limitless

Доёну этой осенью катастрофически не хватает тепла. Какого-то невесомого касания и улыбки. А на улице с каждым днём всё холоднее, и в квартире как-то невыносимо пусто. В какой-то момент это давящее со всех стен одиночество заводит его в яму под названием «апатия». И не вытаскивает из неё ни куча горячего чая, ни шоколад, ни Донхёк. Он таскает его везде, стараясь расшатать хоть немного. — Я приведу Марка, он всегда знает, что делать. И Донён ждёт кого угодно, даже психолога, но утром воскресенья он затаскивает к нему какого-то подростка с нелепой причёской. — Это Марк. — Привет, — получается только кое-как выдавить из себя улыбку и показать, куда нужно вешать куртку. Тот самый Марк смотрит на него и медленно моргает. Изучает и сканирует. И отрывает он от него взгляд только для того, чтобы спросить у Донхёка: — И что с ним случилось? — не давая Донёну и рта раскрыть, он вздыхает и говорит с еще большей скоростью, чем обычно. — Депра. Ничего не хочет, никуда не хочет, сидит дома в одиночестве и смотрит слезливые драмы. А потом часами рыдает по своей плохой жизни. Можешь с этим что-нибудь сделать? — Марк задумчиво хмурит брови. — Я не могу. Джэхён может. — Что за Джэхён? — честно говоря, у Доёна теперь уровень доверия к Донхёку должен упасть ниже плинтуса, но когда Минхён тащит его в другой район в какой-то дом и какую-то квартиру, а на пороге его встречают как старого друга — источник по имени Донхёк чуть поднимается в уровне. — Вот. Это Джэхён. Он очень умный и мягкий, — Марк снимает с себя огромный шарф, разувается и бредёт на кухню. А Доёну в обществе того-самого-Джэхёна становится как-то резко неудобно; он смотрит на него так же, как и мальчик с вихрем на голове: сканируя. Но самое странное, что он молчит и ничего не спрашивает, только дышит шумно и улыбается, когда они встречаются глазами. И от него буквально веет тем самым уютом, чем-то домашним и любимым. Донён чувствует, что они будто чёртовы противоположности. Они даже одеты по-разному, потому что на Джэхёне яркая жёлтая футболка и оранжевые джинсы, а на Доёне все чёрное и серое. — Тебя как зовут то? — и голос у него карамельный. — Доён. Ким Донён, — зачем-то добавляет он чуть погодя. — Классное имя, Ким Донён. Пойдём чай пить. На кухне у него светло и пахнет чем-то вкусным. Джэхён смотрит задумчиво на содержимое шкафа и спрашивает, оборачиваясь снова с улыбкой. — Какой чай любишь? — Чёрный. — Какой чёрный? — Обычный чёрный. — Значит, цейлонский. Минхён копается в холодильнике и постоянно зевает, и в этом лениво-тёплом обществе Доён чувствует себя лишним. Никто у него не спросил ничего, кроме имени, никто не начал расспрашивать, тут гуляет между стеллажами какая-то свобода. А он её ненавидит. Потому что свобода — это выбор, а делать выбор, пожалуй, самое ужасное занятие. Они так и продолжают сидеть в тишине, каждый ест что-то своё, параллельно занимаясь какими-то делами. Джэхён читает, а Минхён копается в рюкзаке, вытаскивая сборник задач затем. — Вот. Не понимаю ничего, ты можешь это объяснить, хён? — Доён понимает по лицу Джэхёна, что он бы с радостью помог, если бы сам понимал. — Ты же знаешь, что я чистый гуманитарий, но тем не менее, я постараюсь что-нибудь сделать. Уже понятно, что ничего у него не получится, и что точные науки — определённо не его. Доён чисто из интереса наблюдает за ними минут пятнадцать, и только когда Джэхён озадаченно почёсывает затылок, а Марк лежит лицом на холодной поверхности стола, он решается сказать, что учится на физмате. Жалеет об этом спустя пару секунд, потому как Марк подрывается на месте и кроет матом Донхёка, не сказавшего про единственного «технаря» в их компании. В итоге он объясняет Минхёну все задачи, поглядывая уголком глаза на притихшего Джэхёна, который, кажется, тоже слушает и понимает. — Хён, давай ты будешь помогать мне каждый раз, — Минхён стонет устало и делает пару глотков холодного чая — в горле все пересохло. — Я тоже буду приходить, если это будет не у меня дома. Донён кивает и, впервые за долгое время, чувствует себя хоть немного, но нужным. // — Думаю, на сегодня хватит, — Марк облегчённо вздыхает и отодвигает от себя тетрадь по физике. — Определённо. — И мне, наверное, пора уже, — Джэхён смотрит вопросительно, потому что куда ему торопиться, завтра всё равно воскресенье. — Устал просто. Спать хочу. Джэхён понимающе улыбается, и ямочки на его щеках, усыпанных веснушками, смотрятся до того тепло, что Доён улыбается сам, переводя взгляд на свою кружку. Джэхён — это действительно та самая терапия, о которой говорил Донхёк. Мягкое избавление от беспокойства и бесконечное чувство защищённости. Что-то такое невыносимо тёплое, заботящееся обо всем, что попадает в его поле зрения. — Тебя проводить? — он спрашивает это каждый раз, и каждый раз Донён отказывается, отмахиваясь тем, что ему хорошо и одному. Джэхён всегда хитро смотрит, пожимает плечами и ждёт, пока створки лифта захлопнутся. Сегодня, кажется, звёзды построились таким образом, что оба идут к двери одетые, только Джэхён бросает Минхёну, что скоро вернётся. Впервые Донён никого не видит, когда лифт закрывается. На улице уже стемнело, и снег падает крупными хлопьями. Ощущение, будто наступило Рождество, и парочка ангелов пролетела, шурша пушистыми белоснежными крыльями, прямо над городом. И этот чистый и невинный пух падает на грязную землю, уже почти не растаивая. Юно поднимает голову вверх, выдыхая горячий воздух, заменяя его на приятную зимнюю холодность. Пара снежинок падает ему на лицо, задерживаясь на доли секунд, превращаясь в маленькие капельки. — Давай я тебя провожу, — и это не звучит как вопрос, а как пункт в списке дел на сегодня. Дорога припорошена снегом, фонари освещают бледным подобием света улицы. Донён думает, что это чёртово зимнее клише и что только поцелуя у подъезда не хватает. (Не то чтобы он хочет, просто вспоминает новогодние фильмы.) Мягкие, но колючие немного снежинки оседали на капюшон и волосы, торчащие из-под шапки, а Юно даже не удосужился её надеть. Белые крапинки на каштановых прядях смотрятся слишком правильно, будто так всегда и было: вечер, Джэхён, снегопад и Донён, который слишком сильно любит всё красивое. И пока они идут до доёновского дома, Джэхён успевает обкидать его снежками, белоснежной зимней пылью и своим смехом с ног до головы. И не то чтобы он был против, но от внезапного счастья сердце громко стучится о рёбра. — Пришли, — дом у него высокий, с одинаковыми квартирами-клетками. Просто дом, похожий на миллионы других. Как и сам он. Обычный Донён живёт в обычном городе, на обычной улице, в обычном доме и совсем обычной серой квартире. И ничего у него нет интересного, кроме яркого Джэхёна, согревающего одним только взглядом, а теперь ещё и мягкими объятиями на прощание. У него даже шарф потрясающий, пахнет бальзамом для губ, которым Юно обычно пользуется, и еле ощутимо — корицей. Донён вдыхает Рождество и кивает робко на Джэхёново «нравится?». Конечно, ему нравится. Ему, вообще-то, много чего нравится. Зима, кошки, чай с лимоном и Джэхён. Его тепло, которое он даёт каждому, кто попросит, но Донён чувствует себя особенным. Будто только на него он смотрит чуть нежнее, чем на всех вокруг. Будто только его провожает до дома и обнимает так, словно они возлюбленные, а не люди, встречающиеся лишь для помощи с домашним заданием Минхёну. — Ну что? — Джэхён говорит тихо ему в макушку. — Пойдёшь или тут останешься? — Пойду. — Иди, — смеётся он, и от этого становится так хорошо на душе. Поэтому Донён позволяет себе небольшую слабость — целует в холодный кончик носа и резко разворачивается, надеясь скрыться до того, как Джэхён ему врежет. Но его ловят, кажется, слишком быстро. Под тонким слоем снега — лёд, и Донён после резкого порыва поскальзывается и падает, утягивая следом схватившегося за него Джэхёна. Ситуация слабо похожа на «неловко», скорее на «очень неловко». Но Джэхён снова смеётся, заглядывая затем прямо в глаза. И от этой искренности и чистоты становится тепло, даже несмотря на то, что он лежит на холодном льду. — Ты забавный, — Юно морщит смешно нос и мягко касается губами Донёновой щеки. Так и лежит. Снег падает медленно, и создается ощущение, будто они в огромном снежном шаре, как у Донхёка дома. — Только холодный совсем. Они лежат так, пока в Джэхёновом кармане не начинает разрываться от звонков телефон, и пока Минхён не говорит, что пойдёт к Донхёку. — Ключи где обычно. — Хорошо. Удачи, — Джэхён даже разговаривает по телефону с улыбкой и ждёт, пока Марк сам сбросит. — Тебе не холодно? — Донён обеспокоенно касается чужой щеки кончиками пальцев. — Я быстро согреюсь, если пригласишь на чай. И он, конечно же, приглашает.