Ветви оливы

Если бы седура Лларен Тирано засел за мемуары, то каждая вторая глава начиналась бы с очень заезженного, но оттого не менее подходящего «всё вышло совершенно случайно». Несмотря на свою любовь к планированию, он с редкостным постоянством влипал в истории — неожиданные, пусть и не всегда неприятные. Так вышло и в этот раз. Лларен настолько увлёкся бухгалтерией, что остановился только тогда, когда настойчиво-громкое урчание в животе стало заглушать его мысли. До ужина оставалось ещё где-то два с четвертью часа, и Лларен, не в силах ждать, отправился клянчить еду у кухарки. Однако до кухни дойти ему было не суждено: плач, доносившийся из-за дверей кладовки, прервал его путешествие на полдороге. У седуры Тирано было немало достоинств, но сдержанность или чувство такта среди них не числились. Если подумать, то это, пожалуй, было одной из главных причин, по которым он постоянно влипал в истории... но Лларен не думал — он просто открыл незапертую дверь и оказался один на один с заплаканной Ишрун гра-Шалиб. А дальше всё обернулось ещё страннее. Они с Ишрун были не очень близки, пусть даже общий патрон принуждал их немало времени проводить под одной крышей. Больше того, орчанка его в открытую недолюбливала, особенно после того случая, когда он в её присутствии очень красочно охарактеризовал физические данные, сексуальные пристрастия и родословную одного из своих клерков. Но оставить Ишрун в таком состоянии Лларен не мог: как-то неправильно это было, да и серджо подобного точно бы не одобрил. Поэтому сэра Тирано решил попытаться как-то её успокоить и, мысленно испросив у Капитана силы и стойкости, переступил порог и аккуратно запер за собой дверь. План, что и говорить, был превосходный — простой и ясный, лучше не придумать. Недостаток у него находился только один: было совершенно неизвестно, как привести его в исполнение... – Что ты тут делаешь, Тирано? – А ты что тут делаешь? – Избегаю компании, в том числе и твоей. Так что уйди и верни всё как было, пожалуйста. И дальше всё пошло только хуже: какое-то время они ещё вяло попереругивались, но в итоге Ишрун, махнув рукой на навязанную компанию, молча уставилась на стойку с мётлами. Видеть орчанку настолько подавленной было как-то неправильно: она нередко бывала упрямой, и несговорчивой, и сердитой, но вот подавленной — никогда. Окажись на месте Ишрун какая другая женщина, Лларен бы попытался её приобнять. Но эта девица была сильна, как гуар, и дружелюбна, как сборщик податей, и за подобное запросто могла бы сломать ему руку... а целые руки седуре Тирано ещё пригодятся. Поэтому Лларен, устроившись на перевёрнутом ведре, решился испробовать новую тактику. – Ну, если ты хочешь сидеть тут и дуться, как пятилетний ребёнок, то препятствовать я не вправе. Может, мне тебе и сказочку рассказать? Для полноты, так сказать, картины? – Хочешь — рассказывай, – безучастно отозвалась Ишрун, и Лларен ничего не оставалось делать, как продолжать игру. Если подумать, то эта сказка, которую он узнал в путешествиях по Тамриэлю, была не слишком уместна в их ситуации... но Лларен не думал — он просто рассказывал первое, что пришло ему в голову: Давно это было: горы в то время пускали корни, рыбы ходили по суше, а драконов в Скайриме водилось не меньше, чем комаров на болоте. В те дни родилась в одной захолустной деревне на редкость уродливая девчонка — такая, что от одного её вида даже молоко скисало. «Лицо Наизнанку», называли её односельчане. С каждым годом она становилась всё безобразнее и безобразнее. Неудивительно, что и родители выставили из дому свою злополучную дочь, и из родной деревни ей тоже пришлось уйти. Она поселилась в горах, где на свою удачу повстречала слепую старуху-травницу. Девушка помогала ей по хозяйству, училась лечебным премудростям, а когда наставница умерла — заняла её хижину. Днём девушка с лицом наизнанку никогда не выходила за порог, стыдясь показаться на глаза солнцу. Но каждую ночь она покидала пахнущую травами хижину и жаловалась звёздам на свою горькую судьбу. А когда на небе появлялась Утренняя звезда, девушка спешила вернуться домой. И так повторялось изо дня в день и из года в год — пока однажды она не встретила раненого юношу. В те времена драконов в Скайриме водилось не меньше, чем снега в горах, и воины, желая доказать себе и другим свою доблесть, грезили лишь об одном трофее. Сын ярла убил своего дракона, но и ему самому изрядно досталось. Девушка с лицом наизнанку долго его выхаживала, и, как это часто бывает, молодые люди полюбили друг друга, пусть даже она ни разу не показала ему своего лица. Когда сын ярла был совершенно здоров, девушка открыла ему свою тайну и взмолилась, чтобы он поскорее оставил её. Наутро юноша отправился в родное владение. Но, пройдя половину пути, он понял, что жизнь не будет мила ему без возлюбленной, — и повернул назад. И когда на небе появилась Утренняя звезда, с отчаянной просьбой о помощи он обратился к Маре, богине любви. Оказавшись у порога любимой девушки, сын ярла, не слушая никаких возражений, ворвался в дом и выволок возлюбленную на улицу. И когда первые солнечные лучи осветили её лицо, сын ярла воскликнул с радостным удивлением, что его невеста прекрасней всех звезд на ночном небосклоне… – Хорошая сказка, – отозвалась Ишрун, – и как раз для пятилетних детей. Таких чудес не бывает: боги не дарят нам новые лица и новые судьбы в обмен на простые молитвы. – Ну, может, тут и не в этом дело? Может, чудесное нужно искать не в богах, а внутри нас самих? – и Лларен почувствовал, как его охватывает вдохновение. – Вот, серджо бы на моём месте, небось, сказал, что именно чудо любви раскрыло для сына ярла прелесть его возлюбленной. В конце концов, красота принимает разные формы... Если бы седура Тирано засел за мемуары, то каждая вторая глава заканчивалась бы заезженным, но оттого не менее подходящим «а между тем, по большому счёту сложилось всё очень даже неплохо». Однако о том, какой милой Лларену показалась тогда улыбка Ишрун гра-Шалиб — даже несмотря на клыки! — он бы, пожалуй, всё-таки умолчал.