Some legends untold

Йеннифэр снова смотрит на него, понимая, что не может заставить себя отвернуться. Не может отвести взгляда от такого… Такого трогательного, нежного, беззащитного. Бодрствующему ведьмаку эти эпитеты не подходят, но спящему – вполне. Йен медленно водит пальцами по его груди, повторяя контуры старых шрамов, обводя их в кольцо. Она пытается запомнить. Запомнить, чтобы воспроизводить это воспоминание вновь и вновь, чтобы греться им, наслаждаться, трясясь на пути в очередной карете. Йеннифэр закрывает глаза, наслаждаясь близостью, даже если его кожа так сильно пахнет Плотвой. Интересно, думает ли Геральт о своей чародейке, смотрит на нее спящую, пытаясь задавить нежность, растущую в груди? Йеннифэр никогда его об этом не спросит. Чародейка хмурится, чувствуя, как пульс ее учащается, как он все громче и громче шумит в ушах. Давно забытое чувство заставляет ее устыдиться. – Ты уже уходишь? Он спрашивает тихо, не открывая глаз, даже не двигаясь. Йеннифэр знает, что он боится спугнуть её, словно волк, заметивший притаившуюся на опушке леса лань. Больно ли ей? Может, только если самую капельку, стыд давно не входил в спектр испытываемых ею чувств. Йен улыбается, кротко и нервно. Это не её улыбка, только рефлекторное движение губ, попытка смягчить удар. Да. Да, она уходит, ей пора двигаться дальше. Йеннифэр слышала, что неподалёку от Вызимы прячется место силы, скрытое за шумящими на ветру верхушками древ. Ей нужно увидеть его, коснуться плодородной почвы своими жадными руками, нужно попытаться вобрать силу в себя, излечиться, отдав ту взамен. Йен продолжает молчать, не находя слов для ведьмака, не зная, что следует ответить. Геральт хмыкает, отворачивается, снова закрывает глаза. Он все понял и без слов. Тишина заполняет пространство, и воздух становится столь плотным, что чародейка могла бы разрезать его ножом. Йеннифэр кажется, что она слышит, как фырчит Плотва, ждущая всадника у избы. Чародейка хмурится, различая тихий шелест листвы, видя, как клубится туман вдалеке, над рекой. Скоро начнётся дождик, лучше воспользоваться порталом. – Я должна идти дальше, – наконец, выдаёт она, выдавливает слова так неохотно, так робко, что ведьмак не сразу узнает ее голос. – Я и без того много времени на тебя потратила. – Ты все ещё не закончила свои поиски? – спрашивает её спутник, игнорируя раздраженное ворчание. Нет, он не спрашивает, решила ли Йен свою проблему, не спрашивает, ждет ли она в будущем дитя, выбирает ли имя, подыскивает ли няньку в помощницы. Геральт – не мечтатель и не дурак. Он знает, что это невозможно, и Йеннифэр чувствует боль еще большую от понимания. Воздух наливается сладким запахом ее духов, старая кметская хижина никогда, должно быть, не казалась такой роскошной. Йен молчит. В глубине её высушенной души, там, за рёбрами, прячась под сердцем, живёт это знание, оно скребется о кости, просится наружу, шепчет: «Никогда, ты никогда не родишь, никогда, Йеннифэр». Чародейка понимает, что никогда не получит желаемого, но не хочет себе признаваться. – Я не могу всю жизнь бесцельно слоняться по свету, и... – Не обрести близкого человека? – спрашивает её ведьмак. – Йен, ведь мы с тобой – тоже чьи-то дети. Близки ли мы своим матерям? – Это другое, – шипит на него чародейка, вспоминая ненавистного отца, оценившего ее жизнь меньше, чем жизнь свиньи, выращенной на продажу. Это – другое, Геральт должен был знать. Их обоих продали собственные родные, Йеннифэр никогда не совершит подобного зла. У неё будет ребёнок, будет ребёнок, которого она собралась полюбить всей душой, обеспечить всем необходимым, вырастить, будто жемчужину, в прочной скорлупе любви и комфорта. Йен поднимается с места и боковым зрением замечает: Геральт повернулся к ней лицом. Он ухмыляется, не смеясь над ней, но жалея. И ведь это – хуже всего. – Разве ты не видишь, что уже дорога кому-то? – спрашивает её ведьмак. Но Йеннифэр не отвечает. Она не верит, не верит в его привязанность или любовь, и не потому, что Геральт – ведьмак, убийца чудовищ. Их свёл вместе случай, глупый поворот судьбы, схватка со стихией. Йен плотнее сжимает губы, немедленно отводя взгляд, в котором нет и капли стыда. Чародейка молчит, надевает белье, после него – нижнюю юбку, корсет, платье. Она не видит, не слышит, не чувствует... Плотва роет землю копытом, намекая хозяину, что вот-вот пойдет дождь. Йеннифэр закрывает глаза, чувствуя, как ведьмак поднимается с кровати. Матрас набит соломкой, колючей и холодной. Удивительно, что ночью Йен этого не заметила, посчитала, что спит на нежнейшей пуховой перине. Чародейка не отодвигается, когда Геральт обнимает её со спины, когда прижимает к себе. Он тёплый, ей приятно в его объятьях. – Как думаешь, мы с тобой смогли бы стать семьёй? – спрашивает он тихо, шепчет ей на ухо, будто романтичный подросток, совсем еще мальчишка. – Ха, – хмыкает чародейка, но улыбка растягивает ее губы. – Купить маленький деревенский домик, растить вместе козлят, продавать молоко? – вкидывая бровь, спрашивает Йен. – Завести огромную злую собаку, жить на отшибе, у самого края густого темного леса... – Замолчи, – шепчет Йеннифэр. Гнев настигает ее быстро, так бывало всегда. Ей нравятся эти мысли. Слишком нравятся, так не должно быть, ведь мечты причинят боль, не случившись. Йен кусает губы, но не пытается вырваться из хватки Геральта, не пытается отойти. Ей хочется, чтобы ведьмак говорил дальше, чтобы он продолжал вколачивать в ее голову эти мысли. Они пьянят, манят, дурманят, они заставляют ее улыбаться, распространяют под кожей жгучее тепло. – Мне не нужны дети, чтобы обрести счастье с тобой, Йен, – шепчет он ей на ухо. Но что же сама чародейка? Что нужно ей? Йеннифэр не может найти ответ, несмотря на попытки. Ребёнок, родное дитя, ее плоть и кровь – никогда не предаст, если воспитать его правильно, ребёнку можно дать ту любовь, которой саму Йеннифэр в детстве лишили. Она родит себя заново, создаст себя заново – вот, чего Йен на самом деле желает. Чародейка могла бы оставить в истории свой след, передать дальше гены, она могла бы стать чем-то большим, сотворить что-то настоящее. Магия – лишь иллюзия, но что же есть чувства? Ведьмак говорит ей о будущем, об уютном домике на окраине леса, но материальны ли его слова? Нет. Ведьмаки умирают на охоте, в служении людям, что гонят их прочь из города, посылая в спину едкие проклятья. Ведьмаки не заканчивают жизнь счастливо, не доживают до преклонных лет. Никогда. У чародейки есть шанс? Йен прикрывает глаза, поглаживая бледные пальцы Геральта, дразняще, играючи. Он сжимает её талию в объятьях, не желая отпускать так скоро, но чародейка все равно вырывается из этих рук. – Мне нужно подумать, – шепчет она, зная ответ заранее. – Ты вернёшься? – спрашивает он, чувствуя привычные колебания воздуха, понимая, что Йен открывает портал. – Ну, мы точно ещё встретимся, – уклончиво отвечает Йеннифэр. – Дорога сведет. Мы всегда находим друг друга, – с сожалением, старательно выведенным в чуть дрожащем голосе, замечает она. Больше ведьмак не говорит ей ни слова, делает шаг назад, обречённый, раздосадованный. Геральт отводит взгляд, он и хотел бы добавить что-то, но не может подобрать слов. Йеннифэр некогда ждать, она желает поскорее убраться, попытаться забыть. Йен знает, что больше ему ничего не остаётся, он не из тех, кто станет упрашивать вновь и вновь, кататься в ногах, умоляя остаться. "А короли ведь могли", – думает чародейка перед уходом. Только никто из них её не любил, не предлагал уехать на окраину леса, стать счастливой бездетной семьей. Йен оглядывается перед уходом, запах её духов заполняет воздух, и Геральт набирает полные лёгкие. Он пытается улыбнуться своей чародейке, но не может. Чародейка же посылает ему воздушный поцелуй. – Домик на окраине леса, – шепчет она, и каблуки цокают по выложенному плиткой полу. – Домик... На окраине леса. Эта мечта чуть менее приятна, чем собственное дитя, но столь же далека, иллюзорна, несбыточна. И все же… Приятно было представить себе ведьмака с вилами в руках. Йен закрывает глаза, чувствуя на себе острый запах Плотвы. Слишком много времени Геральт проводит в дороге.