***
Бросив сумку куда-то в угол, парень разделся донага и, аккуратно сложив одежду, направился в душ. Любимый аромат цитрусового геля для душа успокаивал, заставляя на время забыть о том, что ему завтра утром надо идти на репетицию, что уже через месяц начнется гастрольный тур по странам Европы и что надо будет выложиться по полной программе. Об этом совершенно не хотелось думать. Наспех протерев полотенцем тело и не одеваясь, парень вернулся в свою гостиную, что была одновременно еще и спальней, и огляделся. Он хотел, чтобы эта ночь прошла настолько хорошо, насколько только это возможно, так что следует подготовиться. Достав из-под кровати ящик с игрушками, он открыл его и сразу же отыскал то, что нужно – упаковку с недавним приобретением и небольшой тюбик со смазкой. Нельзя сказать, чтобы ему очень нравилось готовиться к подобному, но зато ему очень нравилось то, что происходило потом, так что оно того безусловно стоило. Выдавив на пальцы бесцветный гель, Кику положил тюбик обратно в ящик, а после направился к зеркалу в полный рост, чтобы заняться делом. Став спиной и повернув голову, парень чуть отодвинул в сторону свободной рукой ягодицу, так чтобы видеть анус. Что ж, процесс в самом деле не из приятных, но Хонда ловко откинул прочь ненужные мысли и коснулся влажными пальцами собственного входа. Его мышцы были привыкшими к вторжению, так что сейчас они поддавались легко. Кику смог практически сразу ввести в себя указательный палец, дабы немного растянуть плотно сжавшийся вход. Смотреть на это было до сих пор несколько неудобно, хотя давно бы уже пора привыкнуть. Хонда до сих пор смущался, не показывая этого всеми силами. Два пальца с легкостью в него входили, анус уже был хорошо смазан. Кивнув самому себе, японец вытащил из себя пальцы, а после потянулся к той самой упаковке. Он волновался, должно быть потому, что это была новая игрушка. Достав ее из коробочки, парень внимательно посмотрел на нее. Это была анальная пробка, вполне стандартного размера и без каких либо изысков, черная и гладкая. Хонда немного покраснел, но все же коснулся пробки рукой, размазывая по ней остатки геля. Нельзя, чтобы пробка была слишком уж в геле, иначе еще выскользнет, когда не надо. Вновь посмотрев в зеркало, парень чуть выпятил пятую точку, прогибаясь в пояснице, а после осторожно ввел в себя пробку. Это причиняло дискомфорт, но Кику терпел, прекрасно понимая, что к новым ощущениям просто надо привыкнуть. Когда пробка была на месте, парень выпрямился, явственно ощущая внутри себя инородный предмет. Он сделал пару шагов, стараясь ходить нормально, а после не без удивления обнаружил, что ему даже нравятся эти ощущения. Что ж, главное дело было сделано, но впереди было еще много всего. Все так же не утруждая себя тем, чтобы одеться, парень наспех прибрался в комнате, затолкав по углам ненужные вещи, а после достал из ящика небольшой хлыст, купленный специально для подобных игр, и несколько эластичных ремней. Он не причинял сильной боли, как свой более радикальный и ранний аналог, но тоже вполне мог заставить покричать. Положив хлыст и ремни на кровать, парень задвинул ящик обратно, а после вновь поспешил к зеркалу, чтобы уложить уже подсохшие волосы. Все эти действия заняли некоторое время. Когда до условленного часа оставалось не больше двадцати минут, парень натянул на себя костюм. Это был аналог японского военного мундира еще времен Второй мировой войны, белоснежный и очень даже качественный. Ткань мягко касалась кожи, и парню это очень нравилось. Ровно в тот момент, когда часы показали семь вечера, послышался стук в дверь. Кику невольно усмехнулся – его гость был воистину пунктуальным человеком. Он так и остался сидеть на месте, не проронив и звука, просто потому, что в этом не было никакой необходимости. Дверь открылась. Едва лишь гость пересек порог, он сам закрыл за собой дверь на ключ, как делал это всегда. Хонда сидел на мягком ковре, согнув ноги в коленях. Едва лишь подняв взгляд на гостя, он понял, что игра уже началась, а потому постарался лишить свое лицо любых эмоций. Людвиг Байльшмидт сделал пару шагов по направлению к нему. Он был облачен в длинный черный плащ, который, к слову, смотрелся просто бесподобно на его высокой статной фигуре. Его светлые волосы были просто зализаны назад, открывая лоб и делая скулы еще острее, придавая лицу еще больше суровости. Посмотрев на устроившегося на коврике японца, Байльшмидт как-то странно усмехнулся, расстегнул верхние пуговицы плаща и достал фуражку. Настоящую фуражку, кою еще в прошлом веке носил какой-то офицер немецкой нацистской армии. Едва он уместил фуражку на свою голову, Кику сглотнул – до чего же эротично это выглядело. Просто рай для фетишиста-извращенца, которым Хонда всегда и был. Людвиг расстегнул плащ, а после уверенно стянул его с себя, продемонстрировав военную униформу СС, на которой даже виднелись какие-то ордена и массивная свастика. Широкий ремень с железной пряжкой туго обхватывал талию молодого мужчины, стягивая мундир и добавляя своему носителю изящности. Он был до того хорош, просто шикарен, что хотелось смотреть на него, не переставая. Откинув плащ в сторону, Людвиг взглянул на Хонду. – Ну, здравствуй, Япония. Кику дорогого стоило сохранить полное спокойствие. – Здравствуй, Германия. Он опустил взгляд на массивные сапоги Байльшмидта, чувствуя невероятный трепет во всем теле. – Я пришел, чтобы заключить с тобой союз, – продолжил Людвиг, подойдя еще ближе и ступив на ковер своими сапогами. – Ты ведь это знаешь, да, Япония? Его голос, такой бархатистый и терпкий, просто сводил с ума, заставляя волосы на теле вставать дыбом. – Разумеется, Германия. Он неловко дернулся на месте, когда Людвиг подошел ближе, и в тот же миг анальная пробка напомнила о себе. Так вовремя, и так не вовремя одновременно. – Значит, ты готов к тому, что я собираюсь сделать? Байльшмидт склонился над ним и коснулся указательным пальцем подбородка. Его руки были в кожаных перчатках, и даже эта деталь невероятно возбуждала. Хонда так и замер в трепетном ожидании того, что будет дальше. – Конечно, Германия. По телу табуном прошлись мурашки. Дыхание заметно участилось, когда Байльшмидт чуть сжал пальцами его подбородок, а потом неожиданно отстранился и отошел в сторону кровати, на которой покоился хлыст. Людвиг довольно усмехнулся, а после взял в руки хлыст и повертел в руках, словно примериваясь к нему. – Мне очень нравятся понятливые союзники, – сказал он. – Тем более, что от тебя требуется полное подчинение. Япония… – когда Байльшмидт обернулся к нему, уже вооруженный хлыстом, Кику едва не забыл, как надо дышать. – Ты ведь готов подчиниться? – Только если это принесет мне выгоду, – с трудом отозвался японец, пытаясь поддерживать игру. – Я готов быть твоим, только если это будет полезно для меня. – Всегда полезно принадлежать Третьему Рейху. Людвиг снова усмехнулся, а Хонда едва не потерял суть этого наигранного и бессмысленного разговора. – Что ж, тогда приступай, Германия. Байльшмидт снова подошел к нему. Кику все так же сидел на месте, в прежней позе, ожидая того, что будет дальше. Когда Людвиг решительно поставил ногу на его колено, японец замер, уже понимая, что сейчас будет. Он невольно дернулся, но все же усидел на месте, когда Байльшмидт надавил, причиняя боль. Кику задрожал и прикусил губу, а Людвиг хмыкнул. – Ты так похабно дрожишь, Япония. Я ведь еще даже не начал. Каждое его слово просто сводило с ума. То, как он говорил, каким голосом, с какой интонацией… Это было слишком хорошо. – Так… начни быстрее, Германия. – Lüsternen whore*. Хонда аж сжался всем телом. Сильнее нацистского костюма на него могла действовать только привычка Людвига иногда говорить по-немецки. Нет, он не знал этого языка, не понимал этих фраз, мог лишь по тону догадываться о смысловом значении, но даже в этом не было особой необходимости. – О да… Байльшмидт схватил его за волосы и потянул на себя, вновь заставив сжаться в ожидании того, что будет дальше. Он прижал к лицу японца хлыст и тихо сказал: – Оближи. Хонда заерзал на месте, а после поспешил высунуть язык. Проведя его кончиком по гладкой поверхности того, чем его совсем скоро будут истязать, он осмелился посмотреть вверх на Людвига. Тот натянул на лицо выражение полного безразличия, так что сложно было понять, доволен ли он исполнением приказа. – Неплохо, – сказал он. – А теперь раздевайся. Кику кивнул и потянулся было к пуговицам, но Байльшмидт неожиданно ударил его хлыстом по руке. – Нет, мундир оставь. Снимай штаны. Японец готов был просто растаять от этого приказного тона. Он нерешительно поднялся на ноги, чтобы стянуть форменные брюки, а Людвиг снова вернулся к кровати, чтобы взять то, что ему особенно сильно нравилось. – Вернись в исходную позицию, – приказал он. – И не дергайся, иначе шкуру спущу. Хонда лишь снова уселся на место, как никогда прежде ощущая в себе анальную пробку. Хотелось вытащить ее, но Людвиг этого точно не оценит, а его лучше не злить. Стоит отметить, что Байльшмидту особенно сильно нравилось его связывать. Наверное, в той же мере, как Хонде нравилось быть связанным. Это их и свело в свое время. Еще каких-то три года назад Кику часами зависал в анонимных чатах, где откровенно делился своими фантазиями и фетишами. Там он однажды натолкнулся на человека, которого мучило тайное желание о садомазохистских играх. Заинтересовавшись, Хонда начал общаться с ним, и начавшаяся весьма банально переписка переросла в весьма и весьма горячую и развратную порно-сагу, довольно долгую и откровенную. И лишь потом, когда переписки уже было слишком мало, собеседник решился назначить встречу тет-а-тет. Они оба боялись этой встречи, каждый по своим причинам. Людвиг боялся того, что может сорваться и напугать потенциального сексуального партнера, а Кику боялся того, что может не устроить Байльшмидта, как партнер. Но все страхи и сомнения просто улетучились, когда, не допив кофе, они заперлись в кабинке туалета. Людвиг просто грубо драл его, а Хонда впервые в жизни почувствовал, что нашел то, что искал, когда едва знакомый парень вырвал из шлевок свой ремень и связал им его руки. Это было так необычно и не похоже ни на что другое. У Кику были отношения с девушкой, которая любила доминировать. И, казалось бы, все было неплохо, но японцу все время чего-то не хватало. С Людвигом же все было просто идеально. Хонда позволял ему все, прекрасно понимая, что немец знает, где лучше остановиться. Проще говоря, они словно были изначально созданы друг для друга. Байльшмидт был младше. Ему едва стукнуло двадцать два, хотя он выглядел значительно старше своих лет. А вот двадцативосьмилетний Кику на его фоне вовсе казался подростком, и японцу это очень даже нравилось. Когда руки были надежно связаны ремнями, равно как и ноги, согнутые в коленях, Людвиг снова довольно хмыкнул. Ему нравился вид столь беззащитного перед ним партнера. Ноги связаны так, что он не сможет их выпрямить, ни одного лишнего движения, и это прекрасно. Когда его сильные руки расстегнули белый мундир и чуть стащили его вниз, обнажая спину, Кику недоуменно посмотрел на него. – Ты же не хотел, чтобы я его снимал. Байльшмидт выпрямился и снова вцепился в чужие волосы. – Разумеется. Потому, что я сам хотел его снять. Избавиться от мундира полностью было невозможно, потому как руки Хонды были связаны за спиной, но так Людвигу нравилось еще больше. Не отпуская из хватки чужие волосы, Байльшмидт обошел парня и замер за его спиной. На смуглой коже виднелись следы от прошлой порки. Эти следы не успевали сходить, а Людвигу очень нравился их вид, нравилось вспоминать о том, как он оставил их на этом теле. – Если только пикнешь, я запру тебя в душевой кабинке под ледяной водой. Это понятно? Кику вздрогнул, но все же постарался кивнуть. Людвиг уже наказывал его так, и вспоминать об этом совершенно не хотелось. Едва его волосы отпустили, Хонда хотел было перевести дух, но не успел, потому как его едва не оглушила внезапная боль. Обычно Байльшмидт предупреждал, прежде чем бить, но сегодня он решил начать неожиданно. Первый удар был болезненным, и Хонде дорогого стоило не закричать в голос. Он сжался, сжав челюсть, а второй удар не заставил себя ждать. – Devot ficken*, – проговорил немец, нанося третий удар. – Du bist mein. Du bist meine Geliebte Hure*. Незнакомые слова на таком любимом языке доносились словно сквозь вату в ушах. Кику старался сконцентрироваться на голосе своего мучителя, чтобы в самом деле не сорваться на крики, а Людвиг продолжал его бить, явно получая от этого процесса невероятное удовольствие. Когда он вдруг остановился, Хонда приоткрыл глаза. Хлыст упал где-то рядом, но Кику не успел этому удивиться, потому что Байльшмидт, стуча тяжелыми сапогами, вновь обошел его, оказавшись перед ним, а после расстегнул свои брюки. Звякнула пряжка ремня, и вот перед лицом японца оказалась чужая возбужденная плоть. – Öffne deinen Mund, Schlampe.* Член у Людвига был большой, с крупной головкой и выделяющимися венками. Быть может, это прозвучит странно, но Кику любил этот член. Не успел японец раскрыть рот, как Байльшмидт грубо протолкнул ему за щеку большой палец, касаясь ногтем зубов, а после буквально вогнал внутрь свой член до самой глотки. Хонда вполне мог бы подавиться, если бы не привык к этому. Он привык к агрессии этого парня, привык к тому, что тот любит брать грубо и властно, будь то оральный секс или анальный. Кику изо всех сил постарался расслабить горло, пропуская плоть. Людвиг на мгновение замер, а после опустил вниз свободную руку, скользнув по подбородку ниже, ощущая, как сквозь мышцы проступает его член. Когда Кику начал синеть от нехватки воздуха, Байльшмидт вытащил свою плоть, позволяя японцу сделать несколько жадных вздохов, а после вновь ввел член и теперь уже принялся активно двигаться, трахая Хонду в рот. Кику был на удивление расслаблен. Он еле успевал трогать член языком, обхватывал его губами и откровенно наслаждался чужой резкостью и своей беспомощностью. Хонда уже потерял счет времени. Рот начал неметь, но Людвиг сам остановился и резко оттолкнул его от себя. Не ожидавший этого японец повалился на спину, больно защемив собственные руки. Очевидно, он едва не вывихнул себе лодыжку и лишь чудом не приложился затылком. Непроизвольно разведя в стороны связанные ноги, Кику осознал, насколько они уже затекли. Людвиг снова наступил на него, на сей раз на низ живота, касаясь сапогом возбужденного и уже немного мокрого члена. – Япония, ты такой развратный, – едва ли не насмешливо проговорил он. – Да еще и ноги разводишь передо мной, как похотливая шлюха. Очевидно, мы сможем договориться. Хонда давно уже потерял ход игры. Разве можно вообще думать об игре, когда этот человек творит с ним такие вещи? Чуть приподняв ногу, Байльшмидт скользнул подошвой ниже, к анусу, в котором до сих пор торчала пробка. – Какое непотребство, – заключил немец. Кику проморгался и посмотрел на своего любовника мутным взглядом. – Закрепим… наш союз… – выдохнул он. Горло заметно саднило, но это было последнее, о чем сейчас переживал Хонда. Когда Людвиг снова усмехнулся, Кику готов был целовать его грязные ботинки от того восторга, что переполнял его душу. Наверное, это и есть любовь. – Разумеется. Байльшмидт присел перед ним, оказавшись как раз между ног, которые Кику изо всех сил раздвинул шире. Грубым жестом Людвиг сперва сжал его ягодицу, а потом надавил на пробку, словно намереваясь затолкать ее дальше внутрь. – Schmutzige geile Schlampe.* Он резко высунул анальную пробку, а после, вцепившись в чужие ноги и придвинув парня ближе к себе, резко вошел в покорное тело. На сей раз Хонда не смог удержаться от крика. Байльшмидт сразу же начал его трахать. Вернее даже не трахать, а просто драть со всей силы, именно так, как он любил. Кику лишь беспомощно прикусил губу, покорно отдаваясь чужой воле и откровенно наслаждаясь тем, что с ним делают.***
Они лежали на кровати, прикрывшись легким одеялом. Хонда смотрел в потолок, думая о том, что уже через шесть часов он должен быть на репетиции. Это, разумеется, не сильно радовало, но и особых огорчений не приносило. – Мне эта игра в страны нравится даже больше, чем игра в изнасилование, – заметил Людвиг. – Надо будет чаще использовать эти костюмы. Кику кивнул. – Это ведь настоящая нацистская униформа. Где ты ее только достал? – Не важно, – Байльшмидт усмехнулся. – А твоя, небось, очередной косплей, да? – Это очевидно. Хонда позволил себе положить голову на плечо своего возлюбленного, а тот приобнял его своей сильной мускулистой рукой. Даже Людвиг умел иногда быть нежным. – Не хочу спать, – сказал японец. – Приготовить тебе кофе? Байльшмидт лишь кивнул, чуть сжав его, такого худого и хрупкого рядом с ним, в своих стальных объятиях. Был третий час ночи – самое время, чтобы пить кофе.