Переквалификация

То, что ведьма она какая-то неправильная, мисс Ирвин начала понимать давно. Нет, дети действительно воняли отвратительно, и планы избавления от них звучали очень забавно... Но именно, что планы. Когда же доходило до дела, Сьюзен Ирвин непонятно почему становилось скверно на душе. Наблюдать корчащихся в муках или оцепенелых от ужаса детей ей было неприятно. И при виде растерянных, заплаканных родителей ей сложно было ощущать положенное торжество. Розали, верховная ведьма Великобритании, ничего не замечала. Но она требовала от каждой подчинённой результатов – чтобы раз в неделю становилось на ребёнка меньше. – Иначе, – грозно говорила она, – я пожалуюсь Великой госпоже! При одном упоминании Великой верховной ведьмы у Сьюзен мурашки бежали по коже. Всем было известно, как повелительница всех ведьм мира расправляется с неугодными. Сьюзен пошла на страшный шаг – нарушение правил. Все ведьмы выбирали себе жертв случайно – какой ребёнок встретится, того и хватают. Сьюзен делала не так. Она уводила беспризорников, малолетних хулиганов, воспитанников детских домов... По крайней мере, у них и жизни-то не было – одно название. Так она однажды нашла и семью Гербертов. Разведённая мать-пьяница и никому не нужная четырёхлетняя дочка. Сьюзен и место приглядела хорошее: семейный портрет в одной небольшой картинной галерее. Жена и дочери художника, изображённые на портрете, не возражали против прибавления семейства – и малышка Элси, умытая, разодетая в кружева и бархат, порой с печеньицем в руке, выглядела намного лучше на картине, чем в жизни. Такой жизни положила конец Розали, когда вызвала Сьюзен на ковёр. – Что ты сделала с последним вонючкой? – рявкнула она. – Превращение в попугайчика, мадам, – отрапортовала Сьюзен. – Это я и без тебя знаю! Почему ты превратила его в попугайчика? – Чтобы избавить мир от вонючки, мадам, – с невинным лицом сказала Сьюзен. Но Розали было не провести. – У меня на столе бумага из больницы. Мерзкий мальчишка был неизлечимо болен, ему оставалось просто несколько часов. Ты превращаешь его в птенца, которому ещё десятки лет жить, да ещё и говорящего, да ещё и вручаешь его пакостной семейке! А у него, между прочим, две здоровёхоньких вонючки-сестрицы! Не слишком ли ты добра к людям, Сьюзи? Может, мне доложить Великой госпоже, а?! Неизвестно, чем бы это кончилось – но во время следующего визита Великой верховной ведьмы Розали не успела ей ни на кого пожаловаться. Она имела неосторожность зевнуть во время вступительной речи, и Верховная ведьма её сожгла. Занявшая место Розали Памела начала с того, что сделала всё наперекор желаниям предшественницы. Любимицы Розали впали в немилость, а Сьюзен, наоборот, обнаружила, что ей улыбнулась удача. Памела взяла её к себе в секретарши, а потом – небывалая честь! – отрекомендовала её Великой верховной ведьме. Да вот только была одна сложность. С Памелой Сьюзен работалось хорошо – деликатная ведьма с приятным (для своих, конечно) характером очень ценила помощницу, а главное, редко посылала её на задания, всё больше давая бумажную работу. А вот её величество... Постоянные тычки, упрёки, ни слова благодарности... Как Сьюзен ни повторяла себе, что должна быть счастлива, служа величайшей ведьме мира, ей такая жизнь нравилась всё меньше и меньше. И когда Верховная ведьма запретила ей приходить на банкет – на традиционный ежегодный банкет, который не пропускали даже самые дряхлые! – это стало последней каплей. – Я заказала себе вино и какую-то еду в номер, сидела там и думала: ну зачем мне всё это? – сказала она, сжимая руку Люка и словно заново переживая эти ужасные дни. – Детей мучить не люблю. Работать на эту самодурку сил нет. Уже хотела махнуть рукой на всё и удрать куда глаза глядят – конечно, она бы меня разыскала и спалила дотла, но лучше уж так, чем терпеть... А потом на первом этаже как началось! Визги, вопли, грохот... Я прибежала – честно скажу тебе, Люк, какое это сперва было облегчение! – Сперва? – уточнил мальчик. – Ну сам понимаешь – всё-таки я была одной из них, пусть и неправильной... По Памеле я потом поплакала. И до сих пор её жалею. Она была хорошая начальница и, можно сказать, единственная моя подруга. Весёлая такая, смешливая была... Не с детьми только, разумеется, – Сьюзен вздохнула. – Вот я всё думаю – как бы всё было, не пошли она меня к Верховной ведьме? От Памелы бы я неизвестно, уволилась ли. – Простите меня, – подумав, сказал Люк. – За Памелу. Я думал... я раньше думал, что все ведьмы друг дружку ненавидят. – Ну что ты, где ж тебе знать было, – Сьюзен вздохнула снова. – Я и сама не знала: что мне тогда было бы дороже, одна жизнь подруги или тысячи жизней детей? Вот сумела бы я подлить моим товаркам зелье, которое они хотели детям подсунуть? До сих пор кошмары мучают, всё мерещится, что стою над их супом с флаконом «Формулы» и решиться не могу. После гибели английских ведьм Сьюзен будто задышала полной грудью. В тот же вечер она бросилась к картине в отеле и высвободила заключённого там мальчика. Едва он пропал с картины (и очутился в Лондоне прямо на коленях у давно отчаявшейся матери), как Сьюзен в изумлении почувствовала, что что-то происходит у неё с руками. Когти с треском отвалились, а грубая кожа сползла на пол. – Ты не представляешь, какое это удивительное ощущение – руки без когтей и перчаток! – посмеялась она на этом моменте рассказа. – Такая тяжесть пропала! Утром, умудрившись улизнуть от слетевшихся в отель репортёров, Сьюзен поехала в картинную галерею и забрала из картины Элси. – Она так плакала, бедная малютка, и просилась обратно туда. Ей ведь правда было там лучше, чем у родной матери. Пусть одна комната, но в ней любящая семья. Жуть просто... Вот я и сказала: я сама тебя буду воспитывать, но в картину Сьюзен Ирвин больше никого не заточит! – А её родная мать совсем-совсем её не искала? – прошептал Люк. – Думаешь, это не проверяли? На меня же ведьмологи как мухи на мёд слетелись, как только засекли, что я взялась снимать чары. Они сначала долго не могли поверить, что я и вправду исправилась, даже когда чистые руки увидели. Ну так, разумеется, как только они узнали о том, что я хочу удочерить Элси, так сразу связались с австралийской полицией. Представь себе – Элси даже пропавшей не числилась! Её мать нашли потом в какой-то лечебнице, безнадёжно спившуюся... У отца дела идут неплохо, но он и говорить с ведьмологами отказался. Сама малышка только за меня и цеплялась. Ведьмологи подумали, подумали и разрешили удочерение. Их стокгольмский штаб где-то раз в месяц к нам наведывается, проверяет, как дела... Точнее, сейчас уже они и по два, и по три месяца пропускают – видят, что у Элси всё в порядке. Люк некоторое время молча сидел на кровати, переваривая услышанное. – Интересно, а почему вы такой, ну, уродились? Что детей жалели? – Вот честно тебе скажу – понятия не имею. Возможно, у нас, как и у людей или там животных, бывают свои мутанты, – неправильно истолковав новый удивлённый взгляд Люка, она добавила, – мутанты – это такие... – Я знаю, но я не ду... – Люк смутился. Ну как он мог забыть, что ведьма, кроме ведьминских своих дел, занята и вполне человеческой работой! – Не думал, что знаю я? – усмехнулась мисс Ирвин. – Пока Памела не взяла меня к себе секретаршей, я была учительницей химии и биологии. Все дети думали, что перчатки я ношу из-за частых опытов в лаборатории – очень удобно. – А когда вы нанялись к Памеле, вы совсем уволились из школы? – Разумеется. Но сам понимаешь – для людей всё было оформлено как положено, благопристойно и законно. Памела – глава английского филиала Общества против жестокости к детям, я – её заместитель. Не придраться. В её глазах промелькнула грусть – наверное, опять вспомнила подругу. Тут Люк зевнул, и мисс Ирвин улыбнулась: – Ложись давай спать. Завтра днём улетаем. Она подоткнула ему одеяло, погладила его по голове и потушила ночник. После её ухода Люк всё-таки ещё немного поплакал о бабушке, но тихо, и вскоре заснул.