Только ввысь

      Утром двадцать третьего мая одна тысяча девятьсот семьдесят четвертого года Алекто Кэрроу, она же Алевтина Королькова, была благополучно выписана из больницы Святого Мунго.       Полностью здорова, опасности для жизни нет.       За день безделья и ничегонеделанья Алевтина многое узнала о том мире, в который она попала. Маги, маглы, волшебство… это было знакомо из книг. Осторожными расспросами и окольными путями выяснила не только сегодняшнюю дату, но и подсчитала, что ей теперь девятнадцать лет. Двадцать будет скоро. Так же, теперь у нее появилась довольно интересного состава семья — брат-близнец, будущая невестка, отец, мать, с которой отец вроде как в разводе, мачеха, которая живет в доме Кэрроу вместе с матерью и, почему-то, уживается, и сводный младший брат — все от той же мачехи.       Семейка странноватая, но прикольная. Большая. Интересная. — Мисс Кэрроу, ваши вещи, — в палату заглянула Аглая Тейлор, левитирующая стопку с одеждой на кровать пациентки. — Палочка в тумбе, как и украшения. Посмотрите, все ли вы забрали?       Алевтина огляделась, старательно примечая, что она может еще унести с собой. Герберы решила оставить, на всякий случай пошарила под подушкой и заглянула под кровать, проверила на подоконнике. — Вроде все, — кивнула она, последний раз тщательно осмотрев палату. — Тогда прошу на выход, — Аглая нервно улыбнулась. — Вас уже ждут в холле.       И в ответ на вопросительный взгляд девушки пояснила: — Поверенный вашего отца, мистер Шмидт.       Кто такой этот мистер Шмидт, Алевтина даже не представляла, но решила держаться с достоинством юной леди, и только кивнула. Хоть бы не проколоться сейчас!       Аглая провела ее по длинному освещенному неясным синевато-розовым светом коридору, вместе они спустились по лестнице. Холл оказался просторным помещением с мраморным полом и идеально белыми стенами с барельефами и множеством картин. Над лестницей висели портреты особо отличившихся целителей, здесь же находилась и регистратура. Многочисленные пациенты и просто пришедшие навестить больных гомонили, несколько девушек ссорились за единственную свободную кушеточку, которые были расставлены здесь в изобилии, но все заняты.       Алевтина не могла не поразиться этому огромному пространству и красоте. В своем мире она привыкла к серым и зеленым стенам, детским рисункам, шуму, гаму, постоянным очередям, толпам, крикам, запаху перегара…       А здесь — и такое сияющее великолепие. Ну как можно потом не остаться под впечатлением?       Мистер Шмидт, провожавший ее до дому, оказался веселым и шумным пареньком лет так двадцати пяти. — Как мы будем добираться? — полюбопытствовала нью-Алекто, перекидывая через плечо светло-зеленую сумочку, расширенную заклинанием, в которую вошли все ее вещи. — Пешим ходом, — радостно сообщил Шмидт, или «просто Лабберт», как он просил себя называть. — Лорд Кэрроу строжайше наказал мне ни в коем случае не трансгрессировать и не перемещаться по камину. У вас здоровье слабое, — пояснил он. — Это оно у меня из-за плиты слабое, или по жизни? — фыркнула Королькова, когда больничные двери закрылись за ними, и они оказались на вполне магловской улочке, грязной и явно не очень людной.       Лондон в этой части был… мягко скажем, отвратителен. Грязные, обшарпанные дома стояли в ряд, деревья были низкими, согнутыми, запыленными. Асфальт с многочисленными ямами и выбоинами — вылитые русские дороги. Переулок круто уходил влево через пару сотен метров, и за поворотом также терялись и страшные, убогие дома.       Вывеска на единственном магазине норовила вот-вот и обвалиться, везде был разбросан мусор. Оставалось только надеяться, что Лондон двадцатого века не везде такой. По крайней мере, по рассказам бабушки, побывавшей в Англии в свою бурную молодость, столица была прекрасной, зеленой и цветущей, и Алевтина искренне надеялась, что так оно и есть. — А долго пешком идти? — она совершенно не привыкла к ходьбе. В своем мире пролежать полтора года, а здесь — только по палате да до столовой пару раз сходила.       Лабберт хмыкнул и поправил черно-серый полосатый шарф. Май был достаточно холодным — с силой дул ветер, и тучи грозились разразиться дождем, или, не дай Бог, ливнем. — А что, устала? Барышня кисейная… — но быстро смилостивился после того, как Алевтина на всякий случай напомнила об отце, который приказал доставить дочь живой и невредимой. — Нет, сейчас мы сядем на одной из остановок на «Резвого», и через пару-тройку часов уже будем дома. На «Резвом»… а, конечно, вы же ездили уже не раз.       Алекто может и ездила, и Алевтина нет. И что это за «Резвый» такой, оставалось только гадать.       Как оказалось, обычный красный двухэтажный автобус. Правда, для магов. А Алевтина-то думала, что у волшебников только один автобус — «Ночной рыцарь»… ошибалась, как оказалось. На «Резвом» ехать было удобно и приятно. Расплатившись за проезд, она поднялась на второй этаж и села к окну, приготовившись взирать на пейзажи за окном. Маршрут автобуса был не из коротких — Лондон-Престон, и по пути он как раз заезжал в одну из многочисленных деревень, Кован-Бридж, в полумиле от которой и находился довольно-таки внушительный особняк вполне зажиточных и уважаемых сейчас Кэрроу.       Алевтина смотрела на мелькающие за окнами леса, поля, и думала, что ей все-таки несказанно повезло. Вероятно, там, в Кован-Бридже, у нее была и семья, и дом, и, возможно, даже друзья. За нее предыдущая Алекто выбрала даже идеалы, и определилась с тем, кому она будет верить. Жизнь, кажется, уже была у нее распланирована от и до, и все казалось таким легким. Все, чего она пожелает, она вполне сможет добиться.       Кстати, это что получается — сейчас ее бабуше двадцать четыре, а деду — двадцать два? И, значит, они живут в СССР, в одном из сибирских маленьких городов? Интересно было бы увидеть их, встретиться с ними! И это казалось очень даже возможным по мере того, как думала об этом Алевтина. Приехать в Россию на отдых, встретиться с ними, поговорить…, а ведь через три года должна родиться ее мать, а еще через год — отец! Вот только как найти других своих родственников, она не знала, но ведь можно было остановиться и на материнской линии?       Задумавшись, девушка не заметила, как автобус подкатил к небольшой невзрачной остановочке. Несколько волшебников, в том числе и Алевтина со Шмидтом, сошли вниз, а через пару секунд ярко-красный «бусик» умчался, слегка покачиваясь от порывов сильного ветра, гнущего к земле деревьев.       Где-то с треском обвалилась толстая сухая ветка.       До особняка Кэрроу оставалось идти еще около получаса.       К счастью, это время пролетело незаметно за пыльной дорогой, и вскоре Алевтина уже стояла перед воротами Бридж-хауса. Назван он был скорее всего по аналогии с деревней — Кован-Бридж, да и сам по себе напоминал мост.* Две башни, между которыми словно натянули стоящий на одной опоре длинный-длинный дом. Ровно на высоте второго этажа начинался этот так называемый «мост» — коридор, соединяя одну огромную башню с другой, поменьше. Там, за этой лицевой стороной особняка, раскинулся сад, а за ним было видно торчащие шпили башен — вероятно, еще одна пристройка.       Как оказалось позже, та пристройка была для прислуги, и соединялась с самим Бридж-хаусом под землей, через длинную темную галерею, ниже которой были только подвалы, погреба и фамильный склеп.       Внутри дом тоже производил особое впечатление. Стены длинного и широкого холла с куполообразным сводом были украшены мозаикой и картинами, преимущественно пейзажами и натюрмортами. Здесь Лабберт Шмидт распрощался с Алекто, и ушел подземным ходом в пристройку, а девушка осталась разбираться, куда и как идти.       Выше по лестнице слышался веселый смех — скорее всего, это тринадцатилетний сводный брат чудил. Со слов Аглаи, «веселый, очень милый ребенок. Не понимаю, почему его так не любит ваш отец». Брата, кстати, звали то ли Арчибальдом, то ли Альбертом, то ли… — Альфред! — громкий женский голос сотряс стены, и по лестнице в холл, по перилам, скатился взъерошенный русоволосый мальчуган. Да, Алевтина ошиблась. Братишку, значит, звали Альфредом.       За ним спускалась, придерживая подол длинного светлого винтажного платья, худая, невероятно красивая женщина лет тридцати, со смуглой кожей, и ровными, чуть вьющимися у висков, каштановыми волосами. Увидев Алевтину, она просияла, и улыбка озарила ее лицо. — Ты уже вернулась, — и голос у нее был очень приятным. И Алевтина решила, что эта дама ей определенно нравится. — Дорогая моя, ты не видела здесь Альфреда?       Мальчишка жестами показывал из-за портьеры, куда успел шмыгнуть — не сдавай! — Нет, — она решительно покачала головой. — А что он натворил? — Ох, видела бы ты погром в комнате Михайлины, — она всплеснула руками. Вот здесь Алевтина удивилась. Михайлина же, вроде бы, еще не Кэрроу? Почему же она живет здесь, в этом особняке? — Альфреду, видите ли, не понравилось, что юная леди Долохова станет в будущем его родственницей.       И леди Кэрроу недовольно нахмурилась. Ей вот, судя по всему, Михайлина очень даже нравилась, и она абсолютно не разделяла взглядов сына. Алекто еще не очень хорошо, а вернее, совсем не знала эту Долохову, и не могла сама судить, но, судя по тому, что Михайлина навестила ее позавчера, они, возможно, были приятельницами. — Знаете, леди, — заявила Королькова, поднабравшись смелости. — Вы не слушайте его и не обращайте внимания, он побуянит да перестанет. Он ведь понимает, что его выходки все равно ничего не решат. Долохова все равно станет женой Амикуса. — Недавно ты сама говорила, что его нужно хорошенько наказывать за это, — сказала женщина. — Я сильно изменилась. — Вероятно. Это твое решение стать Пожирательницей так повлияло на тебя? — Алевтина кивнула. — И, вот еще: мы же договорились, что ты будешь называть меня Розмари, если ты не хочешь видеть во мне мать. Вероятно, после всех гадостей, что натворила Патриция, ты все равно считаешь ее родной…       Что за гадости творила ее мать, Алевтина не знала, но взяла на заметку во чтобы то ни было узнать. — Хорошо, Розмари, — она вновь кивнула. — Я, пожалуй, пойду — я очень устала. Альфред ведь проводит меня? — она улыбнулась шмыгнувшем на лестницу мальчишке. — А пока мы с ним обсудим, как нужно вести себя подобающе сыну одного из влиятельных чиновников Министерства, и вообще, порядочному ребенку.       Курносый мальчишка шумно выдохнул. Алевтина подобралась. Этот Альфред — прекрасная возможность непосредственно узнать некоторые интересующие ее вещи.       И она этой возможностью воспользуется.