My bed is now a cylinder of steel Cold and hard and shiny To match the way I feel The dust in here is like a burning wind Black as coal and thunder Dark as all my sins(c)
Вид Лилит в белой майке, на которой красовалось жирное пятно от растительного масла, в обычных синих джинсах и с копной рыжих распущенных волос на мгновение обескуражил Риса. Она была совсем другой: домашней, простой, не той роковой женщиной, которая глазом не моргнув легко отнимала жизни людей. Ее глаза широко раскрылись от удивления, в них отражался страх, она поспешила закрыть дверь, но Рис вовремя подставил ногу и помешал ей. Этот момент решил все: он быстро вытащил из кобуры пистолет с глушителем, выстрелил девушке в правый бок, и она закричала, упав на пол. «Пустынный орел» никогда его не подводил, а экспансивные пули были просто как вишенка на торте. Похоже, Лилит совсем забыла о том, что когда-то состояла в «Гиперионе», где главное правило гласило «Всегда быть начеку». Лилит визжала как свинья, которую закалывали ножом, белая майка быстро окрасилась в ярко-красный, слюна с кровью вытекала из ее поганого рта, откуда сыпались всевозможные проклятия, начиная с «я оторву тебе и левую руку, сука» и заканчивая «ты не уйдешь из моего дома живым, мразь». Рис даже порадовался тому, что она жила далеко от своих соседей: они не могли услышать ее крики. Рис думал о том, как он вовремя наведался к ней – когда ее муж (Рис забыл его фамилию, но помнил только имя Роланд) улетел на военную базу именно этим холодным осенним утром. Рис наконец прошел в дом и закрыл за собой дверь. Месть должна быть совершена в полной мере.***
Год назад Проснуться в больнице, в палате для коматозников было для Риса глубокой неожиданностью. Он помнил, точно помнил, что Джек пустил пулю ему в лоб, а дальше – только тьма с распростертыми объятиями. Последняя фраза, оглушающий выстрел, Рис вздрогнул от удушающего сердце воспоминания и единственной рукой коснулся живота… Нет, только не это. Ярость напополам с обреченностью захватила его, хотелось кричать, рвать и метать, сровнять это место с землей. Слез не было, было только бессилие и жгучее желание отомстить. Отомстить этим тварям за то, что они с ним сделали, ему хотелось наблюдать в пустоте их безжизненных глаз свое отражение. В пустом правом рукаве больничной пижамы почувствовалась боль. Боль не пульсирующая, тупая или острая, она была совершенно другого сорта: фантомная, ирреальная, но выжигающая все нервы в его теле. Зрение в левом глазу оставляло желать лучшего, точнее его совсем не было, лишь смутные очертания происходящего – Джек повредил его усовершенствованный имплант. Дрожащей левой рукой он хотел коснуться своего лица, проверить, что с ним сделал Джек, но вовремя заметил зеркало, висевшее на стене, справа от него. Хотелось смеяться до колик в животе. У Красавчика, мать его, Джека дрогнула рука, и он прострелил Рису левый висок, хотя метил в глаз. За несколько лет, проведенных в коме, волосы парня отросли до затылка и теперь свисали неровными прядками, но в том месте, куда попала пуля, виднелась металлическая заклепка. Рис даже постучал по ней костяшками пальцев. Послышались приближающиеся к его палате шаги. Первое, что пришло Рису в голову – притвориться спящим, стать на несколько минут снова «коматозником», а потом, когда все уйдут, совершить побег. Со скрипом открылась дверь, и неспешными шагами в палату вошли два человека. Рис предполагал, что это были мужчины, и его догадка подтвердилась, как только один из них спросил: – Кого выбираешь? – этот голос показался Рису довольно знакомым: с нотками наглости голос человека с высоким ЧСВ и уверенностью, что все сойдет ему с рук. Шаги остановились у кровати Риса. – Его, – прогудел второй голос. – Хороший выбор, – хмыкнул первый и продолжил: – Омега, без идентификации, уже три года как коматозник, но ты не беспокойся, после родов ему все вычистили, можешь кончать, сколько хочешь. Сто баксов за двадцать минут, деньги вперед. Послышался тихий шелест и снова голос первого: – Итак, давай я коротко расскажу о том, что можно делать и что категорически запрещено. Нельзя: целовать взасос, кусать, оставлять синяки и так далее. Завтра утром начнется обход, и если врач заметит, то лавочке конец. И вот что я хочу тебе дать, – звук шороха ткани, – а то там у него сейчас сухо как в Аризоне, так что не благодари. Через двадцать минут я вернусь. Дверь с противным скрипом закрылась, оповещая, что один ублюдок свалил, а другой остался. Три года, целых три долбанных года Рис лежал в этой пропитанной спиртом и другими медицинскими веществами больничной палате, и все это время его использовали в качестве дешевой спящей подстилки для похотливых альф и бет. Но теперь этому настанет конец. Рис хотел в этот момент открыть глаза и убить ту мразь, которая заплатила медработнику за секс с ним, но тот пока был вне зоны досягаемости. Впрочем, пока. И вот, началось. Больничная койка ощутимо продавилась под тяжестью еще одного тела. От мужчины воняло убойной дозой дешевого одеколона, пивом и смердящим запахом альфы, напоминающим Рису активную стадию гниения трупа: тошнотворно-сладкий. Теперь Рис с омерзением понимал, почему этот альфа польстился на коматозников: наверное, беты и омеги за несколько метров его обходили, а уж что говорить о половой жизни с ним... Рис был более чем уверен, что омеги-хастлеры не стали бы обслуживать этого альфу, который сейчас навис над ним. Очередной изгой общества, коих выкидывала природа раз в двадцать-тридцать лет. – А ты красивый, – ухмыльнулся «клиент», касаясь шершавыми пальцами лица Риса. Можно было открыть глаза и сделать вид, что произошло чудо: коматозник очнулся спустя три года, но Рис с трудом верил такому раскладу событий и не хотел давать карт-бланш Джеку. Рис нутром чуял, что именно Красавчик устроил его в больницу, узнав, что ребенок был от него. Да и «клиент» вряд ли будет рад, ему проще вырубить Риса и начать его трахать, а не отступиться и звать дежурного врача. Неприятное дыхание опаляло кожу, чужие губы накрыли рот Риса… Через двадцать минут медбрат увидит валяющийся в углу палаты труп с оторванным языком и пустую больничную койку, в которой еще недавно на протяжении трех лет лежал человек.***
– Итак, дорогая Лилит, – выдержав паузу и вылив на девушку ведро холодной воды, в предвкушении продолжил Рис. – Где Джек? Сидящая на стуле в гостиной, связанная и избитая девушка сплюнула кровь на дорогие ботинки Риса и прошипела: – Отсоси, мразь. Кровь на ботинках не волновала Риса, он мог ее оттереть, но с каждой секундой его духовное равновесие и холодный расчет начинали таять, как мороженое на жаре. Ему казалось, что эта рыжая шлюха не выдаст, где находится Джек. – Это не то, что я хотел услышать, – улыбка Риса стала шире. – С каждым неправильным ответом я буду простреливать тебе конечности. Для такого случая я специально взял другой пистолет, в нем калибр меньше, чем в «Пустынном орле». Да и пули не экспансивные, радуйся. Она посмотрела на него исподлобья, и запал продолжать осыпать матами Риса пропал. Он понял это по ее равномерному дыханью и усталому вздоху: все-таки имплантаты регенерации понемногу заглушали боль. Лилит проговорила тихо: – Ты ведь знаешь, что с такими ранами я долго не продержусь. Максимум минут десять, не больше. Рис наставил на нее пистолет. – Мне этого хватит с лихвой Лилит, на большее я не надеялся. На первый раз я тебя прощаю, но теперь все серьезно. Итак, – взгляд Риса ужесточился, – где, мать твою, Красавчик Джек? Смотреть на Лилит было приятно: злая, воющая от боли и беспомощная. Рису хотелось, чтобы она прочувствовала все то же, что она однажды сделала с ним в церкви, а может и в стократ хуже. Со стула неприятно капала кровь, смешанная с водой, пот на бывшем красивом лице стекал градинами, учащенное дыхание девушки то и дело прерывалось харканьем кровью. Несколько минут назад ее глаза смотрели на Риса с ненавистью, но теперь в них был только страх. Страх чего? – Я не знаю, Рис. Я ушла спустя год после того… – она сплюнула кровь и продолжила, – инцидента. Ты, наверное, не поверишь моим словам, но мне правда жаль. Я сожалею о том, что сделала с тобой тогда. – Неправильный ответ, – Рис нажал на курок и прострелил ей коленную чашечку, девушка разразилась истошным криком. – Да, я знаю, что там самое больное место, но ты потерпи и не теряй сознание от болевого шока. Ты ведь сильная, справишься. Лилит опрокинула стул, упала вместе с ним на пол и билась в агонии, пытаясь освободиться от веревок, которыми связал ее Рис, пока она была без сознания. – Насколько я помню, Джек пять лет назад вживил тебе имплантаты регенерации. Мне казалось, что их нужно обновлять по крайней мере раз в три года, иначе они будут доставлять дикую боль при обширных ранениях, так как не успевают справляться с ними. – Улыбался Рис, подойдя поближе к Лилит и наставляя пистолет на ее лоб. – Тебе осталось меньше пяти минут. Ты ведь хочешь умереть так быстро, правда? Завывая от боли со слезами на глазах, Лилит прокричала: – Да! Вдохнув побольше воздуха, Рис отчеканил: – Где. Джек? Собравшись с силами, Лилит выдала: – Вильгельм знает! Он живет в Северной Дакоте! Он до сих пор работает на него! – Рис ни разу не видел, как Лилит плачет. Слезы ручьем текли из ее глаз, но она продолжала. – Господи, убей меня поскорей Рис, убей! Я больше не могу выносить эту боль! Она барахталась на окровавленном полу, словно выброшенная на сушу рыба. Риса это зрелище до безумия завораживало. Он нажал на курок, и Лилит перестала биться в агонии.***
Ровно через двадцать минут медбрат, что-то насвистывая, подошел к палате для коматозников и нейтральным тоном пробормотал: – Надеюсь, ты закончил. Открыв дверь и не сразу поняв, что произошло, мужчина зашел в палату. «Нужно было уходить, дерьма кусок», – подумал Рис и полоснул ножом, который он вытащил из кармана своего бывшего «клиента», по ахиллову сухожилию медбрата. Рис в тот момент лежал на полу, с трудом успев доползти и спрятаться возле двери. За три года мышцы ног атрофировались, и теперь у него не было возможности просто встать и пойти. Нужно было что-то с этим делать. Медбрат от неожиданности рухнул на пол, Рис, собрав все свои силы, подтащил эту мразь к массивной двери так, чтобы голова медбрата была на проходе. – Где Джек? – ударил со всей силы Рис. Мужчина ответил молчанием, его глаза собрались в кучу. Рис пару раз приложил его головой о дверь и повторил свой вопрос: – Где Джек? – Не надо, не бей меня, – пролепетал медбрат, корчась от боли. – Не знаю я никакого Джека. – Врешь! – Рис не послушал его и ударил дверью еще раз. Мужчина уже мало понимал, что происходило, и похоже потерял сознание. Рис прошелся взглядом по его рабочей одежде в поисках бейджика. Парня звали Хьюго, это имя показалось Рису довольно знакомым. Сознание вытолкнуло на поверхность разума одно пренеприятное воспоминание: – А ты красивый, хоть и без руки и еще без идентификации, да? Знаешь, мы с тобой не знакомы, но это дело поправимое. Я из Хьюстона, Техас. Меня зовут Хьюго. И твоей тугой дырке будет круто. Все-таки правду ученые говорили о том, что люди могут слышать, даже когда они находятся в глубокой коме. Рис тому живое подтверждение. Ненависть застлала ему глаза, и он уже просто не хотел оставлять все так, как есть. Нужно было добить этого ублюдка. – Твое имя Хьюго, да? – с плохо скрываемой злостью спросил Рис, уже готовясь со всей силы приложить эту тварь. – И моей дырке будет круто, так? – Подожди, не надо, – зачастил Хьюго, но было поздно. Рис ударил его дверью еще раз, после чего тот вырубился окончательно. Приоткрыв дверь, Рис посмотрел по сторонам. Господи, как хорошо, что коридор был пуст. Быстро осмотрев тело, Рис достал из нагрудного кармана Хьюго ключи от машины и принялся раздевать его: ходить в больничной ночнушке означало, что его загребут сразу же, как только он выйдет из палаты. С трудом напялив на себя медицинскую робу, Рис взял инвалидную коляску, которая находилась неподалеку от двери, рядом с полкой медицинских принадлежностей. Глубоко вздохнув, Рис выкатился из палаты и, стараясь не попадаться на глаза медперсоналу, проехал к лифту. Выехав на парковку, Рис сразу нашел машину Хьюго – на брелке с ключами от машины был приписан автомобильный номер. Слава богам, что это обычный серый пикап, а не какая-нибудь испещренная кислотными цветами и наклейками в стиле «крутой сутенер» тачка. Открыв дверь, Рис с трудом забрался на пассажирское сиденье – балласт в виде атрофированных ног и отсутствие правой руки не давали ему свободу действий. Закрыв дверь, он как следует осмотрелся: обычные пассажирские сиденья, обтянутые дешевыми автомобильными чехлами, на переднем сиденье лежал телефон. Рис дотянулся до него, и, о, счастье, он был «одноразовым». Судя по всему, Хьюго договаривался через этот телефон насчет легкого заработка в виде подстилок-коматозников, или попросту сбагривал медикаменты. Рис с заметной неуверенностью набрал один номер, надеясь, что тот, кому он звонит, не спит в такое позднее время и вообще сможет ответить на звонок. Послышались длинные гудки и через несколько секунд неразборчивое: – Чего надо? Это определенно знак свыше. – Вон, ты мне нужен.***
Позже, выходя из дома, Рис заметил ничем не примечательную фотографию, которая висела недалеко от двери. В черной рамке красовался снимок УЗИ, а на нем мутное очертание зародыша, подпись «Четыре месяца» и вчерашняя дата. Рис сглотнув, пробормотал: – Лилит, скажи ты раньше, что беременна, достаточно было и одного выстрела. Закрыв дверь за собой, Рис вышел из дома, в полной мере ощущая на себе пронизывающий осенний ветер, влекущий за собой желто-красный листопад. Вытащив из кармана пальто маленький блокнот с ручкой, он вычеркнул имя из списка. Остались двое: Вильгельм и Джек. Хотелось курить.