Свет Надежды

      Златовласый эльф внимательно изучал собранную информацию, когда его острый слух уловил шорох шагов по правую руку от него. Слишком легкие для мужчины, слишком шумные для кого-то, кто хотел оставаться незамеченным, чем громче становился шаг, чем ближе некто в одеяниях с длинным подолом подходил к его кабинету, тем чаще сбивался с ритма.       — Полдон? — вскинул брови Храванон, положив приготовленный кинжал на дно ящика и тихо захлопнув его, меньше всего ожидая увидеть в своем кабинете одного из лучших учеников, когда-то лично рекомендованного им королю на должность начальника королевской стражи.       — Она всё знает, — выдохнул мужчина сухую и, несмотря на это, информативную фразу вместе с остатками воздуха из лёгких.       Сбивчивое дыхание, трясущиеся руки и липкий холодный пот — всё, чем сейчас мог похвастаться воин, который сам пришел к Лотанариэ и Аркуэнону просить снять его со службы — не мог выносить жалостливые взгляды и нерешительность королевы в отношении объявления решения, давно мучившее её. Весь вид друга заставлял зеленоглазого эльфа мысленно сжимать от боли глаза и губы, но внешне он оставался абсолютно спокойным, потому что знал, окажись он на месте Полдона, худшей пыткой для него было бы проявление жалости.       — Не думаю, что это навредит ей. Сейчас меня беспокоят возможные последствия её ярого желания бороться с тем, что ей не осилить, — он вновь вернулся к изучению документов, отречено улавливая вдалеке хаотичный топот множества ног.       — Ты от-кха… — дальнейшее окончание фразы потонуло в грудном кашле эльфа, а капли крови, ставшие неизменными спутниками даэра старшей дочери королевы, будь то чихание или смех, в последние дни радовали его много больше, чем приносили боли.       — Нет, я отдал ей свитки с описанием событий того периода, — малахитовый принц, как когда-то его называла любимая за насыщенно-зелёного цвета глаза, вновь вернулся к изучению документа. Однако пристальный взгляд голубых, словно огромные озёра, глаз вынудил его уделить большее внимание другу. — Не нужно так смотреть, там лишь малая часть информации. Я тоже считаю, что она должна узнать всё от матери, — он попытался сосредоточиться на аккуратном почерке, но буквы упорно расплывались перед глазами, а суть написанного не достигала зеленоглазого советника. Окончательно отложив документ, мужчина не решался первым начать разговор, причины которого и вовсе не знал. — Ты скоро умрёшь, — печально подводя черту, Храванон всё же нарушил тишину первым, после нескольких минут молчаливого разглядывания лица напротив. Он расстроенно качнул головой и уронил взгляд на письменный стол.       — Чем скор… — эльф снова зашелся в оглушающем кашле, переросшем в хрипы, отчего мужчине пришлось спрятать лицо в ладонях и сложиться чуть ли не пополам на мягком кресле, — старушка навестит меня, тем лучше, — на одном дыхании прошептал Полдон, придя в себя лишь спустя несколько минут.       — Надеюсь, мы встретимся в Чертогах Безвременья. Ты был хорошим воином, достойным рыцарем королевы, — Храванон склонил голову и приложил ладонь к сердцу, выражая уважение и сожаление.       — Для меня также было честью сражаться бок о бок с тобой, — бывший начальник королевской стражи прикрыл глаза — единственное движение, на которое хватало сил.       — Полдон, ты говорил с ней об Анариэль и Ваниэль?       — Да.       — Почему ты решил, что они преступницы?       — Подумай сам, Ваниэль — эльфийка, что никогда не выходит за пределы замка, не взяв с собой не меньше двух десятков слуг. Отправилась лишь с десятью, а вернулась… одна. Больше того, уехала на месяц, и взяла с собой Анариэль, объяснив это болезнью принцессы. И выбрав для лечения самый странный из всех возможных округов. Тебе ведь докладывали, что она распустила слуг и, сделав круг, вернулась в северный округ, который сейчас славится дурной погодой и затхлым воздухом.       — Да. Что ж, ничего удивительного, что Элен начала подозревать их. Только вопрос, откуда ты знаешь об этом?       — В моем подчинении тоже были преданные люди, — через силу ответил Полдон, шумно выдохнув и закрыв глаза, он попытался повернуться на своём месте, оперевшись о подлокотник, но боль только усилилась и внезапно всё его тело напряглось. Воздуха перестало хватать, и мужчина завалился на спинку кресла в попытке вдохнуть.       Храванон оторвал взгляд изумрудных глаз от конца свитка и услышал приближение толпы истеричных эллет, как он их мысленно окрестил из-за шума и криков, которыми они заполнили весь коридор. Уверенным шагом он приблизился к двери и одним рывком открыл её, отчего навалившаяся на створку девушка упала в руки советнику, и, взвизгнув, тут же отпрыгнула бы от него к противоположной стене, но подоспевшая группа остановила её, ценой синяков и ушибов от произошедшего столкновения. Залившись краской она так и не вымолвила ни слова, чем воспользовался мужчина, вырвав из рук девушки лекарства и молчаливым кивком головы отдал приказ страже, захлопнув дверь перед самым носом взбешенной главы сестёр-помощниц из лазарета.       — Скажи ей. Она имеет право… — после неловкого молчания, вызванного действиями советника, превозмогая все усилия, прохрипел Полдон — точно также, не проронив ни слова, он влил зеленую жидкость в рот, после чего подал стакан воды, так и не нарушив абсолютного молчания, — ...знать.       — Я рассказал тебе только потому что доверяю, но, видимо болезнь влияет на твоё умственное здоровье. Элениэль психически неустойчива, сказать сейчас правду равносильно предательству родины.       — Да Эру тебя разнеси! Почему вы все… ты, каждый из вас, даже семья, смотрите на неё как на носителя демона! Она живая!       — Именно поэтому я не мог…       — Ты обязан! Это ты посоветовал отдать Исилиэль в школу нимф в пять лет! — за спиной мужчин стуки в дверь и крики только усиливались, а эмоции, сдержать которые сил совершенно не было, соединяясь с какофонией звуков и упертостью собеседника, заставляли сердце стучать настолько сильно, что даже собственный голос Полдон едва слышал.       — Хочешь найти нового виновного в смерти девушки, которую не смог уберечь?       — Н-не смей… ты, безжалостная…       — Молчи!       — Год за годом служил королю, и думаешь я не заметил? О нет, ты не простил. Он не простил! Всё это время…       — Я служу ему верой и правдой!!!       — Да, только… преступника укрываешь.       — Не см…       — Посмею, ты был наставником Исилиэль. Только ты можешь помочь ей.       — И что даст ей правда? Очередную порцию боли? Разве ты не видишь, эта девочка, при всём своей разуме, сходит с ума. Она решила мою загадку за несколько минут, но стоит ей вернуться в реальность, как она становится живым мертвецом! Сколько лекарей пыталось? И никто не смог! А демон не дремлет, одна брешь — мы все умрем, — мужчина кинул свиток на стол и, нервно зарывшись пальцами в волосы, повернулся спиной к давнему другу.       — Неужели, тот, кто видел столько эпох… боится смерти?       — Ты ничего не знаешь.       — Храванон, ты был верным воином и другом… не поддавайся страху, Элен сильная. Она справится, и у нее есть полное право знать.       — В этом нет смысла, я осматривал сокровищницу - там ничего нет!       — Кто лучше тебя может знать о тайнах Исиль. Тайнах, которые она не осмеливалась сказать даже родителям.       — Их… нет, — сомкнув глаза, он окончательно отвернулся от друга, упрямо повторяя вслух одну и ту же истину, которую твердил окружающим на протяжении стольких лет… но сердцу не прикажешь молчать, и пока советник качал головой, в памяти всплывали фразы, которые так ярко показывали личность Исилиэль: веселая, добрая, сомневающаяся и не по-детски умная.       — …дай ей шанс, — тихо закончил Полдон, поняв, что сейчас ответа так и не получит, он медленно поднялся, с трудом передвигая ноги, дошел до двери, и лишь на мгновение пальцы замерли над железной ручкой. Русоволосый воин устало выдохнул и толкнул дверь, где его ждали лечащие его сестры. Он ушёл так и не дождавшись ответа.

***

      Алласон поднял надувшую щечки малышку на руки и нежно провёл пальцами по лицу подросшей девочки. За прошедшую половину года Мирриэль вытянулась и теперь доставала почти до пояса папы, который, как ни хотела маленькая «принцесса», не брал её с собой в замок, от чего стал причиной обиды и чуть ли не самым худшим эльфом в Арде.       — Моя дорогая, моя любимая принцесса, мы же это обсуждали. Столько раз, — булочник покачал головой, а взгляд серых как сталь глаз наполнился глубокой печалью, он аккуратно стер непрошеную слезинку с лица дочери. — Столько раз.       — Не бросай меня!.. Предатель! — светловолосая, совсем еще юная эллет, сотрясаясь от рыданий, пыталась вырваться из крепких объятий отца. — Предатель!.. Л-лжец!       — Я же говорила, что это плохая затея, — прямо за спиной пекаря раздался разочарованный голос, рыжеволосая эльфийка поджала губки, подпирая дверной косяк в противоположной стороне комнаты, даже не пытаясь подойти и успокоить дочь.       — Тинтур, хватит. Мы обязаны ей очень многим, и сейчас, когда она нуждается в поддержке больше, чем когда бы то ни было, ты хочешь бросить её?       — Сколько мы это не обсуждали, а ты так видимо и не понял, — передразнила его тон эльфийка, уперев руки в бока и, наклонившись вперед, покачала головой, отчего алые локоны спали на грудь женщины. — Это тебе пора прекратить. Ты наверное еще не осознал, но у нас своя жизнь. Своя. Теперь есть те, о ком нужно заботиться, оберегать. А рядом с ней все подвержены опасности! Если бы я тогда знала, что она пришла к нам ночью. Да еще и сбежала из замка! Ох, сколько бы я ей высказала, на поро…       — Замолчи! — впервые за столько лет счастливого брака, Алласон позволил себе повысить голос на жену, после чего та поникла, потупила взор, и ссутулилась, словно одно слово горой придавливало её к земле. — Про…       — Отлично, раз ты настолько желаешь уберечь её — иди. Только не забудь, та, кого ты пытаешься спасти, убила собственную сестру.       — Как никто другой ты знаешь, что это ложь. Ты изменилась… — сердце, что так слепо разгоняло кровь по телу под напором гнева и злости, сейчас болезненно сжималось от одного вида страданий эллет, которую он любит больше всего на свете. Осознание, что они ссорятся, заставляло его испуганно пропускать удары, Алласон боялся, что все эти недомолвки и накопившееся раздражение положат конец счастливой и спокойной жизни, и он не хотел, чтобы виной всему стала его лучшая подруга — озорная эллет, которая сейчас изменилась до неузнаваемости. — Я больше не узнаю в тебе прежнюю Тинтур. Что такого произошло, что ты даже имени эллет, спасшей тебя от рабства, произнести не можешь?       — Уходи, — сомкнула глаза эльфийка, один вид любимого сейчас причинял ей боль, сравнимую с кровоточащей рваной раной. Отвернув голову и поджав трясущиеся губы, Тинтур так и осталась стоять на прежнем месте. — Мирриэль, милая, пойдем.       — Мамочка, я не хочу, чтобы папочка уходил! — вновь захныкала девочка, во время ссоры испуганно сжавшаяся в комок на руках отца. Она часто слышала их споры, особенно вечером, когда мама укладывала её в кровать, а затем спускалась вниз, к сожалению, малышка не успевала заснуть до начала конфликта, а потом уже не получалось. Сначала она, босая, с любимой игрушкой в руках, замирала за дверью, прислушиваясь к голосам родителей, а спустя время, просто укрывалась одеялком по самую макушку и тихо плакала от страха, что мама и папа перестанут любить друг друга.       — Пойдем, родная. Видимо, у папы есть дела важнее, чем семья и явно ценнее слез дочки, — закончив свои слова горькой усмешкой и обращаясь уже под конец к супругу, она так и не посмотрела на него.       — Милая, у меня нет никого дороже вас с мамой и мальчиков. Помни об этом, — он опустил ребенка на пол и проведя их маленький ритуал — поцелуй в макушку и легкое касание носа, обратился к жене. — Не следует втягивать в это ребенка.       — Папочка, возвращайся поскорее!       — Пойдем, — прошептала рыжеволосая красавица и потянула дочь в её маленькую комнату. Ей хотелось поскорее покинуть место, причинившее ей столько боли, и отвлечься рутинными делами — умыванием ребенка, подготовкой кроватки и чтением сказок. Руки сами выполняли однообразные действия, пока Тинтур в тысячный раз повторяла в голове их ссору, слова, жесты, взгляды. Память под действием обиды и боли в тысячный раз воспроизводила короткую сцену выплескивания скопившегося негатива. Страх разрыдаться перед дочерью вынуждал её, в который раз, отворачиваться. Малышка, в глазах которой рыжеволосая эльфийка пыталась выглядеть сильной и которую не хотела тревожить, чувствовала состояние матушки и всё оставшееся время молчаливо сжимала маленькими пальчиками её ладонь, ища в ней опору и поддержку. — Спи, моя хорошая, — женщина укрыла ребенка одеяльцем, не выдержав на середине сказки, и только после этого услышала тихое дыхание спящей малютки. — Всё будет хорошо. Мама защитит тебя, — поцеловав Мирриэль в лоб, она прижалась своим лбом к её, а руки ласково обняли тело лежащего на боку ребенка. Слезы, капля за каплей пробивающие себе путь наружу, закапали на лицо девочки, и, чтобы не будить дитя, Тинтур уткнулась в одеяло, по-прежнему сжимая хрупкое тельце, и рыдания, приглушенные плотной тканью, заполнили остаток вечера матери.       Алласон покинул родные стены, как только дочка пошла к матери, он вышел из дома и, влившись в радостную толпу, направился в замок. Все его мысли занимало странное поведение любимой жены, и он совершенно не понимал и не видел этому причин. Златовласый друг принцессы не знал, что игра, которую вел могущественный орден, через принцессу коснулась и его семьи. Нет, она не просто коснулась, она врезалась и разрушила до основания привычный уклад жизни, о чем он не знал. Бывшая фрейлина, спасенная своей госпожой, скрыла от мужа, что они не раз подвергались нападению, виновницей которого была дочь Лотанариэ. Скрыла она от любимого и то, что встретила ведьму, и не просто встретила — говорила с ней. Встречалась не раз, и в последнем разговоре просила защиты и спокойной жизни, даже ценой несчастья бывшей хозяйки. Тинтур долгое время корила себя, но после того как её малышку, её маленькую Мирриэль, чуть не забрал Всесильный Эру Илуватар, она решилась. В слезах прибежала к старухе, в тайне от Алласона, настаивающего на настойках от лучших лекарей, показала дочь. Тогда ведьма сказала ей, что яд очень дорогой и производят его в редчайших случаях, а главный ингредиент растет в саду королевы. Поверила эллет своей спасительнице и не стала ничего рассказывать, а детям, чтобы не боялись и никому не поведали о случившемся, привела к ней, и старушка стерла из памяти всё ненужное.

***

      Лотанариэ печально вздохнула и положила гребень на стол, сегодня она не доверила фрейлинам свои роскошные золотые локоны, которых с каждой неделей становилось всё меньше.       — Не подобает королеве говорить, что она с большей охотой прочла бы книгу в обществе дочери, — грустно улыбнулась правительница отражению, и обернулась к девушкам, подносившим её платья. — Позволим сегодня насладиться жителям видом моих волос? Или же это сочтут дурным тоном, как думаете?       — На всё Ваша Воля, Госпожа, — учтиво поклонились девушки и предложили другое платье после молчаливого отказа королевы.       — Что ж, тогда принесите венец. Тот, что стоит на постаменте в великой сокровищнице Линдора. Вот ключи. Роавин, проследи.       — Конечно, Ваше Величество, — откликнулась женщина из другого конца комнаты, занятая подборкой цветов к празднику. — Украшения уже готовы.       — О, бедные создания. Я всегда была против такого жестокого отношения к этим нежным, хрупким творениям Йаванны.       — Однако народ любит их. Это уже давно стало традицией, — развела руками женщина и аккуратно закрепила фату на манекене, а затем, поклонившись, покинула помещение.       — Видимо, людям виднее, что лучше, — легкий, словно весенний ветерок, шёпот, развеял тишину пустых, как душа женщины, покоев. Лотанариэ медленно, неохотно подошла к окну, как будто невидимые руки толкали её к свету, . Опираясь руками на широкий, специально сделанный по её просьбе, подоконник, нимфа подняла взгляд.       Город, живой, наполненный яркими красками лент и всевозможными украшениями, залитый солнечным светом, насмехался над ней своим великолепием и счастьем, сочившимся из каждого камня. Стены и деревянные шпили крыш словно возвышались над ней бездушными великанами, и Лотанариэ вновь ощутила себя маленькой девочкой. Одинокой среди этих холодных, безразличных каменных коридоров, ненужной. Одной, наедине со своим горем.       Сердце ныло, терзало, обжигало и мучило её, стремясь вырваться из груди. А шрамы, бесконечные шрамы стальными цепями держали этот трепещущий орган в её теле. Каждый день приносил неимоверную боль. Стоило только очередной невидимой ране зарубцеваться, как появлялась маленькая, абсолютно незначительная деталь, напоминающая о прошлом и раз за разом убивающая её. Раз за разом тупым ножом вскрывала старые раны. Раз за разом заставляла мать желать смерти своему дитя так сильно, что всё живое чахло вокруг неё. После очередных жертв из прекрасной оранжереи, Лотанариэ обратилась к камню, за редким исключением покидая стены замка, и навсегда забыла дорогу к замку, сама постепенно превращаясь в камень. Привычки, манеры, жесты, улыбка — всё поверхностное держалось так естественно, что даже муж не заметил изменений в своей супруге.       — Не было ни дня, чтобы я не вспоминала о тебе, — обратившись лицом к небу, прошептала златовласая правительница, сердце её постепенно очерствело, любовь к миру иссякла. Мягкий солнечный свет залил покои королевны, но ни тепло светила, ни пение птиц, ни шум праздника не доставляли ей радости. Река жизни превратилась в маленький, почти иссякший ручеек, и Лотанариэ наблюдала, как медленно он погибает. Озеро - именно с этим образом нимфа сравнивала время, и её озеро заболотилось, а время встало. — …Время моё встало, — практически бесшумно сорвалась фраза с губ женщины, пребывающей в глубоких раздумьях.       — …жа!       — Ах, простите! Роавин… что ж, ты всё сделала. Хорошо, приступай к подготовке. Фату закрепи на венце, и можешь покинуть покои. Спасибо.       — Как пожелаете, Ваше Величество, — фрейлина присела в реверансе и принялась исполнять указания. Сегодня Роавин была особенно молчалива, ей, как приближенной королевской семьи, было известно, насколько любила этот праздник маленькая девочка с очами цвета небесной синевы. Чуть пухлые пальцы ловко орудовали тонкой материей и уже через несколько минут Лотанариэ была готова к празднеству, а золотые локоны покрылись сверкающей в свете заходящего солнца фатой, как знак замужества. — Всё готово.       Правительница кивнула, и, поднявшись, словно призрак, молчаливо и практически бесшумно направилась к двери. Лишь шорох полов платья и длинная фата развеивали образ, который представила себе фрейлина.       — Ваше Величество… — нимфа вздрогнула и остановилась, до двери ей оставалось меньше трёх шагов. В златовласой голове пронеслись сотни вариантов продолжения, которое с таким трудом давалось её давней подруге, — я восхищаюсь вашим мужеством, — вместо сотен возможных вариантов произнесла Роавин, так и не осмелившись сказать то, что хотела. Храбрости женщине хватило высказать лишь малую часть того, что тяготило душу, даже не причины, всего лишь выводы.       — Заметила, не так ли? — вздохнула Лотанариэ и вновь продолжила путь, словно не желая ничего говорить. Фрейлина прижала ладони ко рту, уже коря себя за неуместную болтливость, и начала было извиняться, как королева, достигнув двери, ещё раз обернулась и прошептала. — Никому не говори, — видя на лице женщины сомнения, обладательница прекрасных очей, которые за последние два столетия не покидала печаль, ещё слабее выдохнула, и вместе с воздухом выгнала из себя фразу. Точнее одно слово.       Летний ветер влетел в покои также неожиданно, как и гроза в ясный день, внося прохладу и свежесть в свинцовую тяжесть воздуха покоев, пропитанного печалью и скорбью. Легкая ткань фаты, повинуясь ветру, ласково поглаживала золотые локоны, и. поскольку хозяйка покоев стояла боком к двери, склонив голову, несколько непослушных прядей под силой потоков теплого воздуха упали и скрыли лицо королевы. Не оборачиваясь, она покинула свою комнату, наблюдая в своих жестах некоторую резкость и напряженность, хотя это было практически незаметно чужому взгляду. Роавин согнулась в придворном реверансе, хотя и знала, что госпожа не одарит её и взглядом. Закрыв покои на несколько замков, русоволосая эллет приступила к исполнению других обязанностей, которых с каждым днем не убавлялось, и уже через несколько мгновений для личной стражи королевы, чуть полноватый силуэт скрылся в тени бесконечных коридоров.       Женщина так и закончила бы свой день в хлопотах, под конец от усталости ничего не замечая и падая с ног от невыносимых болей, если бы не промелькнувшая вдали коридора тень. Сердце эльфийки безумным ритмом вырывалось из груди, гулким стуком отдаваясь в висках. Побледнев, она пошла за ним, и, стоило ей увидеть, кого скрывала тень, как руки её, а вместе с ними и всё тело, затряслись. Роавин поняла, что теперь ни один из оставшихся ей дней не будет прежним.       Лотанариэ приближалась к главному бальному залу, как вдруг золотые глаза столкнулись с фиалковыми, и королева остолбенела, словно через её тело прошил электрический ток.       — Матушка? Как здорово, что я встретила вас, — Элениэль медленно подошла к остановившейся матери, и на мгновение перед глазами златовласой правительницы пронесся силуэт маленькой девочки - русые косы растрепались и потеряли ухоженный вид, улыбка была даже больше, чем невероятно огромной. Она бежала прямо на неё и за несколько шагов раскинула ручки, казалось вот-вот, и она на огромной скорости прыгнет в объятия матери. Мираж исчез, а перед королевой стояла взрослая дочь.       — С каких пор мы перешли на «Вы»? Элениэль, ты должна понимать, у мен…       — С тех, — эллет приблизилась к матери настолько близко, что теплое дыхание, словно дыхание дракона, опаляло бледную, почти прозрачную кожу. Элен склонилась к остроконечному уху и прошептала, где-то в глубине души радуясь, что вся кожа матери покрылась мурашками. — Самых. 3090 год второй эпохи, — довольствуясь произведенным эффектом, эллет поняла, во-первых, что сведения данные Храваноном правдивы, во-вторых, что они действительно скрыли нечто настолько важное, что это могло изменить ход истории.       — Н-нам… нам нужно поговорить, — севшим голосом прошептала королева, побледнев еще больше, хотя принцесса, мельком осмотрев внешний вид матери, подумала, что эта бледность граничит со смертельной.       — Я тоже так считаю. Надеюсь, жители оценят твое оригинальное решение в украшении зала, — русоволосая красавица за считанные доли мгновения изменилась в лице, улыбнувшись самой милой улыбкой и кивнув проходящему мимо лорду. Лотанариэ удивленно моргнула, огорчившись, что пропустила тот момент, когда дочь начала так меняться. — Думаю, чашечка чая поможет разрешить наш спор о выборе новой информации для твоей книги, — закончила Элен, все также мило улыбаясь, но аура, исходившая от девушки, сильно насторожила королеву. Холод, излучаемый ею, вызывал у нимфы мурашки, но больше всего её пугало то, что она не могла изменить этого.       — Вы пишете книгу, Ваше Величество? — удивился проходящий мимо старичок — давний друг Светлейшей нимфы, но его удивление тут же сменилось доброй улыбкой, из-за плохого зрения он не мог разглядеть выражения лица, и единственное, что его не подводило в эти годы — слух. Приняв слова и тон принцессы за чистую правду, он не мог не радоваться новому увлечению женщины.       — …конечно, — сердце раз за разом пропускало удары, страх за ребенка был настолько сильным, что златовласая нимфа еще несколько мгновений смотрела в удаляющуюся спину эллет, застыв посреди коридора без движения. «В кого ты превращаешься, Элен?», - мысль, терзающая её, была настолько сильной, что беспокойный топот достиг остроконечных ушек не сразу.       — С Вашего позволения, я прошествую в зал, — человек поклонился, и медленно, прихрамывая на одну ногу, побрел в нужном направлении. Большой зал торжеств ждал главного гостя этого праздника — королеву. Все слова мужчины огибали Лотанариэ, словно между ней и миром стояла глухая стена, а потому его появление она совершенно пропустила.       — Ваше Величество! Мне нужно поговорить с Вами! — Ваниэль, поднимая и постоянно перехватывая полы платья, бежала к королеве из правого коридора. Сбившееся дыхание было слышно за несколько лиг, а выражение лица эльфийки возвещало о серьезных проблемах. — Ваше Вели…       — Ваше Святейшество! — более грубый, но при этом обладающий особой привлекательностью, мужской голос перебил крики эллет — Храванон приближался с другой стороны коридора. Советники окружили правительницу, а силуэт эллет исчез из поля зрения нимфы. Неуверенно потянувшись рукой за дочерью, она одернула себя, одновременно виня. Меньше всего нимфа желала потерять еще одного ребенка, но вместе с тем, поделать ничего не могла — Элениэль отдалялась от неё с каждым днем. С момента разговора, перед официальным признанием Исилиэль как нимфы и озвучивания нового имени старшей дочери, младшая так и не получила объяснения. Женщина боялась дать его. Знания, вот что ценно. И Лотанариэ осознанно лишала свою дочь самых важных из них — информации о ней. Нимфа страшилась рассказать о ней, об инцидентах, а о том, что сейчас требовала Элен, она даже мыслить боялась. — У меня для Вас важ… — заметив Ваниэль в противоположном проходе, эльф резко осекся и изменился в лице. — Важная новость. Форлиндор требует вашего личного присутствия на заключении договора. Они больше не верят, что мы можем обеспечить им защиту? — сухость в его голосе была настолько сильной, что вывела из шока повелительницу.       — Весть от меня не менее ужасна. Его Величество Трандуил не желает больше терпеть отсутствие нимф, как опоры нашего союза.       — Пройдемте в зал. Форлиндору я лично пошлю письмо. Распланируешь мне весь следующий месяц заново, включив туда поездку к ним. Что касается Трандуила - мы не можем удовлетворить его желания. Ситуация неспокойная. Ответь отказом? — не повернув в его стороны и голову, нимфа продолжала сверлить напряженным взглядом проходящую впереди толпу, ответив Храванону настолько отстраненно, что он стушевался и в мгновение растерял свою уверенность. Королева крайне редко пребывала в таком состоянии.       — В-вы уверены? Проблема решаема…       — Каким образом? Отправить обучающихся нимф будет позором. Все, кто закончил обучение, распределены по округам.       — Кроме одной. Анариэль может отправиться.       — Она желает?       — Н-нет… но я могу поговорить с ней.       — Реши этот вопрос.       — Будет исполнено, — Ваниэль поклонилась и повторила точный маршрут Элениэль — повернула направо и двинулась по длинному коридору, достигнув главного, наполненного людьми, влилась в поток шествующих в зал.       Лотанариэ осталась одна в окружении множества звуков. Перешептываний гостей, топота ног, мелодии, льющейся из зала и скрашивающей этот вечер. Женщина печально вздохнула и изящным движением приложила ледяную ладонь ко лбу. Сейчас он напоминал раскаленные пески пустыни. Лоб и спина покрылись испариной, а после нахлынувших воспоминаний, сердце замедлило свой ритм. «И откуда она узнала?», — мысль, не дающая ей покоя и терзающая сердце, практически полностью затмила разговор с подчиненными. К сожалению, эмоции очень часто становятся помехой, и королева позволила себе проявить непозволительную растерянность. Внимательность — вот ключ к исключению проблем в будущем, который Святейшая Нимфа Линдора собственноручно выкинула.

***

      Главный зал Линдора, конец праздника       Ночь накрывала город, постепенно на небе зажигалось всё больше сверкающих, словно подмигивающих серебряных огоньков — звёзд. Приятный шёпот листвы ласкал слух гостей, решивших насладиться личным общением и обществом близких друзей. Вдалеке слышался шум ночного Лауириэна, а светлячки, словно почувствовав праздничную атмосферу, устроили настоящее представление, завораживая всех красотой и создавая свой, сказочный, но вместе с тем, уютный уголок покоя. За спиной русоволосой красавицы лилась прекрасная музыка — сегодня всю ночь работали лучшие менестрели страны. Собеседник стоял спиной к стеклянным дверям балкона, задернутым портьерами, луна — единственный источник света, придавала его чертам пугающую остроту, мрачность и задумчивость. Он был на удивление бледен и испуган, его будто опустили в чан с ледяной водой — губы, да и всё тело, охватила дрожь.       — Я убил её, — три слова отрезали эллет от мира звуков и эмоций. Она не слышала ничего. Она не видела ничего. Лишь сердце, болезненно сжавшееся, отдавало быстрой, постоянно увеличивающей свой ритм, барабанной дробью, выбивающей все мысли и чувства из хрупкого тела. Тела, состояние которого ещё несколько лет назад граничило со смертью.