ИЗЫДИ!

До встречи с Мартином Ли не задумывался о своей привлекательности. Так уж случилось, что в день знакомства его будущий помощник и по совместительству друг заявил, что для служителя божьего святой отец слишком хорош собой. Ну, на самом деле, замечание валявшегося у кабака пьяного и полуголого Бэггинса звучало так: «Ебать мои сырые кости, ты ангел? Не забирай меня на небеса, я ведь еще так молод…», но сути не меняло. Ли в тот момент заинтересовали только «ангел» и «небеса», потому персона Мартина ему и приглянулась. И что тому виной, злой рок, не иначе, но с тех пор чувственная притягательность святого отца распускалась подобно цветку после ласкового дождя. Ли отнюдь не страдал нарциссизмом, однако теперь он постоянно ловил на себе заинтересованные взгляды женщин и мужчин, а предложений, невинных и откровенно наглых, в его жизни стало, как грехов у козла отпущения*. Умение преподобного постоять за себя словом и делом не единожды спасало не только его честь, но и честь Мартина, тот, впрочем, о ее сохранности не особенно переживал. Сила воли и безоговорочная вера в чистоту и непорочность помогали святому отцу смиренно игнорировать постыдные желания тела и надеяться, что в конечном итоге его чувственность угаснет во имя высшей цели. Так продолжалось до прибытия в Тверквуд. Уединенный городок, окруженный туманными лесами, скрывал тайны, которые манили и будоражили воображение, подобно древним легендам, прочитанным в детстве. Как ни крути, но отец Пейс был романтиком, и, как всякий романтик, он жаждал приключений и искренне верил в судьбу. Встреча с Ричардом изменила все. Робкие чувства, которые граф пробудил в святом отце, очень скоро превратились в греховную страсть и грозили спалить дотла. Неистовое желание причиняло духовную и физическую боль, а разумом завладела почти сакральная одержимость — он хочет принадлежать Ричарду. Отдаться ему не такой уж грех, если душа по-прежнему будет во власти Господа… По-прежнему ведь?

***

Напряженные пальцы святого отца замерли по обе стороны от Библии. Ли знал наизусть молитвы Священного Писания, и зачастую в нем не нуждался, но сегодня взгляд его то и дело опускался в книгу, как будто это могло скрыть жар щек и жжение губ. Ричард, занявший место в первом ряду, был расслаблен, чуточку небрежен и так горяч, что святой отец испугался, как бы церковный свод не рухнул на его полную грешных мыслей голову. Перешептывания и восхищенные взгляды в сторону графа только подпитывали желание Ли согрешить. Он стиснул руки в кулаки, не зная, чего хочет сильнее: вцепиться в восхитительно тугие бедра графа или же в шеи особо глазастых прихожанок. — Господь, пастырь наших заблудших душ. Да поможет он отыскать нам путь праведный… да избавит нас от взоров и дум лукавых… Мысль о тугих бедрах графа никак не уходила. Святой отец облизал губы и тяжело сглотнул. Теплый синий огонь глаз Ричарда вновь обжег тело, и голос Ли будто сорвался в пропасть, стал глухим и низким. По залу пронесся стон отнюдь не раскаяния. «Опять бедных баб раздразнил, — очнулся «внутренний» Бэггинс. — Негоже, падре, они из-за тебя уже грехами обросли, как мошонка моего деда…» Ли кашлянул и нервно одернул колоратку, понимая, что пора закругляться. Он закрыл Библию, машинально погладил выгравированное на переплете серебристое распятие и тут же одернул руку, словно крест грозил обжечь ладонь. Паства нехотя расходилась. Прихожанки задерживались всеми возможными способами: одна в обмен на свечи предложила святому отцу услуги массажа, вторая зацепилась платьем за скамью и, обнажив ножку едва ли не до бедра, бросала страдающие взгляды то на него, то в сторону графа, и стонала так, будто попала в медвежий капкан. А представительного вида мужчина в расшитом камзоле и широкополой шляпе и вовсе окинул Ли таким взглядом, будто размышлял, сколько сможет заработать, если продаст его в рабство наложником. Ричард, впрочем, так зыркнул на наглеца, что разом отбил у него желание вообще соваться в церковь. Расстроенные прихожанки удалились сами. «Знали бы, бедолажки, какие мысли крутятся в твоей развратной голове, падре, ускакали бы, как козы», — прокомментировал «внутренний» Бэггинс. «Пресвятая дева Мария и Евлампий, отныне я отъявленный грешник и предатель Господа, — с ужасом признал Ли. Зажженная свеча в его руке весело затрещала. — Но, быть может, так тому и быть? Быть может, все эти годы, отданные службе Всевышнему, вели меня к тому, чтобы я полюбил, ибо Господь и есть Любовь?» «Пиздец, как все серьезно, падре», — «внутренний» Бэггинс закатил глаза. Ли мысленно послал Мартина в задницу и тут же густо покраснел, потому что его внимание привлекла другая — аппетитная задница, и ее обладатель приблизился к святому отцу. — Осень нынче такая жаркая, — глухо произнес Ричард и расстегнул еще пару пуговиц на свой рубашке. «Ох, да сними ты уже ее всю», — простонал Ли про себя, а вслух хрипнул: — Да… Очень жаркая. Пламя свечи между ними нервно дернулось. — Я готов и днем и ночью держать вашу оборону, отче. — Не беспокойтесь, ваше сиятельство, я умею постоять за себя, — Ли правда не хотел, чтобы его голос прозвучал так дразняще. Ну, разве что самую малость. — Знаю, — улыбнулся граф. — Я чертовски завелся, когда ты бросился на тех разбойников. — Ты хотел сказать, на бродячих артистов? — тихо прошептал Ли, чувствуя, что еще чуть-чуть, и исступление сожжет его дотла. В отсветах свечей граф был сказочно красив, и, глядя в его горящие глаза, Ли понял, что это ходячее совершенство определенно точно замыслило что-то катастрофически грешное… Ричард шагнул вплотную к нему и задул свечу. — Да к черту их всех, — выдохнул он и, наконец, поцеловал. Огарок выпал из рук святого отца, а из горла вырвался отчаянный стон, который тут же смешался с жадным стоном графа. Этот поцелуй отличался от тех, что были до него: он будто впитал в себя всю сладость запретного желания и все томительное предвкушение. Как падение и небеса… Ли слепо шагал назад, стискивая узкие бедра Ричарда, пока не врезался спиной во что-то твердое. Ладони трепетно огладили широкие плечи графа, обещая более откровенные прикосновения. Святой отец жаждал изучить каждый миллиметр этого роскошного тела, но никак не мог насытиться губами Ричарда… Если дразняще толкнуть его язык своим, граф издает восхитительный рык и крепче сжимает его волосы, если легонько укусить его нижнюю губу, бедра графа еще горячее вжимаются в бедра Ли… «А если попробовать кое-что новенькое?» — святой отец решительно сжал «аппетитную» часть тела графа. Его светлость одобрил — Ли понял это по низкому стону и дрожи, которую он впитал в себя как живую воду. «Неплохо, падре, самое время и за отросток подержаться, — подоспел со своими указаниями «внутренний» Бэггинс. — А что? Твой-то он уже держал». Замечания Мартина канули в небытие, потому что граф нетерпеливо задирал сутану Ли, выше, выше… пока мир на мгновение не померк и тут же снова не воскрес под пылающим синим взором. Волнистые пряди рассыпались по плечам Ли — ленточка для волос затерялась в складках упавшей на пол сутаны. Святой отец всхлипнул и приложился затылком о стену. Видел бы он себя сейчас — едва не распятый на стене исповедальни, медленно сгорающий в пламени страсти… На краю сознания послышался стук, который становился все громче. «Неужто сам Дьявол, постукивая трезубцем, идет за моей душой?» — смиренно подумал Ли и крепче стиснул пальцы на пятой точке Ричарда. — Ох, преподобный, вы еще здесь? Неужто я опоздала? Для Дьявола голос был уж очень женским, и обладательница его быстро приближалась. Первым в себя пришел святой отец: он едва успел толкнуть графа в исповедальню и залезть туда следом, как за хлипкой дверью уже слышались шаги. Если сидеть тихо, то нежеланная гостья вскоре уйдет… В этот самый момент Ричард, запутавшись не то в своих, не то в таких же длинных ногах Ли, со всего маху заехал локтем в стену и сдавленно охнув, наступил прямо на ногу святого отца. Из кабинки донеслось «боже». Неугомонная прихожанка оживилась и уже рвалась за перегородку. — Отец Пейс, благо я застала вас так вовремя, мне нужно исповедаться! Нихрена не вовремя. Ох, что же они с Ричардом не сбежали сразу после службы… — Да, мадам, — хрипло произнес Ли вслух и тут же кашлянул. Может, если притвориться больным, дамочка пощадит и уйдет как можно скорее… «Или не уйдет», — похолодел он, потому что в это самое мгновение до боли знакомый голос воскликнул: — Бабуля, отойдите-ка, мне нужнее… «Для «внутреннего» Мартин слишком громкий…» — ужаснулся святой отец, а когда за решетчатым оконцем мелькнул белый парик, на всякий случай перекрестился. — Клянусь, я его четвертую, — зло прошептал Ричард. Его колючий подбородок мазнул по щеке Ли, вызвав приятные мурашки. — Какая я тебе бабуля? — сердито воскликнула дама. — Встань в очередь, хамло неотесанное! — Пардон, мадам, но не моя вина, что ваше лицо будто плод совокупления сгнившей тыквы и Тутанхамона. — Ах ты мымра белобрысая… У графа вырвался смешок, который святой отец умело замаскировал под кашель. Благо по другую сторону перегородки стало так шумно, что незаметно родила бы ослица и еще парочка коз. У застывших в неудобной позе Ли и Ричарда наконец появилась возможность сменить положение. Хвала небесам, мелкие отверстия на оконце не могли явить взору силуэты двух вошкающихся мужчин. «Здесь слишком тесно…» — запоздало подумал святой отец. Шок от происходящего за стенкой начал спадать, и на него обрушились ощущения от опасной близости Ричарда и осознание, что они оба все еще возбуждены. Закусив губу, Ли аккуратно вытащил колено, которое вполне себе комфортно расположилось между напряженных бедер графа, но все привело к тому, что Ричард с тихим стоном привлек его к себе еще ближе. Шею обжег горячий поцелуй, и у святого отца едва не подогнулись ноги. Рука Ли нырнула в вихрастые пряди на затылке графа, а другая заскользила по его горячей груди. Сердце Ричарда неистово колотилось. Собственное же стучало тяжело и медленно.  — Я, между прочим, духовное лицо, у меня привилегии, так что двигайте свою жопу, — тем временем гнул свое Мартин. — Лучше пиздуй отсюда подобру-поздорову, пока я тебя клюкой по хребту не огрела, — не уступала дама. Возня и вопли возобновились. Вопил преимущественно Бэггинс. — …Что вы себе позволяете?.. Уберите от меня свои старческие телеса! Да что вы… что вы делаете, мать вашу? Вы меня своей жопой раздавите! Я служу церкви! Прекратите пихать свою палку мне… Вы мне волосы оторвали! Ах ты старая карга! — послышались звуки ударов — похоже, клюка пошла в ход, бубнеж «сучка крашеная», писк и придушенное «помогите». Исповедальня задрожала. Ли и Ричард замерли, ожидая развязки. — Ставлю сотню фунтов на дамочку, — прошептал граф. — Я не хочу искать нового помощника, — так же тихо возмутился святой отец. — Ты хотел сказать «прихлебателя»? — Ты к нему привыкнешь. — Очень надеюсь, что нет, — теплое дыхание коснулось виска, а по напряженному бедру скользнула горячая ладонь Ричарда. Святой отец резко выдохнул и накрыл его руку своей. — У вас все в порядке? — громко спросил он, волнуясь преимущественно за Мартина. — Ну надо же, кто заговорил, — проворчал все еще живой Бэггинс — Я уж было подумал, что ты там с какой-то цыпочкой уединился, и тебе не до меня. «Ох, Мартин, знал бы ты, как мне сейчас не до тебя… И вовсе Ричард не похож на цыпочку, скорее на древнегреческого бога» Ладони графа бесстыдно стиснули его ягодицы и так страстно прижали к себе, что святой отец едва не лишился чувств. — Развернись, — умоляюще прошептал Ричард. Ли, дрожа от страсти, выполнил просьбу и громко охнул, когда между его ягодиц скользнула внушительная выпуклость, а ловкие пальцы графа начали торопливо расстегивать пуговицы на его рубашке. Святой отец чувствовал себя словно в лапах хищника, который решил поиграть со своей добычей прежде чем заглотить ее целиком. Ли даже мог поклясться, что слышал довольное, низкое урчание Ричарда… — Не отвлекайтесь, отче, слышите, человек надрывается, — нахально шепнул граф ему в ухо и обвел его языком. Ли призвал всех святых, чтобы те помогли ему сфокусироваться на голосе настырной дамочки: -…Супруг мой Радагаст вконец охамел! Давеча захожу я в наш огород, а этот пес сутулый выкопал весь мой цикорий и засадил все коноплей, и ладно бы в семью, так на продажу и все про какой-то кризис твердит… Но черт с ней с коноплей, преподобный, товарка моя нашептала, что этот сучий потрох еще и с какой-то молодухой связался… — А ты-то на кой черт приперлась? — озвучил мысли святого отца Бэггинс. — Лично я пришел в своих грехах каяться, и смею огорчить, тетенька, у меня они посерьезней будут… — А я до своих еще не добралась! — возразила неугомонная прихожанка. Святой отец уже был готов на стенку лезть. Буквально. — Давайте по порядку! — взмолился он и едва не вскрикнул, когда горячие ладони графа начали жадно ласкать его покрытую испариной грудь. — Я невинность потерял! — торжественно объявил Мартин, будто спел, а капеллу перед самой девой Марией. — Чью невинность? — не понял Ли. — Свою вторую, — «объяснил» Бэггинс. — Первая то уже давно это самое… потерялась. — О Боже, — вырвалось у святого отца главным образом потому, что пальцы Ричарда спустились к его подрагивающему от напряжения животу. — Да я сам охуел, падре, ой, Господи прости… Отпусти-ка мой грешок по-быстрому, а то здесь тесновато! — Да тебе грехи отпускать все равно, что муху с коровьей жопы сгонять, — возмутилась дамочка — она, очевидно, приняла Мартина за блудницу со стажем. Святой отец отчасти был согласен с ней. — Неужто с моим дедом куролесила, потаскуха окаянная? — Возраст партнера, между прочим, не главное! — с чувством возразил помощник. Похоже, задело его только это. И тут до святого отца дошло. — Мартин! — ошарашенно воскликнул он. — Ты согрешил с Радагастом? — Да на кой черт мне этот Карабас-Барабас сдался? — фыркнул Бэггинс. — Я про Гэнди! Ли с облегчением выдохнул и тут же едва не задохнулся. — Что-о? Ты совратил сэра Мак Келлена? — Мэра? — в голосе дамочки мелькнуло уважение. — Ну-у, тут уж кто кого совратил, — подозрительно довольно заметил помощник. Мелкий засранец, как обычно, умудрился все везде успеть. Ричард тоже времени не терял и принялся за завязки на брюках Ли. Стоит ли упоминать, что исповедь Бэггинса святой отец запомнил урывками? А жаль, ведь послушать было что: любимый рябиновый пунш мэра, много пунша, кажется, его был целый водопад, танцы на столе — в стиле Мартина… Обследование сада на наличие птенцов куропаток — а это в стиле Гэндальфа… Игра в салки, постепенно перешедшая в игру в бутылочку — оу… Внезапное решение родственников Балина отправиться на поиски золотых приисков к какой-то горе… Вино из «анчуткиных погребов»… Потайная комната в покоях мэра с коллекцией остроконечных шляп, остроконечных вазонов… Определенно, это были не все остроконечные коллекции, и в другой ситуации святой отец уже начал бы волноваться… — Ох, — перед глазами у него вспыхнули звезды, потому что Ричард сомкнул пальцы на его жаждущем ласки естестве. Ли с силой прикусил губу, дабы не лишиться чувств — неловко получится, он все еще на службе, пусть даже со спущенными штанами… -…Да чего ты там пыхтишь, падре? — послышался голосок Мартина, который, собственно, и не умолкал. — Я ведь только двигаюсь к кульминации так сказать… Ах, Ли, кажется, тоже. Его железная выдержка окончательно размякла и болталась, как портки Бэггинса на веревке под окном. Каждый неровный удар сердца, каждый судорожный вдох приближал его к раю. Ли накрыл пальцы графа своими, подстроился под неровный ритм жадных касаний. Никогда он не позволял себе таких откровенных ласк, никогда не разрешал себе чувствовать так сильно, так истинно… Другая рука судорожно вцепилась в затылок Ричарда. Святой отец вдруг вспомнил увиденную когда-то иллюстрацию к любовному роману, на которой возлюбленные застыли в точно такой же позе, только на месте Ли была дама в расстегнутом корсете. «Святой стыд, — простонал он про себя. Или вслух? — Веду себя как похотливая блудница…» Сердце и разум, однако, настаивали продолжать в том же духе. Застонав на этот раз точно вслух, Ли сильнее подставился под жаркое нетерпение пальцев, а после толкнулся назад, чтобы еще острее ощутить яростное возбуждение Ричарда. -…А потом этот развратник как повалит меня на шкуру не то волка, не то бобра да как полезет мне под платье… — увлеченно поведал Мартин о прыти своего воздыхателя. «У тебя хотя бы была возможность лечь» — возмутился про себя святой отец, ибо ноги его уже не держали, и он грозился втереть графа в стену исповедальни, навек оставив в ней выдавленный силуэт широких плеч и округлых ягодиц. -…Я, конечно, догадывался, что наш мэр тот еще активист, — хохотнул помощник, — но не думал, что мне это понравится, падре… Когда мужская длань, ну и не только она… ведет к чертогам райского удовольствия… — О Боже, — выдохнул Ли. Ощущения другой (хвала Господу!) длани грозили утащить святого отца в персональные чертоги наслаждения, после которых его, очевидно, ждут чертоги вечной расплаты… «Ну и пусть» — смело подумал Ли, а тихие стоны Ричарда подействовали на него, как святая вода на нечистого. — Ах, Господи, я не могу… — прохрипел он, — не могу больше тебя слушать… — Тогда меня выслушайте, преподобный! — тут же влезла до этого притихшая дамочка. Если бы Ли мог провалиться под землю, он бы предпочел именно такой вариант. По крайней мере, там не будет двоих опостылевших прихожан. Только он и граф… Ли всеми силами пытался зацепиться за какую-то невероятно важную, как ему казалось, мысль, но то, что вытворял Ричард, ослепляло сознание вспышками горячего белого света, пьянило, как обжигающий ром, как терпкое, выдержанное вино, которое Мартин повадился таскать из… Ну конечно! Вот оно — спасение! Графский погреб! Но перед тем, как они устроят побег под землей, Ли отчаянно хотел познать наслаждение в руках любимого… Господь, однако, вооружившись гласом неугомонной дамы, активно этому препятствовал. -…Я, конечно, и сама не без греха, отец Пейс: пару раз согрешила с соседом… Он, между прочим, моложе моего хрыча на целый год и подарил мне шкуру песца, чтобы я себе шапку смастерила!.. Так какой там песец, преподобный! Мой муженек-сумасброд обменял шкуру на живую свинью да еще насмехался: мол, привез к нам тещу погостить… А закончилось все тем, что я этого хухрю* бородатого огрела кочергой, точнее с этого все и началось, преподобный… — Тут даже я охуел, — оценил Бэггинс. — Недурно, продолжайте. К сожалению, а, быть может, и к счастью, отец Пейс так и не узнал, что случилось с беднягой Радагастом. Тихий стон Ричарда стал для него последней каплей, и Ли, вскрикнув, излился в экстазе прямо в графскую ладонь. Ричард, стиснув его еще крепче, тяжело привалился сверху. На несколько мгновений мир поглотила блаженная пустота, реальными казались только горячее тело графа и сотрясающая их тела дрожь. Когда перед глазами перестал кружиться млечный путь, а протяжное «Рииичард» было сохранено для более интимной обстановки, святой отец неловко развернулся, чтобы тут же найти губы графа своими. — Падре, да чего уж так убиваться в самом деле… — Мартин, очевидно, расценил услышанные стоны по-своему. — Впервые слышу, чтобы ты так исповедью проникся! — Ну ты недотепа! — возмутилась дамочка. — Святой отец взял грехи на себя и теперь слышится стон великой боли… — Ааа, — протянул Мартин. — Вот спасибо, падре, я знал, что могу на тебя рассчитывать… — Какое еще «спасибо»? — возмутилась дамочка. — Отец Пейс мои грехи отпустил! — Да схуяли, ой, то есть, с чего это вы взяли? Это он мои грехи отпустил, я первый исповедался, а насчет ваших — я бы уточнил, у нашего падре на всех отпущения не хватит! Ааай, прекратите драться!.. Ли подозревал, что если снова вступит в дискуссию, то задержится в ненавистной исповедальне до утра, поэтому возня за перегородкой послужила сигналом к долгожданной свободе. — Идем, — шепнул он и, аккуратно приоткрыв хлипкую дверку, потянул Ричарда за собой. Позади раздался звук, как будто кто-то кубарем выкатился из исповедальни, и прежде чем до святого отца долетел довольный возглас Бэггинса «Занято!», они с Ричардом уже нырнули в подземный ход. * — «козел отпущения» — по древнееврейскому обряду в день отпущения грехов первосвященник клал руки на голову козла, как бы возлагая на него все грехи народа. * — хухря — нечеса, растрепа.