Грань

Чанёль снова вытворяет не пойми что, заставляя меня беспокоиться о его духовном здравии. И если сейчас он сидит передо мной на кровати, то часом ранее он снова забился в угол и отказывался высовываться. Мы молчим. Я — потому что всё ещё озабочен его поведением и разводом, а он — не знаю. Я просто не понимаю этого парня. Его странное поведение и влюблённость давят на меня сильнее, чем то, что произошло рано утром. Я вздыхаю, думая, что пора взять себя в руки. Бывшая Жена уехала, а вместе с ней и должны оставить меня проблемы, касающиеся семьи. Я на работе, я на работе, я на работе…       — В чем дело, Чанёль?       — Это ваш любимый вопрос? — горько хмыкает юноша, притягивая к себе колени. — Оставьте меня в покое уже.       — Потрудись объясниться перед тем, как я оставлю тебя в покое, — цежу, не вынося его слов. Он кажется ужасно уязвимым в данный момент, а его поза вынуждает меня чувствовать себя виноватым. А я ведь даже не знаю, где именно совершил ошибку. Его лицо искривляется до такой степени, что я не могу вынести этого и поднимаюсь со стула, чтобы присесть рядом и обнять, несмотря на сопротивление. В конечном итоге он утыкается носом в шею и обнимает так крепко, будто от этого зависит его жизнь.       — Что не так? — снова задаю вопрос.       — Разве вам сейчас не противно от того, что мы касаемся друг друга? — неожиданно спрашивает он, вводя в ступор.       — Причём тут это? — спрашиваю, чуть отстраняясь, чтобы посмотреть в его глаза. — Я не понимаю, к чему ты это…       — К тому, что вы оттолкнули меня! — вырывается из него. Чанёль не смотрит на меня, прожигает мутным от слёз взглядом мою рубашку и не может выговорить слов. — Я превращаюсь в плаксу, — его голос срывается и он накрывает рот ладошкой, прикрывая глаза.       — Ты ужасно не уверен в себе, — сумбурно пытаюсь понять, что происходит. Пытаюсь отвлечь его от сложившейся ситуации, — если учитывать то, как ты жил до встречи со мной, то это вполне нормально, Чанёль, перестань думать о себе плохо. Какое-то время мы продолжаем сидеть вот так, только его руки обессилено спадают со спины, а я крепче обычного зажимаю его поддержкой. Мне не понятна его реакция и то, что он сказал ранее. Я пытаюсь найти в голове момент, когда оттолкнул его, но ничего не выходит. Спрашиваю об этом Чанёля, который смущённо напоминает про вчерашний вечер. Удивлённо гляжу в его глаза и понимаю, что парень реально пытался добиться меня той ночью.       — И ты решил, что мне противно от твоих прикосновений? — облегчённо усмехаюсь, прикрывая глаза. — Ну и дурак же ты, Чанёль.       — Но вы оттолкнули, — неловко напоминает он, закрывая лицо руками.       — А ты не думал, что на это есть другая причина? — мягко спрашиваю, распуская объятья, чтобы взять его руки в свои. — До вчерашнего вечера у меня была семья, Чанёль. До встречи с тобой я любил женщину, с которой прожил чуть больше десяти лет, а теперь резко переметнулся на тебя. Тебе не кажется, что человеческие чувства не устроены так, чтобы я резко перестал любить одного и влюбился в другого? Он поджимает губы и опускает взгляд, спрашивая, виноват ли он в том, что у меня развалилась семья. Фыркаю, ласково проводя пальцами по волосам. Этот пучок волос на затылке умиляет меня больше всего, учитывая бас парня и резкие черты лица. Какой же он всё-таки ребёнок…       — Нет, ты тут не причём, хотя кое-какую роль сыграл в понимании того, что я действительно разлюбил Лану. Единственное, что нас сейчас связывает — дочь, и она не понимает того, хотим мы быть вместе или стать счастливыми по одному. Чанёль непонимающе смотрит на меня. Его растерянность так чётко отображается на лице, что я не могу не улыбнуться. Этот человек настолько потрясающий, что у меня нет слов. Ужасно хочется затискать его до приступа, ибо он невероятно открыт и отзывчив. Пересаживаюсь ближе к стене, упираясь поясницей в эти дурацкие две палки у изголовья кровати. Чанёль медленно, будто взглядом спрашивая разрешения, укладывает голову мне на грудь и я приобнимаю его за плечи, чувствуя, как под спиной протаскивают руку.       — Я привык к ней, — пытаюсь объяснить, — мы провели с ней очень много лет вместе, знаем друг о друге абсолютно всё и я действительно могу сказать, что она была мне и другом, и любимой, и потрясающей матерью моего ребёнка. Я настолько сроднился с ней, что теперь, когда мы расстались окончательно, я чувствую дикую пустоту внутри. Будто часть меня лишили. Эти две недели сделали своё дело. Лана полюбила другого человека, но не смогла даже нормально пообщаться с ним, ибо брак не позволял ей трезво действовать. Я её понимаю… Знаешь, мне очень жаль, что всё так вышло, потому что мы оба будто устали друг от друга. Я забыл то, что чувствовал к ней ранее, просто прижился к ней, и всё происходило по привычке, что стало не устраивать нас обоих. Она устала от этой неопределённости, равно как и я. Думаю, у неё всё будет хорошо и человек, которого она любит, ответит ей взаимностью.       — Ваш голос дрогнул, — замечает Чанёль, чуть поднимая голову, заглядывая глаза.       — Это потому, что я до сих пор не могу поверить в то, что рядом с ней может быть кто-то, кроме меня. Возможно, я был очень печален или что-то отобразилось на моём лице странное, что вынудило Чанёля опереться локтём о кровать и потянуться к моему лицу. Странное желание и грусть, скопившаяся внутри, вырвалась, заставляя потянуть навстречу. Я не понимал собственных действий, которые глушили сознание, но почему-то всё было поразительно правильным с моей стороны и нужным для юноши. Отрезвление пришло нескоро. Чанёль отстранился первым, и его мутные счастливые глаза заставили меня понять то, что тут произошло. Понятия не имею, что вынудило меня снова на мгновение прикоснуться к его губам, но звонок, призывающий на обед, заставил оторваться от него. В столовой собралось много детей. Воспитатели в это время уединялись в другом зале в другом корпусе, но я никогда не давал себе возможности иметь с кем-то из них дружеские отношения. Мне хватало воспитанников, которые нуждались во мне. Мы садимся у большого панорамного окна, и я обращаю внимание на улицу, где идёт сильный дождь.       — Какая галимая погода, — вздыхает Чанёль, стягивая с подноса чашечку кофе. Он подталкивает её ко мне, и я озадачено поднимаю бровь. — Ну, — он смущается, — иногда разрешают, если ты дежуришь в столовой.       — Когда ты успел? — интересуюсь, обращая внимание на других детей, которые испепеляют завистливыми взглядами Чанёля. Где-то на фоне звучит ответ, который я пропускаю мимо ушей, внимательно оглядывая голодные от холода их преподавателей глаза. Все они желают быть замеченными, только… — Тогда забирай кофе себе, — снова обращаю внимание на уплетающего обед юношу.       — Нет, это вам, — уверенно произносит Чан, — я знаю, что вы в состоянии купить себе кофе, но сегодня, пожалуйста, пускай будет так. Внимательно оглядываю его смущённое выражение лица и, мягко улыбнувшись, киваю, перемешивая сахар. Мне становится грустно от того, что этот юноша всеми силами пытается завоевать моё внимание, которое до сих пор сосредоточено на моей бывшей жене и ребёнке. Тяжесть семейных разборок оседает на плечах невероятным грузом, но разливший на себя сок Чанёль сметает всё с пути. Его смущённое лицо и растеряность заставляют меня забыть обо всём и заняться его одеждой. Со смехом пытаюсь хоть как-то отвлечь его от дикого смущения, но растерянность до сих пор сквозит в его действиях. Не могу ничего с собой поделать, беру за руку и веду в туалет, по пути встречая завистливые взгляды других детей.       — Побудь пока тут, — говорю, — я принесу тебе другие штаны. Всё ещё улыбаясь, иду по коридору, думая, что если так продолжится, то вся тягота с происходящим за пределами здания сойдёт на нет. Не знаю, как ему удаётся своей нелепостью и неуверенностью привести меня в чувства, но, кажется, он это делает совершенно не специально.

***

Чанёль сидит за столом, усердно делая уроки, которые бы он и не думал делать, если бы я не вспомнил. Со мной время пролетает слишком быстро, как он говорит, но это никак не значит, что нужно забивать на уроки. Я сижу рядом с ним, якобы наблюдаю за тем, что он пишет в тетради, а на самом деле гляжу на него. В голове явно стоит образ меня самого, до беспамятства влюблённого, покорённого чужой красотой и чувствами. Я вижу образы людей, которые мне нравились, которых я любил, но не могу никак собрать их всех в Чанёля. Что-то внутри невыносимое бьёт по нервам, заставляя отводить взгляд, моргать, дышать. Просто в какой-то момент что-то поменялось. То ли это из-за света лампы на столе, то ли из-за вечернего ветерка, заскочившего в комнату через сетку на окне — я не знаю. Чанёль неожиданно стал для меня чем-то большим, чем просто влюблённый в меня мальчишка. В голове до сих пор билась мысль о правильности, которая сквозила в каждом моём движении по жизни. Но сейчас она куда-то делась, потому что ладонь упала на его коленку, привлекая внимание, а взгляд юноши, упавший на мои губы, вынудил притянуть его для поцелуя. Он таял. Совершенно от всего, что я делал. Я мог его касаться, обнимать, что-то говорить, улыбаться или смеяться. Я мог снимать с себя пиджак, потому что жарко, а у него уже сбивалось дыхание, и он смотрел так, что у меня подкашивались ноги. Потому что за последние лет пять на меня никто не смотрел с не скрытым желанием. Он таял, а я позволял себе нарушить его хрупкую душевную организацию одним только строгим взглядом. Я убивал в нём чувства, когда сжимал его бедро, когда он доверчиво лез ко мне на колени, не разрывая поцелуя. Я делаю ему больно, когда разрываю поцелуй и силой заставляю усесться обратно, потому что чувства вскружили мне голову сильнее, чем ему. Было бы мне двадцать лет… если бы я только мог отмотать время назад, я бы никогда не устраивался на эту работу, не делал больно своей семье и Чанёлю.       — Что ты только во мне нашёл? — обречённо вздыхаю, зачёсывая пятерней волосы. — С ума сойти можно…       — Вы потрясающий, — неловко проговаривает юноша, вынуждая замереть, широко распахнув глаза, — правда, я просто… не знаю, как мне правильно описать свои чувства, но это просто невообразимо. Вы красив не только снаружи, но и внутри. Ваша… стойкость, решительность, эта… мужественность. Я просто не могу. Не могу нормально описать, потому что не знаю, почему именно это привлекло с самого начала.       — Ясно, — вздыхаю, — зато я понял, жаль, что только сейчас. Глаза Чанёля удивлённо глядят на меня, заставляя улыбаться этому человеку. Он будто спрашивает, что я понял, и мне приходится отвечать, хотя можно было бы и упустить эту тему.       — Ты не получал должной поддержки, когда лишился своей семьи. Потерял слишком многое, когда остался на улице, ведь никто не обращался с тобой так, как тебе хотелось бы. Несмотря на внешность и поведение, со мной ты ведёшь себя совершенно не так, как должен. Ты жутко несерьёзный, Чанёль, а ещё нерешительный, неуклюжий и зажатый. Ты увидел во мне поддержку и все те качества, которых не имел, поэтому всё это выросло в привязанность, а потом… в это.       — Я просто люблю вас, — опускает взгляд юноша, заставляя меня поперхнуться воздухом. Я не был готов к таким признаниям.       — Был бы я помладше, Чанёль, — мягко проговариваю, на что тот резко поднимает на меня свой взгляд и в обиде поджимает губы, — я знаю, что нравлюсь тебе таким, какой есть, но ведь ты должен понимать, что это не совсем правильно.       — Моя любовь к вам?       — Нет, — поднимаюсь со стула, — моя привязанность к тебе. Думаю, ты понимаешь, во что это может вырасти и чем закончится. Становлюсь позади и опускаю руки на его напряженные плечи. Немного спускаю руки вниз к вороту футболки, сбивая его дыхание, заставляя нервничать.       — Чем? — дрожит его голос.       — Тюрьмой, — хмыкаю ему на ухо. — Доделывай уроки и спать.       — Уже уходите? — чуть оборачивается Чанёль, поднимая голову.       — Да, — киваю. Касаюсь губ, не закрывая глаз, глядя в его растерянные. — Спокойной ночи.       — Вряд ли я теперь засну, — бубнит Чанёль, заставляя меня весело рассмеяться у двери.       — А ты постарайся, — подмигиваю и выхожу из комнаты, чувствуя, как груз непонимания самого себя снова валится на плечи. Что с моими чувствами не так? Почему я чувствую то, что не должен? Почему желания вырываются против воли? Почему?..