось не больше пяти долгих минут, чтобы вспомнить, кто я такой и кому принадлежу. Этот вечер был сказкой, но лишь до тех пор, пока гость не закончил «встречу» со мной. Всё после — лишь приятный бонус для такого, как я.       — Господин Бён будет очень недоволен этим, — спокойно отвечаю. — Не стоит беспокоить его подобными вещами. Мужчина усмехается и отходит от меня, возвращаясь к журнальному столику, на котором лежит его телефон. Он проверяет время и кладёт его в карман, следом натягивает пиджак и поправляет воротник рубашки.       — Спасибо, — говорю, понимая, что он намерен покинуть комнату. Гость оборачивается. По-новому осматривает меня и улыбается уголком губ. Дверь за ним закрывается с лёгким стуком, и я отворачиваюсь к окну, только сейчас понимая, как сильно замёрз. Закрываю его и аккуратно сажусь на кровать, неожиданно слыша стук в дверь. Крис внимательно осматривает меня на предмет повреждений и жестом просит выходить из комнаты. Быстро обуваю кеды и натягиваю шнурки, засовывая их сбоку. Хочется поскорее оказаться в своей комнате и лечь в кровать. В коридоре я жду, пока сопровождающий закроет дверь, поэтому становлюсь невольным свидетелем того, как из комнаты моего «коллеги» выходит мужчина, сразу же направляясь к лестнице.       — Пойдём? — спрашиваю у Криса, когда тот становится рядом.       — Подожди, — просит он. Недоумевая, я остаюсь на месте, и только спустя пять, а может и больше, минут, понимаю, почему мы ждали, но не осознаю, для чего. Парня, который провел вечер с тем мужчиной, выносят на руках, укутанного в простыне, как когда-то меня. Я забываю, как дышать, когда его проносят мимо меня, такого бледного и… эти капли крови на простыне. Охранник кладёт руку на моё плечо, и я дёргаюсь, испуганно глядя на него.       — Теперь понял, что произошло?       — Ч-что? — еле выдавливаю.       — Вас не перепутали, — объясняет Крис, — вас поменяли, Чанёль.