Поднимая небеса

Франциск был весь на нервах. Через неплотную деревянную дверь слышались звуки музыки. Мать опять привела в дом какого-то ухажёра. Француз ужасно не любил всех тех непонятных иностранцев, которые совались к ним в дом. В какой-то мере, он осознавал, что испытывает просто детскую ревность по отношению к матери, и его это сильно беспокоило. Восемнадцать лет, как никак, пора бы собственной жизнью жить, да и сам он не был против внимания прекрасного пола, но как бы хорошо он это не осознавал, сердце всё равно как-то не лежало на месте. Откуда этот непонятный страх? Протянув дрожащую руку к двери, Бонфуа с удивлением осознал, что та не заперта. Это было странно, ведь его мать имела некоторую форму паранойи. Женщина смертельно боялась незваных гостей, в какой-то степени, даже боялась оставаться одна, а дверь закрывала всегда на все замки, ночью даже на цепочку и крючок, а окна запирала ставнями. Бонфуа почувствовал, как от страха и волнения, сердце ёкнуло и упало куда-то в пятки. Выхватив из чехла шпагу, парень тихо проскользнул в дом и, обойдя лестницу, направился в единственную комнату, из которой лил свет. Играла романтическая музыка, но разговоров блондин не слышал. Франциск выглянул из-за угла, и обомлел. Комната была разгромлена и залита кровью. На разодранном диване лежало раскуроченное, обезглавленное тело женщины. Живот был вспорот ножом, внутренности вывалены наружу, ребра переломаны и разбросаны по всей комнате. В разрезанных лёгких лежали обрезанные розы. На теле были видны следы изнасилования. Обеих рук не было. На обеденной тарелке, на столике, стоящим рядом с диваном, лежал трёхмесячный зародыш со свёрнутой головой. Женщина была беременной, хоть очередной ухажёр и сбежал, бросив её, но ребёнка она ждала с нетерпением. Франциск почувствовал, как к горлу подступает тошнота. В голове помутнело от трупного смрада. На ватных дрожащих ногах юноша медленно подошёл к растерзанному телу, шлёпая босыми ногами по огромной луже крови. Из обессиленных рук выпала шпага. Франциск упал перед телом на колени и протянул похолодевшие руки к женщине. Однако притронуться, так и не посмел. Закрыв руками лицо, Франциск громко заревел. Он упустил тот момент, когда в комнату проник посторонний. Человек подошёл сзади к парню и обнял его за плечи, ткнувшись носом куда-то меж лопаток. - Ничего…. Это ничего…. – шептал он, поглаживая испачканной в крови рукой по белокурым волосам Франциска. – Не надо плакать, не надо… Слёзы не смогут помочь тебе с ней увидеться. Но я смогу. В этот момент, француз почувствовал около своего виска дуло холодного пистолета. В этот момент для Бонфуа оборвался весь мир. Опустевшим взглядом он посмотрел на разбитую бутылку из под Бургундского ликёра, лежащую рядом под столом и прошептал: - Правда…? – юноша немного привстал, собираясь обернуться, в это время, поймал пальцами горлышко бутылки и сжал стекло в руке. Но тяжёлая, сильная рука тут же прижала его к груди убийцы. - Не шевелись. Больно не будет. - Зачем вы убили мою маму? – Ответом ему был щелчок предохранителя. Но Франциск, в этот же момент, перехватил ствол и вздёрнул руку вверх. Преступник сразу сжал горло парня, но тот, заведя руку за спину, вонзил обломок в бок нападавшего, постаравшись как можно сильнее надавить, или даже прокрутить. Раздался выстрел. Мужчина громко взвыл от боли и постарался отстраниться. Бонфуа, тут же обернувшись, не отпуская руки убийцы с оружием, повалился на него, и начал остервенело обрушивать удары один за другим на голову кричащего от боли преступника. Первые несколько секунд оппонент пытался оттащить француза, пытался задушить, но после того как стекло проткнуло его горло и пару осколков выкололи глаз… мужчина затих…. Франциск откинул голову назад и жадно хватал воздух ртом. Руки, лицо, одежда были запятнаны кровью. Медленно сползая с трупа, француз откинулся на поручни дивана. Оцарапав ногтями обивку дивана, юноша истерично засмеялся. Впрочем, смех быстро сменили горькие слёзы. Он не мог выйти из состояния аффекта. Его колотила сильная дрожь. Нервы словно взорвались. Именно взорвались, очень-очень много маленьких взрывов, из-за чего составлялось впечатление, что тело вот-вот развалиться, как кирпичный дом, в котором кирпичи ставили просто так, без цемента. Всю ночь Франциск не просыхал. Всего за несколько часов, несчастный парень осушил запас вина, рассчитанный на год. А после, вместе со рвотой, вышло и горе, и счастье, и вообще все чувства. Франциск просто опустел. Вечером, сидя на кухне, он набрал заученный наизусть номер на мобильном, и приложил трубку к уху. Несколько коротких гудков тянулись словно целая вечность. Но вот, мимолётный шум и по ту сторону провода раздался жизнерадостный, бодрый голос испанца. - Алло! Франчи?? - Тони… - через силу выдавил из себя Бонфуа. Друг сразу заподозрил что-то неладное, поэтому прикрыв ладонью микрофон, крикнул: - Выключи ты этот чёртов телек, Франц звонит, я ничего не слышу!! - Франциск? – удивился другой, а потом добавил. – Громкоговоритель включи. - Франчи, тут Гил. – Сообщил Антонио другу. - Да… я уже понял. – Невольно, на губах Бонфуа появилась улыбка. Друзья всегда приподнимали ему настроение, даже через расстояния, они всегда были ему рады и готовы были поддержать. – Это даже хорошо… Я собирался и тебе звонить, но то, что ты тут, всё упрощает. Поднявшись со стула, блондин прошёл в гостиную. Дышать там было не возможно, трупный смрад стоял ужасный. Обойдя тела, парень подошёл к высокому сервизному шкафу и достал из сахарницы маленький яркий пакетик, с надписью «крысиный яд». - Я хотел извиниться… Гил, вчера я обещал что приеду…. Прости, но кажется, я не смогу выполнить это обещание… Говорить парню было тяжело, голос дрожал, и товарищи это тут же поняли, сильно занервничав. - Франциск! Что происходит?? Что у тебя там случилось? – Закричал Бальдшмидт. Фернандес же бросился к своей сумке, и полностью вытряхнув из неё все, начал рыться в вещах. - Понимаешь, я человека убил. Повисла неловкая тишина. Вернувшись на кухню, Бонфуа разорвал пакет и высыпал содержимое в последнюю бутылку вина, начал размешивать. - Ты.. .серьёзно? - Прозвучал откуда-то издалека голос ошарашенного испанца. - Увы, серьёзней некуда. Но не подумайте… это ему, в месть, так сказать… Думаю, завтра в новостях будут сообщать о четырёх трупах. Наверное, все три повесят на меня. Но мне уже будет всё равно… Да, Тони, прости, гитару твою тогда сломал я, и Гил, птенца твоего тоже перекормил я. Простите. Ответа на удивление Франциска не последовало. Может друзья были в шоке, может испытывали к нему отвращение, может ещё что, он не знал. Ребята не ответили, даже когда он их позвал. Ну и ладно. Попрощавшись ещё раз, с болью и тоской в душе, он повесил трубку и налил себе полный бокал. - Как, обидно получается. – Задумчиво протянул француз, поднимаясь , - я всегда так сильно любил вино, а сейчас приму от него свою смерть. Франц подошёл к гостиной и прислонился боком к деревянному косяку, задумчивым взглядом окинув комнату. Неожиданно, его внимание привлекло что-то блестящее в почерневшей луже крови. Подойдя к непонятной блестяшке, парень присел на корточки, поставив бокал на стол. Этой самой «блестяшкой», оказался некий антикварный, декоративный, серебряный ключ, с непонятными завитушками, малинового цвета камушками и четырьмя крыльями. Покрутив забавную игрушку в руках, он не задумываясь, сунул её в карман и сел за стол напротив матери. Голова, кстати говоря, лежала на кухне. Он бережно принёс и положил её рядом с телом. - Прости меня, мам… не сумел… защитить. Уберечь от этих подонков… Ну ничего. Я упустил возможность, тут, надеюсь та… Неожиданно, что-то треснуло позади. Бонфуа почувствовал сильный удар по затылку. В глазах в миг всё потемнело, и парень ничком рухнул на пол. - Ух… будто мародёр поработал. Бальдшмидт отбросил в сторону то, что осталось от китайской вазы и выглянул в коридор. - Эй, Тони!! Иди, помогай мне его тащить! - Он вино отравил. Из кухни выскользнул Карьедо, с бутылкой испорченного вина и пакетом от яда. - Да понял я, он уже прощался с миром. Мы вовремя. Подняв блондина под руки с обеих сторон, парочка подошла к входной двери. Испанец достал из кармана ключ и сунул его в замочную скважину. Дверь открылась сама собой, и троицу засосало в образовавшуюся воронку. *** POV Иван Холод… И ничего, кроме холода… Он парализует. Притупляет все ощущения. Будто загоняет в какую-то пустую комнату, запирает, сковывает. Каждый вздох отзывается болью в груди. Горло сдавил какой-то змей. В голову залили свинца, и что-то крепко сжимало виски; порой казалось, что внутри колокол, и некто, очень маленький, сидит рядом на плече и то и дело бьёт молоточком по тем же вискам, из-за чего периодически слышался непонятный, раздражающий и истощающий гул, сводящий с ума. //…сколько это ещё будет продолжаться…?...// Однако ответа из темноты не последовало. Я ударил пальцами по ручке кресла, на котором сидел, и сомкнул тяжёлые веки. Смотреть на эти грязные полосатые обои, уже сил не хватало. Казалось, что ещё немного, и я должен буду распрощаться с жизнью. По крайней мере, я ждал того, кто отберёт её у меня. В груди был лёгкий трепет, обычно с таким юные девушки ждут своего первого свидания. Лёгкий, но в тоже время весящий несколько тонн на сердце. Правда, он не окрылял. Я знал, что когда дождусь чего-то, то радости не будет. Её не должно быть, будет лишь долгожданный покой. Это правильно. Так и должно быть. Внезапно рядом раздался непонятный шорох. Я открыл глаза и посмотрел на источник шума. Напротив меня стоял стул, с такой же полосатой обивкой, как и стены, от этих красно-бело-бурых полосок у меня нервно дёрнулся глаз. На стуле этом сидел медведь, а рядом прислонилась старая, но ещё работающая гитара, с вырезанным на боку ножиком корявым знаком серпа и молота. Нет-нет, вовсе не живой, плюшевый, и знакомый. Треугольная мордашка, маленькие ушки, одно из которых было надорвано, глазки-пуговицы. Лапы с нарисованными фломастером «когтями», одна из ног была оторвана, а затем неумело пришита белыми нитками. Незадачливая швея явно не учла того, что сам по себе медведь был коричневый. Я против воли усмехнулся, припоминая, что мама всегда втыкала иголки в большую, нескончаемую белую катушку, такую толстую, но в тоже время легко умещающуюся в её ладони. Она всегда ставила эти нитки в пример другим, дескать, цыганские, не рвущиеся. Я, честно говоря, никогда не понимал, как вяжется одно с другим, но всегда радостно кивал и с интересом разглядывал «королевскую» цыганскую иглу размером с мою ладошку. Родители однажды ушли на какой-то вечерний концерт, а я не лёг спать и стал играть со своим новым подарком. Медведь не продержался и половины часа и стал инвалидом, а мне, следовательно, надо было получить профессию доброго доктора Айболита. Я взял «королевскую» иголку и начал пришивать мишке лапу, как показывали это в мультике. Правда, потом, непонятно как, остальные иголки оказались на ковре, а дальше вернулись родители и… дальше что было, полагаю, догадаться было не сложно. - Действительно, - хмыкнул, - магические нитки… До сих пор нога держится, Потапыч? К моему удивлению, медведь поправил лапой висящее на соплях ухо и мотнул пришитой ногой, якобы говоря «Держится, как видишь». А после плюшевый приятель, непонятно по какой причине, поднял лапу, показывая в мою сторону. Я не сразу понял, что значит этот жест, но только через пару минут до меня дошло, что в этой комнатушке мы не одни, я ясно стал ощущать чьё-то присутствие позади себя, да и тошнотворное ощущение давно пропало, а я и внимания не обратил. Дёрнулся, пытаясь подняться и узреть незваного гостя, но, непонятно по какой причине, не смог и пальцем пошевелить. Тело как литое. На душе появилась тень страха. Отсутствие возможности двигаться меня неимоверно пугало, можно сказать, это была фобия, детская травма. Паника начала затуманивать рассудок. Страха умереть не было, страха перед тем, кто стоит за спиной, тоже не было. Это не был тот человек, а значит - бояться нечего. Прокручивая эту мысль в голове, я начал понемногу успокаиваться, но тот факт, что возможности увидеть то, что было за спиной, нет, покоя не давала. - К чему интриги? – Утратив всякую надежду, сдался и решил пойти на переговоры. – Мог бы и сразу убить. Ответа не последовало. Собеседник не двигался и не отвечал. Это немного нервировало, поэтому я продолжил, пытаясь снять напряжение: - Меня ещё во снах не убивали…. Я убивал, но меня нет. Один раз только охотники руку отрезали, день гоняли по арабскому городу, собаку их утопил, но руку они мою таки забрали… - Не смертного голос звучит. - Неожиданно заговорил человек. Тихий мужской голос, не юношеский, но и не пожилого человека. Спокойный, невозмутимый, даже задумчивый, пропитанный опытом и мудростью. И, почему-то, проскальзывала какая-то смиренность что ли… - Познав несчастье я научился помогать страдальцам. Слово «страдальцы», без сомнения, было применено к моей персоне. Почему-то от этого стало очень горько, и в горле встал ком. Опустив голову, сжал руки в кулаки и стиснул зубы до изнывающей боли в скулах…. Конец POV Иван *** - Гилберт, у него кровь изо рта идёт!... - …Клинки были отравлены! - Аккуратно неси… … - … я по-твоему аптечка? Попытайся остановить кровь, мы приедем не раньше, чем через пятнадцать минут! - Он не вытерпит так долго - горячий, как раскалённая сковородка. … - Врача, быстрее!! …