Some legends untold

Свет мягко преломлялся розовым стеклом витрины, и даже желтизна осеннего солнца и блеск белых люминесцентных ламп не могли исправить мерзкий теплый оттенок. Мои волосы, как всегда, успели пропитаться запахом свежевыжатого апельсинового сока, и пальцы поутру уже дрожали под тяжестью точности. В каждую чашку по две ложки сахара без горки, лимон резать тонко, мед разбавить водой… Каждый день все одно, не меняется. Я работала там слишком долго, об этом мне говорили все вокруг. Одноклассницы успевали повыходить замуж, родить детей и развестись, с криками деля свои последние деньги, собаку и знакомых, мамины друзья и подруги умирали кто от рака, кто от возраста, а моя милая младшая сестричка уже делала успехи за рубежом, как руководительница ею поднятой с колен фирмы отца. Что же было со мной все эти годы? Я работала официанткой в придорожном кафе. Разумеется, вы можете этому возмутиться и решить, что в любом городке есть работа и получше, но… В Туссенте лучше и не найти, а особенно девчушке, что сбежала из токсичного дома. Что было интересного в городе, где я прожила свою жалкую жизнь? Вино. Вино и красивые девушки, как в каждом южном городке этого захолустья. Туристы заглядывали к нам редко, на сезонные дегустации, новые жители – и того меньше, и если кто-то и приходил в наше кафе, то лишь для того, чтобы встретить старых друзей или бесстыдно поглазеть на меня. И теми последними я и пользовалась в свое удовольствие. Влюбленный мужчина слеп лишь первый год, чувства толкают его в самом удобном направлении – вниз, где я уже жду его с распростертыми к небесам руками. Влюбленный, по-настоящему влюбленный мужчина сделает для запавшей в его душу девушки все, все, чего она ни попросит, томно приоткрыв губы. А я прошу многое, зная, что время тикает. Помню, как пятнадцатилетняя я поняла это впервые. Тогда соседский мальчишка отдал мне свой новенький значок, изображавший медную сову в полете. Я видела, как тот нравится ему, и понимала, что сама я нравлюсь куда сильнее. После я забрала его велосипед, десяток бесплатных походов в кино, тонны сладкой ваты, которую дома запрещала есть мама… А в обмен? В обмен томные взгляды, смешки и несколько невинных детских поцелуев. Следующие поклонники дарили мне цветы, брендовые вещи, телефоны, в конце концов. И деньги, деньги я любила больше всего. На них совершеннолетняя я и смогла снять себе комнатку, а после и квартиру близ кафе, чтобы убраться из отчего дома. Женатый мужчина, углядевший в хорошенькой двадцатитрехлетней официантке родственную душу, купил мне мою первую в жизни машину и даже помог сдать на права, после подарил и прибавку к жалованью, ведь хозяйка заведения поняла, как много клиентов я привлекаю. Конечно, тогда от меня взамен требовалась отнюдь не детская невинность. Время шло, и я все крепче уверялась в том, что для власти над мужчиной хватит лишь не отталкивающей внешности и изюминки, что придется ему по душе. Я научилась подстраиваться, научилась меняться, в зависимости от предпочтений каждой следующей жертвы, высасывать из нее все соки и оставлять в одиночестве. Кому-то нужна невинность, кому-то сила, которой нет в нем самом, а кому-то – внимательные уши, не больше того. И только за неделю до нашей с ним встречи я поняла, что пора уже что-то менять. Почему? Потому что я отпраздновала свой двадцать шестой день рождения, понимая, что время неумолимо идет вперед, а я все стою на месте. Сестра, пусть и с подачки родителей, но уехала, изменила к лучшему жизнь, большинство моих знакомых покинули дома своего детства и отправились в собственное плавание, а что я? Разношу кофе умирающим в провинции старикам, каждый месяц цепляя нового ухажера и приводя в свою скромную обитель, чтобы после забыть. Жаль, что мысли о том, как с ситуацией справиться, в моей голове не возникли с той же поспешностью. Помню, как в первый день нашей встречи я стояла у вылизанной до блеска барной стойки, лениво перелистывая старый журнал. Глянцевые страницы каталога косметики переливались на свету, и мой палец медленно скользил от одной ерунды к другой, вычерчивая кривые линии. Матовая помада мне не к лицу, а ведь жаль, в каталоге она смотрелась прекрасно. Фотографии пропавших детей закрывали витрину лишь тонкими островками бумаги. За столиком у плотно закрытого окна соседка, живущая в доме напротив, пила уцененный к завтраку кофе и жевала бутерброд, принесенный ею из дома. Пусть, хозяйка кафе все равно не видит, а мне наплевать, кто и что с собой принес. Охранников здесь нет. Только я, повар и Орианна, приходившая ближе к обеду. Колокольчик на двери зазвонил, означая, что та вновь отворилась. Я не отрывала взгляда от журнала, зная, что в девять часов, в воскресенье, сюда приходит только мистер Трауч, старый безбожник, всегда оставляющий мне пять долларов на чай. Нацепив на губы широкую пластиковую улыбку, я подняла глаза, чтобы поздороваться с его тенью, загородившей мне мерзкий розовый свет. – Доброе утро, мисс, – опередил меня незнакомый мужской голос, спешащий быстрее отделаться от формальностей. – Черный кофе без сахара и пустую яичницу, – произнес он на одном только выдохе. – Побольше перца, – кивнул он, взглядом пересекаясь с поваром. И я собиралась, действительно собиралась заговорить, только незнакомец тут же развернулся к стойке спиной и принялся выбирать место. Место подальше от меня и старушки, не замечавшей ничего вокруг. Воздух на улице пах сладкой осенью, ветра не было, не было и вязкой слякоти на асфальте. Лишь солнце, отдающее земле остатки тепла. Черный плащ мужчины закрывал его тело полностью, воротник доставал до самого подбородка, и только золотая брошь-мотылек блестела в его черном наряде. Нет… Нет, еще легкая седина в его волосах, уложенных назад воском. Пока повар готовил его заказ, я украдкой поглядывала на незнакомца. Все чаще и чаще, чувствуя, как руки жжет интерес. Пальцы его украшали два массивных перстня, бледная кожа всеми силами избегала касаний солнечных лучей, и, казалось, что только ради этого мужчина сел как можно дальше от окна, в самый темный угол. Телефон вибрировал, лежа возле его широкой ладони, но незнакомец не обращал внимания на разрывающий тишину вибро-сигнал. Все внимание его занимала местная газета. – Вы – новый жилец «Серых грез», сэр? – спросила я, оставляя на его столе чашку самого крепкого черного кофе. – Туристов редко интересуют новости нашего скромного… – Меня тоже не интересуют, – перебил меня клиент, не поднимая взгляда. – Но мне нужно занять чем-то время. Спасибо, – кивнул он, хватаясь за ручку чашки. «Спасибо» – означало, что беседа окончена, и он не потерпит от меня лишних слов. Вежливая полуулыбка не сходила с его тонких губ, но единственное, что она означала – желание быстрее отвязаться от моего общества. Не привыкшая навязываться, я покорно удалилась, виновато опуская взгляд. Жалкая попытка вызвать в нем сожаление не сработала, загадочный незнакомец не вернул меня на место, рассыпаясь в любезностях. Фотографии старушки-кошатницы с первой странички интересовали его больше, чем мои бедра, так бесстыдно обтянутые этой юбкой. Позади моей спины неторопливо зазвонил гудок: его заказ готов. Запах свежей яичницы, щедро сдобренной молотым перцем, заставил старушку с кофе есть свой сандвич быстрее. Повар одарил меня недовольным взглядом, когда заметил, что верхнюю пуговицу своей рубашки я расстегнула, а длинный черный хвостик волос уложила себе на грудь. Старый пузан знал все мои ужимки, и, кажется, злился от того, что те неизменно увенчивались успехом. Во второй раз, заметив, что к столу его подошли, незнакомец все же поднял голову. Нехотя, но он посмотрел на меня, отрываясь от скучного чтива. И выдержать его взгляд пару долгих секунд… Я помню то чувство. Слабость, страх сковали все мое тело, и под тяжестью взгляда светло-серых глаз я готова была рассыпаться прахом. Сила, таящаяся внутри него, проглядывалась сквозь красные жилки на белках, и у меня не было возможности воспротивиться. Я отвела глаза первой, осторожно оставляя тарелку с яичницей на краю его стола. – Спасибо, – негромко произнес он, а я не смогла ответить. На ватных, недвигающихся ногах я добрела до барной стойки, где захлопнула каталог, утром выхваченный из почтового ящика. Его взгляд я чувствовала еще долгое-долгое время, но все не решалась поднять взгляд. Как только вилка застучала о тарелку, как только я поняла, что незнакомец занят, смогла избавиться от захватившего меня оцепенения. Украдкой взглянув на мужчину, обращенного ко мне спиной, я закусила губу. Позже зазвонил телефон, и до жути прилипчивая женщина выспрашивала у меня, во сколько заканчивается подача завтраков, сколько они стоят, и почему у заведения нет доставки. За разговором я не успела заметить, как загадочный незнакомец покинул зал, оставив от себя лишь шлейф запаха из терпкого одеколона, одиночества и давней вины. Ох, и десять долларов на столе, из которых только три уйдут на оплату заказа. Он пришел завтракать и на следующий день, врываясь в охваченную розовым светом обитель. Все тот же вид, тот же невозмутимый взгляд, тот же сдержанный голос, а я словно не успела сообразить, как с ним говорить. Слова мешались в голове, но не складывались в целые предложения. – Здравствуй, Ренаведд, – сказал он, прочитав имя на моей рубашке, и собирался было продолжить, но я не смогла смолчать. – Это не мое имя, сэр. Форму никак не заменят, – солгала я, указывая на вышитое на топе имя, выбранное мной самой для конспирации. – Вам то же, что и вчера? – Если ты помнишь. – Сианна, – закончила я. – Детлафф, – признался мужчина, давя в себе довольную улыбку. Он сел за тот же столик, что и вчера, также достал газету, и также читал ее, не отвлекаясь. Взгляд его медленно скользил от одного объявления о пропаже человека к другому, от статей о местной винодельне до рекламы на обороте листа. «Спасибо». Сухое «спасибо» за каждое принесенное ему блюдо, и больше ничего. Загадочный незнакомец молчал, лишь иногда бросая в мою сторону взгляды, полные интереса. Я забавляла его? Давала повод этой улыбке? Должно быть так. Он приходил каждое утро в течение недели, а я меняла прически, аксессуары, тени вокруг блестящих глаз. Мне хотелось выглядеть хорошенькой для него, хотелось найти во взгляде Детлаффа отклик на один единственный образ, чтобы потом его никогда не снимать. Повар, заметивший, что старания мои идут прахом, начал позволять себе мерзкие шутки на этот счет. Его бесконечные сальные подбородки тряслись при недобром смехе. – Выдохлась? – спросил он, когда на восьмой день мужчина так и не заговорил со мной снова. – А ведь я говорил, что время бежит, Анна… – мерзкое имя, которым меня звала лишь мать. – Ты не молодеешь. Красота увядает, а она – все, что у тебя есть. – Заткнись, – только и огрызнулась я в тот день. Мой мир пошатнулся сильнее, жажда перемен закипела вновь. Почему? Почему он, мужчина, такая простая форма жизни, не соизволил опуститься к моим ногам, как все остальные? Со стороны это может показаться самонадеянным, но какие еще мысли могут быть в моей голове после того, с какой легкостью это происходило прежде? Все подарки, все встречи, все взгляды. То, что я так недавно считала легким спортом, впервые давалось мне с трудом, и от того желание обладать единственным недоступным мне объектом разгоралось только сильнее. Вот он пришел снова, и прошло уже несколько недель с тех пор, как Детлафф являлся к нам по утрам. Кофе и яичница, сдобренная перцем, газета, дочитанная до конца, он не изменяет своим привычкам, и я не должна изменить своим. Я знала, что в этот день, что сегодня я должна первой начать наше знакомство, должна победить его. Настоящее знакомство, а не сухой обмен именами. Когда звонок вновь зазвенел за моей спиной, я выпрямилась, заставила себя разгрызть мятный леденец, что никак не хотел заканчиваться, и двинуться к его столику, держа подбородок выше. – Сэр, вам у нас нравится? – спросила я тихо, делая вид, что смущена так, что сводит губы. – Да, это приятное местечко. А вопрос мне кажется глупым, Сианна. Я ведь неспроста сюда хожу, правда? – отчего-то разговорчиво ответил тот мне. – Вы помните мое имя. Это приятно знать, сэр. Только я говорила совсем не о кафе, а о городе. – Об этом, – задумчиво произнес мужчина, смотря за тем, как тарелка опускается на стол. – Я не турист, и приехал сюда по делам, но все же… Город немного пуст, не находите? – Я знаю, где он наполнен до самого края. Оказалось, что Детлафф вовсе не был таким неприступным. Закончив последние свои слова, я заметила, что бледная кожа на его щеках стала чуть розовее, а вилка, сжатая тремя пальцами, вздрогнула. Мужчина не ответил, только улыбнулся мне краешком губ, давая понять, что на сейчас достаточно Уходя, он привычно оставил на столе газету и деньги, все в том же порядке, как и всегда. Повар за моей спиной молчал, скрывая ехидство глубоко внутри, но я-то понимала, что что-то еще должно произойти сегодня. Вторая официантка уволилась еще месяц назад, когда ее семилетний сын не вернулся из школы, и мне приходилось работать каждый день, заканчивая раньше положенной смены. Тяжело, но деньги никогда не бывают лишними. Последней из кафе всегда уходила хозяйка Ориана, а я – за полчаса до ее ухода. Мы никогда не прощались, потому что днем та сидела в своем офисе, и стучать к ней вечером, чтобы сказать вежливое «До свидания» – мне не хотелось. Тем вечером фонари зажглись поздно. День сокращался, мрак наступал все быстрее и раньше, и домой я шла сквозь крадущуюся темноту улиц. Тусент – тихий город, в нем никогда и ничего не происходило со взрослыми людьми, потому страха не было ни в моих глазах, ни в движениях. Только грация, почерпнутая из старых фильмов о женщинах, ради которых покорялись города, страны и миры. И в темноте промелькнула знакомая мне фигура. Плотный черный плащ, блеск серебра в волосах, суетливый шаг спешащего за чем-то человека. Детлафф. Во мраке наступающей ночи я заметила его, в том не было и капли сомнения. И как долго оставалось размышлять над тем, что следует сделать теперь? Будь я взрослее, умнее или попросту лучше, возможно, смогла бы пройти мимо, но… Но я – это я. Вслед за тенью Детлаффа приходилось идти быстро. Шаг его был широким и тихим, асфальтовая крошка словно сглатывала звук. Мужчина повернул, и я повернула за ним, он ускорился, и я подбавила шагу. На секунду мне показалось, будто тот заметил меня, остановившись посреди одного из переулков меж домами, но то были лишь догадки разума, увлеченного интригой. Одна стена жалась к другой слишком близко, и мне пришлось спрятаться за мусорным баком, пригнуться, когда я увидела тень. Детлафф остановился, потому что с другого конца пахнущего кошачьей мочой переулка, сбросив покров тьмы, к нему вышла женщина. Женщина. Ориана в длинном черном плаще, закрывающем ее красивые тонкие щиколотки. – Твои игры заметили, – произнес он так тихо, что слова я скорее угадывала, чем слышала, укравшись в тенях. – Все эти пропавшие дети, Ориана… Им не на что списать пропажу двадцати. – Бродяжки, дети бесправной черни, – бросила та в ответ, нисколько не приглушая силу голоса. – Детлафф, милый, о них никто и не вспомнит после нескольких недель поисков, останутся только несколько оплакивающих, не имеющих ни голоса, ни прав. – Ты ставишь под удар всех нас. Его голос. Он словно звучал по-другому, не бархатно-мягко, как прежде, но твердо, опасно. Что-то внутри меня посоветовало бежать прочь, но кто я такая, чтобы слушать голос собственного разума? Упрямица. Ориана улыбнулась, показавшись мне на удивление мягкой в этом свете. Ее светлые глаза словно блестели желтым огнем, и от этого неестественно довольного вида мне стало не по себе. – И что они нам сделают, как накажут за то, что мы можем себе позволить, Детлафф? Очнись, открой же глаза. Этот мир был бы нашим, если бы не ты, не Регис, не Верховный, что боится всего на свете. Мы могли бы растить их, как скот, и забирать себе самые лакомые кусочки. – Как давно ты получила последнее предупреждение, Ориана? – игнорируя ее слова, спрашивал мужчина. – Месяц назад, два, три? Сколько детей пропало за это время? – Ты правда думаешь, будто бы я считаю их? Понимание приходило ко мне слишком медленно. Дети, все те пропавшие дети – неужели речь шла о них? Объявления, расклеенные всюду. На пакетах молока, на столбах информации, в газетах и журналах, выходящих для нашего городка. Что стало с ними, и причем тут старая добрая Ориана, что так отчаянно молодится к своим преклонным годам? Я знала ее уже шесть лет, и за все это время ни разу не видела внутри ее сухой душонки и капли зла, способного навредить живому существу. Если раньше во мне горел лишь интерес, то сейчас он перерос в невероятную жажду, жажду, что толкала меня к опасной истине. – Знаешь, Детлафф, почему именно дети? – спросила Ориана, подходя на шаг ближе, всего на шаг, но так пугающе близко. – Кровь у них слаще, чем у прекрасных девственных дев, которых ты предпочитал пить когда-то. – Я повзрослел, – произнес мужчина хрипло, словно сожалея о том, что кончилось несколько десятилетий назад. – И ты должна была, Ориана. Даже неразумным юным бруксам не позволены такие выходки. – И что? – спросила она, наклоняясь вперед, словно в попытке показать, насколько ей не страшно сейчас. – Свой молодняк я не учу слушать вас, старших… Что теперь? Еще одно предупреждение? – Нет. Больше не будет разговоров. Я готова поклясться, что между словами и действиями не прошло и трех секунд. Ориана не успела отпрыгнуть, когда мужчина вдруг подался вперед. Я не видела, что это, что острое тот сжал в своих сильных руках… Только слышала приглушенный вскрик, удивленный, болезненный окрик раненной женщины. Она сама не ожидала, что так произойдет. Из-за угла я наблюдала за тем, как Ориана держится за рану на животе, как черная кровь стекает вниз по ее тонким рукам, мешаясь с лужами грязи. По рукам… Рукам, что тут же обернулись когтистыми лапами демона. – Я – не Регис, не Верховный, чтобы питать к тебе жалость и давать шанс за шансом. Я знаю, Ориана, когда собрат готов измениться, а когда – нет. И я не зря наблюдал за тобой две недели, ведь верно? В ответ женщина глотала воздух, бездумно шевеля руками-лапами. Мужчина смотрел на нее какое-то время, собирался с мыслями, а я не могла сдвинуться с места. Мне и хотелось бы позвать на помощь полицию, убежать, попытаться забыть, но страх не пускал меня обратно. Время остановилось, мир остановился, и с тех самых пор он никак не станет прежним для меня. – Просто дети… Человеческие дети, Детлафф, прохрипела она, словно вымаливая прощение. – Мне жаль, но здесь некого винить, – произнес он тихо, занося руку для последнего удара. – Ты выбрала это. Прощай. Ее голова покатилась по мокрому асфальту, остановившись у стены дома, исписанной граффити уличной шпаны. Вгляд знакомых мне глаз стал стеклянным, зрачки ее остановились на мне, в последний раз уловив свет этого мира. Вскрик, полный ужаса, не упал с моих губ, ноги не сдвинулись с места. Но Детлафф все же обернулся, чтобы в несколько быстрых шагов поравняться со мной. Он видел меня. Видел все это время, но не желал прогнать прочь. Зачем? Ответ я ищу до сих пор. Хотел ли тот, чтобы я скрасила его одиночество, жаждал получить индульгенцию на новую жертву в холодной осенней ночи? Его истинные причины на многие годы вперед остались мне непонятны. – Я могу объяснить тебе все, что ты сейчас так желаешь знать, – начал он, наклонившись ко мне так, что лицо его было лишь в двух сантиметрах от моего. – Объяснить, рассказать… Но ведь ты… – Кто мне поверит? – опередила его я, беря запуганный разум в руки. – Кто поверит в то, что я видела, как у Орианы отрастали когти, что вы убили ее безоружным, отделили голову от шеи одним касанием рук? – Умная девочка, – произнес он холодно, но не скрывая огня в льдисто-серых глазах. – И что же мы будем делать с этим знанием? – Уедем отсюда навсегда? – спросила я, положив руку на его щеку, зная, что сейчас мне позволено сделать это, что игра выиграна, дорога вперед, прочь из города, уже лежит передо мной. Тот задумался, но лишь на секунду, на долю мгновения позволяя сомнениям сковать рассудок. Его серые глаза пронзали меня холодом, плотно сжатые губы не давали ответа. А после? После его ладонь накрыла мою, чтобы мягко сжать дрожащие пальцы, отстранить, и помочь мне подняться с грязного пола. Чтобы отвести меня домой, чтобы затеять долгую беседу, окончившуюся сбором необходимых в дороге вещей.