автор
Размер:
планируется Макси, написано 193 страницы, 15 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено с указанием автора и ссылки на оригинал
Поделиться:
Награды от читателей:
162 Нравится 75 Отзывы 66 В сборник Скачать

Глава 14. Inertia

Настройки текста
Примечания:
Джейд опять будит телефон. Если это снова Паркер, она его убьёт. На экране горит имя, и Хоулетт спросонья даже не может его прочитать. Она же вроде не дислексик, а тут такое. Она проводит пальцем по экрану и прикладывает телефон к уху, плюнув на имя. По голосу узнает. — Доброе! — и снова этот раздражающий позитив. Мелодичный голос Клодин Ренко, ещё и в такую рань — Джейд даже была бы больше рада Паркеру, чем ей. Его-то хоть послать можно. А эту — нет. Обидится, и слова из неё больше не вытянешь. Не то чтобы Хоулетт так сильно дорожила их дружбой. Но, ведь даже если у тебя есть один доллар, ты предпочтешь его наличие, чем отсутствие. — Ага, — Хоулетт переворачивается на другой бок и зевает. — Ага? Джейд! Как ты? — Клодин восклицает словно ребёнок — по слогам. — Я смотрела новости. Ты как там вообще? — повторяет девушка. — Там говорили, что много раненых. Тебя я там не увидела, а на звонки ты не отвечала! Как так можно? — Легко, — уныло отвечает Джейд. — Я в порядке. Лёгкое повреждение ноги, а так — просто шикарно. Цвету и пахну, — она коротко усмехается. — Ты не представляешь, как я переживала! — кричит Клодин. Джейд отстраняет телефон от уха: от такого крика становится больно. Хоулетт даже на секунду совестно становится. И правда, чего она, не могла найти свободную минуту для звонка? — Да всё нормально, чё ты, а? — Джейд тихо постанывает от негодования: раннее утро, а она уже не спит и, скорее всего, уже не уснёт. Ей определённо везёт с друзьями. Один втягивает в неприятности, другая радостная 24/7 и заражает этим. И ничего Джейд с этим поделать не может. — Джейд, — продолжает Клодин очень серьёзно, — ты мой друг. Конечно же, я буду переживать за тебя, как иначе-то? — Ну, не знаю, — Джейд опять зевает. — О-о-ой, кстати, а ты где была вчера? Джейд внезапно вспоминает отблеск камушка в тени под деревом в парке во время нападения. Она тогда ещё подумала, что это могла быть Клодин. Тут же отметает эту мысль: Клодин не могла быть там. Иначе она бы обязательно нашла её. По-другому и быть не может! — А что? — словно заподозрив что-то, Клодин глубоко вздыхает. А потом сдаётся: — Дома я была, где ещё. Клодин перебирает варианты. К чему это Хоулетт задаёт такие вопросы? Будто бы она что-то знает. Или что-то видела. Ренко хмурится, глядя на себя в зеркало, и подмечает, что помада оттенка марсала невероятно ей идёт. Она надувает губки бантиком, улыбается и обнадёживает саму себя — даже если Джейд что-то и видела, она ничего не сможет доказать. Ну, а что-то понять ей не получится своим маленьким мозгом. — А мистер… э-э-э… Твой отец? — Хоулетт не может вспомнить фамилию отца Клодин, а потому легко заменяет её. — Он был дома? — О, Джейд, — Клодин неподдельно вздыхает, — я же говорила как-то, что он работает над одним очень важным проектом. Ему некогда заниматься чем-то другим. Да и дома он бывает редко. — Ладненько, — Хоулетт закатывает глаза, отсчитывая про себя до пяти. На Клодин срываться нельзя. И всё же она её бесит. Немного, но всё-таки бесит. Пафосностью, комплексом мессии и уверенностью в собственных правоте, важности. Ну, и её этот великолепный британский акцент… Клодин цокает языком и приглаживает и так ровные волосы — с каких-то пор это стало привычкой. Длинные золотые крестики в ушах качаются туда-сюда, хитрый прищур глаз, отблескивающих малиновым, смотрит в зеркало и почти смеётся. Глупая-глупая Джейд. Умная-умная Клодин. Они молчат пару секунд, а потом Клодин закрывает глаза и делает расстроенное выражение лица. — Ты точно в порядке? — она участливо интересуется. Глядит на своё опечаленное личико и не выдерживает — беззвучно ухмыляется и взмахивает головой, отбрасывая чернильные локоны назад. Джейд хочет рассказать всё как есть, но сомневается. Она же ей не поверит. Скажет, что паранойя. Или показалось. Но ведь Джейд не показалось, она чётко видела именно то, что видела. Отблеск камушка Клодин. Или её отца. Ну, отцу там появляться незачем, поэтому вариант его сталкерства за Джейд отметается. — Точно, — заверяет её Хоулетт. — Тогда хорошо, — улыбается Ренко. Её внутреннее веселье в следующей фразе прямо пропорционально грусти в голосе. — В понедельник похороны. — Чьи? — в первые секунды Джейд недоумённо пытается сообразить, что случилось, а потом спохватывается: — Блин. Точняк. Гвен. Она совсем забыла об этом. Надо будет Паркера как-нибудь поддержать. На церемонию она, скорее всего, не пойдёт, она ей никем не приходится... Не приходилась. Но, если её попросят — Паркер попросит, — она сходит. Наверное, там будет много людей. В школе Гвен любили — и ученики, и преподаватели. Да и вообще. Она девушка была довольно популярная, наверняка её весь Квинс знает. Да и не только он. Сейчас Джейд не всё равно. Её волнует то, что чувствует Паркер. Переживает ли он? Да, конечно же, глупый вопрос. Она была его другом, а может, и больше. Гадкую душеньку Джейд волнует лишь её глупая ревность друга к умершему человеку. Неловкое молчание напоминает Джейд вчерашний день. С Клодин они никогда так не делали. Ни одна, ни другая не позволяли тишине проникнуть в их дружбу — заполняли её пустыми, бессмысленными разговорчиками. Правда, в основном этим занималась Клодин. Разговорчики не по части Джейд. — Ты точно в порядке? — спустя некоторое время Клодин вновь спрашивает, надеясь на более честный ответ. Джейд не раздражается настолько, насколько могла бы в обычное время, только потому что более-менее понимает переживания подруги. Она сама в душе жуткий переживальщик за всех и вся, хоть часто и не показывает — по крайней мере, старается — это внешне. Джейд кивает, одновременно отвечая Ренко. Они обе отключаются. Хоулетт не хочется смотреть на часы, но взгляд сам за них цепляется — почти девять. Ужасно, ведь это так рано! Она рассчитывала на подъём не раньше двенадцати. А кто ей может запретить? Никто. Но, видимо, не судьба ей выспаться в её законный выходной. Она кладёт телефон на тумбочку и плюхается обратно в кровать. Солнце встало, Клодин встала, все встали уже — а Джейд нет. И не собирается. Ну, она так думает. Она ворочается ещё минут пятнадцать, а потом не выдерживает — закрывает жалюзи. Они у неё обычно всегда закрытые. А тут открыты. И она не помнит того, как открывала их. Ну всё. Теперь она точно уснёт! Но как только она закрывает глаза и устраивается поудобнее, на первом этаже противно звенит телефон. Ну, мистер-лучший-опекун-на-свете ответит. Но телефон не смолкает первую секунду, третью, десятую. У Джейд терпение кончается, а у человека на том конце провода — нет. Она резко вскакивает, намереваясь быстро добраться до телефона и послать звонящего на все четыре стороны, но хватается за стол, чтобы не упасть — а нога-то всё ещё болит! Повязку она не меняла, кровь сквозь неё проступила, даже простыню немного запачкала. Джейд вздыхает. Джекетс наверняка подумает не об этом, а оправдываться — ей же хуже. А телефон всё разрывается — у кого-то железобетонные нервы. Но у Джейд — нет. Прыгая на одной ноге и стараясь не задевать левую, Джейд добирается до гостиной. Опекуна нигде нет. Неужто ушёл куда? Джейд берет трубку. — Ал-лё-о-о? — грозно тянет она. Звучит, может и так, но кто увидел её — умер б со смеху. Растрёпанные волосы, мешки под глазами, отпечатки всех складок подушки на щеке и — для полного ужаса — пижама в мелкий цветочек. Очень-очень грозно, Хоулетт, очень. — Здравствуйте! — бодро, но пискляво кричат ей в ответ. Джейд отдёргивает трубку от уха, слушая издалека. А то оглохнет ещё. — Мне нужна Хоулетт Джейд! — Чё? Кто это? — она не понимает, кто может звонить в такую рань. Паркер б не осмелился ещё раз её потревожить в такой час, да и голос у него не такой писклявый. А больше никто и не может. — Это Доктор Мендель Штромм! — важно, но так же гнусаво продолжает мужчина. Джейд мгновенно просыпается. Как он вообще нашёл её номер? Какого черта звонит в такую рань, что ему нужно? Сразу появляются странные, невозможные домыслы. Повитав в облаках пару секунд, Хоулетт возвращается к действительности. — Ну, это я, — она подавляет зевок, но вместо этого зевает ещё дольше и шире, чем обычно. И потому пропускает половину важного из речи учёного. Она концентрируется на его голосе, когда он уже сообщает время встречи. Без какого-либо её согласия. Просто говорит, когда прийти. А куда прийти? Зачем? Джейд не знает. И идти никуда не собирается. У неё, вон, шок. У неё шок, травма и безумная лень на любое действие вне стен её дома. Дома? Джейд ловит себя на мысли, что начинает думать, как полноправный житель этого дома, как собственник. Как будто она — дочь Джекетса. Наверное, потому что она уже каждый уголок тут знает, и всё. Хоулетт щёлкает пальцами на руке — сама же она никогда не сможет считать себя принадлежащей какому-либо месту жительства. Для самой себя она — Джейд Хоулетт, семнадцать лет от роду, живёт в южном Бронксе. Жила. В итоге, она почти всё прослушала. — Буду ждать! — доктор заканчивает свою речь, а Джейд понятия не имеет, о чем он говорил. Вроде, ждёт её. Но когда? — А? Во сколько? — Хоулетт вежливой быть не пытается — а смысл? По телефону-то. — Семь, — опять-таки гнусаво лепечет Штромм и почти отключается, но напоследок шепчет как-то даже пошло: — Буду ждать! — и бросает трубку. Джейд становится конкретно не по себе. Сразу появляются ужасные странные мысли. Вот пойдёт она туда в семь. В семь уже поздно. Ну, как поздно… В семь она либо дремлет, либо смотрит сериалы, либо занимается прочей бесполезной фигнёй. В любом случае она находится дома. А тут надо куда-то идти. А вдруг Штромм заманивает её в ловушку, чтобы испытать на ней какое-нибудь новое биологическое оружие. Или чтобы убить. Или превратить в свою игрушку, лишив воли с помощью крутого вещества, придуманного им же на днях. Будет не круто. Джейд встряхивает головой. Что за бредовые мысли лезут в голову? Да ей только триллеры писать да хорроры, народ схавает за милую душу и попросит ещё. Учиться нигде не надо — напиши шедевр, отдай редактору и греби денежки. Об издательстве и прочих проблемах Джейд думать не хочет. Ничего, накопит и издаст свою книгу. Или даже две. Или три. Или серию. Глухой стук. Боль в коленке. За своими глупыми мечтами она и не заметила, как уснула стоя. Она кладёт трубку на место. Искренне недоумевает, почему Штромм к ней прицепился. Ни он ей нахрен не нужен, ни она ему. Точно маньяк какой-нибудь. Никуда она не пойдёт. Постель за те несчастные минуты её отсутствия уже холодная. Спать хочется, но в то же время не хочется — чёртова Ренко, чёртов сумасшедший учёный. Чёртово всё! Даже в выходной поспать не дают, когда она, кстати говоря, имеет на это полное право. Джейд укутывается одеялом, поджимает колени к груди, чтобы было теплее. Свет через закрытые жалюзи пробивается слабо — и всё-таки пробивается. Маленькая надоедливая деталь, выедающая мозг. Джейд отворачивается от окна. Вот теперь идеально. Прикрыв глаза и засунув руки под подушку, Хоулетт вздыхает и погружается в сон. У людей иногда есть всякие способности. Кто-то может запомнить длиннющую формулу по физике (или вообще умудряться её понимать); кто-то, идя ночью в комнату раздумий (по-простолюдинному — туалет), — не ударяться мизинцем о тумбочку. Кто-то на правой руке ногти идеально красит, будучи правшой. Ну, а кто-то — засыпает после того, как его разбудили. Только Джейд такой способностью не обладает. Нога болит. Холодно, даже завернувшись в одеяло. Кофе какой-то горький. В голове звенит. В горле першит. И настроение какое-то вообще никакое. Джекетса всё ещё нет. И у Джейд даже нет номера, чтобы позвонить. Хотя она всё равно не стала бы. Кофе выливает в раковину и ещё минут пятнадцать сидит у окна, не отрывая взгляда от белого подоконника. Точнее, маленького пятна. Маленького красного пятнышка у самой оконной рамы. Джейд дёргает губой и отворачивается. Ужас-то какой. Ею овладевает потребность избавить мир от этого кошмарного пятнышка, пускай и малюсенького. Поэтому она упрямо не смотрит на подоконник. Потребность, конечно, штука сильная, но она справится. — Не хочу никуда идти, — бормочет Хоулетт. Сидела бы дома всю жизнь безвылазно. Главное, чтобы интернет был. Иногда хочется побыть в таком одиночестве, чтобы никто тебя не трогал, и вообще людей поблизости не было. А иногда возникает резкое желание оказаться в огромной компании людей, чтобы все с тобой говорили, чтобы ты была в центре. Последнего у Джейд, правда, никогда ещё не было. Ей бы дома сидеть, сериалы смотреть да ни о чем не беспокоиться. Нет же, надо в школу ходить, потом ещё в университет, работу искать и всю жизнь убивать на неё. Хорошо, наверное, супергероям жить. Документа об образовании никто не требует — знай себе спасай мир и славу получай. Вот была бы жизнь! Но, к сожалению, всё не так. Джейд фыркает себе под нос от досады и уходит к себе в комнату — возможная контрольная по истории её тяготит. Паркер, наверное, параграф наизусть помнит, а над ней просто стебётся: знает же, что для неё любой учебный текст больше трёх страниц — смертельное испытание. С которым она никогда не справлялась. Очередной твит с нытьем — задание на сегодня выполнено. Джейд ложится обратно на кровать, заводит руки за голову и вздыхает. Сегодняшний день так хорош. Пока что. Она прикрывает глаза и надеется уснуть и проснуться к утру следующего дня. Может, тогда она выспится. Вскоре ей становится холодно, и Джейд заворачивается в одеяло, как в кокон. Зато тепло. И снова засыпает. На твите появляется сердечко. Питеру одиноко. В холодной комнате с костюмом на руках, встречая рассвет и провожая тётю к терапевту. Он снова один. Все строчки параграфов проносятся в его голове — у него отличная память. Отличная память, но он не может запомнить такую простую вещь — ему не следует винить себя во всём происходящем в этом мире. Он не чёртов бог, который может предотвратить всё. Он — восемнадцатилетний парень, который не знает, что хочет от жизни. Он хочет помогать людям. А ещё жить спокойно. Это несовместимо. От огорчения он чисто интуитивно водит пальцами по экрану телефона, набирая её номер. Вслушиваясь в длинные гудки, Питер быстро вдруг отключается и кидает телефон на край кровати — подальше от себя. На него напала апатия, раз он уже мёртвым звонит, будто бы ему могли ответить. Он быстро пробегается по домашней работе, понимая, что всё это он и так знает. Он опять почти всю ночь не спал — вернулся к пяти, прикорнул на пару часиков и снова проснулся. Иногда ему кажется, что он самый счастливый подросток на свете. Имея такую силу, он не тратит её впустую (ну, он так думает), а помогает людям. А иногда думает, что лучше бы он был самым обычным ботаником, не знал забот, кроме домашки, думал бы о поступлении в университет, а не о том, как разобраться с бандой преступников. Питер прячет костюм под подушку, рядом с рацией, обнимает скомканное в виде человеческой фигуры одеяло и прикрывает глаза. Он устал. Может ли он отдохнуть? Быть супергероем ни черта не круто. Если, конечно, ты не Тони Старк. Но, наверное, он тоже частенько устаёт. Чаще всего никто не говорит даже банального «спасибо». А вот гадости в газетах писать — на раз-два. Быть супергероем — как поднимать игрушку ребёнка, которую он кинет снова. Бес-по-лез-но. В гостиной звонит телефон. Питер лежит, не поднимается. Сначала кажется, что это сон. Потом — что Мэй возьмёт трубку. В любом случае, ему тревожиться не о чем. Телефон замолкает. На несколько минут Паркер проваливается в какую-то яму, а потом подскакивает: телефон звонит снова. — Ё-маё! — бурчит он и прыжком достигает двери. Ещё прыжок — он у подножия лестницы. Третий — и телефон у него в руках. — Питер Паркер! — обладатель имени быстро прокручивает в голове, кто мог бы так сказать — крикнуть! Джейд? У неё голос, конечно, будь здоров, особенно, когда она кричит. Но не настолько. Вроде женщина. Мэй бы не стала звонить на домашний, когда есть мобильный. Кто ещё у него женского пола на примете? У него теплится надежда, что красавица Лиз вспомнила о нём и решила позвать его прогуляться по недавно — буквально вчера — разрушенной части Центрального Парка. Да ну-у… навряд ли. Аллен такая штучка, что позвать гулять его она может только накануне контрольной. Да и у неё сейчас есть Томпсон. И если Томпсон увидит их вместе, то уже никакое паучье чутьё не поможет. Ни суперсила, ни даже шутеры не спасут его от от ярости капитана футбольной команды. И баскетбольной. Суровый голос в трубке настойчиво продолжает звать его. Наконец Питер отвечает. Хочет показаться смелым, а на деле его голос звучит тихо и даже в какой-то мере пискляво. Вот тебе и супергерой. — Да? — Питер Паркер, тебя беспокоит Джина де Вулфи, капитан из девя… — Да, я помню, — обрывает её Питер. С этой женщиной у него связаны не самые лучшие воспоминания — она была не очень-то обходительна и вежлива в день смерти Гвен. Допрашивала его, Мэй, чёрт знает что делала, пока его не было. Он таких не любит. — После заключения мистера Кёртиса Коннорса в его кабинете остались некоторые вещи, принадлежавшие вам. Следствию они не пригодятся. В какое время вы могли бы их забрать? — женщина отрапортовала всё быстро и чётко, у Питера после её голоса ещё пару секунд звенит в ушах. Он кивает, только потом соображая, что всё это время просто молчал, а кивок она увидеть не могла. — Конечно, — вяло бормочет парень, — конечно, я приду. Женщина ещё что-то грозно говорит, но Питер дерзко кладет трубку. Надеется, что не поплатится за это. Он вообще никогда с полицией связан не был. Не считая отца и дяди Гвен и помощи всей полиции Нью-Йорка в лице Человека-паука. Погружаясь в воспоминания, он находит пустоту вокруг себя такой тяжёлой, что если бы не укус паука, то он непременно бы сломался. Он до сих пор не чувствует смерти Гвен. Она будто бы уехала куда-то на долгий срок. Просто уехала, не попрощавшись. И не с кем поговорить о том, чего он не может рассказать ни Хоби, ни тёте, от которой у него почти нет секретов. Питер трясёт головой. Ему определённо нельзя оставаться одному, иначе он впадает в меланхолию, начинает винить себя во всём подряд и убиваться по всякому поводу. Когда ты имеешь самого-самого близкого друга, а потом в один момент теряешь его. Это как… потерять тётю Мэй. Если бы он потерял и её… сошёл бы с ума. После такого он бы не оклемался. — Так, Питер Паркер! У тебя завтра две контрольные и важное мероприятие. Раскисать раньше времени строго запрещено! — он размахивается кулаком — хотя делает это чисто для показухи — и легко приземляет его на тумбочку. Да, ему плохо. Ой, да всем так или иначе плохо. Он ничем не лучше других и жалости не заслуживает. По крайней мере, от самого себя. Диван в гостиной намного мягче кровати — ну, ему так кажется. Да и давно он тут не засыпал. Питер пару минут ворочается, слушает заунывное пение своего живота, а потом рывком поднимается и идёт на кухню. Голодать он тоже не собирается.

***

Зачем людям нужны люди? Без постоянно разговаривающих, надоедливых существ было бы намного круче. Ну, хотя бы, будь людей немного меньше, чем сейчас. Не почти семь миллиардов, а хотя бы два или три. Джейд переворачивается на левый бок, приоткрывает глаза и накрывается с головой. Тут же рывком ложится на спину и звучно выдыхает. Выходной, а хрен уснёшь. Всё из-за этого пучеглазика. Надо же ему было именно в воскресенье позвонить, а! Телефон вибрирует. Джейд нехотя открывает раздел уведомлений твиттера и вздыхает: опять эта странная зловещая чикуля лайкает её твиты. Иногда делать странные, даже пугающие вещи бывает полезно, чтобы разнообразить скучную серую жизнь. Джейд же делает это постоянно. Твит «иногда подозрительно, что твои никому не нужные твиты лайкает один и тот же человек» благополучно сияет у неё под ником, и Хоулетт удовлетворённо хмыкает. Лежать уже смысла нет — тратить драгоценные минуты на бесполезное дело (хотя, в общем-то, этим она занимается бо́льшую часть своей жизни) она не хочет. — Хорошо, что воскресенье, — вслух рассуждает Джейд, зевая у окошка. — Никуда не идти, хоть ложись да опять спи… Чёрт, — она подпирает кулаком щеку, и её верхняя губа неестественно выпячивается вперёд, открывая рот. Хоулетт упорно сжимает губы, пару секунд напряжённо держит их слитно, а потом расслабляется. И верхняя губа с хлюпаньем снова выпячивается. Ужасный звук. — Мне ж идти к этому... Ы-ы-ы, — она издает нечленораздельный звук и ложится головой на стол. Может, просто не пойти? Сказать потом, что дела возникли. А если позвонит опекуну и спросит? А тот скажет, что тупая девица весь день сидела дома. Но опекун на работе. А если не на работе? Вдруг скоро вернётся? Покрывать он её не станет, тут она уверена на тысячу процентов. Может, просто взять и не пойти? Сказать, что забыла или была занята. Занята! Точно! У них ведь завтра контрольная! Её переполняет чувство гордости и за собственную хитрость — не каждый догадался бы! С ухмылкой Джейд хлебает всё так же не вкусный и заново заваренный кофе. Кончики пальцев уже побаливают от долбёжки по столешнице, а за окном красиво. Интересно, выпадет ли этой зимой снег? Джейд ни разу в жизни не видела снега, по крайней мере, в сознательном возрасте. Что она делала весь день? Сидела и смотрела сериалы. В небольших перерывах спускалась вниз за едой и отлучалась в туалет. Кто-то, может, и сказал бы, что её выходной — бесполезная трата времени, что она просиживает драгоценные минуты, пялясь в экран, вместо того, чтобы готовиться к урокам и экзаменам. Начало декабря, скоро рождество. А значит — конец семестра, экзамены, тесты и прочие нагружающие мозг штуки, которые Джейд терпеть не может. Если бы она стала президентом, то сразу же отменила все экзамены. Да и вообще учёбу в целом. Многие уже определились, кем хотят стать. Куда поступать будут. Высчитывают годы обучения того или иного предмета, средний балл и шансы на получение места в заветном университете. А что Джейд? Раньше думала, что в биологии разбирается, а теперь она даже не уверена, что сможет набрать минимальный балл. Ну, прожить-то она проживет — ей выплачивают деньги. А вот насчёт образования... Она успокаивает себя тем, что в любой момент она может купить камеру и стать блогером. Невелика наука! Будет рассказывать какие-нибудь истории, шутить и нести бред — люди обычно на это ведутся. А там до золотой кнопки недалеко. Или вообще в актрисы подастся. С её социофобностью, интровертской душенькой и нездоровой манией ненавидеть всё, что говорит и движется, она, конечно же, станет великой актрисой! С лёгкостью сможет заплакать на камеру или смачно поцеловаться со смуглым красавцем. Да она убежит, как только на неё кто-то взглянет! Актриса она, ага! Она не уверена, что вообще чего-то хочет от жизни. У неё нет мечты, нет цели. Она понятия не имеет, чем хочет заниматься, помимо пролёживания задницы на диване, просмотра сериалов, аниме и чтения ненужной информации в интернете. Вот это прям её. А больше… ничего. Она ничего не умеет. Голоса у неё нет. Вкуса тоже. Даже маломальской внешности. Умной её назвать трудно. Смекалистой — та же история. Ничего, за что бы она могла зацепиться. Что она хорошо делает, так это находит проблемы. Но, к сожалению, профессии такой пока что нет на планете. Бывают люди не шибко умные, зато ловкие, проворные. Она ловкая? Да, она смотрит на ноги и подсчитывает синяки. Углы всего твердого на свете её любят. Проворная? Конечно! Списать, сидя на последней парте, на уроке у самого невнимательного учителя… а потом спалиться и схлопотать «D». А какой-нибудь Флэш Томпсон под носом у преподавателя скатает все у Аллен и получит «B». Вот она — проворность. Всё это проносилось в голове у Джейд в перерывах между сериями. Когда циферки на телефоне показывают почти половину шестого, Джейд выдыхает и стягивает с себя помятую футболку. Да чтоб её! Она всё-таки пойдёт к Штромму. На улице уже темно. И прохладно. И наверняка безлюдно. Кто будет вечером воскресенья шляться по улицам? Есть такие люди, Джейд бы не спорила, вкусы у всех свои. Она лишь надеется, что всё закончится быстро, и она сможет вернуться домой как можно скорее. На вязаный свитер цвета мышиной шерсти она накидывает свою светлую куртку. Выйдя из дома, хлопает себя по плечам — неожиданно слишком холодно. Джейд останавливается и подтягивает края штанин ближе к кроссовкам, чтобы не было никакого зазора, куда мог бы проникнуть холодный ветер. Зевок. Второй. Прикрывает на секунду глаза, но тут же хлопает ими, как маленькая наивная девочка. Нет уж. Раз вышла — значит, дойдёт. Она не отступится. В груди разливается тепло, когда в ушах звенит музыка. Теперь она точно готова к мини-путешествию. Стеклянные двери впускают её в опустелое здание. За высоким столом по-прежнему сидит та блондинка с пухлыми губищами — Джейд никак не может вспомнить её имя. Райли! — она глядит на бейдж и улыбается. Почему? Не знает. Тихо прошмыгивает мимо секретарши и несколько раз настойчиво жмёт на кнопку вызова лифта. Двери закрываются, и Джейд успевает кинуть последний взгляд на Райли — та сидит, опустив голову вниз, пушистая челка скрывает глаза. Кажется даже, будто заснула. Когда кабина отъезжает, из бокового коридора показывается громадная фигура. Мужчина подходит к столу и кладет на него ладони. Наклоняет голову, и на его лице даже проскакивает некое подобие улыбки. — Ну, пиши, — приказывает он. Длинные бледные пальцы с кольцами зажимают ручку и водят ею по листу бумаги. Когда всё закончено, девушка ставит подпись в самом краешке и поднимает испуганный взгляд на мужчину. Тёмные глаза блестят, когда на них попадает свет, но цвет сказать Райли не может. Переливаются, и вроде бы красные, вроде бы чёрные, а где-то — вообще жёлтые. Мужчина кивает и снова негромко приказывает. Райли встаёт. Эссекс заботливо придерживает ей дверь, и они вместе садятся в машину. Кабинет Штромма по-прежнему поглощён хаосом. Самого учёного нигде нет, и Джейд со спокойной душой разворачивается, но из-за широкого стола поднимается вытянутое лицо ассистента доктора. Как его там? Она не может вспомнить даже буковки в его имени. Никакого намека на то, что она помнит. Может, он и не представлялся? — Доктор в лаборатории, — помощник руководителя встаёт, и Джейд приходится задрать голову, чтобы просто увидеть его лицо. Ассистент проходит мимо неё с какими-то смятыми бумагами в руках, цепляя её таким едким взглядом, будто в чём-то подозревает. Джейд против воли смущается, но виду не подаёт, специально смотрит в глаза, так настороженно и твёрдо, чтобы мужчина понял — её подозревать не в чем. Хотя в чем её ещё подозревать? Дверь за высоким мужчиной закрывается, и Джейд позволяет себе отвести взгляд и осмотреть кабинет. Скомканные бумаги, фотографий на стенах частично нет — оборванные клочки висят как шмотки мяса на крюках. Сам кабинет не вяжется с чистым светлым холлом. Словно комната ужасов какая-то. Джейд не знает, куда можно присесть — в кресло учёного садиться стыдно, а второй стул завален какими-то вещами — с виду небольшой чемоданчик с серебристыми заклёпками и твёрдой металлической ручкой с кодовым замком. Любопытство иногда достигает своего апофеоза: Джейд касается пальцами — в этот момент они кажутся ей какими-то очень жирными мюнхенскими сосисками — цифр и тут же отдергивает руку. На секунду ей стало стыдно, но её надоедливая личность взяла верх, и Джейд села на корточки, пытаясь включить Шерлока и отгадать пароль. Получится ли это у неё? Безусловно, нет. Она даже комбинации проверять не старается, просто царапает острыми кнопочками мягкие подушечки пальцев. Торопливые шаги слышатся за дверью, и Джейд на секунду пугается: встать ей и отбежать в сторону, будто бы она не пыталась ничего сделать, или же так и остаться у чемоданчика. Что он ей сделает? Если она отбежит, то по её лицу всё будет понятно, придётся оправдываться, чего она так не любит. Все эти размышления занимают у неё доли секунды и тысячи километров нервов. Вот и надо ей так себя накручивать, а? Встаёт, поправляя свитер, и скользит ногой в сторону — не так далеко, чтобы это заняло больше мгновения. Так, на пару спасительных для неё сантиметров. У Нельса Ван Аддера лицо более странное, чем у Штромма. Вытянутое, иссушенное, со слишком раскрытыми порами и пронзительными глазами, смотрящими, кажется, в самую душу. Джейд до сих пор не была конкретно уверена, есть ли у неё душа. Но сейчас она свято в это уверовала, потому что где-то внутри у неё что-то заколыхалось от тревоги, забило в колокол и прокричало: «Беги отсюда нахрен!». Однако с места она не двигается. Ассистент подходит к ней почти вплотную. Так, что теперь ей и правда приходится голову поднять, чтобы просто видеть это лицо — страшное и странное, но не лишённое какой-то своей инопланетянской красоты, что ли. — Тебе лучше не связываться с этим человеком, — Джейд подмечает, что зрачки у мужчины сужены как никогда, а ресниц почти нет. Ей бы ответить, а она всё стоит и смотрит в эти глаза. И не может понять, в какой момент ассистент ушёл, и сколько уже она вот так стоит с задранной головой, как дурочка какая-то. Что он имел в виду? На пороге кабинета она сталкивается с учёным — и инстинктивно выставляет руки перед собой, почти что сбивая мужчину с ног. — Воу, простите! — она хватается за лямки рюкзака и отскакивает в сторону. — Вы меня звали, да? — у неё сердце начинает биться сильнее, ладони потеют, и она понятия не имеет почему. То ли из-за тех жутких слов ассистента, смысл которых она до сих пор понять не может; то ли из-за жуткого вида учёного: из-за света, пробивающегося сквозь приоткрытую дверь кабинета, под глазами и носом пролегают тени, а в глазах, наоборот, — бушует сумасшедший огонь, который Джейд видела ещё тогда, протянувши учёному листок от Паркера. — Джейд! Штромм стряхивает с себя "пыль" и сдвигает своё тело то вправо, то влево, но мимо маленькой Джейд, занимающей весь проход — вот парадокс, а — пройти не удаётся. — Зачем вы меня звали? — она повторяет. Её голос звучит неестественно низко, с хрипотцой, и можно было бы подумать, что она волнуется или типа того, но на самом деле она чуть в штаны не напрудила. — У меня пропали кое-какие документы, — учёный заговорщически склоняется к ней, — можешь помочь? Чем, собственно говоря, она могла ему помочь? Она что, следователь? Или, может, близкий его друг? Она, блин, школьница, которой о будущем следует думать, а не о чёрт знает каких пропавших документах. Вообще-то, они должны за этим следить. И она, и учёный шарятся по кабинету в поисках непонятно чего. Помнится, у них уже пропадали документы. Джейд стоит спиной к ученому, так яростно копошащемуся в низеньком шкафчике, и листает ленту Твиттера, оставляя сверкающее сердечко под некоторыми твитами. Она мимолетом просмотрела уже три полки, а нужной папки всё не было. Она переходит в свой профиль и пишет короткий твит — «#задолбалась». — Что-нибудь есть? — ей на плечо ложится потная большая ладонь. На свитере остаются мельчайшие капельки. Джейд тянет порезать одежду на мелкие кусочки и выбросить. — Не, — у неё пальцы дрожат. — А что мы ищем? Учёный на секунду, опешивши, дёргает вверх бровями, часто-часто моргает и неловко улыбается: — Красную папку, — сдержанно улыбается учёный. На самом деле, ему не стоило приглашать её сюда так поздно, — ведь темнота уже, — но его любопытство к этой девочке пересилило здравый смысл. Джейд ещё раз проводит пальцами по корешкам других папок, пособий и документов, но ничего красного так и не находит. — Тут и правда ничего нет, — она поводит плечами и как-то смущённо отступает, но тут же одергивает саму себя — какого черта она ощущает себя виноватой, если она ничего не сделала? Для таких штук есть Паркер. — Жаль, — учёный произносит это ещё несколько раз, его плечи вздергиваются, будто бы он рыдает. Но слез нет. Штромм бормочет что-то под нос, и Джейд уже хочется прикрикнуть на него, чтоб уже сказал вслух, да и погромче. Но на её удивление, Штромм сам повышает громкость. — Вот бы на мутантах… Джейд тянет убежать отсюда. Сумасшедший какой-то, бубнит под нос всякую хрень, а ей тут стой и не знай, что делать! Что он там на мутантах собрался делать? Не то чтобы её так сильно это волновало. Любопытно. — Больше не могу тебя задерживать, — Штромм хлопает её по плечу, и Джейд натянуто улыбается, маскируя гримасу отвращения и боли. Силище у него тоже будь здоров. Кажется, все вокруг неё такие и высокие, и сильные, а она какая-то ущербная. В коридоре темно. Она понятия не имеет, где находится выключатель, а спросить что-то ей стыдно и лень — это ж надо возвращаться, опять же по темноте, — так хрен она вслух что-то кому-то скажет, будет ныть — но про себя. В этом здании впору снимать хоррор, потому что атмосфера та ещё. Как тут можно вечером оставаться? Джейд прошмыгивает в центральное помещение холла и врезается — снова — в кого-то. Ей в бок утыкается угол коробки, а в нос — острое плечо. — Ты задолбал в меня врезаться! — она, оклемавшись, бьёт Паркера ребром ладони по спине. — Вообще-то, — ощетинившись, парень грозно нависает над Джейд, — это ты в меня врезалась. — Ничё подобного! — она отпрыгивает в сторону, держа оборону и не сдаваясь. Сердце в её груди бешено колотилось. По его вине. Он бесил её. — Ты чё тут забыл? — Джейд, видимо, смирилась с тем, что, куда бы она ни пошла, этот задрот всюду будет следовать за ней. И если поначалу она даже пыталась с этим что-то сделать, то теперь просто забила на это. — А ты? — Питер слышит, как Джейд со злостью выдыхает, и представляет, как её лицо краснеет, а маленькие ноздри и без того маленького носа раздуваются. Усмехается и сразу же отодвигается от неё на пару сантиметров, чтобы не получить очередной удар по ребрам. Уж слишком любит она его бить. И слишком не любит, когда отвечают вопросом на вопрос. — Супер, — она опережает его и идёт вперёд спиной; вытягивает указательный палец, — мега, — вытягивает второй палец, — секрет, — трясёт перед его лицом тремя пальцами, Питер закатывает глаза. На секретах он собаку съел, так что знает, о чём она. Но всё равно ему кажется, что всё это не такой уж и секрет, да и вообще не так круто, как она говорит. Иначе бы она вообще ни слова не проронила. Интересно, а если он её доведёт, она ему расскажет? И рассказал бы он сам, доведи она его? — Секрет, ага, — бурчит Паркер. — А потом окажется, что вы там садомазничаете… Это неправда, но он хочет быть уверен на все двести процентов. Или просто ревнует. К пятьдесят плюс лет старикану, да. — Нет! — Джейд взвизгивает, и Питер даже на месте застывает — уж больно похоже на сокрытие правды. Словно он в самое яблочко попал. Ну нет, она просто не могла бы согласиться на такое. Ну, или он хочет в это верить. А потому надменно продолжает: — Знаем-знаем мы эти штучки,— он криво усмехается — так не в его стиле — и всё же не останавливается, будто бы выбить из неё правду — цель его жизни. — Сначала нет-нет, а потом да-да. Хоулетт чешет нос, у неё дрожат пальцы. Наверное, в первый раз — ну или максимум во второй — она не может придумать колкость, чтобы осадить чёртового Паркера. А поэтому что-то невразумительное бурчит, вроде «по себе людей не судят» и переводит тему уже на причину посещения Оскорпа Паркером. — Ну, — он склоняет голову, и шейные позвонки неприятно хрустят, заставляя Джейд втянуть голову и сморщиться, — доктор Коннорс за решёткой, его уволили, а моих вещей у него в кабинете по-олно. Хоулетт хмыкает и ускоряется, а проходя мимо высоких столиков на входе, вытягивает голову, стараясь разглядеть искусственно надутые губы и такую же грудь, обтянутую тонкой материей блузки и пиджака, но вместо силиконовой Райли за столом регистратуры сидит кто-то другой. Кто-то другой, пристально смотрящий на неё. Джейд по голове словно книжкой по физике ударили — мощнейшее дежавю из неё будто весь воздух выбило. Приятное лицо, хоть и без улыбки. Светлые волосы убраны в высокую причёску. Где-то она её уже видела. На женщине (хотя у Джейд язык бы не повернулся назвать её так — у них разницы от силы лет пять, наверное) не было бейджа с именем. Если бы она не посмотрела на экран телефона, то решила бы, что сейчас ночь. Она сильнее кутается в свою тонкую куртку и натягивает рукава свитера до самых кончиков пальцев — ветер внезапно поднимается страшенный. — А чё в коробке-то? — с каких-то пор она вдруг стала заботиться о неловких паузах в диалоге и о том, чтобы эти паузы чем-то заполнить. — Да так, — Питер опускает голову и рассматривает свои (хотя, они уже в какой-то мере принадлежат тому кабинету, а не самому Питеру) вещи; он уже и не помнит, чего понабросал в коробку — лишь бы побыстрее уйти оттуда — ведь, опровергая теорию Джейд, в здании ещё были люди; та женщина, полицейский, считала своим долгом, видимо, лично довести Питера до того места, где он проводил больше всего времени (после школы, разумеется). Джейд приходится на носочки встать и, чудом не потеряв равновесие, идти, не врезаясь в парня. В темноте она разглядеть ничего так и не смогла. Вроде книжки, ещё какое-то барахло. Кто поймёт, что там на уме у этого Паркера. Может, он вообще заодно с тем учёным. Вон, того посадили, глядишь, а этот мелкий засранец продолжит его дело исподтишка. Кто заподозрит любимца учителей, отличника и ботаника? Никто. А что, если Штромм тоже что-то такое делает? Ну, в смысле, что-то такое, за что могут посадить. Или что похуже. Зачем ему вообще Джейд тогда нужна. Бесплатная рабочая сила? Да из неё рабочий, как из бегемота балерина. Бесплатный умный помощник, готовый отдать свои идеи? Да ни черта. У неё айкью двузначное, тут даже не поспоришь. Ещё и этот мужик. Джейд снова не может вспомнить его имени. Его странные слова. Она ощущает себя второстепенным персонажем дешёвого детектива, которые она взахлёб читала в промежутке между двенадцатью и пятнадцатью годами своей никчёмной жизни. Второстепенным персонажем, который ничего не понимает. И которого, скорее всего, убьют ближе к середине. Она ёжится от нахлынувших неприятных чувств. Живя в таком мире, где и правда можешь умереть в любую минуту, невольно задумываешься. О чём? Она понятия не имеет. Но о чем-то определённо задумываешься. Жить в мире, где нет ни магии, ни сверхлюдей, наверное, отстойно. Джейд, вроде, рада, что ей повезло жить здесь. Но смысл жить в этом мире, если ты сам — обычный человек? Её так отчаянно тянет к этому всему «сверхчеловеческому», и она даже не может объяснить почему. Но так тянет, и так предательски всё замирает где-то под желудком, когда она смотрит новости (точнее, делает вид, что ей всё равно, а сама краем уха всё слышит, а краем глаза — видит), когда тайком пересматривает ролики на Ютубе и представляет себя в эпицентре всех этих событий, что она — главный герой, а не какой-нибудь Тони Старк. И так хочется хотя бы разок соприкоснуться с этим, другим, миром. А максимум, с чем она может соприкоснуться, — это учёный-педофил, жизнь в коробке и полное отсутствие социальной жизни и надежды на светлое будущее. Она коротко усмехается, чем привлекает внимание Паркера (не то чтобы он не посматривал на неё всё остальное время). — Ты чего? — он уже готов быть в очередной раз продинамлен или послан далеко и надолго. — Да так, — передразнивает его Хоулетт. Хотя у неё и в мыслях не было его пародировать. Оно само. — О чём задумалась? — вторая попытка. — О своей дерьмовой жизни, — пожимает плечами Джейд. Питер не то чтобы удивлённо, но точно с каплей ошарашенности разглядывает её лицо. Видимо, ночь действует на Хоулетт так же, как и на обычных людей — что подтверждает его теорию о том, что она правда обычный человек, — и та решает в кои-то веки сказать правду. Не сказать, что она постоянно врёт. Паркеру кажется, что это у неё выходит неосознанно. Словно в ДНК вписалось. По-другому не может. Невинная ложь без какого-либо подтекста или двойного дна. Хотя, ему думается, что один раз она была с ним искренна не в ночное время. Вот кому скажешь — посмеются да слухи распустят; что же там такого Паркер с девчонками вытворяет, раз они с ним ночью откровенничают. — Ясненько, — протягивает гласные и крепче сжимает коробку. Ему так хочется продолжать разговор и продолжать, а он даже не знает, о чём поговорить. — Так, может, скажешь, зачем ты к нему ходишь? Он буквально откусывает пол губы в ожидании ответа. Варианта три. Либо она пошлёт его, без каких-то увиливаний или ещё чего. Либо она начнёт говорить, а потом резко передумает посвящать его в это и просто оборвёт рассказ, соврав или недвусмысленно дав понять, чтобы он шёл далеко и надолго. Либо она на самом деле попробует ему открыться. Питер молится на третий вариант. Ну, или на первый. Потому что со вторым он не знает, что делать. Ведь тогда повиснет неловкая пауза, и тогда, как он думает, они отдалятся ещё больше. Питеру впору смеяться от своих наивных и глупых мыслей. Ну, должен же он хоть что-то предпринимать? — Ну, — Джейд сжимает руки в карманах в кулаки. Паркер вроде на трепло не похож, может, стоит попробовать? — Там такая штука, — Питер видит, что она начинает мямлить, уворачиваться и делать такие страшные паузы, что у него внутри всё холодеет от ужаса, что всё и правда пойдет по варианту два. — Если не хочешь говорить — я не давлю, — мягко, без надрыва в голосе (он очень старается) начинает Паркер, но Джейд его перебивает. — Не-не, я хочу, — спустя мгновение она и сама жалеет, что изъявила о таком желании; ведь его… нет. — Просто… я как бы сама не очень разбираюсь в том, что они там делают. — Ну ладно, — улыбается Паркер и незаметно выдыхает. Она его не послала, это раз. Она не делала слишком уж большие паузы, хотя там и делать их было негде. Это два. Она не врала, это три. На последнее он очень надеется, потому что вроде как знает, что она может извернуться как угодно, не говоря правды. — Короче, помнишь, когда мы первый раз в Оскорп ходили? — её словно прорывает. Хочется рассказать всё и сразу. — Так вот! Там я и встретила Штромма. Ну, он как бы сам меня встретил, начал чё-то говорить, а в итоге пригласил помочь ему, типа, у нас мысли схожи. Болтал ещё о мутантах, о способностях и прочей хрени. Помнишь, я тебе ещё листок давала с формулой? Ну вот я её потом ему отдала. Сказала, что написал ты, — она машет ладонями, боясь, что Паркер станет насчёт авторских прав выступать, но он лишь качает головой, ожидая продолжение. — Так во-о-о-т! Он там какие-то эксперименты ставил, типа, чтобы способности появились и бла-бла-бла. Ну, в итоге, я вообще ничего не знаю, что там творится, получилось или нет. А сегодня утром он, короче, позвонил на домашний! Представляешь! На домашний! Так вот, позвонил, тыры-пыры, приходи, поможешь. Ну я думала отказать, чё я, девочка на побегушках что ли? Но в итоге пошла. У него какая-то красная папка пропала. Ну, вот. Она пожимает плечами, словно сказку какую-то рассказала. В темноте лицо Паркера и его реакцию не разглядишь, он ещё и выше. Ну, он вроде дышит. Вроде не злой. А сам Паркер, честное слово, даже не знает, что сказать. Помимо того, что он почти ничего не понял из быстрого щебетания Джейд, она ещё и смотрит на него выжидающе. Она что, вопрос в конце задала? Нет. Тогда чего смотрит? Одобрения ждёт! Паркер готов эту тяжёлую (но не для него) коробку бросить себе на макушку. Вот он идиот! Она и правда ждёт от него каких-то слов. Она это, поди, никому не рассказывала. А тут решила открыться, а он, сволочь такая, молчит. — Так! — он останавливается, хорошо, что вовремя: светофор горит красным для пешеходов; Джейд, с высоко задранной головой, какой-то надеждой в глазах, кажется ему в этот момент настолько маленькой и беззащитной, что Питер благодарит бога за то, что его руки заняты коробкой, иначе он бы либо, не контролируя себя, прижал её к себе — а потом получил бы парочку больнючих тумаков, — либо не знал, куда деть их. — Пошли, — она подталкивает его, указывая подбородком на горящие цифры. — Уже зелёный. — Ну, — он решает продолжить уже в зоне для пешеходов, — то, что ты там помогала ему, это плюс. На стажировку могут взять. Ещё, — он замечает, как она закатывает глаза, — ну чего? Стажировка — это круто! — Джейд цокает языком, и Питер мысленно повторяет для себя, чтобы он не пытался её переделать — она безнадёжна. — А то, что они там творят, это их проблемы. Ты тут, фактически, не при делах. Глядя на её блестящее от пота — ишь, как рассказывала, с душой! — лицо, Питеру даже мысль в голову прийти не может, что она соврала. Да и Джейд сама уверена, что рассказала всё, что нужно. Что можно. Некоторые моменты опустить просто необходимо. Иначе Паркер — она знает — начнёт переживать, ещё чего сделает — ей во вред. Ей это нужно? Нет. Потому можно промолчать. В метро по-хорошему безлюдно. Питер осматривается и ставит коробку справа от себя, усаживая Джейд слева. Она-то хотела, чтобы коробка была между ними. Но Питер взял ситуацию в свои крепкие мужицкие руки. Кому-то из них надо ведь действовать! Об этом он навряд ли расскажет Хоби. Он его засмеёт. Да он в любом случае его засмеёт. Засмеёт, обосрёт и похлопает по плечу. Питеру иногда хочется волком взвыть от такого друга. Но, несмотря на все подколы, об этом — личном — хрен кто узнает. Даже под пытками Хоби Браун не выдаст его тайн. Так говорит он сам. А правда или нет — проверять не хочется. — О, Питер! Паркер и Хоулетт почти одновременно поворачивают голову на громкий возглас. Девушка примерно их возраста, явно очень удивлённая, видя их здесь, садится напротив. Рядом с ней приземляется рослый темнокожий парень, закидывая руку на спинку сидений. Явно парочка. Парень оглядывает её каким-то надменным взглядом и переключается на Паркера, которого он, видимо, знает, — его взгляд полон уважения. Девушка выглядит смутно знакомой, но имени её Джейд спрашивать не будет — стесняется в душе, а снаружи ей вроде даже всё равно. — Приве-е-ет, — доброжелательно тянет Питер, хотя Джейд, посмотрев на него, иронично отводит взгляд — он явно не так уж сильно рад видеть этих двоих. — Как дела? — Ой, да как, — девушка наигранно вздыхает и складывает руки на коленях, ещё раз вздыхает, — ужасно просто. Столько дел, помимо домашки, всю субботу в школьных делах просидела. То одно просят сделать, то другое! За-дол-ба-ли! — Ты у нас глава ученического совета, — улыбается Питер, но Джейд подмечает, что как-то устало. — Без тебя никуда. Опора и поддержка нашей школы! — он так же наигранно вздыхает и хлопает себя по колену. Глава ученического совета! Точно! Она их одноклассница, хоть Джейд почти и не помнит её — попросту потому что глава ученического совета редко бывает на занятиях, а ей это особо и не надо. Джейд не очень-то старается запоминать своих одноклассников. Этих гадов много, а памяти у неё мало. Она помнит в лицо и поимённо тех, кого надо; этого достаточно. Глава ученического совета… Она никак не может вспомнить её имя, хотя оно ей кажется таким лёгким и на языке так и крутится! — Я Тэнди, — девушка закидывает светлые волосы на одно плечо и приторно-сладко, как актрисы в дешёвом и очень-очень старом кино, улыбается и машет ладошкой, шевеля пальцами. Она, конечно, не такая противная и ванильная, как Лиз Аллен, но всё же есть в ней что-то отталкивающее. Точно! Джейд припоминает это имя из сообщения Клодин. Ну конечно! Они тогда ещё в наказание сидели в пустом кабинете... в тот день. Тэнди Боуэн. — Я тебя не помню, но кажется, словно мы где-то виделись. Мы виделись? — девушка улыбается, и Джейд абсолютно точно не нравится эта улыбка. Просто потому что она слишком красивая. А люди с такими красивыми улыбками не могут быть хорошими. Она задумывается. У Клодин похожая улыбка, но плохой она её не считает. Да и хорошей, в общем-то, тоже. — Ой-ой-ой, не говори! — Тэнди жмурится и быстро качает головой. — Вспомнила! Ты наша новенькая, Джейн Хоулетт. Всё-всё, я вспомнила. Я ещё твои документы смотрела, — она хитро щурится. — Да-да, — Джейд облизывает губы. Она до чёртиков ненавидит, когда её имя коверкают, пусть даже случайно. Хочется привязать этого человека к столбу и поджечь. Но вида не подаёт. Лишние хлопоты ей не нужны. И разговоры тоже. А вот с этим незнакомым парнем она бы познакомилась. Уж слишком он надменно смотрит на неё. Питер, словно предвидя бурю, вскакивает после громкого голоса из динамиков. — О, мы выходим! Джейд благодарно кивает головой — им нужна следующая станция, но она не прочь пройтись пешком — лишь бы не находиться в компании этих двух. Странные они. Первое впечатление — так думает Хоулетт — самое верное. Не то чтобы она прям-таки ему доверяла… хотя нет, очень даже доверяла. И пока что ни разу не ошиблась. Паркер казался ей в первую их встречу унылым скучным задротом — и разве он не такой? — Она мне не нравится, — вот так, прямо, говорит Джейд, когда они вместе выходят на воздух. — Да и парень тот. Фу. Питер усмехается. В этом вся Джейд Хоулетт — увидеть человека, обосрать человека. Притом, она ни капельки не соврала, правда так думает. Джейд зевает. Ужасно устала. Кажется, будто бы весь день в поле рис собирала, хотя на деле ничего такого сложного не делала. Пришла, покопалась в шкафу, теперь вот терпит назойливого Паркера, который будто бы специально каждый раз попадается ей на глаза. Даже в выходные не может от него отдохнуть. Хочется свалиться в кровать и проспать несколько дней подряд. А ведь завтра в школу. Уже только из-за одной этой мысли у Джейд пульсирует в висках. — Как твоя нога? — Питер стыдливо смотрит в коробку; она так бодро шагает рядом с ним, что он ни за что не догадался бы, что во вчерашнем происшествии она "принимала" участие. — О, — она непритворно удивляется, — неужели ты соизволил справиться о моём здоровье? — слова так и сочатся ядом. Иногда Питеру хочется схватить её за язык, потянуть и проверить — нет ли там залежей яда. — Не язви, — спокойно отвечает Питер, даже не думая пустить колкость в ответ. — Нормально, — цокнув языком, Хоулетт решает ответить предельно честно. — Забинтовала, так что всё о'кей, — она сближает указательный и большой пальцы, подносит к правому главу, и Питер видит её маленький блестящий тёмно-зелёный глаз. Красивый глаз. И снова повисает неловкое молчание, которого боятся они оба. Джейд зевает. Питер покрепче перехватывает коробку — не потому, что тяжело, а потому что больше не знает, что делать. У Джейд в горле ком встаёт — громко кашляет пару раз, начинает задыхаться, но — как и всегда — умело задерживает дыхание, а потом дышит полной грудью, что ребра трещат. Они сворачивают в её переулок, и Джейд нарочно замедляет шаг — словно хочет продлить те мгновения. Ей, если на секунду задуматься, наедине с Паркером одновременно и комфортно, и тошнотворно неловко. — Завтра идёшь? — Не знаю, — Джейд на секунду столбенеет, не понимая, о чём это он. — Я не так хорошо общалась с ней, как ты. — Приходи, — как-то жалобно, тягуче просит Питер, в который уже раз опуская взгляд, не в силах справиться с наплывом воспоминаний — ведь после них обычно приходят слёзы. — Ради меня, — добавляет тихо-тихо, почти неслышно, втайне надеясь, что она не услышит. Джейд в темноте кивает, даже не смотря в его сторону. Ему не нужен ответ. Ему нужна поддержка. На ровно вымощенной тротуарной дорожке прямо напротив её дома они останавливаются. В молчании стоят пару секунд, затем Паркер хрипит короткое «ну, давай» и разворачивается, чтобы поскорее уйти; чтобы его образ брутального мужика не рушился в глазах Джейд и она не видела его слёзы. У Джейд в голове ветер, она даже не успевает ничего подумать, а Паркер — никак предугадать. В него просто врезается маленькое горячее тельце, обхватывает его тонкими ручками и притягивает к себе, прижимаясь лбом к его плечу. Питер от неожиданности охает и почти падает — будто по коленям дали — на землю, но Джейд словно удерживает его от падения. Хоулетт молится на темноту, потому что уверена на двести процентов, что она сейчас красная, как спелые мексиканские помидорки. Они стоят так целую… вечность? А потом Джейд сама отстраняется от него (хотя, будь её воля, ни за что бы этого не сделала). — Ну… ты это, не ссы. Всё нормально будет, — и бьёт его кулаком в плечо. Как всегда. Питер неконтролируемо лыбится, как последний дебил, но к Джейд не поворачивается. Быстро-быстро кивает и уносится прочь, лепеча про себя только одно слово. Спасибо. Она ведь впервые обняла его сама. Сама! Джейд потирает лоб, на котором остались следы от крупной змейки худи Паркера — они всё-таки простояли так слишком долго. Он поблагодарил её. Ну, хотя бы не послал. Хотя, если задуматься, будь она на его месте, то обязательно послала бы саму себя. Если вглядеться внимательней — у неё зрение почти близко к орлиному, единственное, чем она гордится по-настоящему — у Питера ноги заплетаются. Она его точно смутила. Смутила, может, даже позлила. Джейд чешет левую сторону носа и разворачивается, чтобы наконец-то войти в дом. Завтра наверняка будет трудный день. Мокрые пряди липнут к щекам. У Джейд даже мысли не возникает по поводу возмущения насчёт девчачьей пижамы. Она. Сделала. Это. Она в своей жизни обнимала по своей воле только двух девчонок из приюта — одна ей ухо проколола, а вторая ввязалась в драку вместе с ней, просто забавы ради. Ну, а теперь и Паркер. Наверно, они официально друзья. Или как вообще друзьями становятся? Джейд кладёт кулачок на сердце и закрывает глаза. Бьётся. Быстро. — Вот чёрт! — она срывается с места, как пчелой в задницу ужаленная. Вот почему сердце так билось! И кашлять хотелось, и в голове жужжало — она забыла выпить таблетки. Дело в таблетках, да. И Паркер, засранец этакий, тут не причем.

***

— Кло-один, — заунывно зовёт Джейд подругу. Край стола упирается ей в живот — так сильно она тянется к парте спереди. Вот бы так же сильно она тянулась к знаниям. В абсолютной тишине её голос разносится по всему кабинету, и учитель поднимает нахмуренный взгляд, но на ней долго не задерживается и перескакивает с одного ученика на другого, будто запугивая. Чертов Паркер. Как знал, зараза, что тест по алгебре будет. Бесшумно вертясь на месте, Хоулетт пытается выведать, у кого такой же вариант, и никого, кроме Томпсона (вот так совпало!), не находит. Клодин, видимо, решает свои задачки — они для неё как орешки. От бессилия и напряжения Джейд готова рвать волосы на голове. А это просто тест. Что будет на полугодичных экзаменах? Там она вообще не сможет ничего решить. Да она и тут ничего не может решить. Совсем отчаявшись, Джейд достаёт телефон. Ну, хотя бы на минимальный балл она написала. Она может собой гордиться — она выдержала математику, невероятно скучную (с каких-то пор) биологию, а теперь ей предстоит почти час мучиться на истории. Ни Брауна, ни Паркера нет, и Джейд взволнованно смотрит на часы — даже половины одиннадцатого ещё нет. Не могут же похороны начаться так рано? — Нафиг историю, — никогда не относясь к учёбе серьёзно, почему сейчас она должна ставить её выше, чем Паркера? Опешившая, Джейд останавливается посреди коридора. В неё врезается какой-то парень, тут же обзывая и с перекошенным лицом уносясь прочь. В любое другое время она б догнала его и дала пинок под зад, а сейчас стоит посреди постепенно опустевающего коридора и слушает, как кровь пульсирует в висках. Паркер придурок, а выше учёбы она ставит буквально всё. Спокойно — она прилагает к этому все усилия — выходит из школы; на её пути не попался никто из учителей. Все книги остались в шкафчике, как и её пофигистическое настроение. Джейд выбегает из здания школы, спотыкаясь на ступеньках и лишь чудом не впечатываясь носом в асфальт. Прямо сейчас она думает только о своём обещании Паркеру — пойти вместе с ним. И потому сейчас все её мысли только о том, успеет ли она? Найти Паркера в данный момент ставится выше всего остального — но только в данный момент. Сердце замирает на секунду, когда во дворе она его не видит. Ну всё, думает Джейд, обосралась я. Не теряя надежду — по крайней мере, делая вид, — она выходит за ворота и идёт в свою сторону, тайно молясь богу, в которого не верит, — что Паркер пошёл домой. Почти дойдя до светофора, Паркер откидывает голову назад и смеётся — так искренне, что Хоби почти поверил. Его шутки и правда иногда бывают смешными. Хоулетт на мгновение словно в ледяную — смертельную для её слабого сердца — воду опустили. Она слышит и смех, и видит их двоих. На секундочку, на одну сраную секундочку, её прошибает, — будь он один, она бы даже и не знала, что сказать-то. Но, будь он один, она бы могла не говорить ничего. Она догоняет их на середине дороги, но так и не окликает. Вместо этого Джейд плетётся позади, а потом просто сворачивает в другую сторону. Перед поворотом в свой переулок она застывает — в кармане что-то вибрирует. Она прыскает и достает вспотевшими пальцами телефон. «почему не подошла?» Джейд улыбается. Они с Питером созванивались, вроде, только по домашнему, но тут память услужливо подкидывает момент, когда Хоби Браун, стоя вместе с ней в коридоре, вымолил почти что у неё её номер. Ох, точно, он же звонил ей уже. И писал, напоминая о домашнем задании. Заботливый какой. Понятно-о-о всё теперь. Чёртов Паркер. Джейд льстит мысль о том, что кто-то более-менее нормальный (Паркер, к примеру) может ею интересоваться. До этого интерес к её персоне проявляли только местные сутенёры, которым не хватало молодой крови и прибыли. Хоулетт останавливается, а пальцы сами набирают ответное сообщение. «не хотела мешать» Ответ приходит чересчур быстро — будто бы Питер так же, как и она, стоит с телефоном, ожидая её сообщение. «ты бы не помешала» Джейд бы никогда не сказала, что она человек, который может стесняться или краснеть, но она готова поклясться, что именно сейчас её щеки вспыхнули. Мысли, что она не заноза в заднице (чего нельзя сказать о самом Паркере, который уже у неё в печени сидит), радуют её до щекотни в горле. Пальцы дрожат, и она не знает, что написать, потому пишет банальное «где тебя встретить?», засовывает телефон в задний карман, от греха подальше, чтобы не написать чего лишнего. — Твоя ненаглядная мелкая написала? — Брауну с его высокого роста видно абсолютно всё, что есть в телефоне Паркера, более того, он знает его пароль, пароль от почты, пароль от Фейсбука и вообще почти от всех соцсетей, кроме твиттера. Паркер ему доверяет. Хоби не станет вмешиваться в его личную жизнь или распространять о нём вообще какую-либо информацию. — Нет, — огрызается Питер. — Насчёт того, почему нас нет на уроке. — Кому ты врёшь? — гогочет Браун, хлопая друга по спине увесистой ладонью. — Я вообще-то всё вижу, о'кей? — Сам ж её номер выпросил, я тебя не просил! — Паркер прячет телефон в карман и уворачивается от загребущей руки своего друга. — Тебя хрен поймёшь, — Хоби всё-таки ловит его за шею: Питер упирается носом в складочки кожи на сгибе локтя и обиженно сопит. — Заедем за ней, — Питер особо не выделяет ни одно из слов, но Хоби слышит, как голос вздрагивает, и улыбается. Чёрных вещей у Джейд полно, но почти все из них с какими-то надписями или рисунками. Остаётся лишь чёрный свитер в мелкий рубчик с дыркой подмышкой. Он облипает её как вторая кожа, оттого Джейд в какой-то мере даже неуютно в нём — она привыкла к свободным вещам и сейчас даже не помнит, откуда у неё этот свитер вообще и когда она надевала его последний раз. Честно не помнит. Она запрокидывает голову, таблетка вместе с водой проскальзывает в горло, и по телу разливается непонятное тепло — то ли от того, что она в ближайшие часа три не задохнётся от кашля, то ли от того, что она впервые пойдёт на похороны. Да ещё и с Паркером увидится. Ей приходит очередное сообщение. «Мы скоро заедем за тобой» Она сбегает по ступеням на первый этаж и, видимо, слишком рано срезает — врезается бедром в край перил и сгибается пополам, пытаясь подсчитать звёздочки в глазах — до хрипоты в горле больно. Но зато в таком положении она видит отблескивающую бутыль под столом на кухне. В бутылке явно не травяной настой. — Алкаш. — пассивно-агрессивно приговаривает Джейд, пока янтарная жидкость — а хрен там знает, что это — пропадает в канализации. Даже пустую, бутылку еле можно удержать одной рукой: толстое стекло с дугообразным дном, длинная металлическая крышка и широкая этикетка на непонятном языке. Явно дорогая штукенция. Джейд даже совестно становится, но только первые пятнадцать секунд. Мистер-лучший-опекун знал, на что идёт. Джейд алкоголь пробовала лет в четырнадцать, когда, из-за неудачного костюма на Хэллоуин и всеобщих насмешек, она согласилась на уговоры тогдашней соседки по комнате и хлебанула чего-то крепкого. Слабый организм был тогда явно не в восторге от действий его непутёвой хозяйки и ответил на это двухчасовым сидением на белом троне и ещё двухдневным головокружением. С того дня Джейд на алкоголь даже не смотрит. И совесть её за этот поступок грызть не будет. Её помыслы чисты. Побурчав на Мистера Джекетса ещё пару минут, Хоулетт отряхивается, словно на неё могла сесть алкогольная пыль, и закидывает на спину рюкзак отвратительного малинового цвета. Завязав шнурки, цепляет отражение в овальном зеркале напротив двери. Выглядит она, мало того, не очень, так ещё и нелепо, в этом свитере, в этих чёрных брюках (которые она понятия не имеет откуда) и в кроссовках, потёртых и грязных. Ах да, ещё эти зализанные набок волосы, спадающие на бледное лицо и выглядящие ещё ярче. Были у неё хотя б веснушки… — Девчуля, да ты просто огонь, — тихо говорит она и зачесывает волосы назад. Повернувшись, чтобы уже выйти, она снова кидает взгляд на зеркало и начинает ненавидеть и свитер, и саму себя ещё больше. Это чёрное вязаное нечто обтягивает её и её отсутствующую грудь. Теперь её спутать с мальчиком становится в разы легче. И даже никакого намёка на талию! Желание куда-либо идти пропадает, но Хоулетт не из тех людей, что сдаются на полпути. Почти впечатавшись носом в зеркало, она растягивает кожу на левой щеке, всматриваясь в тонкую белую полоску от уха до внутреннего уголка глаза. Даже не пытается подавить смешок — её жалкие попытки одолеть маньяка с помощью рюкзака тогда казались ей до невозможности крутыми, а сейчас — до невозможности глупыми. Она всё же накидывает на себя рюкзак и выходит на улицу. Питер подрывается и распахивает перед ней дверь такси, как истинный джентльмен. Джейд этого не оценивает и скользит задницей по обтянутому "кожей" сидению. Ненавистный скрип. Она даже не слышит, какой адрес называет Питер, слышит только «кладбище». Классная девчонка, с которой она когда-то делила комнату и которая многому её научила, сейчас, наверно, лежит там же, на каком-нибудь кладбище. Только Джейд не знает, на каком, не знает где. Она лишь знает, что та глупая трусливая Джейд Хоулетт побоялась пойти на похороны, даже не вышла из их своей комнаты. Скользя кроссовками по влажной от дождя траве, Джейд чувствует себя максимально некомфортно: толпа красиво одетых людей стоит вокруг вырытой ямы. Все с безупречно ровными спинами, лишь несколько человек, сгорбленные и сломленные, существуют в стороне, до сих пор, видимо, не принимая реальность. Джейд чувствует плечом, как сильно бьётся сердце Питера, и ей становится неловко во много раз больше, потому что сейчас фактически она опирается на него, а должно быть наоборот. Облегчённо выдыхает — Хоби с другой стороны держит Питера за плечо, и Джейд, стиснув зубы — потому что это не в её стиле, — тоже кладёт маленькую ручонку ему на плечо, и она выглядит ещё более маленькой и бледной на фоне чёрного пиджака. Ближе всех, как замечает Джейд, стоит незнакомая девушка. Чёрное платье в викторианском стиле с кружевом-паутинкой поверх гладкой блестящей ткани, на вид дорогие ботильоны со шпилькой с ладошку Джейд и какими-то инициалами на пятке и… длиннющая волнистая иссиня-чёрная грива. Клодин Ренко стоит, вытянутая, как стрела, с неизменной идеальной осанкой, сложив руки на груди. Джейд питает надежды, что та пришла сюда, чтобы проститься с одноклассницей, а не чтобы блеснуть состоянием папочки и удачно данной природой внешностью. Но, если Джейд за это небольшое время хотя бы чуточку узнала её, она пришла сюда именно за вторым. Плестись за Паркером, удерживая ладонь на его плече, притом что он выше неё на добрых двадцать сантиметров, если не больше, вещь довольно затруднительная, и Хоулетт вскоре убирает руку, предпочитая вместо этого просто схватить его за локоть. Прямо как маленькая девочка. Джейд думается, что обычно, как показывают в фильмах, такое происходит в церкви: близкие говорят речи, все плачут и несут гроб — но вслух спросить что-то стесняется, поэтому предпочитает молчать и стоять с лицом «я в курсе всего происходящего». Так и стоит, пока Паркер, сбросив её руку и выйдя вперёд, берёт горсть земли и застывает перед ямой с длинным красивым гробом из красного дерева. Джейд слышит его голос — про себя подмечая, что он дрожит; ей отчего-то не хочется, чтобы Питер плакал, — но не слушает слов. Все её мысли занимают эгоистичные думы о том, что сказал бы Паркер, лежи сейчас в гробу не Гвен, а она, Джейд. А что сказала бы Джейд, лежи там Паркер? Слева кто-то шмыгает носом. Лиз Аллен в совершенно скромном платье до середины лодыжки, в лодочках на каблуке, размером меньше, чем половина шпильки Ренко. Джейд снизу вверх всматривается в почти ненакрашенное личико девушки, находя его довольно милым без тонны макияжа, которую Лиз наносит ежедневно. Сколько они там стояли — неизвестно. Толпа знатно поредела. Джейд лишь проследила за Клодин, которая села в тонированную машину (явно папину), даже не заметив её. Аллен ушла сразу же. Даже Браун, шепнув что-то — Джейд так и не услышала что — Паркеру, убрался восвояси. Теперь, стоя у квадратного камня с именем человека, которого она едва знала, рядом с человеком, который ей уже с какого-то чёрта стал дорог, Джейд чувствует себя ещё более некомфортно. По её пальцам пробегает холодок — словно её кто-то хочет взять за руку. Словно кто-то касается её по собственной воле. От неожиданности она дёргается, и Паркер сразу же как-то съёживается, опускает голову ещё ниже, и Джейд становится до той степени неудобно и стыдно за себя, что она хватает его чуть повыше локтя и прижимается всем телом, молча обхватывая другой рукой за корпус. Она ничего не говорит, оно и не нужно. Она бы не смогла найти слов, которые помогли. Да и, наверно, нет таких. Паркер больно давит подбородком ей на макушку, и Джейд даже открывает рот, чтобы кинуть какую-нибудь колкость, но вовремя останавливается. Сейчас, в такое время, нельзя сделать ещё хуже, иначе… а что иначе, она и сама не знает. Просто не хочет снова всё портить. — Она что-нибудь сказала? Эссекс потирает большим пальцем камень во лбу — это уже вошло в привычку. Клодин мягко растягивает уголки губ: когда он так делает, значит, в раздумьях. А если он в раздумьях, то скоро будет что-то. Это вроде затишья перед бурей. Неужели он чего-то не продумал? Клодин мучает желание спросить, не так ли что-то или, может, что-то идёт не по плану, но не решается. Она может позволить себе вольность по отношению к создателю, но не сейчас. Когда у Натаниэля плохое настроение, он может ненароком навредить кому угодно, даже своему творению — драгоценному клону — Клодин. Ренко прослеживает за изломанными — как будто своими — бровями, почти сомкнутыми в переносице. Ей хватает пары секунд, чтобы всё обдумать — чего хочет от неё отец, подробного отчёта или простого «нет» хватит, — и она даже решает ничего не отвечать, но настойчивый взгляд, проникающий словно в самое нутро, заставляет её говорить: — Нет, — осторожно начинает Клодин и более уверенно продолжает, когда Эссекс кивает: — Сказала, что всё нормально. — Хорошо, — снова кивает отец и подпирает голову кулаком. — Кстати, — нарушая молчание, вспоминает Ренко, — она спрашивала про тебя. И про меня. Я думаю, она что-то видела. — Да, — оголяет зубы Натаниэль. — Она мельком заметила меня в парке. Ренко, подобно отцу, хмурится и сжимает кулаки. Длинные ногти больно врезаются в кожу, и девушка тихонько ойкает — но только лишь для вида, — такую мелкую боль она не чувствует. Натаниэль точно что-то задумал. А когда Эссекс что-то задумывает — взять хотя бы все те эксперименты над мутантами, над Лори Бомгартнер, Джеймсом Хоулеттом и всеми теми несчастными, коим выпала честь послужить материалом для их исследований, — то будет что-то интересное. — Что было бы, убей Коннорс её там? — снова осторожно спрашивает Клодин. Она сама не до конца посвящена во все нюансы плана своего создателя, знает лишь основные цели и некоторые детали; чуть больше Лайлы Миллер и их Мозговой команды, но явно меньше самого Эссекса. Она не сомневается, что очень много знают только она и Натаниэль, что многие поручения выполняет именно она, что именно ей Эссекс прощает вольности и своенравные поступки, но всё-таки всего она не знает. Да и залезть в голову к создателю она не решается — этого он бы ей точно не простил. К тому же, просто не пустил бы. Его мысли защищены так же хорошо, как и её. — Я всё контролировал, — мягко отрезает Эссекс. Иногда Клодин удивляет то, с какой добротой и нежностью отец может говорить жестокие вещи. Желание спрашивать отпадает само собой. Клодин уходит к себе с лёгким страхом насчёт грядущего. Эссекс точно придумал дополнительный пункт в свой и так объемный план. И она даже не знает, хочет ли узнавать, что это.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.