Some legends untold

Кровь, крики, звон стали в дрожащем от напряжения воздухе. Ничего нового, музыка боя казалась Бьянке привычной, даже если будила с самого утра. Она уже не пугала, не заставляла губы дрожать, пальцы неметь от страха, и сердце ее больше не билось в груди так, словно желало ускользнуть. Бой есть бой, ничего нового, до нее все равно не дойдет сражение. Девка командира никому не нужна. Бьянка молча наблюдала за охватившей лагерь суматохой, молча выглядывала из палатки и смотрела в темноту, пытаясь различить сновавшие мимо силуэты. Люди, эльфы и эльфийки – во мраке поздней ночи не разглядеть, кто есть кто. Лишь перья в волосах выдавали вольный народ, только их скользкий родной язык и яростные проклятья, сыпавшиеся с красивых губ. – Я говорил, чтобы костры потушили! – кричал кто-то из первых сподручных Жаворонка. – Говорил же вам, что эти ублюдки хо… – Да заткнись ты, – ответила эльфу ночная мгла. – Мы бы передохли от холода. – А теперь сдохнем от их мечей. – Лучше так, чем замерзнуть! «Сдохните же, давно пора», – подумалось Бьянке, застывшей в раздумьях. Девушка не успела понять, что к чему. Она помнила, как Жаворонок взял ее перед сном, как он наспех погладил пленницу по спине и прижал к себе прежде, чем уснуть. Как обычно. А проснулась она уже без него, не чувствуя тепла чужого тела рядом. В палатке было пусто и холодно, и свеча, зажженная на ночь, не успела догореть до конца. За стенами слышался лязг оружия, окрики знакомых Бьянке солдат, но суть происходящего девушка не могла уловить. На лагерь напали? Напали, наверняка, и то казалось девушке странным. Это же беличий обычай – нападать на стоянки и деревни ночью, в темноте, нападать исподтишка, лишая жертву возможности отбиться. Люди так не поступали. Во всяком случае, те, что попались им на пути. О, этим Бьянка могла бы гордиться, воображать себе, будто ее раса превзошла воинственных длинноухих бандитов и ликовать, ликовать, пока ее снова и снова берут перед сном под отчаянные крики несчастной. Но девушка не гордилась, она лишь засыпала с мыслью: «Кому нужно благородство, когда на дворе война?». – Мы в кольце. Заперты! – Раз уж все равно сдохнем, чего переживать? Заберем их побольше, – произнес знакомый Бьянке женский голос. – Кто сбежит – трус и падаль! Говорившие замолчали. Видно, ринулись в бой, надеясь забрать с собой пару лишних жизней. Из разговора девушка поняла, что дела шайки плохи, отступать им уже некуда, и выбора выигрышной стратегии даже не стояло. Эльфы, доселе не знавшие страха, решали вопрос: как им лучше всего умереть. Вдали горели беличьи палатки, костры расползлись, занимался сухой предосенний лес. Бьянка решилась выйти из своего убежища и взглянуть, так ли все плохо в центре поля боя. Жаворонок всегда ставил палатку подальше, он не любил лишних ушей и взглядов, и даже собственных людей старался не встречать лишний раз. Бьянка видела весь лагерь, видела и бои, озаренные танцующим во мраке пламенем, слышала, как недалеко от нее кричат люди, эльфы и краснолюды, как они умирают, получая удары в висок или бочину. Плохо, сомнений ей не оставили. Эльфов ждал конец. «Бежать. А мне разве можно будет бежать?» – пронеслось в сбитом с толку разуме. Рабское существование всегда оставляет след, и Бьянка не могла уже вспомнить шестнадцать лет свободы, не могла начать мыслить, как человек, стоило развязке показаться за горизонтом. Девушка сжала кулаки, в бессилье не находя иного занятия. Разве есть у нее шанс скрыться? Если сбежит сейчас, то куда? Лагерь окружен, и люди могут принять ее за беличью подстилку, за одну из тех девиц, что шли к остроухим добровольно, надеясь на теплое отношение. Тогда пощады можно не ждать, на казнь Бьянки соберутся десятки людей, ее закидают дерьмом, гнилыми овощами, а после повесят, как предательницу. И никто не услышит оправданий, криков о том, что она не хотела, что лишь пыталась выжить, спастись, что никто не помог ей, когда в деревню пришел отряд Жаворонка и никто не сказал ему: «отпусти девчонку», пока тот волочил ее в свою нору. «Все равно же убьют. Можно хоть попытаться удрать, верно? Не сидеть же здесь, не ждать, пока они явятся за моей головой». Звон битвы не утихал, криков же становилось то больше, то меньше, словно воины кидались в бой с новой силой и пропадали в нем навсегда. Бьянка на секунду закрыла глаза, стиснули губы, размышляя о дальнейшем плане действий. Если белки выиграют, как всегда, за попытку побега ее ждет наказание. Жестокое. Жаворонок давно грозился отрезать ей уши и нанизать их на свое ожерелье, и тут у него останется повод, чтобы задуманное исполнить. Но если эльфы все же падут в бою… Побег – ее шанс на лучшую жизнь, шанс найти какое-нибудь селение, шанс обрести беззаботное существование. Да даже если в борделе. Пьяной солдатне Бьянка сможет дать отпор, она сможет сказать «нет» и наглухо закрыть дверь перед их носом, отказав в близости. Здесь же от ее «не хочу» ничего не зависело. Никогда. Решение принимал Жаворонок, его подручные и даже самые низшие эльфы делали то, что пожелают. Мнения Бьянки же никто не спрашивал, уши ее были круглыми, а значит, и право выбора пропадало. Командир решал: где ей спать, что есть и делать, как одеваться, как его целовать и плакать ли перед сном. Решимость заставила девушку сжать кулаки. Она тихо вздохнула, надеясь, что эльфы слишком заняты обороной и не решатся зайти в ее палатку. Бьянка вернулась, чтобы вновь зажечь недогоревшую свечу, озарить пространство дрожащим светом. Огонек вспыхнул, тени заплясали в прохладном воздухе ночи, и крики за дверью стали тише, дальше и протяжней. Пленница знала, что дорога ее ждет долгая, и понимала, что следует поменять сапоги и одежду, собрать рюкзак на первое время и выйти, пока не спал живительный ночной мрак. Благо, Жаворонок любил держать все необходимое под рукой. Пара легких связок вяленого мяса, мешочек сухих яблочных долек, оставшееся от позднего ужина вареное яйцо и пара запеченных в огне бататов – все упало в старый наплечный мешок. На три-четыре дня хватит, если Бьянка наберет немного морошки и незрелых еще кедровых орешков по пути. Новенькие кожаные сапоги были ей как раз, их эльф принес своей пленнице как-то днем, разграбив очередную людскую деревню. «Отблагодари меня» – произнес он гордо, так, точно только что преподнес Бьянке беспечную жизнь на многие годы вперед. Впрочем, кто знает… Сапоги эти могут довести ее до новой жизни, если так решит Предназначение. Сапоги, теплые штаны, плотная рубаха, скрывающая изгибы, а поверх – еще более плотный плащ, выкраденный из уничтоженного накануне баронского дома. Девушка собиралась бежать. И она бы успела, не задумайся над пламенем свечи, не окинь взглядом старую палатку, не подумай, нужно ли что-то еще. Сколько боли пережито в этих вечно передвигающихся с места на место стенах, сколько слез она пролила под ворчливое эльфское «Замолчи и ложись», сколько? Бьянка блаженно закусила губу, думая о том, как тех самых эльфов сейчас разрубают на части, словно забиваемый скот. Да они и были скотом в ее ясно глядящих глазах. – Уже и собралась, а? Знакомый голос звучал громче, чем треск огня за стенами палатки, чем крики увлеченных боем эльфов и людей. Командир ждал Бьянку у дверей, ждал, сжимая в руках старый окровавленный кинжал с ручкой из оленьего рога. Черные волосы эльфа были непривычно растрепаны, бледные губы плотно сжаты, а холодные серо-голубые глаза… Гнев их сделал такими яркими или полумрак? – Я… Я просто замерзла, – нашлась Бьянка, поправляя новенькое пальто на плечах. – Хотела согреться. – Не пытайся врать, если не умеешь, – ответил ей Жаворонок. Но в том-то и было дело, Бьянка знала, что врать умеет. Она же частенько говорила с ним перед сном и уверяла, будто все хорошо, будто рядом с командиром ей не страшно, не холодно, будто ничего не болит. Девчонка знала, что эльф хочет слышать именно это, и деланная покорность наряду с редкими вспышками характера и милым почти детским личиком – вот, что подарило ей столь долгую жизнь после пленения. Только стоила эта грязная жизнь пресмыкания? – Хотела сбежать, пока есть возможность, а? – спрашивал эльф, медленно подступая. – Умыкнула добра с собой и… И это после всего, что я тебе сделал, Бьянка? – Ты не сделал ничего хорошего, – прошипела девушка в ответ, понимая, что отпираться и дальше бессмысленно. – Я спас тебя от жизни с сородичами. С мерзкими, с гнусны… – Уж не гнуснее тех, что нападают на безоружные деревни в темноте, что крадут и насилуют детей и женщин, режут их, словно зверей на охоте. – Этот грех выдумало не наше племя, – ответил ей эльф, гордо поднимая подбородок. – Твои собратья травили мой народ сотни лет. Лязг стали послышался совсем близко к палатке, звон металла, бьющего о металл, не заставил эльфа обернуться или обратить на себя внимание. Взгляд его следил лишь за пленницей, так желавшей быстрее ускользнуть и скрыться в темноте растворяющейся ночи. В лапы к волкам или утопцам, пусть даже к болотной ведьме на стол. Лишь бы больше не здесь. – Ты уже пыталась бежать, помнишь? – начал командир спокойно и тихо, придавая голосу знакомый ей пугающий оттенок. – И я находил тебя, и было только хуже, Бьянка. И сейчас найду, ты же знаешь. – Твои люди там дохнут. – Дохнут, я знаю. Это закономерный итог, – бросил эльф в ответ. – Наши шкуры продали в обмен за землю, чужое благополучие, мы все передохнем, тут ты права… Но ведь можно бежать с поля боя. Взгляд Жаворонка казался девушке странным, бегающим. Не то свет так падал, не то серьезный тон его голоса, но что-то колыхнулось страхом в груди пленницы. Прежде командир был тверд и холоден, сейчас – нервозен, но не зол. Пленница закусила губу, на шаг отступая к шкурам, устроенным для ночлега, выпрямила спину, отчаянно пытаясь не показывать страха. – Да. Я тоже сбегу, Бьянка, в тот свободный мир, что нам обещали. Сбегу, и… – Тебя все равно узнают, тебе не положено спокойного мира за то, что ты сделал. – Нет, не узнают, – поспешно ответил ей эльф. – Нет, если все они здесь погибнут. А ведь так и будет, Бьянка, людей больше, и мы захвачены в кольцо. В ловушку. Девушка вновь отшагнула назад, но мужчина подался ей навстречу. Глаза его жадно изучали обстановку: три шага, и она в его руках. Три шага, и он ощутит ее запах, вкус, услышит знакомые крики. Мольбы о пощаде, если будет настроение выбить их из ее груди. Эльф молча смотрел за тем, как Бьянка вслушивается в приближающиеся шаги, понимал, что девушка тянет время в надежде на появление рыцаря-спасителя. – Никто не придет, – ответил эльф на незаданный ею вопрос. – Не пришел раньше и сейчас не придет. Почему ты не можешь просто смириться? – Я не… – Я заберу тебя с собой, Бьянка, и прощу эту сцену, если ты о ней забудешь. Ты хорошенькая девчушка, справишься с домом и ребятней. Слышишь? Я позволю тебе от меня понести, если выкинешь из головы всю свою дурь. – Найди себе племенную эльфийскую суку, пусть твоих выродков несет она, – огрызнулась Бьянка. – У… – запнулась девушка, преодолевая страх. – Убирайся. Беги, пока можешь. – Без тебя не могу. Не хочу. Бьянка видела, знала, что самодовольный эльф не привык проигрывать. Сейчас, взятый врасплох гремящий за краем палатки битвой, он не знал, как следует поступить, не умел сдаваться. Жаворонок еще не проигрывал, его беличий отряд числился в рядах лучших, в рядах подлейших из их гордого племени. И только поражение замаячило на горизонте, как эльф сдал позиции. «Он не в себе», – поняла девушка, взглянув на дрожащие руки мужчины, на его кровоточащий шрам у бедра. Командир медленно шагал ей навстречу, улыбался, точно успокаивая буйную кобылку перед поимкой. Девушка больше не отходила назад. Она слышала чужие шаги за стенами палатки, видела силуэты, ощущала запах дыма. Лагерь занялся огнем, это конец, сражение проиграно, и гордого беличьего командира не выпустят из кольца осады, как бы он того не хотел. – Три года? – шепотом спросила Бьянка, когда эльф подошел слишком близко. – Сколько лет прошло с тех пор, как ты перебил мое село, а меня взял впервые? На том пыльном матрасе… На моей старой кровати. – О, прости, – почти искренне, с придыханием ответил мужчина, разводя руки для объятий. – Я даже не считал отведенные нам дни. А она со счета давно уже сбилась. Прежде Бьянку держали на поводке, чтобы сломить, не давали ей ни говорить, ни выходить из палатки, смотреть на пленивших ее людей без разрешения. После позволили обращаться к командиру и его помощникам, открывать рот в неположенное время. Из нее выкраивали послушную собачонку, и выкраивали долго, почти успешно, не будь девчонка столь упряма. – Я куплю нам домик недалеко от дороги, Бьянка, маленький домик с белой крышей, – говорил он, сжимая девушку в объятьях. – Ты все равно не уйдешь отсюда… И что-то подсказывало девушке, будто эльф уже знал о своей судьбе, и воображал тот несчастный дом, чтобы отправиться в него после смерти. Он обнимал ее, обнимал крепко, точно прощаясь. Командир улыбался, он не жалел о содеянном, о том, как измывался над пленной девкой, как бил ее и как брал, не просил прощения. Жаворонок чувствовал ее сладковатый запах, ощущал в теле растущую дрожь, и радовался, что умрет не от рук темерских шавок. – Я… Ты… Ты уничтожил меня, – прошептала девушка, срываясь на плач, кусая губы до крови. – Разбил. – Сделай себя заново, – ответил ей эльф, на секунду возвращая рассудок. Край палатки дернулся, чьи-то руки отворили двери, чтобы застать их врасплох. Логово командира не сложно было узнать, за его головой явились полосатые солдаты Темерии… И застали командира белок уже мертвым. Бьянка. Светловолосая, хрупкая, мокрая от пота, вырвала из его дрожащих рук нож, воткнула мужчине в глазницу. Никто не слышал его последних слов, никто, только бывшая пленница. Бывшая. Пленница. Она знала, как ушел гордый эльф, как он выглядел в жалкой попытке сохранить достоинство. Страх мелькнул в его глазах, и ноги на секунду дернулись, будто командир все же хотел убежать. – Ты в порядке? Ранена? – спросил ее мужчина с шапероном на голове. – Все хорошо? Он приподнял голову девушки за острый подбородок, оглядел со всех сторон, пока Бьянка приходила в себя. Костры догорали, солдаты тушили их, как могли. Хорошо? Она свободна, свободна… Только свободна она для чего? Куда теперь следовало податься? Обратно? Но там ничего, эльфы оставили за собой только пепел. Вперед… Впереди есть хоть что-то? – Вернон Роше, командир отряда, освободивш… – начал солдат, остановившийся у самого входа в палатку. – Она сама себя освободила, – перебил его представленный командир. – Так все хорошо? – Сама, – холодно подтвердила незнакомка, протирая глаза грязными от крови руками. – Только я… Мне бы воды. – Лучше водки, – ответил Роше, помогая девушке встать на ноги. – Идем, я тебя угощу. И выслушаю.