Объятья для мрази

В коридоре тоже слышны выстрелы и буквально за несколько секунд в комнату врывается охрана, закрывая нас с Бёном телами. Коридор усеян трупами. Я буквально тащу Бёна за собой, схватив его за запястье. Крис выбегает перед нами, удерживая автомат спереди, чтобы в случае чего незамедлительно убрать нападающих. В лифте кривлюсь, ощущая боль, затуманивающую рассудок. Опускаю взгляд на плечо и сцепляю зубы: это не огнестрел, я бы давно потерял сознание от шока, значит — задели. Рана не навылет. Бён укладывает один из пистолетов в кобуру, переговариваясь с Крисом, который по рации пытается предупредить людей о нападении. На первом этаже почти все мертвы, именно поэтому никто не мог ответить охраннику. Бён пристреливает несколько человек, ухватив меня за предплечье, и выводит из здания, направляясь к джипу. Я заваливаюсь на заднее сидение, мутным взглядом замечая, что за рулём оказался глава, а не Крис. Тот выстреливает в несколько человек с поста охраны, и стоящие впереди джипы таранят к чёртовой матери ворота, которые за два раза прогибаются и уносятся наружу, позволяя Бёну резко нажать на газ. Меня тошнит от этой езды, но на самом деле это из-за ранения. Я зажимаю плечо ладонью, стиснув зубы, и заваливаюсь на сидение, привлекая внимание Криса. Он поворачивается ко мне, полностью опуская спинку сидения. Перелезает ко мне и отталкивает руку, осматривая рану.       — Слишком много крови, — шипит он, доставая из разгрузки бинт, — будет больно — кричи. Я не просто кричу — я срываю голос, выгибаясь от боли. Не знаю, как должен реагировать, когда по куску мяса неаккуратно проводят бинтом, вычищая рану. Иначе, наверное, отреагировать нельзя. Смаргиваю слёзы, впиваясь мутным взглядом в лицо Криса, командующего смотреть на него. Глаза закрываются, хочется зажмуриться, когда он отгрызает окровавленный кусок бинта, начиная перевязывать руку. Она сильно пульсирует, постепенно немея из-за жгута, завязанного чуть выше.       — Чанёль! — восклицает Крис, ударив по щеке ладонью. — Не спать!       — Больно, — всхлипываю, пытаясь опустить ладонь на плечо.       — Трогать не надо, — предупреждает он, усаживаясь обратно на переднее сидение. На такой скорости не то что для жизни — для смерти опасно двигаться, — думаю, усмехнувшись от глупости мысли. Поворачиваю голову, пытаясь высмотреть расплывающимся взглядом, как скоро мы будем дома. Крис переговаривается с кем-то по телефону, отдавая приказы, и я устало хмурюсь от громкости.       — Чанёль, — зовёт второй голос, побуждая раскрыть глаза. Встречаюсь взглядом с бёновским в зеркале заднего вида.       — Ты молодец, Чанёль, — говорит мужчина, и я слабо улыбаюсь, закрывая глаза. Просыпаюсь от боли в руке. Громко стону, открывая слезящиеся глаза. Крис подбадривает, что-то говорит, но в голове всё мешается, и каждая буква, кажется, меняется местами. Предупреждает, что сейчас будет больно, и неожиданно тянет за подмышки наружу, подхватывая на руки и внося в здание. Я пытаюсь вспомнить, где Бён, но не нахожу его рядом. Краем взгляда вижу машину, на которой мы приехали, и закрывающиеся ворота. Охранник с ноги открывает дверь, быстро передвигаясь куда-то за лестницу, снова толкая ногой какую-то дверь. В комнате горит яркий свет. Я хмурюсь, пытаясь накрыть рукой глаза, но её настойчиво прижимают к боку.       — Где жгут? — вопрошает спокойный голос. — Ты останавливал кровь?       — Сняли минут пятнадцать назад, — отвечает Крис откуда-то издалека, — сорок минут держали.       — Помоги разрезать, — говорят совсем рядом.       — Крис, — зову, но не слышу отклика, — Крис! Чувствую руки и холодное лезвие, касающееся кожи. Последующее «Аккуратнее, Ву!» проносится мимо, и я цепляюсь за голос этого человека, потому что он единственный, кого я здесь слышу.       — Где он? — шепчу. — Где?       — Кто, Чан? — спрашивают прямо у уха. — Босс в здании. Лежи смирно.       — Обезболивающее, — командуют справа. Но боль уже затмила рассудок. Мне кажется, я больше никогда не открою глаза… Темная пелена моментами вспыхивает яркими всполохами, пугая. Я дрожу, не знаю, отчего. Возможно, эти сверкающие блики настолько будоражат меня, что я не могу найти покоя, или же это давящее ощущение смерти у затылка. Моя душа так болит. Грудь разрывается от несдержанного обещания никогда больше не причинять себе вред. Этот Бён… зачем я сделал себе больно, порываясь спасти его?.. Я думаю об этом до самого конца. Меня просят оставаться в сознании, мешая закрыть, наконец, глаза. Я умоляю себя держаться и не реветь, когда боль выходит наружу, находясь в опасной близости от сердца. Настолько тяжело передвигаться от поглощающих чувств, что Крису приходится буквально взвалить меня на себя. Придерживая, он подтаскивает меня к лифту и тяжело выдыхает, стоит мне опереться о стенку кабины.       — Давай, Чанёль, немного осталось, — шипит он на ухо в момент открывающихся дверей. Что есть сил отталкиваюсь от опоры и шагаю вперед, поддерживаемый чужой рукой. Дальше не помню. Кажется, проплываю этот момент, стоит изображению перед глазами резко поехать. Прихожу в себя уже на кровати, обессиленный и жутко напуганный. Моя комната не кажется моей, она двигается и эти блики… Пульсация никак не покидает мою руку. Кажется, что она — бомба, что вот-вот детонирует, и я умру, а мне нельзя умирать! Я же обещал себе…       — Он бредит? — совсем рядом спрашивает Бён.       — Первое ранение, — я точно не вижу, но кажется, Крис пожимает плечами, — шок и обезболивающее. Я думал, он будет сильнее.       — Он не боец, Ифань, — опять это имя… Всё никак не пойму, кого он так называет?.. — Свободен. Зажмуриваюсь, аккуратно укладывая ладонь на бомбу. Кажется, что-то нарушаю и дёргаюсь, пугаясь писка, пронёсшегося в голове. Мне кажется, или я повредил какой-то из проводов? У меня нет сил опустить голову и посмотреть.       — Остановите её, — всхлипываю. Сжимаю экран с такой силой, что слышится треск. Плачу, пытаясь унять бешено стучащее сердце. Оно сейчас разорвётся от страха и накатившей паники. Не знаю, зачем впиваюсь в бомбу с большей силой, но я почему-то уверен: она не взорвётся, если я зажму её крепче.       — Не трогай, — шипит Бён, убирая руки. — Всё это — игры воображения, Чанёль.       — Сейчас взорвётся, — обречённо всхлипываю, отворачиваясь от него. — Она же не может тикать бесконечно! Зажмите её! Бён вздыхает, усаживаясь позади меня на кровать. Я чувствую, как мнётся постель, и бомба сбивается с ритма, начиная тикать быстрее. Прямо как моё сердце. Или это оно? Нет, сейчас главное зажать!       — Нельзя, — протягиваю пальцы, — руки убери!       — Я Вас ненавижу, — отчаянно заявляю. Мужчина усмехается, спрашивая, зачем же я тогда попытался спасти его и попал под раздачу? Но откуда мне знать? Я чувствовал, что должен. Как бы тогда моя жизнь закончилась, если бы он был ранен и умер по дороге?.. Я молча пытаюсь опустить ладонь на бомбу, но он без конца перехватывает их, а потом и вовсе зажимает, не отпуская.       — Как же мне больно, — вздыхаю.       — Скоро пройдёт, Чанёль. Бомба затихает. Перестаёт полыхать перед глазами, и я медленно расслабляюсь, ощущая себя обессиленным.       — Боль никогда не пройдёт, — шепчу, закрывая глаза, — ей некуда идти, как и мне.       — Можешь прийти ко мне, — усмехается мужчина. — Спи, Чанёль.

Завтра не будет лучше. Лучше не будет никогда.

***

Искусанные губы сильно пекут. Я со стоном накрываю глаза рукой, пытаясь не смотреть на перевязку руки. Рана выглядит отвратительно, но к счастью, рука заживает лучше, чем я предполагал. С тех пор прошло три дня? Или, может, неделя? Я потерялся в сутках, бесконечно валяясь в кровати и время от времени болтая с Карой. Девушка иногда приносит новости, а ещё проверяет моё состояние, докладывая об этом боссу. Бёна я не видел с момента нашего последнего разговора.       — Готово, — промолвила женщина, помогая мне надеть свободную широкую футболку. — Продолжаем в том же режиме. Киваю, благодарно глядя. У неё мягкие тёплые руки, и она хорошо относится ко мне, иногда даже заглядывает в комнату чаще нужного. Мне приятно её видеть здесь. В отличие от врача, который латал меня, она в тысячу раз мягче и приятнее. Впрочем, первое время мужчина всё же приходил ко мне, внимательно оглядывая рану. Меня чуть не стошнило, когда бинты впервые сняли. Отвратительное зрелище: выщербленный кусок кожи оставил после себя небольшую пустоту и ужасный рубец. Я бы не хотел, чтобы это было на моём теле, но мысль о том, что моё тело и так уже изувечено иным способом, быстро помогла мне справиться с подступившим ужасом. Зачем я спас Бёна? Этот вопрос мучил меня долгое время и, признаться честно, я всё ещё не понимаю, как это произошло. Возможно, это из-за моего обещания в самом начале встречи? Я долгое время анализировал произошедшее, пытаясь понять свои действия, но что-то мешало восстановить картинку полностью. Бён почему-то оказался важнее моей жизни. Я бросился к нему, пытаясь закрыть собой. Были ли мои действия подсознательной надеждой на смерть? Хотел ли я вообще тогда умереть? Не знаю. Инстинкт самосохранения практически не сработал. Я помню, как тянул его за руку, пытаясь как можно быстрее вывести из этого ада. Эти сцены часто посещают меня во снах. Я чувствую запах крови на губах и жгучую боль в плече. Не знаю, смог бы я пережить это нормально, если бы не ранение. Почему-то принимать участие во встречах мне больше не хотелось, но я должен был как можно скорее восстановиться и вернуться к своим обязанностям. Кара сказала, что по инструкции теперь охрану удвоили, и половину личных охранников Бёна отправили на переподготовку: «много голов полетело, он никого не пощадил» — сказала тогда она. Я медленно поднимаюсь с кровати, чувствуя лёгкое головокружение. Подхожу к окну и облегчённо выдыхаю, прислонившись лбом к стеклу. Прохлада окутывает голые ноги, и я чуть хмурюсь, прикрывая глаза. На улице всё по-прежнему белоснежное и сильно слепит глаза, но мне не хочется наружу, несмотря на то, что я был там всего один раз за полгода. Почему сознание считает, что в этом здании я нахожусь в безопасности? Как с отметки «ад», строение поднялось к отметке «безопасно»?.. Чем я занимаюсь в последнее время, кроме как сплю и ем? Ничем. Даже почитать не могу, потому что полусидеть на кровати довольно сложно. Казалось бы, ранена рука, а болит и ноет всё тело, никак не поправляясь от пережитого шока. На столе всё также лежат раскрытые книги, разбросана канцелярия — совершенно не тронуто. Я вздыхаю и сажусь прямо на стол, поднимая взгляд к окну. Как же я устал… Когда щёлкает дверь, я даже не оборачиваюсь, потому что знаю, что это либо Кара, либо Бён. Но в комнату влетает девушка, становится передо мной, внимательно оглядывая, и бесконечно долго цокает, кривя губы.       — Ужасно выглядишь, — комментирует она, — вроде бы и спишь сутками, а под глазами синяки, бледный весь… С тобой точно всё нормально? Еле киваю, тяжело вздыхая.       — Как там Бён? — опускаю голову, горбясь.       — Скоро заглянет к тебе, — хмыкает она под мой стон, — как я могу показать тебя в таком виде?       — Забей, — отмахиваюсь, — и подай шорты. Какая разница, как я выгляжу? Или мне уже пора возвращаться к работе? Не думаю, что смогу выстоять несколько часов на одном месте. Она закатывает глаза и хлопает меня по здоровому плечу, от чего я чуть не заваливаюсь на бок. Кара ошарашено оглядывает меня, придерживая за руку, и поднимает брови, вновь спрашивая, как я себя чувствую.       — Просто немного устал.       — Ты сутками лежишь, не двигаясь, как ты можешь устать, Чанёль? Если бы мог — пожал бы плечами. Кара придерживает меня за спину, пытаясь помочь мне встать, но я отказываюсь: лежать уже невыносимо, а передвигаться я всё ещё не могу. Да, я ужасно себя чувствую, но это не значит, что нужно так переживать! Тело всё ещё не в норме, да и организм пытается бороться и исцелить сам себя. Девушка трогает за лоб, что-то говорит про температуру, а что я могу ей сказать? Кроме «не хочу в кровать» ничего выдавить из себя не могу, невыносимо же лежать! Я пропускаю момент, когда в комнате появляется Бён. Открываю глаза, ощутив запах его одеколона, и Кара отступает, заметив, что я пришел в себя. Тело практически не слушается, и я начинаю тяжелее дышать, ощущая себя развороченным.       — Я думаю, у него температура, — отмечает девушка, став передо мной. Я поднимаю голову и пытаясь выпрямиться, упираясь здоровой рукой в стол между ногами. Мужчина внимательно осматривает меня и поджимает губы, командуя немедленно привести сюда врача. Устало кривлюсь, прикрывая глаза. Немного побаливает в груди, и я облизываю пересохшие губы, концентрируясь на своём дыхании. Оно не должно причинять мне дискомфорт, что же со мной не так?..       — Это всего лишь температура, — выговариваю, опуская ноги на пол. Оттягиваю футболку ниже, будто стесняясь Бёна, и тот вздёргивает бровь, хмуро глядя на меня. — Я просто немного устал лежать.       — Сказано было не подниматься с кровати, — отмечает тот, — разве нет?       — Да, но я уже не могу лежать, — шепотом возражаю, — передвигаться сложно, но это лучше, чем изображать умирающего. Всё тело… как будто ноет. Из ниоткуда появляется Крис, незамедлительно подхвативший меня под пояс. Я снова оказываюсь у кровати и со стоном аккуратно прижимаю руку к болящему плечу.       — Мне казалось, что я в норме…       — Нельзя напрягаться раньше времени, — цокает Кара, придерживая меня за плечо. — Не дави на руку.       — Я не давлю, — еле выдыхаю. Неожиданно до такой степени хочется спать, что я ничего не могу с собой поделать, поддаваясь желанию. Закрываю глаза, кажется, на мгновение, а прихожу в себя от стойкого запаха прямо у носа. Врач — первое, что я вижу над собой. Он командует мне дышать легче, но там всё ещё тянет, и я кладу ладонь на грудную клетку, бесконечно хмурясь от дискомфорта.       — Вчера всё было нормально, — протягивает мужчина, — чем ты занимался вчера и сегодня?       — Спал, — хмыкаю, — поднимался пару раз походить, утром в душ сходил — ничего особенного.       — Что из фразы «постельный режим» было непонятно? — задаёт вопрос доктор, протягивая мне градусник. — Держи крепче.       — Да и так ведь понятно, что у меня температура, — недовольно кривлюсь.       — Мне нужно знать точно: сбивать её или нет. Так что заткнись и делай, как было сказано. Цокаю, закрывая глаза. Сверху накрывают одеялом, и я расслабляюсь, закрывая глаза. На фоне слышится разговор о моём самочувствии, врач предлагает оставить в комнате круглосуточную охрану или оставить при мне медсестру. Собственно, я не против, но не факт, что я буду бодрствовать всё время.       — Воспаление, длящееся в организме после подобного ранения, это нормально, — констатирует врач, подходя ко мне, — но оно не должно сказываться на общем состоянии так сильно. Потеря сознания предполагает большую нагрузку, и обычный подъём с кровати не способствует подобным происшествиям. Предлагаю пока понаблюдать за ним. И хорошо было бы вынудить его соблюдать все описанные меры.       — Ваши действия? — спрашивает Бён, обойдя кровать слева. Поворачиваю к нему голову, еле пытаясь удержать глаза открытыми.       — На данный момент могу лишь дать жаропонижающее, — протягивает мужчина, забрав градусник, — температура высокая, стоит принять меры. До этого держалась стабильно 37 градусов — это нормальная температура для восстановительного процесса после сильной встряски. Организм таким образом даёт понять, что… Пожалуйста, — думаю, наконец, прикрывая неумолимо закрывающиеся глаза, — вы можете помолчать?..