Ветви оливы

За долгие годы знакомства их ритуал отточен до мелочей. – Тройное благословение, сэра, – учтиво приветствует мастера-кузнеца Ишрун, переступая порог его лавки. – Да хранит тебя Малакат, дитя, – в тон отвечает ей Гаротмук гро-Музгоб. И, обменявшись дежурными выпадами, замаскированными под вежливые приветствия, орки переходят к делу. – С чем ты сегодня? – спрашивает Гарот, и голос его наполняется деловитостью. Ишрун невольно хмурится, вновь вспоминая тот злополучный удар, но по-военному чётко перечисляет: – Небольшая вмятина на нагруднике. Кость не треснула, но потеряла форму. Эмаль – повреждена. – Показывай. И Ишрун, не требуя дополнительных приглашений, кладёт на прилавок свой свёрток и разворачивает холстину. Начинается долгий, придирчивый осмотр: несчастный индорильский нагрудник кузнец чуть ли не пробует на зуб, оценивая его состояние... – Приходи завтра, после полудня, – наконец заявляет Гарот, как только они сговариваются о цене. – Всё будет готово. – Слава АльмСиВи! – облегчённо выдыхает Ишрун. Она уважает труд индорильских кузнецов, но Гарот – это, пожалуй, лучший из мастеров Морровинда, и при любой возможности Ишрун идёт к нему. В Морнхолд возвращаться ей нужно только через четыре дня, однако задерживаться в Суране — городе, облюбованном не только лучшим орочьим кузнецом Вварденфелла, но также хлаальскими проститутками и женщинами (да и не только женщинами) древнейшей профессии, — Ишрун бы не хотела. – Слава АльмСиВи! – выдыхает она. – Благодарю, Гарот. Как и всегда, когда Ишрун гра-Шалиб поминает при нём тёмноэльфийских божеств и святых, Гарот невольно морщится. Когда-то они чуть не рассорились из-за этого — давным-давно, не успев ещё толком познакомиться. – Ты похожа на даэдрический меч, – заявил ей тогда Гарот, – но не из тех, что колдуны зовут из Забвения. Скорее на тот, что могут сковать смертные кузнецы. – Почему-то мне не кажется, что это комплимент, мутсэра, – откликнулась Ишрун. – Видит святой Делин, вы поставили меня в тупик. – Лучшее даэдрическое оружие получается из эбонита-сырца, закалённого в муках даэдра. Ты знаешь, как это происходит? Нужно, к примеру, освежевать какого-нибудь скампа, обагрив его кровью свежую заготовку — или вырезать у живого дреморы сердце, чтобы спалить потом в горне… Некоторые кузнецы работают с мертвечиной, но от остывшего сердца немного проку. Лучшее даэдрическое оружие куётся и из металла, и из чужого страдания. Ишрун озлилась тогда, забыла про добродетельное смирение. – Кто же тогда страдал, чтобы сковать меня? – спросила она, и древесина прилавка крошилась под сильными смуглыми пальцами. – Девочка-сирота, что попала сюда в цепях. Её родители, что не дожили до этого дня. Лорд Малакат, чья заблудшая дочь предаёт своё естество… И ради чего? Угодить тёмным эльфам? Они могут рассказывать тебе какие угодно сказки, но ты никогда не станешь им равной — не станешь данмером. – Я помню, что орчанка. И мои близкие никогда не убеждают меня в обратном. Но знаете что, господин гро-Музгоб? Семьи, в основе которых лежит родство духа, много крепче тех, что связаны только общей кровью. Я помню о своей крови, мутсэра. Но выбор я сделала. А Гарот? Гарот тогда извинился и пообещал не взять за заказ платы. – Приходи завтра, – говорит он теперь. – И да хранит тебя Малакат, дитя.