Феномен по фамилии Лонгботтом

      Суд — это не просто ценный мех! Но суд в так называемом магическом мире — тот еще цирк. Началось все, пожалуй, с того, как пришлось нам с медсестричкой добираться в местную управу, то есть Министерство Магии. Был тут и подвох: в это министерство не ходили ни автобусы, ни маршрутки, ни поезда, даже если и были. Можно было бы смыть себя в общественном туалете, но мне эта идея сразу не понравилась. Медсестричка тут же утешила меня тем, что таких маленьких детей, как я, таким образом транспортировать запрещено. Есть все-таки плюсы в том, что шкурка моя лет на тридцать младше содержания! Ладно, меньше, но все равно. — Невилл, ты когда-нибудь трансгрессировал? С бабушкой или дядей? — проникновенно спросила медсестричка, заглядывая мне в глаза.       Я не стал спрашивать, что значит таинственное слово «трансгрессировать», уже догадавшись, что ничего хорошего. Читал я первые три книги по диагонали, а фильмы смотрел пусть и все, но вполглаза, поэтому мои знания о быте оккультистов весьма расплывчатые. И говорить, что вопрос с поездкой надо было решать раньше, а не в день суда, я тоже не стал: мало ли какие тут порядки. Поэтому глубокомысленно помотал головой в знак отрицания и привычно прикинулся валенком. Мистер Коллинз на соседней койке хмыкнул, бросив на медсестричку выразительный взгляд поверх газеты. При том, что он все еще выглядел как шестиклассник, выражение снисхождения на круглом лице в веснушках смотрелось комично. — Ребенок, ты хоть знаешь, что такое трансгрессия? — звонким голосом спросил молодящийся старичок. — Не-а, — равнодушно протянул я и пожал плечами. Медсестричка смутилась. — Трансгрессия — это перемещение на большое расстояние, — пояснил сосед по палате, вернувшись к газете. — А это больно? — сделал круглые глаза я. Я же ребенок, хоть и постоянно об этом забываю. — Нет, не больно. Но такой способ отпадает, — тяжело вздохнула медсестричка. — Так как ты еще ни разу не трансгрессировал, то и сейчас рисковать не будем. Придется добираться по-магловски до ближайшего входа для посетителей.       Пришлось в спешке напяливать монашескую рясу, которую медсестричка называла парадной мантией, и послушно следовать за ней. Нам действительно пришлось идти пешком. При учете того, что Оливия откровенно хреново ориентировалась в городе (хотя всю жизнь в нем прожила. Странно, не находите?), не было ничего удивительного в том, что мы заблудились. Мне ни разу в жизни не доводилось бывать в Лондоне, как и в Великобритании, но Биг-Бен узнать смог без всяких карт, чем вызвал удивление медсестрички. И когда она наконец-то начала узнавать дорогу, моя нога неудачно заскользила на каком-то пакете. Я потерял равновесие и начал судорожно размахивать руками, пытаясь не впечататься в асфальт всей спиной. Медсестричка попыталась схватить меня за шиворот, но я выскользнул из рясы и впечатался прямо в телефонную будку. — Невилл, мальчик! — сдавленным голосом сказала Оливия, хватаясь за сердце рукой с балахоном. — Ты в порядке? — В относительном, — буркнул я, потирая голову, которая пострадала больше всего, и с неудовольствием заметил, что тут и до реальной амнезии недалеко. — Кажется, мы на месте, — с облегчением выдохнула медсестричка, глядя на телефонную будку так, будто она заполнила за нее документацию на месяц вперед. — Здесь есть вход в министерство.       Оливия набрала какой-то специальный код, который я не запомнил, и женский голосок, напоминающий тот самый раздражающий писк Настеньки из советского «Морозко», поинтересовался нашей целью визита. — Мы идем на судилище, — громко сказал я без задней мысли. Предчувствие чего-то паршивого с каждой секундой все усиливалось. — Ваши имена? — механически спросила женщина тем же мерзким голоском. — Оливия Тики и Невилл Лонгботтом, — быстро ответила медсестричка, посмотрев на меня с укором.       В щели для сдачи что-то щелкнуло, и в ней появились два значка, один из которых Оливия прицепила к моей рубашке. Точнее не моей, а мистера Коллинза, которую он мне одолжил со словами: «Она мне еще долго будет не по размеру». Как будто мне она ближайшие лет восемь будет впору!       Весь путь до зала суда прошел без эксцессов. Пусть и не сразу пустили, напирая на то, что у меня нет палочки. Но и с этой проблемой мы разобрались, когда пришел некий аврор Перри, похожий на Боярского в роли Д’Артаньяна. Не знаю чем, но усами — точно. Медсестричка тут же покраснела, когда поняла, что до сих пор нежно обнимает мою «парадную мантию». — Что за нарушителей правопорядка ты не пускаешь, Норт? — весело спросил он, подмигнув Оливии, из-за чего она еще больше покраснела. — Самых важных, — встрял я, не дожидаясь ответа охранника на входе. — Без нас ничего не будет! — Так уж ничего? — ухмыльнулся он, больше обращаясь к девчонке-целителю, а не ко мне. Ну и ладно, я не гордый. — Суда точно не будет, — жестко обрубил я, хотя в этом тельце звучало это… нелепо.       Местный мушкетер посерьезнел, в задумчивости пошевелил усами и решил нас довести до зала, где и должны были решать мою судьбу. Медсестричка поминутно извинялась за мое не очень вежливое поведение и пыталась убедить мистера Перри, что мне очень стыдно. По его лицу было видно, что он не сильно-то верит в мое раскаяние, но ни он, ни я не пытались прервать Оливию. Я — зная, что это дело бесполезное, а причина молчания аврора осталась загадкой.       И началось судилище! К слову, оно началось уже давно, но мне, как свидетелю, положено было заходить в зал суда только после особого приглашения. И вот оно прозвучало. Эх, если бы еще что-то понимать в происходящем, а то мое техническое образование никак не помогает. Как-то пролетело мимо меня чудесное знание о составе суда и кто из них сидит в зале. Не доводилось бывать в подобных заведениях даже в качестве свидетеля. Поэтому пока сижу, молчу, изображаю ангела, а в голове вертится только одно. Попал. Конкретно так попал с этим судом. А он только начался… Вопросов масса, но озвучивать их никто не даст, да и бесполезно это. Нет у меня здесь права голоса, одна медсестричка истину глаголить будет. Мы пока сидели на самом последнем ряду, чтобы не отсвечивать. — Невилл, не бойся. Я с тобой, — прошелестело над ухом, а мое плечо сжали пальцы. Медсестричка… Оливия, как она просила себя называть, ободряюще улыбалась. — Судья на стороне закона! — Да, с такой судьей мы точно посадим Элжеральда, — проворчал я, разглядывая жабу в судейском кресле.       Да уж, действительно жаба. Похожая на старую учительницу биологии из моего советского детства, с такими же внушительными тремя подбородками и прической пуделя. Разве что у Зинаиды Петровны не было противоестественной страсти к розовому. Но местная жаба непохожа на неподкупную биологичку с твердыми моральными принципами. По одному выражению необъятного лица видно, что мадам обладает редкостной хитро… сделанностью.       Зато у меня был шикарный повод увидеть лично моего недобитого убивца. Да, именно убивца. Что сказать? Мужик как мужик. Похож на вампира-алкоголика (красные глаза с красным же лицом). Усатого вампира-алкоголика. Видать, сильно подкосила повестка в суд, хотя, может, он по жизни выглядит, как живая иллюстрация к бестиарию. Рядом с ним сидела бледная женщина лет сорока с до того кислым лицом, что даже вечно хмурое лондонское небо терялось на ее фоне. Жена? Сестра? Эх, если бы мне от Невилла память перепала, то я бы смог ответить на этот вопрос. А так — увы. Взгляд невольно возвращается к Императрице Черепов. Она, в отличие от других «добрых родственничков», не вертится на месте от переживаний. Ей-ей, если бы не злобный взгляд, можно придумать, что старушка пришла в театр спектакль посмотреть. — Слово предоставляется свидетелю Невиллу Лонгботтому, — монотонно проговорил секретарь и тут же исправился, заглянув в документы: — Простите, его доверенному лицу Оливии Тики, целителя больницы Святого Мунго.       Медсестричка медленно поднялась со своего места, напоследок кинув на меня внимательный взгляд, и подошла к свидетельской трибуне. Видок у нее был, несмотря на деланно-непринужденный вид, тот еще! Цвет лица а-ля новая побелка, слегка отдающий в зелень, и испуганное выражение глаз. Словом, шла она как на эшафот. — Итак, девятнадцатого июля тысяча девятьсот восемьдесят девятого года в шесть часов вечера в больницу имени Святого Мунго поступил пациент… — начала медсестричка, и я только тогда понял, что до этого практически не дышал.       Игра за мою жизнь началась.