Хоть с неба звездочку.

      Легкий шорох одежды — и моя рука уже касается нежной белой кожи, а музыкант в нетерпении прикусывает губу, нервно сжимая мои плечи с такой силой, что я бы наверняка возмутился, если бы уже не был занят куда более интересным делом — на данный момент меня чрезвычайно интересовал процесс издевательства над обожаемым коллегой.       Да, это, несомненно, было жестоко, но кому легко в наши дни? Дождавшись, пока в обеденном зале не останется никого, кроме нас, я «убедил» Моцарта задержаться для обсуждения некоторых очень важных деталей.       В итоге Вольфганг оказался на столе, я же удобно устроился меж его ног, облизывая губы в предвкушении хорошего начала дня. Несчастный блондин краснел, шипел, бросал отчаянные взгляды на дверь, всем своим видом выказывая готовность сбежать сию же минуту, но с места не двигался. Разумеется, он ни за что не откажется от подобного. И это еще неизвестно, кому из нас больше нравится эта ситуация.       — Боже, Антонио, не представляю, что бы сказал мой отец, увидев это, — сокрушенно выдохнул маэстро, старательно маскируя сбившееся дыхание и делая странную попытку начать диалог. Меня немного раздражала его болтливость — я все понимаю, конечно, но неужели нельзя не помолчать хотя бы во время этого?!       — Боюсь, Леопольд бы молча вставил нам обоим, — хмыкнул я, оставляя очередной алый след на талии внезапно дернувшейся пассии. — Ты чего, Вольфганг? — насторожился я. — Больно? — заглянув в полные ужаса глаза.       — Ты с ума сошел?! Не произноси это имя вслух!       Кажется, он был близок к тому, чтоб запаниковать.       — Почему? — продолжал недопонимать я, но на всякий случай притянул музыканта к себе, заставляя слезть со стола и встать рядом. Продолжения все равно, видимо, не будет. А ведь как хорошо все начиналось!       — Потому что! — немного резко огрызнулся тот, тут же извиняющимся тоном продолжив, — он практически всегда появляется после этого. Для меня это уже своего рода примета, —улыбнувшись и погладив меня по щеке. — Извини, если напуга…       Он не закончил фразу. В коридоре послышались шаги — и, спешно отпрянув, мой несостоявшийся любовник лихорадочно поправляет одежду, делая вид, что это не его минуту назад повалили на стол.       — Моцарт, успокойся, это не может быть он, Леопольд же сейчас… — я заткнулся, поняв, что произнес запретное имя, и сжал ладонь неприлично выругавшегося блондина в своей. Двери открылись, и я узрел главу семейства Моцартов и по совместительству отца моего маэстро. Немая сцена.       Первым, как и полагается, отмер только что вошедший мужчина. Ни один мускул не дрогнул на его лице — дала о себе знать жизнь при дворе, полагаю. Тут насмотреться всякого можно, мы с его сыном на столе — цветочки, что уж говорить, если мы просто стоим на ногах и даже не в обнимку.       — Маэстро Сальери, Вольфганг, — он отвесил легкий поклон, приветствуя нас. Я постарался как можно более незаметно отпустить руку бледного как снег Моцарта и, в свою очередь, склонился в ответ.Вновь нависшую тишину разрушил упавший в обморок блондин.       Плюнув на гостя, разумеется, в переносном смысле, я кинулся к гению, едва успев хотя бы подложить руку под голову и предотвратить ее соприкосновение с мраморным полом.       — Вольфганг?! — потормошив любимого за плечи, я убедился, что приходить в сознание он не собирается, и зыркнул на застывшего соляным столбом Леопольда.       — Да не медлите же, позовите лекаря! — прикрикнул я на него, и, едва дождавшись, пока он уйдет, поцеловал бесчувственного музыканта настолько долго и нежно, что не очнуться было бы прямым оскорблением с его стороны. Старый сказочный способ сработал — вскоре «принцесса» уже вполне осмысленно отвечала, мягко закинув руки мне на шею, и ей-богу, я был готов пробуждать его еще несколько часов, однако сухой угрожающий кашель заставил меня похолодеть.       — Лекарь подойдет через пару минут, но вы, я вижу, уже справились с недугом моего сына, — сказано это было так, что я почти испугался, но, глянув на приготовившегося снова избежать кары небесной самым легким способом маэстро, собрал волю в кулак.       Улыбнувшись блондину, я напоследок легко коснулся его губ своими и помог встать, бережно придерживая. Его отец не идиот, а потому, боюсь, скрывать наши отношения уже попросту нет смысла.       — Вольфгангу еще не очень хорошо, потому мы откланяемся, — слегка кивнув напряженному Леопольду, я поспешил было увести мрачного гения, но был остановлен тяжелой рукой, легшей мне на плечо.       — Мне приятно, что вы так беспокоитесь о моем сыне, — с явной иронией начал музыкант, — однако я попрошу вас проводить его до комнаты, а после зайти ко мне.       Глянув в холодные серые глаза, я понял, что ничего хорошего меня не ждет, однако выбора нет.       — Разумеется, — коротко отозвался я, делая вид, что не замечаю отчаянных сигналов опирающегося на меня мужчины.

***

      — Он тебя убьет, непременно убьет! — заламывая руки, блондин метался из угла в угол, игнорируя мои просьбы лечь в кровать.       — Не ходи, мон кер, прошу! — он с надеждой посмотрел на меня и скривился, заметив отрицательный кивок головой.       — Если ты останешься жив, приходи ко мне, я тебя немного развеселю, — сменил гнев на милость Моцарт-младший, трепетно коснувшись губами моей скулы, чем вызвал нежную, хоть и несколько кривоватую улыбку. Такой светлый и по-детски наивный… хотя только что предложил мне переспать. И как ему удается сохранять этот свет внутри себя?       На секунду прислонившись лбом к его лбу, я пошел обратно в зал на верную смерть (по мнению Моцарта) и не менее верный мордобой (по моему собственному).