***
После Рождества съемочная группа отправлялась в горы, для снятия трюка на фуникулерах. Все было продумано до мелочей, но не было учтено одного — законов Природы. Рою предстояло спрыгнуть с фуникулера на снежный склон горы, где для него настелили под тонкий слой снега батут. Подстраховывало снизу два его помощника. Трюк нужно было проделать с одного раза. Все стояли на своих позициях, в полной готовности. Высота превышала пару десятков метров. Сигнал «Поехали!», камеры находятся в разных позициях, и Рой открывает дверь фуникулера (по сценарию его герой попадает в одну кабину с его врагом, который хочет убить и там происходит у них драка, однако его враг достает пистолет и герою Роя ничего не остается сделать кроме как выпрыгнуть из кабины) и, разведя руки в стороны, делает прыжок, и набирая скорость, падает вниз на снежный склон. В ту же секунду, когда Рой сделал прыжок, прогремел ужасный гром, и содрогнулась земля — снежная лавина. Все поняли, что происходит, началась паника: Рой приземлился, но батут поехал по наклонной — крепежи не выдержали — двое его помощника не могли ничего сделать, их сопротивление снежной мощи было тщетно, и вскоре они пропали под снегом. Снежная волна набирала силу и вскоре накрыла и Роя, все еще остававшегося на батуте — вовремя падения он сломал ногу и не мог пошевельнуться. Нахлынувшее стихийное бедствие предстала перед ним как смерть в белом одеянии, которую он встретил с испугом. Сердце бешено колотилось, он кричал, чтобы его вытащили, но никто ничего не мог сделать. Он пролежал под снегом шесть часов и получил сильнейшее обморожение всего тела, врачам не удалось спасти кисть его левой руки — началась гангрена. Это и подкосило состояние Роя. Один из его помощников скончался, второй — находился в тяжелом состоянии. Проведя шесть дней в больнице, Рой отказывался от лечения: на него давили стены этого заведения, давили люди. Бил Лейт смог уговорить доктора Смита перевести Роя домой, в его привычную обстановку, пока с него не снимут повязки. Скрепя зубами доктор всё-таки согласился. Температура спала, а пузыри медленно, но постепенно стали проходить. За всё это время к Рою лишь раз приехала его жена: она была убита новостью, и ей завладел страх. Она жалела себя, но не его. Миссис Уокер боялась смотреть мужу в глаза, боялась видеть его увечья. Домой она не возвращалась. Рой беспомощно лежал в своей комнате. Он ненавидел сам себя, был противен себе. Он ненавидел, когда выглядел жалким и слабым в чьих-то глазах — это ломало его. Уокер лежал с открытыми глазами, но не видел ничего кроме той лавины, поглотившей его и сломавшей его жизнь. У него возникали фантомные боли в левой руке, с которой он ничего поделать не мог. Рой приказывал служанке дать ему обезболивающие и виски, но та извинялась, говорила, что не может, и убегала: мистер Лейт строго настрого запретил всему персоналу дома давать Уокеру что-то без назначения врача, даже под угрозой увольнения. И чтобы уже быть спокойным, Лейт попросил доктора о надежном человеке, который не поддастся под дурной напор больного.***
Доктор не стал утаивать от Александрии историю о том, как каскадер угодил в ловушку Природы, и несколько раз посочувствовал ему. Но собравшись с мыслями, Смит объяснил суть работы Александрии: перевязки, контроль за принятием лекарства, температуры, питания, максимальной чистоты в комнате и, конечно же, уход за больным. Все было предельно ясно: девушке ни раз приходилось проделывать такую работу по уходу за больным, но мысль о том, кто этот человек, приводила ее в смятение. Это было схоже с тем, если бы она увидела своего родственника в таком состоянии: разрывающее чувство отчаяния в глубине души. Но в то же время она понимала, что не сможет разлучиться с ним. Самонадеянная мысль о том, что она должна помочь ему, не покидала ее головы. Доктор Смит взглянул на часы. — Ох, время поджимает. Давай переодевайся и иди готовь пациента к перевязке. Александрия кивнула головой. Надев свой накрахмаленный халат, она направилась в комнату Роя Уокера. На пороге комнаты Александрия остановилась и посмотрела на обратившего на нее внимание мужчину. Девушка постаралась искренне улыбнуться. — Мистер Уокер, — тихим и спокойным голосом обратилась она к нему, проходя к шкафчику с медицинскими принадлежностями, — Приготовьтесь к перевязке, доктор Смит сейчас подойдет. Мужчина ничего не ответил, а его взгляд вновь потупился в пустоте. Он думал о том, как избавить себя от всего этого, как закончить начатое там… на склоне. Перевязка прошла быстро. Перед уходом доктор Смит дал Александрии журналы для записи наблюдений, измерил давление и температуру Рою — последняя была у него слегка повышена, поэтому он написал препарат, который ему давать. Мистер Лейт и доктор Смит уехали. Проводя их, Александрия медленным шагом вернулась в комнату и встала на пороге. Мысленно она чего-то ждала, но ею вновь овладевало чувство отвращения к себе. Нужно вести так, как обычно. Он — пациент, потерявший опору, который попал в перепалку с жизнью и смертью. — Мистер Уокер, уже девять утра, а вы не завтракали, — попыталась сказать дружелюбным тоном и, подойдя к окну, раздвинула плотные шторы. В комнату ворвался солнечный свет, видимо он и оживил больного — он впервые ответил Александрии: — Я сыт, дайте мне обезболивающее. — Голос был слабым и неровным. — Увы, мистер Уокер, обезболивающее идет в комплексе только вместе с завтраком. Мужчина ничего не ответил и отвернул голову. Юная Бэкит сходила на кухню и позаботилась, чтобы завтрак был полноценным и здоровым: овсяная каша с кусочками фруктов, свежий апельсиновый сок, который любил хозяин дома и заваренный чай с овсяными печеньями. Когда девушка принесла все это в комнату, Уокер не пошевелился. — Завтрак готов! Вы только посмотрите, как всё аппетитно выглядит. Девушка подошла к постели и дала понять Рою, что хочет усадить его, поднимая рычагом спинку больничной кровати и подкладывая за спину подушки. Установив постельный столик перед пациентом, она поставила на него поднос с едой. Рой нехотя вытащил из-под одеяла правую руку и взял ложку. Он ел медленно и неохотно, видимо, только желая заполучить, заветную капсулу, обеспечивающую ему телесный покой на пару часов. Мужчина съел не больше половины тарелки, медленно разжал пальцы и наклонился слегка вперед, чтобы взять стакан апельсинового сока (он сделал два небольших глотка) и салфетку. Каждое движение давалось ему с болью, но он не позволял лишний раз сделать за него движение. — Таблетку. Сухо потребовал он. Александрия не стала возражать. Она достала из маленького шкафчика, запирающегося на ключ, четыре сверточка, и дала Рою прописанные для него таблетки в виде порошка вместе со стаканом питьевой воды. Шкафчик она заперла и убрала ключ в карман своего халата — так требовала инструкция, которая запомнилась Александрии на подсознательном уровне за все время работы. Девушка убрала столик с подносом с кровати. — Лола, — позвала она горничную, которая промелькнула мимо двери, — Забери, пожалуйста. Лола кивнула и забрала поднос. В комнате воцарилась гробовая тишина. Александрия села за стол и заскрипела ручкой по ребристой бумаге в журнале: она записала в журнале объем пищи, которую съел больной, и закрыла журнал. Рой продолжал неподвижно сидеть и смотреть в открытое окно. Девушка встала из-за своего места и медленно, почти бесшумно прошла по периметру комнаты, рассматривая книжный шкаф с книгами. Тишину разрезал подавленный голос Уокера: — И вам это нравится? Бэкит повернула голову в его сторону и слегка нахмурила брови. — Нравится наблюдать за беспомощными людьми, которые даже не могут самостоятельно помочиться? — Нет, не нравится, сэр. Но мне нравится смотреть на живые лица людей, которые месяц, а то и два, казались безжизненными. Мужчина тихо усмехнулся: — Монашка, а гордая… — Я училась в светском училище, сэр. Там нас не заставляли искоренять нашу гордость земными поклонами. — Александрия пыталась немного развеять напряжение. Он снова усмехнулся и замолчал. — По-вашему, гордость — порок только женщины? После этих слов девушка пожалела, что спросила об этом. Глаза Роя блеснули и он долго молчал, прежде, чем ответил. — Женщина и есть порок, который преследует меня всю жизнь и не приносит ничего кроме боли. Они замолчали. Александрия побоялась потерять связь с Роем, боялась, что он замкнется в себе. — Мистер Уокер, вы читает газеты? Я видела, что в коридоре лежит свежая почта. — Принесите мне ее, — произнес он в приказном тоне, он встревожился. Александрии не нравилось, когда ей так приказывали, но она глубоко вздохнула и всё-таки выполнила поручение Роя. Когда она подошла к кровати с толстой кипой писем и свежими газетами, Рой хотел взять почту, но стоило ему достать вторую руку, обезображенной культей, из-под одеяла, как его охватила боль и он остановился. Он бессильно бросил руку поверх одеяла и уставил на нее свой взгляд. — Найдите письмо от Катерины Уокер. Мысленно она спрашивала саму себя о том, кто это? Мать, сестра или жена? Конверты были все разрисованные от руки, на некоторых были следы губной помады (письма поклонников), но среди них не было ни единого с таким именем. Уокер не отвечал. — Прошу, оставьте меня одного. — Выдавил он из себя. Александрия не стала возражать и, оставив почту на тумбочке, вышла из комнаты. Она направилась на кухню, спросить, что будут готовить мистеру Уокеру на обед. Там она завязала разговор с кухаркой, которая рассказала про Катерину Уокер — жену Роя. Она уехала из дома, как только вернулась из больницы. Катерина оставила только письмо, в котором просила прощения, за то, что до конца не смогла поддержать его даже как друг. — Опять его бросили… — сорвалось с ее губ, а в воспоминаниях ожила та актриса, сидевшая в белой красивой машине рядом с госпиталем. — Что, простите? — переспросила кухарка. — Ничего, не берите в голову. — С улыбкой на губах ответила девушка, помогая кухарке поставить посуду в шкаф, а сама с болью переживала те дни двадцатилетней давности.