Слепые души

Моё знакомство с сестрой Альбины началось не слишком приятно. Диана Несторовна – называть её просто по имени у меня не поворачивается язык – по-видимому, посчитала, что я аферистка, пытающаяся развести Альбину на деньги, и повела себя поначалу довольно агрессивно. С тех пор как Альбина стала инвалидом по зрению, она считала своим долгом оберегать её от всех и вся; она была не только её глазами и правой рукой в бизнесе, но и своего рода ангелом-хранителем – однако весьма воинственным, недоверчивым и суровым ангелом, под крылом которого можно было чувствовать себя и защищённым, и контролируемым. Эта агрессивная опека, по признанию самой Альбины, временами становилась ей в тягость, хотя она не могла не быть благодарной сестре за её неустанную и бескорыстную помощь. Пара слов о Диане Несторовне: она была старше Альбины на пять лет, но замужем, в отличие от неё, ни разу не была, а свой нереализованный родительский инстинкт переключила в русло заботы о сестре. По странной иронии высших сил ей досталось женское тело, но совершенно мужской характер, и оттого, по-видимому, с ней не мог ужиться ни один мужчина: всех она отпугивала своей властностью, жёсткостью и пренебрежительным отношением ко всему мужскому полу. Она ездила на чёрном джипе «Хёндай» и ни разу с момента получения водительских прав не попадала в ДТП. Когда вышеназванная машина, сверкая на солнце, остановилась возле магазина, из которого я выходила с полным пакетом продуктов, я поначалу не придала этому значения, потому что не знала, кто был за рулём. Я спокойно спустилась с крыльца, собираясь по приходе домой приняться за приготовление обеда, но домой попасть мне было суждено несколько позднее, чем я планировала. Из-за опущенного стекла дверцы чёрного сверкающего джипа послышался холодный и властный женский голос: – Голубушка, подойди-ка сюда! Я не сразу поняла, что обращались ко мне, и сделала ещё пару шагов в направлении своего дома, но тот же голос повторил: – Деточка, ты что, глухая? Я к тебе обращаюсь! Я остановилась и посмотрела в сторону источника этого неприятного голоса, от которого у меня разом сжались кишки. В первую секунду я впала в когнитивный диссонанс: голос был как будто женский, но за рулём джипа сидел, как мне показалось, мужчина. Короткая стрижка, чёрный пиджак мужского покроя, отсутствие косметики – всё это ввело меня в заблуждение, но потом, приглядевшись, я поняла, что передо мной всё-таки женщина. На вид ей было лет сорок, и её короткие волосы серебрились обильной проседью, несмотря на ещё довольно свежую и гладкую кожу лица. Встретившись с её взглядом, умным и ясным, но жёстким и холодным, я пробормотала: – Вы это... мне? – Тебе, тебе, – подтвердила она и кивнула на сиденье рядом с водительским. – Садись. Я оторопела. – Простите... Но с какой стати я должна к вам садиться? Я вас не знаю. – С такой, что у меня к тебе разговор, – ответила обладательница неприятного голоса и стального взгляда. – Будем знакомы: Диана Несторовна Риберт. – А, – дошло до меня. – Вы сестра Али? – Она самая, – ответила она. – Садись, не бойся. Похищать тебя я не собираюсь. Поговорить надо, вот и всё. Женственностью и изяществом Диана Несторовна не отличалась. Хотя толстой её назвать было нельзя – хорошо сшитый костюм успешно скрывал недостатки её телосложения, – но похвастаться теми великолепными пропорциями, какими обладала Альбина, она не могла. Приличествующий для женщины минимум волос, оставленный на её голове ножницами парикмахера, был полон седины, но такой цвет, как ни странно, даже шёл ей. Её лицо также не блистало красотой: его черты были грубоватыми, подбородок тяжеловат для женщины, между тёмными мрачноватыми бровями от привычки хмуриться пролегли суровые складки, и единственным украшением на нём были потрясающие глаза – большие, светло-серые, ясные, с чёрными от природы и не тронутыми тушью густыми ресницами. Хоть они смотрели на меня холодно и испытующе, но я каким-то непонятным для себя образом вдруг поняла, что передо мной, в сущности, хороший человек, только отчего-то враждебно ко мне настроенный. На тыльной стороне её лежащей на руле руки я заметила какое-то высыпание наподобие экземы. – Не буду ходить вокруг да около, – сказала Диана Несторовна. – Мне известно, что уже около месяца ты встречаешься с Альбиной. В сущности, с кем встречаться – это её личное дело, но она в силу своей доверчивости не всегда умеет распознавать истинную суть людей. Отсутствие зрения тоже играет в этом не последнюю роль. Она сейчас слепая вдвойне: и в прямом смысле, и в переносном. Она всё твердит, какой ты ангел, какое ты чудо – словом, влюблена по уши. Уж не знаю, чем ты её очаровала, какими такими достоинствами... – Диана Несторовна усмехнулась, окинув меня неприятным, оценивающим взглядом, в котором отразилось презрение. – С виду ты девчонка так себе. Впрочем, для Альбины внешность, как ты понимаешь, стоит на последнем месте... Может, ты обладаешь какими-то интимными качествами? От неё исходил такой мощный поток враждебности, взгляд обдавал таким холодом, что мне стало очень и очень не по себе, и это даже мягко сказано. А что касается её голоса, то я выразилась неточно, назвав его неприятным. Неприятен он был лишь в той степени, в какой может быть неприятна для тела ледяная вода; подобно воде же, он был чистым и звучным, чем-то он даже напоминал голос Альбины, но в нём как будто перезванивались, стукаясь друг о друга, ледышки. Слегка ошарашенная её «наездом», я прижимала к себе пакет с продуктами, и он при этом шуршал. Поморщившись, Диана Несторовна не сказала, а скорее приказала: – Поставь свой пакет на заднее сиденье и не шурши! Раздражает. Я не посмела ослушаться и поставила пакет на заднее сиденье, а сама вдруг подумала: а отчего её так раздражает шуршание пакета и отчего она так морщится, как будто у неё что-то болит? Потирая пальцами нахмуренный лоб, она сказала: – Так на чём я остановилась? А, да. Твои интимные качества меня не интересуют, меня интересуют твои истинные намерения. Иными словами, что тебе нужно от Альбины? На секс-кошечку, охотящуюся за кошельками, ты вроде не похожа. Я нашла в себе смелость улыбнуться: – А на кого я, по-вашему, похожа? Взгляд Дианы Несторовны остался по-прежнему холоден и остр, как скальпель хирурга. – По-моему, ты похожа на полное ничтожество, – сказала она. – Я навела кое-какие справки, так что мне про тебя известно практически всё – где родилась, где училась, чем живёшь. И знаешь, дорогуша, какой вывод я сделала? Ты никто, и звать тебя никак. По-моему, в жизни Альбины тебе не место. Диана Несторовна ещё не знала, что не пройдёт и получаса, как я буду для неё «золотцем» и «лапушкой», а она будет измерять мне давление и готовить для меня яичницу с колбасой; если бы сейчас ей кто-то сказал об этом, то получил бы от неё плевок в лицо. Несомненно, она хотела меня уязвить, и ей это удалось. Эти слова – «никто» и «ничтожество» – вонзились мне в душу острыми сосульками, а к горлу подступил солёный ком, но я, собрав в кулак все силы, постаралась не показать, что мне больно. Посмотрев на мою враждебно настроенную собеседницу сквозь задумчивый прищур улыбки, я вдруг увидела всё ясно, как на ладони, и, увидев, перестала её бояться. Её мучила головная боль, оттого она и была такой раздражительной, а ещё ей в детстве не хватало материнской ласки и нежности. Её суровость и жёсткость были всего лишь защитной позицией против окружающего мира, а коротко остриженная голова – протестом против глупого стереотипа «у бабы волос долог, а ум короток». – Наверно, трудно жить, никому не доверяя и всех подозревая, – сказала я. – Почему вы думаете, что вас окружают одни враги, и вам надо постоянно от кого-то оборонять себя и вашу сестру? Вы сильный и умный человек, но ваш враждебный посыл, отправляемый вами в этот мир, возвращается бумерангом и бьёт вас по голове – оттого она у вас и болит. В её глазах читалось недоумение, но она всё ещё прикрывалась щитом враждебности. – Что, изображаешь из себя психолога? – усмехнулась она. – Давай, давай. Только я тебя всё равно насквозь вижу, голубушка. Видимо, боль усилилась, потому что она слегка побледнела и снова поднесла руку ко лбу. Я сказала: – Ничего вы не видите, Диана Несторовна. То, что вам кажется, что вы видите – это вы сами себе внушаете годами. Знаете, в чём ваша главная проблема? Вам просто-напросто до боли не хватает человеческого тепла и ласки. Вам не хватает любви. Вы привыкли жить во враждебном мире и на агрессию отвечать агрессией, и это покрыло вас твёрдым панцирем, под которым никто не может разглядеть вашу истинную суть. А вы ведь неплохой человек – может быть, добрый, чуткий и способный на глубокие чувства. Только этого никто не знает – все вас боятся, потому что вы никого к себе не подпускаете на пушечный выстрел. И поэтому вы изголодались по теплу и нежности, которой вам никто никогда не подарит, если вы будете сохранять эту позицию. Знаете, а я вас не боюсь. Мне вас очень жалко. Сильно у вас болит голова? Это был излишний вопрос: по морщинам на её побледневшем лбу всё было и так видно. Не знаю, что на меня вдруг накатило; мне неудержимо захотелось пожалеть и приласкать её, как несчастного, недолюбленного ребёнка, страдающего и больного. Повинуясь этому порыву, я погладила её по стриженым седым волосам, по поражённой экземой руке и поцеловала в щёку. Видимо, это было не то, чего она ожидала, потому что морщины на её лбу разгладились, а лёд во взгляде растаял. Она смотрела на меня так, будто видела перед собой нечто необычайное – по меньшей мере, гуманоида. – А к Альбине я очень хорошо отношусь, – закончила я. – Она очень мне нравится. Мне не нужны от неё ни деньги, ни дорогие подарки. Даже если бы она не ездила на джипе, а ходила пешком и была нищая, как бомж, я бы всё равно почувствовала к ней то, что я сейчас чувствую. Я понимаю, вы её очень любите и беспокоитесь за неё, но в данном случае ваши опасения напрасны. Вы сами видите – я не секс-кошечка и не охотница за кошельками. Я не собираюсь вам ничего доказывать: вы, как я вижу, уже сделали свои выводы. Что ж, оставайтесь при них, я ничего поделать не могу. А сейчас извините, я пойду домой. Мне ещё обед приготовить надо, да и работы куча. Я взяла с заднего сиденья свой пакет и вылезла из джипа, сделав это довольно ловко: за время общения с Альбиной я уже успела привыкнуть к особенностям этой машины. И уже совершенно другой, изменившийся до неузнаваемости голос Дианы Несторовны окликнул меня: – Подожди... Я обернулась. Диана Несторовна стояла, держась за дверцу машины, высокая, чуть сутулая и грузноватая, но совершенно другая: вся её враждебность как будто испарилась. Её лицо прояснилось, складки между бровей расправились – словом, она стала совсем другим человеком. Признаюсь, такой она понравилась мне гораздо больше. – Девочка... Ты скажи честно, кто ты? – спросила она смягчившимся, уже гораздо более приятным голосом. Я недоуменно подняла бровь. – Кто я? Но ведь вы, кажется, уже выяснили всю мою подноготную. Я никто и звать меня никак. – Ну, перестань. Не цепляйся к словам. – В голосе Дианы Несторовны всё ещё звучали властные нотки, но уже без того неприятного ледяного призвука. – Я имею в виду – ты экстрасенс, целительница? Или кто? – С чего вы взяли? – засмеялась я. Диана Несторовна шагнула ко мне и взялась за ручки моего пакета. В её глазах по-прежнему было удивление. – Да не прикидывайся... Ты же только что сняла у меня головную боль. – Может быть, она сама прошла, а я тут ни при чём? – предположила я, не веря своим ушам. – Да нет, при чём! – с уверенностью сказала она. – Эти боли у меня часто бывают. Сами они никогда не проходят, и их трудно снять даже анальгетиками. А ты до меня дотронулась, и боль как рукой сняло. – Вы и правда гораздо лучше выглядите, – признала я озадаченно. – Но я не уверена, что я к этому причастна. Скорее всего, это просто совпадение. Уверяю вас, я не экстрасенс и никогда им не была. Вы извините, мне надо домой... А то не успею к возвращению отца приготовить еду. Высвободив пакет, я пошла к своему крыльцу. Но с каждым шагом я чувствовала нарастающую слабость и дурноту, как будто кто-то выдернул пробку, и силы вытекали из меня, как вода из ванны. На крыльце у меня потемнело в глазах, и я вынуждена была ухватиться за перила, чтобы не упасть. Уже оседая на ступеньки вместе с пакетом, который весил как будто целую тонну, я увидела бегущие ко мне ноги в чёрных брюках и чёрных туфлях на низком каблуке. Меня стиснули чьи-то сильные руки. – Голубка, что с тобой? Тебе плохо? Кажется, это был голос Дианы Несторовны. Он утонул в оглушительном, трескучем оркестре из будильников, а её лицо ушло за радужную пелену: моё тело охватывала мучительная бесчувственность, а голова была готова вот-вот взорваться. Резкий запах нашатыря пронзил и рассёк опутавший меня глухой кокон, и нормальная картинка постепенно вернулась. Крыльцо, голубое небо, стриженая голова Дианы Несторовны и сердобольные голоса старушек из нашего подъезда: – Жарко-то сегодня как... Кому угодно плохо станет. – Да, и не говорите... Духота, хоть бы дождичек пролил... У меня все помидоры сгорят... Моего лица касался прохладный ветерок, возвращая меня к жизни. Диана Несторовна помазала мне виски нашатырём и спросила: – Ну, как ты? – Спасибо, лучше, – пробормотала я, озираясь в поисках своего пакета. Пакет был тут же, на ступеньке. Сильные руки Дианы Несторовны подняли меня на ноги, а бабушки качали головами. – Может, «скорую» надо вызвать? – Нет, нет, мне уже лучше, – испуганно пролепетала я. – Я пойду домой... – Я провожу тебя, – сказала Диана Несторовна тоном, не допускающим возражений. – Держись за меня, лапушка. Она повела меня в подъезд, а одна бабушка начала рассказывать второй: – Прошлым летом, помню, тоже было вот так же жарко, дак я... Рассказ бабушки о том, что у неё случилось прошлым летом, мне было уже не суждено услышать: её голос удалился за пределы слышимости. Диана Несторовна спросила, обеспокоенно заглядывая мне в лицо: – Тебе лучше, моя хорошая? Откровенно и грубо говоря, мне было хреново. Это выражалось в слабости, от которой мне хотелось расстелиться по ступенькам ковриком и больше не вставать. Ещё никогда мне не было так плохо, и я, честно сказать, порядком испугалась. До двери своей квартиры я уже и не чаяла дойти. Диана Несторовна, крепко поддерживая меня за талию одной рукой, в другой несла мой пакет, шуршание которого так раздражало её недавно. Вот наконец появилась и моя дверь, но силы к этому времени внезапно кончились, и Диане Несторовне пришлось практически на себе затаскивать меня в квартиру. В комнате она опустила меня на диван и присела рядом, переводя дух. – Что же с тобой такое, золотце? Точно не нужно «скорой»? – Нет, – прошептала я. – Полежу чуть-чуть, и пройдёт. – У тебя что-нибудь болит? – обеспокоенно спрашивала Диана Несторовна. – Сердце, головка? Может быть, давление? Я подумала, что не помешало бы измерить давление, и показала на тонометр, лежавший на столе. Диана Несторовна ловко надела мне на руку манжету и включила прибор. – Восемьдесят пять на сорок пять! – присвистнула она. – Почти на нуле. И часто у тебя такое бывает, милочка? – Нет, – чуть слышно ответила я. – Обычно у меня нормальное давление – сто двадцать... Со мной ещё никогда такого не было. – Ну, всё когда-то бывает в первый раз, – сказала Диана Несторовна. – Так, что же делать? Может, тебе крепкого кофе выпить, дорогуша? У вас есть кофе? – На кухне в шкафу должен быть, – ответила я, уже на последнем издыхании. Диана Несторовна пошла хозяйничать на моей кухне, а я лежала на диване чуть живая, думая о том, куда же в действительности девались мои силы, которых ещё совсем недавно было вполне достаточно. Вернулась Диана Несторовна. – Кофе у вас, оказывается, без кофеина. Проку тебе от него никакого не будет, так что я заварила чай покрепче. Ты пока полежи, а я разгружу твой пакет. Чай она заварила крепчайший: попробовав, я сморщилась от горечи. – Это же самый настоящий чифирь... – Тебе сейчас такой и нужен, чтобы давление поднялось, – сказала Диана Несторовна. – Там я нашла ещё и настойку женьшеня. Влила капель сорок – должно помочь. Пей, голубка. Пока я пила этот невыносимый чифирь, она заботливо поддерживала кружку в моих слабых руках. От её агрессивности и враждебности не осталось и следа, в её потеплевшем взгляде было искреннее беспокойство. Допив чай, я прошептала: – Спасибо... – За что? – усмехнулась она. – Это я должна тебя благодарить: ты меня от боли избавила. – Тут её как будто осенило, и она, глядя на меня широко раскрытыми глазами, присела возле меня на корточки. – Слушай, я, кажется, знаю, что с тобой... Это ведь ты на меня свои силы потратила! Меня излечила, а сама свалилась! – Уткнувшись своим лбом в мой, она вздохнула: – Ох, голубка ты моя... Ну скажи, зачем было?.. – Я не умею исцелять, – прошептала я. – Мне просто хотелось пожалеть вас... Ведь вас, наверно, никто никогда не жалел. Она смотрела мне в глаза с таким выражением, будто ей открылась какая-то истина, бывшая ранее для неё непостижимой. – И после этого ты утверждаешь, что ты не экстрасенс? Ты попала в точку, лапушка. Ты всё правильно сказала, как будто читала открытую книгу, а ведь до этого ты меня никогда не видела. – Может быть, мне рассказала о вас Аля? – сказала я. – Некоторых вещей обо мне и она не знает, – серьёзно ответила Диана Несторовна. – Послушай, моя дорогая... Тебе нужно быть с этим осторожной, чтобы не навредить себе. Мне ты помогла, а самой себе сделала плохо. Береги себя, своё здоровье, свои силы. Не трать их так бездумно... На первого встречного. Я вздохнула. – Ну, допустим... Но мне не жаль сил, потраченных на вас. Вы хороший человек, вы этого достойны. Для вас мне не жалко сил... И для Али тоже. Она задумчиво улыбнулась, и улыбка сделала её лицо почти красивым. – После всего, что я тебе наговорила, ты называешь меня хорошим человеком!.. Ты ведь меня совсем не знаешь, девочка. Ты или ясновидящая, или впрямь ангел. – Нет, я всего лишь человек, – сказала я. – Человек, который в своей жизни ещё не сделал ничего путного. Она тихонько засмеялась и ласково погладила меня по голове. – У тебя ещё всё впереди. Ещё сделаешь, – сказала она. И, посерьёзнев, добавила: – Тебя надо беречь. Рядом с тобой должен быть человек, который защищал бы тебя и поддерживал. Не думаю, что Альбина подходит на эту роль. – Вы зря считаете её такой уж беспомощной, – сказала я. – Она вполне может о себе позаботиться. И не только о себе, но и о других. – Не забывай, дорогуша, что она слепая, причём окончательно и бесповоротно, – возразила Диана Несторовна. – Никакие чудеса не смогут вернуть ей зрения. Слепому человеку очень тяжело обходиться без посторонней помощи. Как бы она вела свой бизнес, если бы я ей не помогала? Где бы она нашла человека, которому можно было бы полностью доверять, человека, который не обманул и не обокрал бы её? Можно сказать, что все её дела на мне и держатся. – Она вам очень благодарна, – сказала я. – Дело тут не в благодарности, – покачала головой Диана Несторовна. – Случись что-нибудь со мной – и ей недолго оставаться на плаву. Ты уверена, что тебе это нужно? – Не бывает людей без проблем, – вздохнула я. – Я уже сказала, что она нужна мне не из-за денег. Богатая она или бедная – мне безразлично. Я люблю её за то, что она – это она. – Как ни странно, но я тебе верю, – усмехнулась Диана Несторовна. – Возможно, я и недооцениваю Альку... Она сильная. Но какой бы сильной она ни была, она всё равно не может обойтись без поддержки. Ну, – перебила она себя, – что у тебя там с давлением? Давай-ка проверим. Прибор показал сто на шестьдесят пять. Чувствовала я себя чуть лучше, но всё равно слабость ещё не совсем прошла. На меня наваливалась сонливость, хоть я и выпила чрезвычайно крепкого чаю. Диана Несторовна взглянула на часы, покашляла в кулак. – Ничего, время ещё терпит... Побуду с тобой ещё полчасика, если ты не против ещё немного потерпеть моё присутствие. – Я совсем не против, что вы, – улыбнулась я. – Извините, что отнимаю у вас время... Если у вас какие-то дела, вы можете не задерживаться. Мне уже лучше. Диана Несторовна покачала головой. – Нет, я не могу от тебя сейчас уйти, – сказала она. – Ты ещё бледненькая и слабенькая. Если я уеду, я места себе не найду от беспокойства. – Она опять покашляла. – У тебя тут можно курить? – На кухне, – сказала я. – Только форточку откройте. Она ушла на кухню. Мне было слышно, как чиркнула зажигалка, а вскоре потянуло сигаретным дымом. Зазвучала мелодия телефонного звонка – не моя, незнакомая. Диана Несторовна ответила: – Да. Я не вслушивалась в её разговор: у меня шумело в голове. С кухни потянуло вкусным запахом, а через несколько минут Диана Несторовна внесла в комнату яичницу с колбасой и стакан компота. Поставив тарелку и стакан на маленький столик, она подвинула его к дивану. – Тебе надо покушать. Чтобы силы быстрее восстанавливались. – Ну что вы, Диана Несторовна, не стоило беспокоиться, – смутилась я. – Стоило, лапушка, ещё как стоило, – ответила она твёрдо. – Это минимум, что я могу и должна для тебя сделать. На тарелке были два яйца и два кусочка колбасы – вроде бы немного, но я очень долго не могла их одолеть. Еда как будто помогла: верхняя цифра давления повысилась до ста десяти. – Идёшь на поправку, – обрадовалась Диана Несторовна. Ей снова позвонили, и она ушла разговаривать на кухню. Разговор длился минут десять и, насколько я могла судить, был деловым. Потом она выкурила ещё сигарету и вернулась ко мне. – Диана Несторовна, вы езжайте, – сказала я. – Не беспокойтесь за меня, со мной всё будет в порядке, я скоро приду в норму. – Лапушка моя, давай я сама решу, что мне делать, хорошо? – ответила она. Вроде бы ответ был грубоват, но я не обиделась. Не приходилось сомневаться в том, что она всегда сама всё решала, и по-другому у неё просто не могло быть. Она уехала, только когда убедилась, что мне действительно стало лучше. Перед тем как уехать, она записала мой телефон и оставила мне свою визитку. Я не ожидала, что она вернётся на следующее утро, а она вернулась, и не с пустыми руками. В половине десятого, когда я, ещё немного слабая после вчерашних энергетических затрат, кое-как поднявшись с постели и умывшись, собиралась ставить чайник, мой телефон зазвонил, и по одному звуку я почувствовала, что не ответить нельзя. И не ошиблась: звонила Диана Несторовна. – Настенька, доброе утро. Как ты себя чувствуешь, золотце? – Здравствуйте, Диана Несторовна, – поприветствовала я её. – Спасибо, гораздо лучше себя чувствую. А вы? Как ваша голова? – В том-то и дело, что совершенно прошла! – сообщила она. И добавила с возбуждённым смешком: – А ещё у меня исчезла экзема на руке! Сегодня утром просыпаюсь, а её нет! Ты можешь себе такое представить? Эта штука привязалась ко мне месяц назад, и чем я только её ни лечила – ничто её не брало, сволочь такую, а ты вчера погладила меня по руке... – Диана Несторовна, не приписывайте мне чудес, которых я не совершала, – осмелилась перебить я. – Нет уж, голубка моя, ты меня не проведёшь, – сказала она всё с тем же смешком. – Я всё видела своими глазами и почувствовала на собственной шкуре, что ты в действительности можешь. Я вот по какому поводу звоню... Я сейчас заскочу к тебе. Не волнуйся, всего на минутку: времени мало, а работы куча. Она «заскочила» – с большим букетом роз, коробкой дорогих конфет и полным пакетом фруктов. Вручив всё это мне, она показала мне руку: никакой экземы действительно не было. – Ты и в самом деле чудо, – сказала она. Уходя, она поцеловала меня в щёку. * * * 14 октября Кипит чайник: слышен его свисток. Я порываюсь, чтобы подняться, но Альбина меня удерживает. – Куда? – Там чайник. Слышишь? – Слышу. Но это совсем не значит, что надо вскакивать и бежать сломя голову. Пойдём вместе. Я обещаю: – Я потихоньку, Аля. Не беспокойся. Мне уже лучше. – А если ты упадёшь? Нет, пойдём вместе. Мы в обнимку добираемся до кухни. Я завариваю зелёный чай в большом заварочном чайнике, Альбина сидит у стола. Накрыв чайник полотенцем, я целую её в голову. Потом мы пьём чай: я из своей любимой большой кружки с ландышами, она – из средней, с вишенками. Её красивые длинные ноги – рядом с моими, её колено касается моего. Сделав глоток чая, я тихонько трогаю его и глажу. Альбина улыбается. – Можно и посмелее, – говорит она. – Не бойся, я не кусаюсь. Я глажу и второе её колено, потом оба сразу. Её рука скользит по моему колену, щекочет между ног. Но в голове тяжесть и туман, а в душу, кажется, снова вползает холодный слизень – депрессняк. Подавив вздох, я отпиваю ещё один глоток чая, а рука Альбины всё ещё нежно поглаживает меня. – Прости, Аля, я сегодня ни на что не способна. Неважно себя чувствую. Тяжёлая голова клонится на стол, я утыкаюсь лбом в руки. Изо всех сил пытаюсь прогнать слизня, но он упорно ползёт к сердцу. Альбина решительно ставит на стол свою кружку. – Одевайся, малыш, едем ко мне. Тебя нельзя оставлять одну. Я вдруг остро осознаю, что мне сейчас хочется к ней больше всего на свете. Если я останусь здесь, слизень поглотит меня, а с ней есть шанс, что мне удастся его победить. Я одеваюсь, собираю в пакет «походный» комплект вещей и пишу отцу записку: «Я у Альбины». В последний момент вспоминаю, что я сегодня ничего не приготовила. В холодильнике негусто: пачка сливочного масла, банка варенья, полпакета кефира и разрезанный лимон на блюдечке. – Аля, я быстренько сварю гречку, – говорю я. – Для отца. Это недолго, минут двадцать. – Он что, сам себе ничего не приготовит? – спрашивает Альбина. – Он придёт с работы усталый, – отвечаю я. – Вряд ли он станет что-то себе готовить. А в холодильнике – почти ничего… Так получилось, что я сегодня даже в магазин за продуктами не сходила, бессовестная. – Это поправимо, – говорит Альбина и достаёт телефон. – Рюрик? Будь добр, сходи в магазин… Да, тот, который напротив. Что взять? На твоё усмотрение. Нужно заполнить холодильник так, чтобы работающему холостому мужчине не нужно было беспокоиться о еде два-три дня. Представил себе? Вот. И занеси сюда. Хорошо, спасибо. Ждём. Она разъединяется и убирает телефон, а я стою, потрясённая и смущённая. – Аля, ну зачем… Альбина ласково берёт меня за локоть. – Не напрягайся, малыш. Твой папа не умрёт от голода без тебя. Он уже не маленький. Через пятнадцать минут Рюрик ставит на пол в прихожей два пакета, полные продуктов. Едва взглянув на них, я понимаю, что еды здесь не на два-три дня, а, по меньшей мере, на неделю. – Сколько я вам должна? – пугаюсь я. В глазах неулыбчивого Рюрика отражается некое подобие усмешки. – Ладно, не бери в голову, – говорит он. – Ерунда. – Как это – ерунда? – бормочу я. – Вы же это на свои деньги купили! Я отдам! Сколько? – Сказано тебе: не бери в голову, – повторяет Рюрик. Я поворачиваюсь к Альбине. – Аля… – Настенька, оставим эти мелочи, – говорит она. – Складывай всё скорее в холодильник и едем наконец. Рюрик, жди нас в машине, мы сейчас спустимся. Я достаю продукты из пакетов и перекладываю в холодильник. В записке приходится дописать: «Еда в холодильнике. Обрати внимание на морозилку – она тоже не пустая. Возможно, ночевать не приду, не теряй и не беспокойся».