Свет Надежды

      Элен выходит из комнаты, находиться в ней душно. Маленькую террасу охраняют стражники. Глоток обжигающе-свежего воздуха раздирает горло, она стоит посередине, касаться чего-либо не хочется совершенно. Омерзительно. Тошнотворно. Противно. Девушка привела бы ещё десятки примеров. Перед глазами город, полный огней фонарей, прекрасный, величественный, такой недостижимый. А ещё спокойный, царственный, как её мать, для всех прекрасный, а на самом деле раздираемый войной. Теперь эллет не сомневалась. Однако жалеть этот замок не собиралась, напротив, ей хотелось кричать, лишь бы забрали всё, и разрушили до последнего камушка. Лёгкие горели, но она все равно вдыхала, глубоко, с чувством, личный вид успокоения — свежий, сейчас холодный после грозы воздух. Отлично прочищает мысли, уж принцесса-то знала, что это такое. Оглядывается на стражей: в форме, руки не на рукоятках мечей, уже хорошо. В сияющих доспехах, белоснежных плащах с этим отвратительным оленем. Гримаса отвращения ложится на её лицо, и девушка готова не расставаться с ней никогда, если бы это было возможно.       — Для вас, наверное, честь стоять здесь, в личных покоях принцессы? Или все-таки больше страшно? — вопрос разрезает воздух, совсем как молния где-то вдалеке. Непогода уходит на запад, вовсе не собираясь сдаваться. Стражники вздрагивают, и это немного веселит нэллет, все было бы идеально, если бы не отвратительное здоровье, а ещё две зверски убитые эльфийки, и ключ в кармашке её платья. Элениэль почти смеется — Храванон что, и правда надеялся, что она сразу побежит что-то искать, разгадывать и всех спасать? Ещё один вопрос, который ей интересен — чем он руководствовался, указаниями её таких же сумасшедших родителей или решил выйти из-под контроля на один вечер?       — Госпожа, вам, наверное, лучше пройти внутрь. Холодно на улице, заболеете.       — Вы слышали, как я разбила зеркало? А как чуть не убила этого псевдо-лекаря?.. Вы лучше скажите мне, вас застав… ой, назначили отец или мать?       — … Его Величество, госпожа, — сначала ни один из них не решается ответить, но тот, что стоит слева оказывается чуть храбрее своего товарища. Наследница поворачивается к нему и растягивает губы в фальшивой, но милой улыбке.       — Ясно, что ж, за твою храбрость поделюсь секретом. Мы. Все. Тут. Давно больны. — эллет взмахивает рукой, почти элегантно и разворачивается, намереваясь покинуть террасу. — Хорошего дня, храбрые защитники, надеюсь вам не придется долго терпеть меня.       Она входит в спальню и понимает, если бы Храванон пришел к ней раньше чуть-чуть раньше, она бы давно согласилась. Пожимает плечами, хмыкает и тихий шепот «раньше надо было думать» разносится по покоям.       Фрейлины следующим утром, таким же пасмурным и безрадостным, как отношения в правящей семье, находят девушку, сидящую в кресле у камина. Элен обнимает прижатые к груди колени, все та же льняная рубашка, волосы одним большим клочком свешиваются со спинки кресла. Фиалковый взор отрешенно следит за языками пламени, лениво лижущими полена. Головная боль отступает, виски уже не пульсируют, а вот тошнота остается. К огромному сожалению хозяйки, желудок упорно борется, эллет тихо выдыхает. Возможно, такое состояние станет её верным спутником на многие месяцы, но больше всего принцессу беспокоит не состояние хроа, а маленький мирок, разнесенный в щепки несколько часов назад. Мир, каким его видела наследница, оказался нарисованными декорациями, которые она так заботливо раскрашивала последние четыреста сорок девять лет — посчитала, благо, времени предостаточно. Красила реалистично, с любовью, каждую детальку прорабатывала, да так, чтоб самой отличий не заметить. Элениэль хмыкает, мысленно хвалит себя за отличную работу, а ещё за то, что своими руками погубила семью, своей верой в святых родителей и идеальный Линдор. Сама ведь так отчаянно желала обмануться, что ни вправо, ни влево не посмотрела, не увидела, что по бокам от манящего света впереди лишь тьма и вранье, и обвинить-то некого.       Ночь текла медленно, размеренно, ей спешить было некуда, да и не нужно. Лунный свет не имел достаточной силы, чтобы пробиться сквозь тучи, и комнату все это время освещало пламя камина. Элен не покидала кабинета, выгнать стражей оттуда поначалу не получалось, они внимательно следили за каждым движением, но, когда она измученно, едва слышно попросила их выйти, послушались, почему — для нэллет осталось загадкой. Комнату покинули, встали у входа, не закрыв дверей, девушка тогда слабо улыбнулась — и на том спасибо. Находиться под постоянной слежкой она привыкла. Самое главное для неё было не это. Образы. Они появлялись спонтанно, обрывками, быстро сменяясь, не давая ни малейшего шанса понять, что происходит, точнее, что происходило. Когда один из лучей все же достиг укрытия дочери королевы, она замерла. Внутри будто что-то разорвалось, лавина слов, картин, чувств накрыла сознание, Элениэль находилась в центре торнадо, и он не отпускал её до самого утра.       Фрейлины, с которыми она не так давно заключила сделку, что-то говорят, но принцесса не обращает на них ровно никакого внимания. Подруги пытаются одеть свою госпожу, но она лишь убирает их руки.       — Оставьте меня, — вынужденный шепот срывается с губ, не просьба, приказ, фиалковые очи по-прежнему наблюдают за почти погаснувшим очагом. Босые ступни касаются пола, руки опускаются на подлокотники кресла. В следующее мгновение она встает и, не глядя на них, берет книгу, намереваясь покинуть комнату.       Мысли с тихим шорохом плещутся под ногами, ласковый ветер обдувает лицо, за спиной остаются обломки театра, фэа стремится покинуть сложившееся в единую картинку прошлое. Из головы все никак не выходит песня, её слова и четкий ритм так удачно заполняют пустоту. Амелия смотрит на младшую дочь великих правителей и горестно поджимает губы, сейчас она не с ними, и даже не в этих покоях. Эльфийка нервно заправляет всегда выбивающуюся прядь за ухо, слухи, ходящие по замку, начинают обретать смысл, и так легко их выдать за сладкое наливное яблоко правды, которое с удовольствием надкусывает каждая сплетница. За эту ночь от принцессы отворачиваются даже те, кто жалели её, сторонников было не много, и те, как девушка выяснила, лживые марионетки родителей. Этим утром веру потеряли две юные эллет, что ещё недавно голодали и побирались на улицах деревушек.       — Ваше Высочество… Элениэль, прошу вас. Не закрывайтесь от нас, мы поможем, — Тилея, с расческой в руках пытается догнать русоволосую упрямицу, но как только хрупкая ладонь касается худого плеча, эллет одергивает плечо, отшатываясь.       — Не смей трогать меня. Вам ведь уже наплели слухов, а вы и рады уши развесить. Думаете, я не вижу, да? У тебя, Амелия, на лице написано «рассудок покинул её», а ты, Тилея, чем ты мне собралась помогать? Бедная больная девочка, пожалеем, приголубим, и всё. Всем хорошо, все счастливы. Закроем глаза на то, что меня держат в тюрьме! На то, что мои родители сошли с ума! Единственная, кто смог бы мне помочь — Исилиэль. Только вот незадача-то, она мертва!.. — она разворачивается, одаривая гневным взглядом девушек. — А знаете что, раз все с таким упорством желают сделать из меня сумасшедшую, пусть! Сходить с ума приятнее, когда знаешь, что ты единственный умный во всем сборище шутов!       Амелия качает головой, взгляд карих глаз излучает горечь, эльфийка живет в личной комнате, так щедро подаренной стоящей перед ней, теперь у неё есть свои сундуки с драгоценностями, она вкушает плоды шикарной королевской кухни. Совесть, как майский кот, настойчиво царапает сердце.       — Госпожа, мы можем помочь вам, — эллет оглядывается на стражей, которые, служа королеве, охраняют каждую комнату покоев наследницы. — Можем помочь увидеть вашего друга.       Элениэль едва заметно кивает, и уже громче в ответ произносит: «Замените мне зеркало».       Фрейлины, присев в реверансе, покидают покои, и оставшийся день русоволосая проводит в окружении шестерых стражников, то есть в полной тишине и одиночестве. Когда один из охранников снаружи объявляет нового гостя, эллет свесив голову с софы и закинув ноги на спину, на террасе читает книгу. Она, предвкушая нечто интересное, игриво поводит бровями и усмехается, лично убирая стул из-под ручки и открывает дверь. Широкая улыбка, измятая рубашка и всклоченные волосы ненадолго выбивают из колеи придворного целителя. Новенький, обиженно отмечает про себя Элен.       — Видите, я и без травки могу быть счастливой. Или все-таки нужно ещё несколько приемов? — вопрос окончательно сбивает с толку перепуганного совсем ещё молодого лекаря. — Вы ведь за этим пришли сюда, не так ли?! — к концу предложения тон и выражение лица нэллет меняются на яростное, и, не давая вставить ему ни слова, она захлопывает дверь перед самым лицом невезучего паренька.       Вечер проходит скучно, к ней пытаются попасть другие слуги, но кресло держит крепко.       — Не хочу никого видеть. Хватит так смотреть, знаю я, что у вас в головах вертится, молчаливые вы мои тюремщики. И кресло не смейте трогать, — принцесса перекатывается, опуская голову и взирая на стражей, представших перед ней перевернутыми. — Вдруг, — голос её приобретает заговорщические нотки, — меня захотят убить… Впрочем, — девушка садится на кровати, копна спутанных русых волос взлетает в воздух. — Я буду даже рада этому, — пожимает плечами и уходит в кабинет. Книгу кладут на её законное место, а обладательница фиалковых глаз по пути подхватывает расческу со стола и усаживается перед новым зеркалом на пол. — Может кому из вас хватит смелости совершить сей грех? Эх, сомневаюсь, боитесь ведь, что накажут.       Элениэль шутит, улыбается, так нелепо, так не по-настоящему, стараясь сбежать от произошедшего. От всего, от всех и от себя в первую очередь. Потому что не знает, впервые не представляет, что делать с новой собой. Один клок, второй, расческа собирает все больше волос, по щекам начинают катиться первые слезы. Когда на плечи ложатся привычные мягкие локоны, рука замирает, проводит в последний раз и опускается, с тихим стуком роняя предмет на пол. Пальцы хватаются за локти, она обнимает живот и сгибается под тяжестью правды. Облегчающей боли травы больше нет, прятаться больше не получается, и её разрывает. Желудок все сильнее сжимается, а пальцы оставляют следы на коже, будто хотят проникнуть глубже, намного глубже и закрыть зияющую дыру с рваными краями. Вырвали. Вот так просто взяли и оторвали половину фэа. Нагло отняли и забрали. Эти гадкие трусы забрали нечто важное, но теперь, когда Элен вспомнила, стало лишь хуже. Она хватается за бока, сжимая их, стараясь зажать, свести края пульсирующей раны, но тело никогда не сможет залечить увечья души. Клятва, данная единожды оставляет отпечаток на всю жизнь. «Я дарю тебе самое ценное…»       Когда ощущение, что её разорвали на несколько частей, затухает, принцесса медленное встает, шатаясь, подходит к ненавистной кровати. Омерзения с лихвой хватило бы, чтобы заполнить дыру, но оно лишь вытекает из неё, девушка закутывается в одеяло, давно продрогшая, только сейчас замечает это. Придется учится жить с половинчатой фэа, находиться, касаться и разговаривать, задавливая чувство тошноты и налипающей грязи, которую не отмыть, сколь бы не терлась мочалкой. Делать то, что нужно, потому что голос давнего друга внутри кричит, и маленькая девочка, несмотря на все обстоятельства выжившая, вторит ему.       Принцесса попадает на самый глубокий этаж внутреннего мира, дети перед ней отчаянно машут руками. Аккуратно садится на коленки перед русоволосой малышкой, и даже сырость камней подвала не останавливают. Слезы мешают четко рассмотреть черты ребенка, но это не от нестерпимой боли, нет. На сердце становится тепло. Протягивая руку и касаясь лица малютки, она плачет. Где-то глубоко в душе поднимается приятная волна. Ностальгия и чувство вины захватывают наследницу, но тепло не уходит. Оно становится сильнее и тянет за собой другие чувства.       — Ты поклялась! — сжимает руки в кулачки маленькая копия; света, излучаемого этой частичкой фэа, хрупким осколком, хранившимся все это время под семью замками, хватает, чтобы осветить все подземелье. Или подвал, нэллет не желает разбираться в этой темной части внутреннего мира.       — Элени, ты обещала мне! «Клянись, что будешь сражаться до самого последнего мига и отплатишь всем обидчикам». Ты согласилась. Так борись! — юный черноволосый мальчик, почти на голову выше подруги, кричал, и голос его заполнял все помещение. Элениэль улыбается, по обрывкам воспоминаний она понимает, насколько эмоционален её «муж». Его голос проходит через неё, блеклую, едва различимую, отдавая вибрациями по всему существу. Особенно болезненно это ощущается на краях дыры… Наследница опускает взгляд, и горькая усмешка точно змея ползет по её губам. Ну, конечно, значит это был не приступ сумасшествия, её фэа действительно лишилось части. Девушка запускает пальцы в место, где должен быть живот, но её встречает пустота и прохладные потоки воздуха. Шевелит пальцами и отворачивается, не желая смотреть на то, что нельзя вылечить.       — Вэон, это плата?       — Все началось давно, и это лишь последствия постоянного уклонения.       — Я должна буду всю жизнь следовать ей?       — Конечно! Она скреплена нашими фэа!       Дочь королевы слабо улыбается, грусть окутывает блеклый силуэт. Всю жизнь кому-то мстить… Меркантильная мысль возникает в голове, а не проще ли сразу умереть? Наследница, не так давно отпраздновавшая своё пятисотлетие, поворачивается к уменьшенной себе.       — Прости, — они касаются лбами, и тихий шёпот Элен вызывает улыбку у девочки. Она захватывает лицо девушки в свои ладошки.       — Все будет хорошо. Забыла?       — Забыла — кивает, едва заметно улыбается.       Ребенок отходит и берет за руку Вэона, оба улыбаются, и уходят, растворяясь в темноте. Перед тем как окончательно исчезнуть, храбрый воин оборачивается, смотрит на сидящую на полу эллет.       — Мы ещё встретимся.       Элениэль вспоминает. Вспоминает всё.       Иллюзии разбились. Осталась лишь голая, ничем не прикрытая правда. Так ли прекрасен этот новый мир?       Ответ на этот вопрос искал златовласый синда, впервые за свою долгую службу отложив все поручения и свитки. Он сидел на мягком кресле, медленно вдыхая ставший родным запах книг и веточек эвкалипта, каждую неделю заботливо обновляемых слугами. Отвернувшись к окну, Храванон разглядывал пейзажи за окном, размышляя, правильно ли он поступил, рассказав ученице о своем участии в большом плане правителей. На душе стало намного легче, советник знал, что сбросил огромный груз, но заслуживают ли этого плечи, на которые он упал? Стоило ли подвергать младшую из принцесс такой опасности? Этот вопрос оставался не решенным в его голове до сих пор. В одном он был абсолютно уверен — Элен имеет право знать правду. Но по карману ли ей, та цена, которую придется заплатить? Этого синда тоже не знал.       Впервые мужчина не приступил к своим обязанностям, потому что ждал. В этот вечер он ждал многого. Например, как скоро король и королева, узнают, что он фактически украл у них ключ? Узнают ли вообще? Сможет ли Элениэль побороть страх и открыть сундук с секретами — тайную комнату Исилиэль? Когда придут за ним те, кто все эти годы верно служил ему, те, с кем он сражался плечом к плечу, чтобы связать ему руки и обвинить в измене?       То, что его обвинят в этом, было лишь вопросом времени, Храванон прекрасно знал, в чем его могут уличить, и какая правда может открыться. Королева не нанимает на службу обычных эльфов. Она использует систему сдерживания. У каждого высокопоставленного служащего есть свои тайны, и, если они раскроются, бедняге грозит смерть. Храванон служит Её Величеству со времен прихода к власти, и чем больше прошло лет, тем отчетливее он понимал, со службы он уйдет только на вечный покой. Слишком многое ему доверяла королева, особенно в последнее время, когда обстановка в стране была крайне неспокойной. Элениэль не знала о работе советников очень и очень многого, от того видеть её искреннюю улыбку на тренировках было горько. Как ни старался, эльф не смог не привязаться к ней. Девушка стала для него хорошим другом, и оттого на душе становилось лишь омерзительней.       Ближайшие доверенные лица Святейшей Нимфы, Её Величества Лотанариэ — Ваниэль и Храванон. Что о них знали окружающие? Ваниэль — знатная эллет, одна из богатейших жителей этих земель. Эффектная эльфийка, так часто разъезжающая по королевству со своей свитой. Поместья советницы были разбросаны по всей земле государства. Буквально в каждом округе. Кроме северного. В нем и не требовалось, туда Ваниэль уезжала с одной целью. И только три живых существа знали, что в месте, которое посещала верная помощница королевы, определенные фэа уходили в Аман. Конечно, не сразу, через неделю, месяц, иногда даже через полгода. Смертей хватало, и одна или несколько лишних не вызывала подозрения. Женщина была непревзойденным мастером ядов. Доверенные лица всегда следили за исполнением прописанных рецептов. Она избавлялась от тех, до кого меч дотянутся не мог. В большинстве же случаев клинок поражал цель.       Зеленоглазому синдар доверяли дела гораздо чаще, но из-за менее публичного образа жизни и специфики его работы, отсутствия их отряда практически никто не замечал. После одного из таких заданий его встретила принцесса. Мужчина тогда был слишком уставшим, чтобы что-то придумывать и предоставил все воображению девушки. Элен справилась превосходно, заметив ещё кое-что, чего замечать была не должна. Пришлось отдать ей ту книгу. Скорее всего, за это его тоже накажут. Вся ситуация произошла потому, что пришлось задержаться на обратном пути. Тайной Храванона был его брат-близнец.       Знание — сила, так однажды сказал мудрец и оказался тысячи раз прав. Секретов с каждым годом становилось все больше, но у этих двоих был главный. Тот, из-за которого к ним однажды пришла ещё юная нимфа — Лотанариэ, златовласая и прекрасная. В тот день они оба увидели ещё одну черту характера правительницы… черту, которая позволила ей объединить страну после гражданской войны, и удержать власть в своих руках вопреки проклятью их рода. Её женщина тщательно скрывала и прятала ото всех, особенно от собственного мужа. Образ выстроен был настолько хорошо, что королева сама поверила в него и боялась той истины, что прячется глубоко внутри. За свою службу синде удалось нажить и врагов и заполучить верных друзей, и не так давно он узнал главный секрет Ваниэль. Эллет оказалась ещё более жестокой, чем он ожидал. Она воспитала ту, кого лично лишила всего. Главным секретом Ваниэль было убийство семьи Анариэль.       Вечер забирал последние краски, заботливо укрывая все одеялом — ночью. Небо темнело, и фэа эльфа становилось все мрачнее. Внезапно он понял, что если ему и суждено умереть, то он бы хотел объясниться с единственной душой, не замешанной во всех делах власти. Вздохнув и последний раз окинув взглядом родной кабинет, борясь с желанием сжечь все, мужчина поочередно открывал шкафчики стола, вынимая оружие и готовясь к последствиям принятых решений.       Ночь для Амбарато прошла под звук капающей с потолка воды и запах плесени. Всё, что сопровождало типичную темницу. К открывшейся правде нолдо был совершенно не готов. То, как поступила с дочерью королева, не соответствовало представлениям юного князя. Страшило его ещё и то, что скорее всего потерянная память подруги — это не следствие болезни, а результат действий. Обвинять кого-то из семьи было не уместно, и к тому же у него нет доказательств, а повод только один. Амбарато хотелось верить, что матушка эллет просто запуталась. Однако её статус и сила опровергали слабые трепыхания надежды.       Эльф сидел на деревянном подобии кровати, цепями крепившейся к стене. Тюремщики ни разу не проходили мимо, нужды в этом не было, острый эльфийский слух подсказал — он единственный пленник.       — Кто ты? — он уловил легкие шаги гостя, когда тот начал спускаться с лестницы, поэтому появление высокого мужского силуэта у решетки не стало неожиданностью.       — Я правая рука Её Величества Лотанариэ. Храванон. Мне сообщили, что у нас появился гость. Посетители здесь такая редкость, — эльф развернулся, прозвенев ключами, и правителю южного округа предстал зеленоглазый синда. — Надеюсь, с вами хорошо обращались. Как только непогода успокоится и ваша лошадь будет готова, мы сопроводим вас домой. Меня просили поговорить с вами.       — Почему здесь никого нет? — Амбарато не счел нужным представиться и сразу перешел к главному.       Храванон хотел усмехнуться, хотел бы, да не мог. Он знал, почему темницы были пусты.       — В столице редко происходят нарушения закона. Особенно в дни праздника. Отсюда и число посетителей, — чистейшая ложь вызывала внутреннее отвращение — кому, как не ему знать, что камеры пусты по другой причине. Как ни странно, это был один из первых приказов Лотанариэ. Много позже он узнал причину, и в очередной раз закрыл глаза. Надо отдать должное, нимфа помнила, кто привел её к власти.       — И нет ни одного негодяя или проходимца? Судя по всему, стража работает излишне хорошо, — а вот Амбарато не отказывал себе в едких усмешках и ехидном тоне. — Можете хотя бы на следующий вопрос ответить честно? Когда меня выпустят? Это произойдет после того, как мою память подчистят, или когда королева смилуется?       — Вещи, о которых вы говорите никогда не происходили в нашем королевстве, — «ещё одна наглая ложь», подумал Храванон и прошёл внутрь. — Возможно вы не знаете, но одну ночь вы уже провели здесь. Я, как никто другой, хочу, чтобы вы покинули это место как можно раньше, — а вот здесь советник не врал. Он действительно желал этого, синде было известно о причине появления нового пленника. Нолдо ещё не знал, но именно стоящий перед ним мужчина нес на руках Элениэль в её покои. — Вы сможете это сделать, как только я узнаю ваши планы относительно принцессы, а также дальнейшие действия. Не думайте, что сможете соврать, отныне за вами будут присматривать. Ещё одно обязательное условие — вам нужно дать клятву.       — Вы готовы пожертвовать своей кровью, следуя страхам королевы?       — Это моя обязанность.       — Какую клятву вы от меня потребуете? — обреченно прошептал князь, суровость и непреклонность мужчины поразили его.       — Поклянитесь, что не посмеете пытаться склонить Элениэль к… неверному выбору, настроить её против родителей.       Темноволосый нолдо улыбается, качает головой, надежда перестает предпринимать попытки выжить, реальность безжалостно раздавливает, а затем ещё и растирает о мраморный пол коридоров этого злосчастного замка для уверенности. Он прячет лицо в ладонях, опираясь о локти, и зарываясь пальцами в волосы.       — Я не предам её. Это моя обязанность.       — Что ж, тогда хотя бы поешь. О твоих планах, я так понимаю, можно не спрашивать? — легкая тень усмешки пробегает по губам советника, мужчина понимает упрямство и верность юного эльфа, но ему ещё предстоит узнать, что иногда лучше покориться. Корона всегда берет свое. Легче идти с ней в одних рядах, чем разгребать последствия своей строптивости.       Элен распахивает глаза и фиалковому взору предстает до отвратительного привычная картина. Всю ночь перед закрытыми глазами мелькали картины прошедшего дня, от начала и до конца, в неправильном порядке, и нисси чувствовала себя запертой в замкнутом круге кошмаров, они перемешивались со старыми страхами и вызывали неподдельный ужас. Лица убитых девушек стойко закрепились в этом водовороте жутких воспоминаний. Однако подсознание весьма изобретательно в отношении подбрасываемой дряни, виной тому её темная подруга или хорошее воображение — разницы для пленницы собственного сна нет, ведь результат всегда остается неизменным. Впечатляет. Отбивает желание сомкнуть веки ещё на несколько дней, иногда недель, если впивается в мысли слишком сильно. Холодный, липкий и противный пот стекает по шее, пробираясь под рубашку и пересчитывая позвонки. Тело предательски дрожит, и после каждого приступа на лбу выступала испарина. Она вытирает ладони об одеяло, трясет ими, будто это поможет избавится от ощущения тяжести ножа. Трясет, точно смахивая капельки жидкости, но липкая алая кровь, что не так давно текла по ним, не смывается, жжется и прилипает, кажется, навсегда. К лицу рыжеволосых эльфиек добавляется ещё одно, такое же изуродованное, родное, любимое и узнаваемое даже без рта и глаз. Качает головой, а внутри голос саркастично хмыкает, мол, не старайся, сама же знаешь, это не смрад душной комнаты, такое не выветривается. Вытирает пот тыльной стороной ладони, отголоски разума дружно приходят к выводу, что пробуждение, пусть и в настолько противном месте, лучше, чем линчевание собственной сестры.       Привычка гулять босиком по холодному полу замка лишь крепнет, изредка наступая на края ковриков, лежащих у мебели или в проходе, она двигается к купальне. Маленькая уютная комната, пол которой выстлан черным деревом, а сама ванна представляет собой углубление в полу, встречает прохладой. Мягкие потоки пара не обволакивают тело, не дарят расслабление. Принцесса привыкла к готовой купели, наряду, но после устроенного ею представления вряд ли кто-то осмелится приблизится. Улыбка расцветает на губах, тепло, подаренное осколком фэа ребенка, мягко растекается внутри. Девушка подхватывает деревянный тазик и принимается за работу.       Королева находит дочь расчесывающей волосы, в легкой одежде нежно-зеленого цвета, отмечая отсутствие слуг и шнуровки на платье. Лотанариэ приходит к выводу, что принцесса в очередной раз устроила скандал. Эллет предпочитает не замечать мать и продолжает своё занятие, не отрывая взгляда от зеркала.       — Доброе утро, Элениэль, — ответом правительнице служит молчание. Женщина вздыхает. Она действительно надеялась, что дочка прекратила свои истерики и готова к разговору.       Нэллет отделяет расчесанную прядь, и проводит по другой, медленно двигается от корней к кончикам.       — Мне показалось, что тебе стало лучше. Мы можем поговорить? — нимфа подходит ближе, взглядом ища подтверждение вменяемости принцессы, и сердце болезненно сжимается, однако ей не впервой принимать тяжелые решения.       — Доченька, прошу тебя, ответь мне, — матушка становится опасно близко, привычно вставая за спиной Элен. Привычно для женщины, омерзительно для эллет, она внутренне вздрагивает, но ничто не меняется в её поведении или выражении лица.       — Может тебе что-нибудь нужно? — отложить прядь, провести от корней до кончиков. — Там папа стоит за дверью… — отложить, от корней до кончиков. — Мы волнуемся, милая.       Сожаление так и проскальзывает в голосе правительницы, и она даже не пытается скрыть его. Русоволосая нэллет могла бы хмыкнуть — всё настолько очевидно, что скрывать уже нет смысла. Могла бы, но не хочет. А ещё она не хочет видеть здесь её, не хочет чувствовать тонкие пальцы, якобы ласково поглаживающие плечи, но на самом деле пытающиеся воздействовать на сознание.       В этот раз принцессу ничто не спасет, скрывать уже не удается, её отправят к сёстрам. Однако эти двое, — слово «родители» для девушки даже звучало омерзительно — продолжали делать из неё дурочку. А «дурочка» продолжала молчать.       — Все в замке переживают о твоем здоровье. Нужно показать им, что все хорошо, — от корней до кончиков, отложить. Обладательница фиалковых глаз медленно кладет расческу на стол, половина готова. Другую половину эллет расчесала ещё до прихода матери.       В следующее мгновение русые локоны взлетают и, касаясь ладоней Лотанариэ, покладисто ложатся на спину. Элениэль внутренне усмехается, лицо остается непроницаемым. Принцесса поднимается, златовласая красавица не останавливает — ещё не знает, что задумала дочь. Когда русые локоны падают на пол, становится поздно. Наследница не медлит, расправляется с ними быстро, а королева, так некстати рассматривающая записки на столе, хватает её за руку, как только оборачивается. Но время назад не отмотаешь, содеянного не отменишь.       — Что ты творишь? Только мерзкие орочьи отродья оскверняют подобным детей Эру. Зачем ты это сделала?! — на возмущение матушки Элен не обращает никакого внимания, пытаясь выровнять кривую линию.       Нимфа вырывает у неё ножницы и двумя движениями заканчивает начатое. Выражение гнева на её лицо такое четкое и почти по-книжному идеальное, что можно хоть сейчас украшать им все справочники. Теперь волосы едва касаются плеч, а убитые пряди устилают пол, прилипая к ступням пока что босой хозяйки покоев. Она спокойно проходит к шкафу и выуживает оттуда обувь, по-прежнему игнорируя женщину.       — Смотрю, ты совсем лицо потеряла? — эллет замирает, оборачивается и недобрая ухмылка всё-таки расползается на её губах.       — Мне стоит подсуетиться и подобрать более подходящее одеяние? Раз лицо уже не найти, — младшая из принцесс оборачивается, и ухмылка, больше похожая на угрожающий оскал, сменяется выражением полного послушания.       Лотанариэ сглатывает, ей хочется прижать дочь к груди и приласкать, как в старые времена. Только то время давно прошло, и девушка перед ней совсем не похожа на её любимую дочурку. В этот момент в венценосную голову закрадывается вопрос, а была ли та прежняя Элен её дочерью? Или она сама выстроила образ, в который с таким старанием верила? Тогда получается, что всё, что она видит сейчас — есть истинная нэллет, а не результат помешательства. Нимфа протягивает руку, но потом, словно обжигаясь, отдергивает и прижимает её к груди. Фэа чувствует, но разумом женщина не желает принимать правды. Темная, древняя и необузданная сила, она сочится из хрупкой фигурки стоящей перед ней собеседницы, она… охраняет её.       — К-куда ты направляешься? — голос впервые за столько лет общения с дочерью подводит правительницу, и ей становится страшно.       — К папочке, конечно же. Нужно успокоить его, — улыбка её приобретает более опасный оттенок. — Со мной ведь всё хорошо. Не так ли, мамочка?       «Да» застревает где-то посередине горла, вставая камнем, и вынуждает вдохнуть. На продолжение сил не хватает, фэа не просто чувствует, она всеми фибрами кричит — уходи. Внутренний свет Светлейшей Нимфы без труда задавливают, и она видит то, что видеть была не должна. Темная сущность, хищно усмехаясь, заполняет комнату, легко хихикая, подзывает к себе. Первая защитница Линдора не находит сил отвести взгляд. У него нет формы, нет имени, и голос его такой скрипуче-противный не звучит в воздухе. Он рождается в голове. Но оно смотрит, и всё, так умело расставленные стены и ловушки, рассыпаются перед ним точно пыль, под действием сметающего всё на своем пути урагана. Душа хранительницы остается совершенно беззащитной и голой, со всеми слабостями, тайнами и секретами, под режущим точно меч взглядом. Лотанариэ не видит рук, но остро чувствует, как её медленно и с наслаждением полосуют. Такой магии… такой силы, она не видела при своей жизни. И единственное существо, способное обладать таковой, должно было сгинуть вместе с проклятым помощником Моргота. Она лично отправила его туда. Женщина сглатывает и мысленно спрашивает Эру, что за тварь они взращивали под сердцем. Воздух становится тяжелее. Лотанариэ давится, кислород не достигает лёгких, румянец сходит с её лица, и вместо ответа она, пошатываясь, выставив руки перед собой в защитном жесте, проходит мимо эллет и шепчет «я сама».       Элениэль остается одна, маска послушной дочери спадает с лица, являя миру её сущность. Ни намека на улыбку не остается на лице наследницы, она шепчет «спасибо» ещё до того, как стражники возвращаются в покои. Абсолютное игнорирование вопросов о завтраке и самочувствии, хозяйка лишь собирает оставленные на полу волосы, замечает, как стражники тихо следуют за ней в кабинет. Кидает быстрый взгляд, один из охранников вздрагивает. В покоях стоит пугающая тишина, и ни звук шагов, ни скрип доспехов, ничего не может уловить их эльфийский слух. Оно поглощает всё, мурашки ползут по коже молодого эльды, и хваленая сталь не спасет его. Верные слуги короны не сразу понимают, что в комнате действительно становится холодно. Облачка пара срываются, растворяясь в темноте, а пламя в камине, к которому они приближаются на расстояние вытянутой руки, не греет. Совсем. Мороз кусает кончики пальцев, окна открыты, но свет не может пробиться в помещение. Мрак укрывает, послушно следует за новым хозяином. Старшие дети Единого замечают, как доспехи стягивает иней.       — От вас разит страхом. Неужели я так ужасна? — усмехается эллет, оборачивается, с интересом разглядывая их.       — Нет, Ваше Высочество.       — Тогда к чему оружие? — усмешка становится шире, молчание — лучший ответ. — Хотите открою вам один секрет?.. Оно чует ваш страх. Оно лакомится им.       Элениэль отворачивается, игривое настроение пропадает, и лицо, некогда счастливое и сохраняющее улыбку часами, становится суровым и решительным. Клочки волос летят в огонь, нэллет смотрит, как они обугливаются и дымятся. Кабинет заполняет неприятный запах, принцесса поворачивается к эльфам.       — Уходите, — отрицание, возмущение, страх. Эта смесь раздражает, от злости начинают покалывать кончики пальцев. Холода она не чувствует. — Уходите, иначе оно захватит ваше фэа, и вы умрете. Даже в Аман отправится не сможете. Это будет конец. Без вторых шансов!       Воины упрямо стоят, злость разбуженным медведем ревет внутри. Ногти впиваются в ладони, наследнице хочется кричать. Неужели они не понимают? Неужели в их закованных доспехами головах не помещается простая истина: есть вещи пострашнее, чем неодобрение королевы. Демон проснулся! Но вопреки желанию монстра она лишь шипит.       — Пошли. Вон.       Наследница смотрит на подданных — мальчишки ещё. Девушка не желает им зла, но внутренняя тьма просится наружу, и эллет совершенное не знает, что с этим делать. Фиалковый взор перемещается со стены на их лица, она заглядывает им в глаза. Смотрит долго. Тяжело.       Эльдар поджимают губы, но сдаются и уходят. Элен остается одна, чувствует — ненадолго, но и этого должно хватить, чтобы обдумать дальнейшие действия. Должно… по-другому ведь не бывает, она всегда должна что-то делать, думать, действовать. Пальцы касаются переносицы, хмурится. И медленно-медленно выдыхает: «дурацкая клятва». Стражники покинули покои, а нэллет так и остаётся посреди кабинета, меланхолично отмечая, что свету не хватает сил пробиться сюда, смотрит на проползающие под ногами тени. Те заискивающе жмутся, а милая соседка внутри сонно разлепляет глаза. И посреди всего этого стоит юная нимфа, ещё даже близко не подошедшая к своему совершеннолетию и желающая только одного — послать всех к Барлогу.       Неизвестность. Та бездна, в которую всю свою жизнь боялась заглянуть Элениэль. Та, от которой упорно бежала по строчкам книг, свитков и летописей. Она приветственно распахнула объятья, и принцесса чувствовала, что стоит у края на кончиках пальцев. Так близко… но все ещё не готовая прыгнуть. Ядовитая усмешка ползет по губам — как будто в этой жизни можно быть готовой хоть к чему-нибудь. Эру отсыпал им всего 2500 лет, но никто не давал клятву, что они проживут их полностью. Как иронично, что большинство из маленького народца так и не дождались заветного юбилея. Последнего в своей жизни. Единицы прошли обряд, описанный на последних страницах книги правды. Книги жития. Единой книги. Названий у этого произведения в народе ходило много. Много копий, полных, не совсем, но настоящая рукопись хранилась в храме. К слову, Элен не знает, читал ли настоящую хоть кто-нибудь, кроме главы Собрания Верховных Нимф. Мысли мерно покачиваются в реке сознания, выталкивая нэллет на берег. Она вдруг понимает, что ответы на её вопросы могут быть в одном и самых охраняемых залов библиотеки. Комнаты, на которых висят цепи стальные, и сильнейшие защитные заклинания уже сотни лет. Хмыкает — есть в этом замке ещё одно охраняемое место, куда ей нужно попасть. Цепи, решетки, замки в семь этажей, лабиринт лестниц и всего один пленник. Больше девочка в сказки о хороших жителях Линдора не верит. Теперь она знает, какие вопросы нужно задавать матери.       Короткий стук вырывает из раздумий, фиалковый взор отрывается от пустого кресла напротив. Эллет не двигается, сидит, наклонив голову, кончики пальцев подпирают висок, локоть упирается в подлокотник кресла из зеленой отделки. Самая странная комната её владений. Выполнена в темных, несвойственных радужной обстановке и образам окружающих, цветах. Тяжелые плотные портьеры помешают пробиться тусклому дневному свету, даже магии никакой не надо. Фрейлины бесшумно ступают по ковру с длинным ворсом, задумчивый взгляд скользит по слабым проблескам света, воскрешает образы смутные, далекие, как будто она была счастлива не меньше ста лет назад, а в другой жизни. Элениэль щурится, и от её взгляда становится неуютно. Амелия вздрагивает, совершенно не представляет, о чём в этот момент может думать принцесса.       — Мы принесли то, в чем вы нуждаетесь, Ваше Высочество, — слова тихим шелестом листвы стелются к ногам наследницы престола.       — Правда? — девушка усмехается, голос, некогда плавный и певучий, сейчас напоминает треск сухих веток в костре. — Вы помните наш уговор? Надеюсь, в ваши покои доставили все необходимое?       — Да, госпожа, — Тилея улыбается и раскладывает на кресле напротив платье, расправляя складки.       Элен смотрит на эллет, вечно юные, прекрасные, на лице появляется легкая тень улыбки. Тинтур и Куэ. Было сложно выкупить их грехи перед матерью, и теперь она понимает почему. Вылетая, два гвоздика рушат весь механизм. Амелия и Тилея. Наблюдает за новыми фрейлинами, нет — совершенно не похожи. Улыбка превращается в острый, опасный оскал. Принцесса знает, они пойдут до конца. И сейчас это именно то, что ей нужно.       — Вы достойно представляете мой образ главной сумасшедшей, мне не о чем волноваться?       — Нет, Ваше Высочество. Они в страхе перешёптываются, думают, что демон вырвался наружу. Особенно после того, как Её Величество выбежала из покоев бледнее смерти, — Амелия тонко улыбается, и следующая фраза показывает почему. — Жалеют нас. Особенно беспокоятся те, кто ещё недавно служил вам. До той ночи…       — Да, наливают нам чай ромашковый. Порции побольше дают, мы хорошо играем перепуганных овечек, — Тилея предлагает помощь в надевании платья, но младшая дочь королевы отвечает отказом.       — Вы проверили карманы?       — После того, как вас переодели, Анариэль и Ваниэль проявляли интерес к этому наряду, — в карих глазах маленькие демонята проворно прыгают, весело виляя хвостами, и фиалковый взгляд становится пылающе-опасным. Амелия перекидывает темную косу через плечо. — Один ваш друг помог нам забрать наряд. Содержимое он решил доставить лично.       — Что ж, пора начать наше торжество, — Элениэль заканчивает с одеянием и прической, закалывая последние цветы. — Где главным блюдом будет вся подноготная моей семьи.       Двери состоят из нескольких слоев: два слоя дерева и металл толщиной в несколько дюймов. Любимая жительница замка прикладывает немалую силу, чтобы открыть их. Стражи удивленно оборачиваются, встречая настроенную весьма решительно эллет. Образ, в котором она появилась на балу успешно повторен, меняются только взгляд и улыбка. Приказ падает к ногам воинов точно сухие осенние листья, но эльдар верны той, которой принесли клятву. Они преграждают путь, пытаясь мягко вернуть нисси в покои. Однако Эру не обделил упрямством дочь свою, и попытки стражников мирно решить проблему заканчиваются крахом. Волна, сметающая всё на своем пути, поднимается из самых одиноких глубин фэа, наполняет нэллет до кончиков пальцев, вызывая дрожь. Элен чувствует, как ещё одна цепь трескается, ощущает, как смех, звонкий, чистый отражается от стен её камеры. Девушке не нравится осознавать себя сосудом, потому что тогда она лишь оболочка, и вылей из неё эту воду, пусть и отравленную, принцесса станет пустой. У каждого должна быть цель, предназначение, так ей твердили с детства. Где её место в этом мире? В чем её роль?       Ответов на эти вопросы не было, а голос, ласковый, тягучий, словно карамель, взывал к себе, обещая дать всё, что нужно. В этот момент наследница понимает, что такое истинный соблазн, и с какими приступами ей придется бороться. Остается для неё загадкой лишь одно — что произойдет, когда она упадет в это сладкое море, затягивающее по самую макушку и, вероятно, навсегда.       Качнув головой, отгоняет лишние мысли. Сейчас не время и не место думать о подобном! Перед её носом пытаются закрыть дверь как раз в тот момент, когда мужчин настигает грозный голос. Несколько слов и борьба прекращается, дочь королевы отпускают.       — День добрый, моя дорогая. Надеюсь, эти бездари не сделали тебе больно? — Храванон улыбается, открывая тяжелую дверь перед нисси.       — И тебе светлого дня, друг мой. Благодарю за беспокойство, но что могут сделать юные крестьянские дети той, в чьих жилах течет кровь солнца, — ударяет по самому больному, знает, что никто не ожидал такого от той, что веками была благосклонна к слугам и считала их друзьями. Теперь друзей у неё нет.       Из головы не выходят образы сегодняшнего сна, помнит, как стойко сопротивлялась царству покровителя ночных видений, но, когда воспоминания, так тщательно охраняемые матушкой, наконец вернулись к законной хозяйке, заснула. Морок туманит, мысли, укрытые им, чернеют, и в фэа, ту его часть, что не связана с демоном, пробираются первые лучи тьмы. О том, что позже, много позже с головой окунется в этот бездонный океан, станет сначала звездочкой в нем, а потом угаснет, как и все отчаянные души, нис пока не знает.       — Элениэль, вам известно о запрете покидать покои? Её Величество заботится о безопасности своих детей и подданных, — увидев в ответ едкую усмешку и кивок, Храванон вздыхает и продолжает. — Так что же заставило вас ослушаться столь мудрого решения?       — Я не разделяю рвения матушки, и желала попасть в библиотеку.       — Что ж, верные рыцари короны, не сопроводите ли вы нас до библиотеки?       — Нам жаль, но печальная новость достигла и нас.       — Королева ещё не приняла окончательного решения, расследование ведется и меня не разжаловали, — жесткий ответ вызвал поджатые губы, и опущенные головы. — В желании посетить библиотеку нет ничего дурного.       — Господин Храванон, вы великий воин и прекрасный советник, но нарушать приказ Её Святейшества не дозволено никому.       — Так вы только усугубите свое положение, и, возможно, именно это склонит чашу весов не в вашу пользу.       — Что усугубит мое положение, а что нет, решать только мне, — глаза мужчины потемнели, и стали похожи на густую траву у берегов реки. — Видимо, за горой дел и поручений я совершенно забыл о дисциплине своих воинов, слепо доверившись их чести. Наивно полагал я, что с гордостью понесете вы звание и рьяно будете приступать к своим обязанностям. Как низко вы пали, раз не можете отличить прямой приказ от вопроса, — голос его звенел и, точно мечи, врезался в двух молодых эльдар, отражаясь от каменных сводов замка. — Своим непристойным поведением вы позорите звание королевской стражи. Вы посмели дерзить правой руке Великой Владычицы! Вы сочли себя достойными преградить путь и прикоснуться к Наследнице и Хранительнице крови Анкалимэ! — синдар за всю свою долгую жизнь всего в третий раз прибегает к подобному методу, считая его унизительным и недостойным, но, видимо, слуги забыли, что как бы не была больно, сколько бы страха не наводила русоволосая нисси, стоящая перед ним, она была и остается принцессой. По праву крови Элениэль унаследует трон и обширные земли, и все жители пойдут на поклон к новой королеве. Злость кипит внутри, и больше всего на себя, эта доброта в конечном счете может стоить им непростительно много, если начнется то, чего он опасается. — Мне известен приказ Светлейшей Нимфы, Королевы Лотанариэ, я имел благословение Её Величества и держал на руках Её Высочество, когда её уста произносили ваши обязанности. Беречь жизнь наследницы, без приказа не выпускать.       Эллет, никогда не унижавшей служащих замка, всегда принимавшей их радушно, противно смотреть на сцену, развернувшуюся перед глазами. Где-то в глубине фэа начинает копошиться совесть, ведь она сама начала это. Голос разума резко пресекает все попытки ненужной сейчас субстанции — иначе в тайное хранилище не попасть. Отводит взгляд, перед внутренним взором всё ещё стоит отчетливая картинка — лицо сестры, сначала непонимающее, испуганное, а потом застывшее в иступленном выражении боли и ужаса.       Девушка вытирает ладони о юбки платья, за спиной, так, чтобы никто не увидел. Когда Храванон подает руку, стражникам ничего не остается, как позвать из покоев подмогу и сопровождать пару.       Ваниэль откидывается на спинку витого кресла, сделанного по специальному заказу из папируса и привезенного из-за моря. В рот летит круглая виноградина. Льдистого цвета глаза лениво наблюдают как ветер гонит серые облака по бескрайнему небосводу. Сегодня ей принес хорошие вести черноволосый «друг». Женщина усмехнулась, друзей в истинном значении этого слова она вряд ли имела когда-нибудь. Девочек с соседнего двора прекрасная эллет ещё в детстве подозревала в зависти, а повзрослев, пришла к выводу, что такое понятие как «дружба» чуждо её сердцу. Чем старше становилась, тем отчетливее понимала, что сердце — всего лишь орган, разносящий живительную влагу — кровь. Мать её — златовласая эльфийка, — давно покинула этот мир, фэа её столь сильно было привязано к лесу, к красоте родных мест, что, когда на их маленькое поселение напали орки… Советница королевы хмыкает, как-то по особенному, не столько разочарованно, сколько непонимающе. Отец — эльф суровый, — любил оружейное дело, и… да, наверное, на этом его любовь заканчивалась, скудное сердце лишь изредка удостаивало их с матерью крупицами нежности. К Лоссиэль — родительнице Ваниэль, он относился с уважением, а дочь видел редко, и в эти минуты был строг и требователен. Как-то раз совсем ещё девочкой, в ту пору, когда отличить маленьких эльфят от человеческих детишек почти невозможно, она пробралась в кузню. Освещаемый горящим пламенем, в штанах да фартуке, тогда он показался ребенку грозным богом. Завороженная, она замерла, залюбовалась, как металл под умелыми руками изгибается и превращается в прекрасное изделие. Когда мужчина заметил в его светлице постороннего…       Эльфийка вздыхает, в рот попадает следующая виноградина, уже не идеального фиолетового цвета и не прекрасной круглой формы. Чуть покатав её на языке, прекрасная дева, точно небесное божество, дарует ягоде безжалостную смерть.       Досталось ей тогда знатно, отец никогда их не бил, он вроде бы и голос в двух коротких предложениях «Ваниэль?! Что ты здесь делаешь?!» не повысил, однако ходить на променад в святыню отца больше не хотелось. После того, как на их край напали злобные твари, мужчины, собрав все силы и отбиваясь, помогли сбежать уцелевшим. Отстроили новую деревню, и вроде бы даже зажили хорошо, но мать все тосковала по родным местам, где родились её предки, и мать её матери, и так ещё несколько поколений. Отец в те годы в кузнице пропадал неделями, и потому должного внимания жене не уделял. Лоссиэль много разговаривала с подрастающей эллет, рассказывала, как ухаживал, как настойчив был, внимателен и по-своему нежен её любимый. Как встретились у водоема, и он отобрал кувшин, и, пока не донес до порога дома, не поддавался уговорам нисси. Представить сцену у девочки воображения хватило, волосы Лоссиэль с годами не портились, а длины были такой, что Ваниэль и сейчас удивлялась — прекрасные локоны опускались ниже колен. Тонкий стан, длинные ноги, изящная шея и зеленые глаза. Точно лань, эльфийка мелькала меж деревьев, и идеально гармонировала с лесом.       Ближайшее доверенное лицо Её Величества улыбается, её глаза, что в детстве сверкали как два топаза и привлекали мальчишек, сейчас выцвели, и были больше похожи на иней, что сковывает окна в морозную зиму. Прекрасные очи достались от отца, вместе с характером. Виноград кончается, и слуги бесшумно уносят чашу, и по малейшему движению пальцев, фрейлина понимает — госпожа желает вина. На выбор приносят семь бутылок. Тонкий палец указывает на нужную, и златовласка вновь опускается в воспоминания.       В один вечер фэа златовласой госпожи, хранительницы очага их маленького дома, покинуло хроа. Ваниэль стояла рядом, маленькие пальчики цеплялись за ладонь зеленоглазой красавицы, а голубые очи внимательно следили, как жизнь медленно уходит из её тела. Зеленые глаза становились все светлей, пока не погасли последние искорки, и хроа не обмякло. Юная эллет ещё несколько мгновений разглядывала лицо. Печаль и грусть, но в большей степени одиночество застыли на нем навеки. Муж узнал о смерти возлюбленной лишь утром, а дочь, так и не проронила ни единой слезинки. Отрешенное личико и непонимающий взор — было последним, что увидела Лоссиэль. Единственная соленая капля замерла в уголке светло-зеленых очей и сорвалась на белоснежные простыни лишь когда шаги стихли, а дверь за ребенком закрылась. Ваниэль отправилась спать.       Отец зашел в дом с первыми рассветными лучами, по привычке ожидая теплого травяного настоя — возлюбленная вставала ещё засветло, начиная выполнять ежедневную работу. Когда на зов никто не ответил, смутное чувство тревоги заворочалось внутри, живот неприятно свело, и эльф тряхнул кистями, точно сбрызгивая воду. Детский жест вселял уверенность, но, когда синие глаза наткнулись на изуродованное синюшными пятнами тело, поблекшую радужку очей, что смотрели с тихим неодобрением, которого больше никогда не произнесут потемневшие обескровленные губы, воину, кузнецу стало дурно. Тошнота подкатила к горлу, но страшно ему стало лишь с появлением дочери. Маленькое создание спокойно спускалось по ступеням, отдохнувшая, без следа отчаяния или хотя бы грусти. Два кристально чистых озера взирали на него с пугающим спокойствием, пустота в обрамлении густых ресниц затягивала, а то, что произнесла она после, навсегда разорвало надежду на идеальные отношения между ними, в которых Ваниэль не нуждалась.       — Мамочка умерла, когда папочки не было рядом. Я словила её последний выдох. Именно ты вытянул из неё душу.       Взрослый и умудренный опытом нолдо не знал, что девочка всю ночь провела в размышлениях о дальнейшей судьбе. Только мать удерживала её в этом месте, но теперь, когда женщина добровольно покинула Эндорэ, малышка разочарованно отвела взор от убитого горем отца, пробралась на кухню и принялась искать любимый травяной настой матушки. Утро радостно пробиралось сквозь тонкие занавески кухонного оконца, солнечные лучи ползли по столу, многочисленным баночкам и еде. Эллет словила пальчиками один из них и окончательно убедилась в своей правоте. Маленький мирок разрушался, вопросы находили свои ответы.       Она шевелила пальцами, переворачивала ладошку, словно перекатывала золотистый локон солнышка по руке. Раньше ей казалось, что весь мир сосредоточился в их семье. Изменилось ли что-нибудь со смертью матери? Нет. Лживые птицы продолжают щебетать. Цветы пахнут, трава зеленеет, а листья не опадают. Даже небо, которое Лоссиэль так любила не оплакивают её смерть. Настоящему миру все равно, есть ты или нет.       Пальцы сжимаются в кулачок, а затем медленно выпрямляются, Ваниэль переворачивает ладошку, держа их так, будто высыпая песок на пол. И золотистые искры падают с её рук. Жизни нет дела — тоскливо тебе, одиноко или тошно, теряешь интерес к ней и тебя проглотят. Острые ушки улавливают знакомую тонкую трель, и смысл песни камушек за камушком оседает в душе. Девочка не может облечь в слова его песнь, образы один за другим, пока ещё смутные, но настойчивые, мелькают внутри. Эллет закрывает руками уши, до тошноты противно, ей хочется прогнать мерзкую пакость, что насильно пихает в голову до сведения зубов сладкие картины. Чуткую фэа уже не обманешь яркими красками и ослепляющим солнцем, она видит, что скрывается за всем этим. Принцип простой, либо ты ловишь последние мгновения жизни других, либо поймают тебя. Лоссиэль становится её первой жертвой.       Ваниэль поводит плечами, всё-таки на улице прохладно. Мелкая морось, которую и дождем назвать не получается, портит великолепие отдыха и вкус вина. Подобно тончайшим водным иглам они впиваются в лицо, кисти рук, шею. Нимфа слегка морщится, и служанки натягивают крышу. Изящная улыбка ложится на губы прекрасной девы, сейчас ей почти смешно. Ближайшее доверенное лицо, левая рука королевы, а доверять ей можно меньше всех. Даже простой крестьянин в этом вопросе безопаснее. Как же наивна была Лотанариэ, придя к ней со своими детскими представлениями об управлении. Идеальные губы чуть кривятся при воспоминании их первой встречи, эллет чувствует лишь омерзение. Светлейшая тогда была совершенным одуванчиком, даже не догадывающимся об истинном правлении, запуганной переворотом и знающей лишь одно — никому нельзя доверять. «Неет,», — качает головой, одновременно сопутствуя мыслям и отвечая отказом на предложения добавить вина, — «ими нужно не управлять, их нужно укрощать». Её наивность и вера в себя граничили с дуростью, неужели королеве даже мысль в голову не пришла, что за все это время Ваниэль узнает куда больше, научится прятать свои мысли куда лучше, и тот пустяк, каким её страшили в туманный вечер окажется комариным укусом, по сравнению с тем, что удалось узнать ей. Бедная женщина даже не подозревала, что дала куда больше свободы, чем контроля, приведя преступников в свой дом.       Советница — таким статусом наградили прекрасную эльфийку, а она давно перешагнула его. Лотанариэ не знала её истинной тайны, а вот семья Анариэль подобралась к ответу слишком близко. Впрочем, всем известно, чем закончилась та печальная история с нападением мародеров на благородную, щедрую, добрую, а самое главное беззащитную семью изгнанников. Ваниэль наблюдала за солнцем этого королевства, оставаясь сокрытой его тенью, и никогда, чтобы управлять государством, ей не требовалось выходить из неё. Множество событий, случившихся до её рождения, привели к тому, что происходит сейчас, но более всего златовласая эллет была благодарна Тьелперинквару и Аннатару. Один создал кольца власти, другой единое кольцо, но ведь нельзя после столь слабых изделий, сделать поистине сильную вещь, и переходной ступенью стало кольцо света. Было бы безделушкой, чуть сильнее колец эльфов, не приносило бы никакой пользы их ордену и, в частности, Ваниэль, если бы в свое время первая нимфа не поиграла с ним. Именно она дала ему такое название, убрала последствия силы Саурона. Сегодня черноволосый друг преподнес советнице поистине прекрасный подарок. Потому вино сегодня было слаще, а воспоминания приятнее. Последняя необходимая для завершения ритуала часть, сверкала внутри защитной шкатулки, а первое испытание прошло как нельзя лучше. Лотанариэ, со своей привычной уверенностью направится к дочери, чтобы рассказать всю правду. Советница, как и положено ей, будет находиться рядом во время разговора королевской четы. О чём будут говорить мать и дочь и о чём захочет узнать неугомонная принцесса, было ясно как безоблачное небо в летний день.       Льдистые глаза окинули взглядом поникших девушек, те меньше всего любили моменты, когда госпожа разглядывала их, потому были бесшумны и незаметны. Ваниэль чувствовала их страх, острый эльфийский взор отмечал, как сбивалось дыхание, как пробегали мурашки по рукам и как замирала эллет, которой не посчастливилось обратить на себя внимание. Хозяйка покоев не была противницей правды, но юная принцесса была слишком назойлива, слишком любопытна, а наркотики, не без помощи советницы попадавшие в пищу Элениэль, хоть и служили их цели, но в отношении данного вопроса не помогали. Ещё рано. Пока что рано. В тот вечер женщине не пришлось прибегать к ораторскому искусству — королева все сделала сама, хоть и не догадывалась, что то было не её желанием. Ваниэль в который раз наблюдала и получала от зрелища огромное удовольствие. Ей было известно, что скорее всего девчонка вспомнит пропущенное детство, только нестабильное состояние и то, что вторую составляющую нужно было привести в состояние готовности, мешало осуществить план прямо в замке. Поэтому было принято решение сослать её, влияния ордена не ограничивались расстояниями, и проблем это не вызовет.       Нимфа одним движением кисти прогоняет всех с террасы, бросая вслед «пошли прочь», склоняет голову вбок, интерес и сладкое предвкушение охватывают её. Будет даже лучше, если это произойдет вдали от дома. Особенно от матери. Исилиэль — единственная, ненависть к которой питала Ваниэль, пожалуй, даже больше, чем к правительнице королевства. Юная одаренная узнала слишком многое, настолько, что одной своей жизнью доставляла огромное количество проблем. Действия, которые предпринимала нимфа выводили из себя не только Анариэль, но и её наставницу. Воздух с шипением прошел сквозь стиснутые зубы, советница прошептала несколько проклятий. Знал бы покровитель, сколько всего пришлось предпринять и как тяжело было подсунуть лживое знание о том, что можно совершить обмен душами и вытащить демона не убив девчонку. Эта голубоглазая дрянь, как её часто называла в мыслях эльфийка, отличала ложь от правды очень искусно, Ваниэль до последнего не верила, что принцесса съест эту ложку отравы, искусно замаскированную под лекарство. До сих пор червь сомнения грызет уголок фэа, не зря они уединялись в комнате Элениэль, и будь оно все проклято, нимфа чувствовала, что первая дочь королевы что-то подстроила. С её смерти уже два раза Ваниэль ощущала холодок чужого присутствия, будто едва различимый шлейф, он примешивался к сущности носителя демона, заставляя её останавливаться в коридорах и залах, настороженно глядя в след оставшейся в живых принцессе. Оба раза страх когтями царапал позвоночник, пробираясь глубже, вгрызался во внутренности.       Привыкшая к контролю мыслей и всего, что связано с её жизнью, эллет отмахивалась. Что может сделать мертвая фэа, ушедшая в Мандос?.. Фокусы на дне рождении младшей наследницы не удивили Ваниэль, и до мести сумасшедшей бабки ей не было бы никакого дела. Однако поведение не блиставшей умом ведьмы стало причиной пробуждения того, чему ещё рано проснуться, и это раздражало. Приказ уничтожить досадное недоразумение она забрала у темноволосого друга, хоть и была уверена, что он даже радушно отдав поручение, всё равно будет наблюдать. Его советница не боялась, свою работу эллет всегда выполняет хорошо. Элениэль ещё предстоит с этим познакомиться, и для девушки будет лучше вести себя правильно.       Юная наследница обернулась на воинов, весьма воинственно шедших позади, взгляд фиалковых глаз коснулся юных лиц, опасный оскал украсил губы, поддерживая ходившие по замку перешептывания. Под холодным, пронизывающим взглядом светловолосый эльда напрягся, рука его непроизвольно, а может и сознательно потянулась к эфесу меча. Принцессе не было до этого никакого дела, если демонесса пожелает развлечься, то ни один доспех, ни один меч не спасет хрупкие тела. Где-то в глубине ход её мыслей подхватил поток морозного ветра, и нэллет сморщилась, вместе с холодом он принес гнилостный, могильный запах, теперь, казалось, он заполнил всю её сущность. Мальчишка испуганно опустил голову, когда их взоры в очередной раз встретились, и девушка с ленивой грацией отвернулась.       — С каких пор, Храванон, в королевскую стражу набирают юнцов? — недовольно и достаточно громко поинтересовалась Элен, хотя с идеальным эльфийским слухом слуг этого и не требовалось.       — С тех самых, как вы от скуки, или же по велению характера, решили сделать жизнь местных обитателей более увлекательной, моя принцесса, — Храванон чуть ускорил шаг и, открыв дверь библиотеки, пропустил эллет внутрь.       Мужчина осознавал, что свободных минут у него оставалось мало и только милостью Единого его еще не заковали в цепи и не казнили, а потому любые промедления были непростительны. Маленькая, упорная и не в меру любознательная девушка имела право знать, что творилось последние пятьсот лет в месте, которое она называла домом.       — Ты знаешь, Храванон, несмотря на то что все решили, будто я схожу с ума, мой рассудок после приступа оказался поразительно ясным. Скажи мне, друг, все те счастливые моменты моей порезанной памяти были настоящими? Когда все успело настолько поменяться? — голос Элениэль постепенно стих к концу вопроса, выражение лица советника отвечало лучше всяких слов. — Видимо, ничего не менялось вообще, — девушка сглотнула, подняв голову, она пыталась разглядеть узоры на потолке, но мутная пелена застилала глаза, обида сковала горло, и дочь короны еще несколько долгих секунд одергивала эмоции, точно вырвавшихся из загона зверей. — Когда вы собирались рассказать? Собирались ли?.. — Храванон, подошедший к полке, обернулся, и взгляд, полный раскаяния и не высказанных вслух извинений, разлившимся внутри омерзением подсказал «нет». — Получается, в ваших радужных планах я должна была прожить долгую и счастливую жизнь в сахарном замке, одна, в башне, в идеале, выходя из комнаты… никогда?! Только вот незадача, я вспомнила всё. Элениэль — плохая девочка, разбила заклинание, узнала то, что знать нельзя. Что теперь? Накажите меня? — раздражение, проступающее на лице эльфа, распаляло огонь на пепелище внутреннего мира, и наследница не собиралась больше сдерживать себя. — Не смей, — угрожающе прошипела эллет, предостерегающе поднимая руку, — злиться на меня, ты, чертов предатель. Привел меня сюда, решился наконец рассказать, снизошел, видите ли, до простой смертной. Наша душенька решилась, посмотрите на него! Думал, Элениэль, доверчивая принцесса, готова в любое время дня и ночи слушать ваши откровения?! Думал, приведешь меня как собачонку, ткнешь носом, а дальше давай сама, разбирайся там, куда у тебя даже духу сунуться не хватило?! Признался мне, что склонил сестру к моему убийству, и надеялся, что я распахну объятья и поверю?! Да катись ты Морготу! И вы все, кто решили за меня, что я буду делать! Идите по кривой дорожке к Барлогам! Не нужны мне ваши слезливые откровения, а свои свитки можешь на обед съесть, надеюсь подавишься.       Элениэль отвернулась от эльфа, которого совсем недавно уважала, как наставника и ценила как близкого друга. Принцесса подхватила книгу, за передачей которой подглядела, когда пряталась в своем укромном месте.       — Если тебя посадят за предательство, знай, каждым своим поступком ты заслужил это, — выплюнула златовласому синде в лицо Элен, и, скривившись, отошла. В последний раз окинув взглядом правую руку матери, она покинула библиотеку в сопровождении шестерых стражников.       Храванон запустил пальцы в волосы, знала бы девушка как последним предложением попала точно в цель, сказала то, в синда боялся признаться даже себе.

***

      — Принцесса, вам запрещен туда вход. Прошу, пройдемте в покои, — остановили упрямое дитя эльфы у входа, преградив путь скрещенными копьями.       Русоволосая нэллет, запрокинув голову, раскатисто рассмеялась, демонстративно потыкав пальцем в древко, а потом приблизилась и, растянув губы в почти безумной улыбке, зашептала на ухо темноволосому стражу:       — Вы знаете, милок, мне так осточертело это место, что я заключила с тварью внутри договор, — губы принцессы почти касались кожи остоухого воина, чтобы достать, ей пришлось встать на носочки. Элениэль почти кокетливо провела пальцем по стальному нагруднику сверху вниз, остановившись как раз напротив сердца. — Она вытащила внутренности моей сестре, сильнейшей нимфе. Смеете думать, что эта железка убережет вас от её гнева?       Нисси отстранилась, склонив голову набок и опустив маску заинтересованности на лицо.       — Как вы думаете, кто убьет вас раньше, демон или моя сумасшедшая мать, узнав, что вы испугались хрупкой, больной девицы? — влажный, душный запах гнили, тонкой струей просачивавшийся из-за закрытой двери, хлынул потоком, заполняя пространство вокруг. Теперь его чувствовала не только эллет. Она подняла брови, прекрасно зная, что от живых так не пахнет, версия, что верная слуга Саурона никуда не исчезла, начала приобретать вес. — Догадываетесь, почему в тюрьме нет ни одного заключенного, кроме князя?       Равнодушно проводив взглядом попытку самых дальних эльфов исправить ситуацию, нэллет, не отнимая от лица длинного рукава платья, отворила дверь. Зелье внутри флакона, который передала ей по своему незнанию Тилея, действовало прекрасно. Шесть мужчин так и не смогли понять, что произошло, а те, кто поняли, сделать уже ничего не могли. Удушающий и обездвиживающий яд в таких дозах не опасен для жизни, в конце концов принцесса не собиралась никого убивать. Пнув ногой копья, она перешагнула через свалившихся стражников, спускаясь в темноту подземелий. Факел, забранный ею со стены, освещал лишь небольшой закуток впереди. Сквозняк с запахом плесени, ходивший меж камней и решеток, пробирался под юбки платья, не оставляя ни одного нетронутого места, вгрызался в кости, обдавая сыростью и холодом.       Тюремщика нет на своем месте, девушке даже не приходится придумывать, как пробраться мимо дежурных — на этажах пусто. Лишь собственный стук сердца и шорох шагов заполняет пустоту вокруг. Пульсация резко начинает отдавать в висках, и дочь Светлейшей не успевает — слишком быстро это происходит. Знакомый и самый любимый с детства голос не дает ворчливой тишине прочно закрепиться на одном из этажей темных лабиринтов. К нему примешивается хриплый шепот, вызывающий очередной всплеск никуда не уходящей тошноты и страха, сердце бьется у самого горла и Элен понимает, что так страшно ей не было давно. Слова долетают до нее будто через толстую стену, предмет разговора становится ясен ещё до того, как нэллет осознает это. Остатки фэа предательски дрожат, ноги под действием страха наливаются тяжестью, и пока обладательница фиалковых глаз лишь предчувствует причину. Опасается, что друга заставят поклясться в чём-то и кануть в веках, как многочисленных пленников тюрьмы, тенями исчезнувших из неё. Несмотря на все опасения, отчаяние и понимание, что нужно спешить, нис не может заставить себя идти быстрее.       — Амбарато, ты сын моих давних друзей, ты рос на моих глазах, я меньше всего желала такой ситуации. Ты находишься здесь уже третий день и до сих пор упрямствуешь. Такие намерения не приведут ни к чему хорошему. Элениэль не станет твоей женой, пока я жива. Это опасно. В первую очередь для тебя. Мне жаль это говорить, но, скорее всего, мы никогда не сможем увидеть внуков. Наша дочь… неизлечимо больна, а ты считаешь, что её нужно спасать… и от кого… — принцесса замирает за поворотом, едва дыша, заставляет себя вдохнуть, в голове четко встает образ снисходительно улыбающейся матери, произносящей ужасную речь. — От тех, кто помогают ей все пятьсот лет её жизни?       — Вы не помогаете, а губите её!       Нис морщится, прижимаясь спиной к камню, и вовсе не из-за холода, её храбрый защитник, последний, кто верил в неё в этом замке, сорвал голос, и, судя по всему, непогода и холод не прошли бесследно.       — Как ожидаемо. Я пришла сюда известить тебя, что Элениэль уезжает туда, где её никто не сможет потревожить, пока она… окончательно не выздоровеет, — «а не выздоровею я никогда», девушка мысленно подтверждает ответ королевы, на вопрос как долго она будет находиться в поездке. — Возвращаясь к нашему вопросу. Милый мальчик, ты не увидишь мою дочь и уедешь отсюда, не увидишь ты её всю отведенную тебе жизнь. Ведь, в отличие от бессмертных эльфов, нам отведено две с половиной тысячи лет ходить по земле Средиземья, из которых это дитя потратило уже пять сотен.       Элен подавилась, воздух встал поперек горла, и то пепелище реальной жизни, что осталось после вернувшихся вновь воспоминаний, разметалось жестокими словами родной матери. «Потратило… просто. Потратило…». Слезы скатывались с воспаленных глаз по бледным щекам, едкий внутренний голос отметил, что ждать большего от существа, подсыпающего наркотик родному ребенку, не приходится. Легче от этого не стало.       Принцесса тихо опустилась на пол, благо яростные ответы князя Серых Гаваней перекрыли шорох. Эллет вдруг поняла, осознала — она осталась одна. Совсем одна. Родители больше не помогут, даже если случится чудо и весь замок потеряет память, они больше не станут той счастливой семьей, о которой она говорила с принцем Лихолесья. Мир, отделенный от нее несколькими стенами, настоящий, не омраченный ложью и предательством, продолжит жить. Крестьяне будут возделывать поля, дети возвращаться к обеду домой, реки не остановят свой ход, и никто из них не узнает, какой кошмар творится в открытом для всех и хранящем множество тайн замке.       — … и самое страшное в этом, мой милый друг, что не возвышенное чувство толкает тебя на необдуманные поступки, а темная магия её проклятья. Да, болезнь дочери вызвана проклятьем, и оно влечет к себе невинные души, точно огонь привлекает мотыльков, чтобы поглотить их. Одумайся, Амбарато, вернись домой, встреть свою нареченную и заведи семью. Один мальчик поддался влечению и погиб, потому что пламя безжалостно.       Нэллет хватала воздух ртом, точно рыба, выброшенная на берег, и даже призраки прошлого не спасали от сосущей внутри пустоты. Подступающая тошнота нахлынула волной, и эллет едва удалось перебороть желание и не вывернуть все содержимое желудка, то есть одну кислоту и воду, на проплесневевший пол тюрьмы.       — Вы обещаете, что мне станет легче, как будто я болен! Только я здоров! Это вы держите меня в тюрьме, угрожаете убить дочь, шантажируйте всего лишь из-за одного поцелуя. Лишились рассудка скорее всего вы.       — Ты не оставляешь мне выбора, Амбарато. Чтобы добиться порядка в стране иногда приходиться идти на жертвы. Уехал в непогоду, затерялся, заблудился в волшебном лесу, искали, не нашли. Или, может быть, упал, ударился, потерял память? В последний раз предлагаю — уезжай и бросай Элениэль, или забудешь о ней навсегда.       Каждая секунда молчания впивалась острой иглой в тело нис, чем дольше не отвечал сероглазый князь, тем страшнее становилось девушке, сердце болезненно сжималось, по позвоночнику мерзкими когтями проходился ужас. Русоволосая сорвалась с места, оказываясь в шаге от камеры, когда с уст молодого эльфа сорвались два слова. Громогласное биение оборвалось, три неровных удара и принцесса схватилась за грудь.       — Я согласен.       — Нужно было сразу принимать верные решения, облегчил бы жизнь и себе и нам, — кивает королева и оборачивается, чтобы позвать стражу. Вместо стражи её встречает потерянный, убитый взгляд фиалковых глаз.