Our Last Night – Broken Lives (Acoustic)
Кембридж. Запылившаяся брусчатка центральной станции, еще спящий ботанический сад, мостики через тонкие каналы и она – постройка прошлых веков, праздно именующая себя университетом. Благотворительное учреждение, говорили они. Еще и с привилегиями, на чем извечно делался акцент: ни одно собрание, ни одно начало учебного года не обходилось без этой вынужденной долбежки по головам. Здесь Мэтту обещали невероятное будущее и счастье, заявляли, что можно доверять всем и каждому, что образование находится на высшем уровне и нет да не появится никаких проблем. Будучи подростком, Беллами свято верил в информацию с рекламных буклетов. Лапша на ушах по вкусу была вполне сносной, временами даже заменяла обеды. Но Кембридж стал для Мэттью настоящей тюрьмой. Не столько сам университет, сколько город в целом, который кишел паразитами и буквально гнил изнутри – прямо на глазах Беллами. Долгие годы он вынашивал план и даже думал, что целесообразнее было бы подорвать именно Кембридж: все эти трухлявые здания, раздробленные фасады и анфилады погибающих мостов. Но так он не смог бы бежать от ответственности. Об Или же забыли уже на следующую неделю. Выгодно. Кафедра физики находилась в самом дальнем корпусе, и ноги Мэтта до боли запомнили этот путь через коридоры кембриджского двора: от станции напрямую, пройти через архитектурный корпус, спортивное отделение и секции колледжей. Беллами даже знал, что была возможность заглянуть на инженерный факультет – тот, кого он искал, мог находиться в исследовательском ядерном центре. Восемь утра, придурок, проговаривал он про себя, не сбиваясь с пути. Глаза еще слипались, эта бессонная ночь прошла тяжко. Полчаса пешком – забавное устройство университета – корпуса были раскиданы по громадной территории. Тут не успеешь поболтать с девочкой и покурить за забором, иначе рискуешь опоздать – Мэттью, конечно же, всегда так и делал. Здесь осталось его темное прошлое. Именно на этих улицах чернила просочились наружу, заполняя мраком всю его жизнь. Еще и воскресенье, до кучи вспомнил Беллами. Кирк ждал его попросту потому, что знал об условиях поездки и вошел в положение. Об этом они договорились через высокопоставленные. Все прошло далеко не так, как представлял Мэтт. Еще в электричке, с оставшимся на губах поцелуем, Беллами ехал и трясся, не зная, как преподнести себя при встрече и что стоит сказать первым делом. Извиниться? Бред – за что? Перед профессором было не за что. Может, тогда найти себе очередное оправдание? Тоже вряд ли. Кирк уже сидел в своем кабинете, заметно помятый и явно не выспавшийся, но честно ждавший студента. Беллами ощущал себя ровно так, как и пару лет назад, когда только начались курсовые работы и зашла речь о выпускных проектах. В тот момент Мэттью и познакомился с Томасом Кирком. Сперва он даже думал, будто шанс стать лучшими друзьями промелькнул между ними, и Беллами ухватился за него, списав на удачу. Тесные отношения с преподавателем были ему мечтой. Однако не все оказалось так просто. Обыкновенное приветствие – будто полутора лет не было между их общением, будто не Мэтт тогда сбежал через забор редингского университета и не он был ответственен за разрушение половины своего родного города. Кирк гостеприимно предложил студенту кофе и тут же поставил машинку на два напитка. Ничего после Кембриджа будто и не было. Словно Мэттью не был в университете всего неделю или пережил долгие каникулы, а после вновь пришел к любимому преподавателю. Они поздоровались совершенно без негатива. Как раньше. Все как раньше. – Вы даже сохранили мою кружку, – заметил Беллами, скрашивая неловкую паузу. Он ухмыльнулся, привычно расположившись в одном из кресел. Разница во времени совсем не ощущалась. – Она никогда не была твоей, – тут же перекрыл преподаватель, не отобразив на лице ни одной эмоции. Он еще не проснулся – это точно. И Мэттью, весь сонный и возбужденный вчерашним, явно не был готов к серьезным разговорам воскресным утром. Как-то все нелепо. – В первую очередь, – произнес профессор, присаживаясь напротив Беллами и протягивая ему кофе, – я бы попытался убедить тебя в том, что моей целью никогда не было подставить тебя перед законом. И я действительно рад тебя видеть. – Найду в себе силы поверить, – кивнул Мэтт, улыбнувшись на последнее. Он еще не разобрался: может, и доволен, может, далеко нет. – Это не столько может повлиять на твою жизнь, сколько невыгодно мне как курирующему преподавателю всего проекта. Я же не мог ошибиться – это твоих рук дело? Ведь ты понимаешь, о чем мы говорим? – Конечно, – подтвердил Беллами. Он слегка замялся. Не знал, как правильно обратиться к профессору. – Мелкомасштабное ядерное оружие повышенного поражающего воздействия. Он отчеканил это с тем же беспристрастным выражением лица, с которым защищал выпускную работу почти два года назад. – Отлично, – усмехнулся Крик. Не все было забыто. – Тогда у меня назревает следующий вопрос: что, по итогу, ты создал? С этим все было сложнее. Беллами глубоко вздохнул, настраивая себя на худший исход. Горький глоток обжигающего кофе, несколько секунд, чтобы провиснуть в облаках. Интересно, Доминик уже проснулся? Черт. – Все по инструкции, – Мэттью почти улыбнулся, хрустнув пальцами. Нервы. – Внес пару правок, долго работал в подвальной мастерской в глуши пригорода, общался с военными и инженерами других подразделений. Кирка поразило то, с какой легкостью Беллами сообщал ему об исполненном плане. Его студент так изменился. – Здесь же не ведется прослушка? – умудрился подшутить Мэтт. Он оставался непоколебим. В сущности, ему было наплевать, поймают его или же оставят на свободе. Нечего терять – вот что читалось в глазах, в мимике, на губах Беллами. Это было лицо человека, который уже ничего не боится и не может ни о чем сожалеть: все самое разрушительное уже сделано, оружие приведено в действие несколько месяцев назад, последствия до сих пор лениво ликвидируются. Дом стёрт с лица земли. Родители мертвы. Лучший друг совершил суицид. И это далеко не все. – Сколько было взрывов? – казалось, профессора совсем не волновали погибшие люди. Он желал убедиться в точности расчетов, но еще не знал, что в одном Мэттью все-таки ошибся. – Два, если говорить про действие самой бомбы. Я использовал принцип бомбы объемного взрыва, поместив все под землю на небольшую глубину. Был выброс окиси, а с задержкой и второй взрыв. Горение аэрозоля. Экзотермическая реакция. Так просто. Элементарная физика – то, что дети изучают еще в средней школе. И кто бы мог подумать, во что выльются подобные эксперименты. – Характеризуешь процесс необратимости, Беллами, – ухмыльнулся Кирк, глубоко задумавшись. – Ты всегда любил второй закон термодинамики и всюду совал свою энтропию, даже если речь шла далеко не об этом. Мэтт засмеялся. Профессор знал своего студента слишком хорошо. Эта воздушная пауза немного расслабила обоих и как-то взбодрила, возвращая надежды на конструктивный диалог. – Сохранение энергии – это не про тебя? – спросил Томас, аккуратно ссылаясь на первый закон вместо второго. – Боюсь, что нет, – ответил Беллами, даже смутившись. – Я не особо опирался на теорию, больше руководствовался интуицией и сборными знаниями, уже сидевшими в голове. Книжки для меня иногда слишком сложные. Это и повлияло на неточность. – Увлекся психологией – и как тебе в ней комфортно, где сплошь чтение и мысли? Мэттью улыбнулся, вновь вспоминая о Рединге. Было все же в том славном городке что-то особенное, что неумолимо тянуло Беллами обратно и всеми силами просило вернуться, не оставаться в Кембридже дольше положенного. – Я видел статьи, – прервал Кирк, оставляя теорию. – Невинные люди, старинная архитектура… – Профессор, – корректно остановил Мэтт, предупреждая развитие мысли. – Там были и твои родители тоже, – надавил Томас, перестав контролировать себя, неясно чего добиваясь. – Профессор, я прошу вас! – прикрикнул Беллами, ловкой грубостью завершая тему. Он умело заткнул мужчину, когда тот начал пользоваться положением. Пожалуй, одна из главных проблем Кирка. Несколько секунд молчания. Все тот же кабинет, старые картины на стенах, прежний стол и удобные кресла, на которых Мэттью просидел все старшие курсы, увлеченно общаясь с преподавателем. Между ними даже был момент, когда общение явно сводилось на «ты», и Томас доходил до того, что позволял себе выпить в компании студента, не считая это чем-то зазорным. В какой-то момент они и правда были невероятно близки к дружбе. А потом отвратительная идея окончательно поглотила Беллами – он сошел с ума. Еще через пару месяцев он стал выпускником Кембриджа и закрылся в себе, заперевшись в своей комнате родительского домика. Прошел год – и этого дома, как и матери с отцом, не стало. – Лучше введите меня в курс дел, зачем я здесь, – попросил Мэттью, заметно сбавляя тон, как только перевел дыхание. – Замечательно, – обрадовался Кирк. – Значит, ты готов приступить? – Да, – кивнул Беллами. Деваться было некуда – он уже сидел в университете, на чертовой кафедре физики в Кавендишской лаборатории, и пути назад не было. Ближайшие два месяца здесь – вот его приговор. Результат был ожидаем. – Будешь работать на кафедре, – по-простому объяснил Томас. – Здесь, у нас в лаборатории, и в энергетическом центре при архитектурном факультете. – А сразу после расскажу о полной комплектации взрывчатых устройств, – догадался Мэттью. – Именно. Потрясающе, студент Беллами! – улыбнулся Кирк, искусственно восклицая. – Высший балл! Но все не могло так лежать на поверхности и быть настолько открытым перед профессором. Кое-что требовало объяснений прямо сейчас, прежде, чем Томас съязвит в очередной раз и допустит грубейшую ошибку в отношении Мэтта. Они так давно не общались. И вот теперь это. Как быть, если не ощущаешь пропасти, но она все же толкает тебя к себе? Беллами собирался покинуть кабинет, чтобы покурить за корпусом, но Кирк вовремя остановил его. – Напомни, еще раз, сколько было взрывов? – Два, – спокойно произнес Мэттью. – Нет, я не про это, – уточнил профессор: он начинал догадываться, что все вышло не просто так. Он собирался выйти вместе с Беллами и узнать чуть больше. – Сколько конкретно точек было заложено под городом? Каков комплект? – Три по одному полному оборудованию. – Сколько из них пришло в действие? – становилось интереснее, ситуация прослеживалась все четче. Мэтт додумал. Здесь он понял, что Кирк лез в его голову. Томас вполне хорошо знал его. Они вполне хорошо знали друг друга. А лекции по психологии не прошли даром. – Два механизма их трех, профессор, – нарочито вежливо произнес Беллами, даже выдав подобие улыбки. – Что произошло с третьим? – не унимался он. – Не сработал, – холодно ответил Мэтт. – Ты же знаешь, почему так произошло? – ситуация накалялась. – Предполагаю, что могу быть точен лишь на пятьдесят процентов, – заявил Беллами, уже проводив расчеты погрешности. Он ненавидел каждую секунду своего существования после этой неудачи. – Остальная половина и повлияла на работу. – Где была оставшаяся комплектация? Мэттью улыбнулся, хватаясь за дверную ручку. Пора бежать отсюда. Его лицо было искажено дуростью и сожалением. Впервые за тысячи секунд он испытал хоть что-то, отдаленно напоминающее сострадание. Еще и по отношению к самому себе. Беллами оказалось совестно. Потому что механизм должен был взорваться. – Прямо подо мной, – отчеканил он, оскалив зубы в безумной улыбке, напоминая себе, что его существование сейчас – июльская ошибка. Он должен был умереть. Так кристально ясно. Мэтт хотел убить себя и разработал целый план самоубийства с масштабными последствиями. Невероятное шоу, вихрь эмоций, ураган событий. Неужели это и было плодом всех трудов в Кембридже? Теперь Кирк знал: так выглядит человек, желавший покончить с собой и не исполнивший задуманное. Здесь он даже не мог понять, что было хуже: законченное самоубийство или же неудавшееся, которое наложит на человека определенный отпечаток и понесет последствия дальше в жизнь? Может, стоило и стоит теперь быть поаккуратнее с Беллами. Они покинули кабинет, закрывая кафедру, и вместе вышли из Кембриджа, сворачивая за угол западного корпуса. Удивительно, но прошло столько времени, что Кирк вновь начал курить. Они молча дошли до машины профессора, Мэттью положительно отреагировал на предложение подвезти его. Еще спустя пару минут Беллами не отказался и от предоставленной возможности разместиться у Кирка хотя бы на первое время, пока вопрос жилья не решится. Департамент еще долго будет принимать эту сомнительную поездку из Рединга в Кембридж и вряд ли сказочно обрадуется очередному выпускнику. Было на редкость тепло и солнечно. Утро поднималось над Кембриджем, пока Беллами был увлечен видом из автомобильного окна и внимательно следил за дорогой. Все эти улицы были до дрожи в коленках знакомы ему с детства. Внутри щемило от боли. Кажется, эта поездка – единственный шанс все исправить и освободиться от нажитых травм.***
Два часа беспокойного сна. Мэттью вновь подскочил, не находя себе спокойствия. Стены вокруг давили, но не столько из-за нахождения рядом с профессором, сколько из-за самого города. Внутри Беллами было и волнение, и мятеж, и тысячи разногласий. Он боролся с тем, чтобы не закрыть себя за железными дверьми очередного депрессивного момента. Но было сложно. Он прогулялся по центральным улицам, чтобы вспомнить все. Едва не сорвался, чтобы купить билет до Или и даже подходил к кассовым аппаратам несколько раз, нажимая на северные отправления. Невероятно тяжело принимать все эти последствия, зная, что разрушений могло и не быть. Мэттью был виноват во всем от и до, но на него также влияли извне. Воспоминания резали ножом по горлу. Все вокруг веяло прошлым и толкало Мэтта обратно, заставляя думать о том, что было раньше и какой могла быть жизнь, поступи он иначе. Тухлый, гнилой запах, от которого слезились глаза; но как же он манил, как же хотелось сделать себе еще хуже. Мэттью вновь падал в знакомую бездну, представляя альтернативные ситуации. Скажем, будь Беллами более послушным сыном, он имел бы возможность закончить местный колледж, не такой пафосный и престижный, каким оказался Кембридж, но все же. Мэттью мог стать отличным специалистом в выбранной области, жить с родители до победного, а после вдруг счастливо жениться, купить домик на берегу Ла-Манша, уехать из Или и больше никогда не думать о прошлом. Беллами выбрал наиболее скрученный путь. Ему нравилось ощущать на себе порезы и видеть, как раскрываются только что зажившие царапины, полученные в пути через тернии, вновь и вновь. Ему доставляло удовольствие это уничтожение. Застывшая внутри кровь, холодный взгляд, сжатая в крике шея и следы удушья, играющие в прятки. Именно Кембридж был рассадником всего самого худшего, что только было в Мэтте. Здесь он это взял, отсюда же забрал, увозя на электричке в Рединг. Невозможно было убежать от самого себя. Нереально. Этот мрак просочился за Беллами хвостом, был способен настигнуть в любом уголке земного шара и уже наступал на пятки, когда Мэттью обернулся. За своей спиной он увидел собственное лицо. Измученное, исхудавшее и избитое. Перед ним стояла его тень – он сам, но на пару лет младше. С анархией в глазах и изрезанной вдоль и поперек душой, с выломанными ребрами и шрамами по всему телу. Убить себя – убить и его тоже? Но что, если Мэттью уничтожит только проекцию себя на прошлое? Не скажется ли это на настоящем? И не исчезнет ли Беллами в реальном времени, уникальный именно тем, что не сдался и был сейчас таким, как есть? На эти вопросы у него не было ответов. И Мэттью вновь вспомнил о жесточайшей боли, хоть больше и не бежал от самого себя. К концу дня Беллами нашел себя на железнодорожной станции Кембриджа. Он ревел навзрыд, хватаясь за живот и сжимая свои плечи. Истошный крик походил на безумный шепот, Мэтт не давал голосу повыситься. Он кричал внутри себя, но слезы были натуральны, и они бежали по острым щекам, падая на асфальт перрона. Вся эта боль не была выдумана. Она реально существовала и реально причиняла вред. Но избавиться от нее Беллами не мог. Он давно смирился, что ему придется с ней жить. Существовать со всем тем, что он натворил и к чему пришел, до чего довел себя и мир вокруг. Каждое утро просыпаться и смотреть в зеркало с четким осознанием того, что стоит за спиной, эти смертельно мучительные двадцать четыре года, за которые Мэттью должен был умереть сотню раз. Он смирился слишком давно, но только сейчас научился жить с этим. Только теперь, проревевшись на вокзале Кембриджа и выпустив отчаянный крик, весь подчиненный эмоциям, Беллами проснулся. Никакой боли. Никакой жалости. Ничего из прошлого. Отряхнувшись, Мэттью поднялся с лавки, в последний раз оглядевшись вокруг. Он вытер слезы, грубым касанием проведя по щекам, и посмотрел ввысь. Темное небо принимало его таким, каким он был. Настоящим. Естественным. Несущим ответственность, виновным, жестоким и хладнокровным. Убившим эмоции в себе. Убившим родителей в собственном доме. Мэтту нравилось быть психопатом. Это не было стилем жизни. Это было состоянием его души. Он не решал становиться таковым. За него все решила судьба. Та, которая выпала на путь Беллами. Он улыбнулся, осознав, что ничего уже не исправить. Не надо никуда бежать, как и не стоит душить собственную тень и уничтожать себя прошлого или настоящего. К чему все эти догонялки? Зачем вообще игры, когда ты взрослый человек, в полной мере осознающий происходящее, без помутнения рассудка? Можно сколь угодно противиться своей сущности. Но, встав перед категоричным выбором, Мэттью все же выбрал себя настоящего. Эта улыбка характеризовала победу Беллами над самим собой и разоблачение всех его темных сторон. И это было важно. Мэтт сбросил камень со своих плеч и мог расправить их. Теперь без боли. Может, он и являлся плохим человеком, но у него была огромная душа. И она была светлой и способной дышать. Беллами нащупал телефон в кармане куртки, убедившись, что голос не нарушен истерикой, а лицо чисто от слез. Номер Доминика был первым в истории последних вызовов, и Мэттью зашел на страничку его контакта, уделив пару секунд фотографии. Легкое нажатие, мгновение и прошедший звонок. Они не списывались со вчерашнего вечера, очевидно, не найдя подходящих слов. – Привет, – прошептал Мэтт в трубку, будто желая оградить этот разговор от кембриджской атмосферы. Голос переменился, он стал бодрее и будто громче. На другом конце провода довольно улыбнулись, наконец-то выдохнув после тяжелого дня молчания. – Привет, – проговорил Ховард, ждущим голосом отвечая другу. Было в интонации что-то трепещущее, вроде восторга. Беллами перевел дыхание, выделив себе секунду на успокоение. В ногах чуть тряхнуло, пальцы заметно похолодели, сжимая телефон. Там, в этой коробочке проводов и механизмов, был Доминик. Наполовину вымышленный и частично искаженный – такой, каким Мэттью будет наблюдать его в ближайшие два месяца, смотря в экран мобильника. Прошло меньше суток с момента, как они стояли на платформе центральной станции Рединга. Меньше суток с поцелуя, когда они нашли друг друга в этом мире и делили весь душный октябрьский воздух. Мэтт мог поклясться, что ощущения той горячей секунды по-прежнему оставались на его губах. Сглаженная сухость, полное безумие и триумфальный восторг. Он именно испытал восторг, когда все материализовалось. Глоток воздуха, непрерывное молчание. Беллами улыбнулся, вновь обращая взгляд к небу над Кембриджем. Он слышал, как Доминик мельтешил в трубке. Один вопрос: – Обсудим случившееся?Конец первой части