***
Креван никогда не считал себя сумасшедшим. Да, может он и ходил к психологу, но ведь не к психиатру, да, пусть тот советовал ему избавляться от своей болезненной зависимости, но ведь Аваллак’х не делал ничего плохого ни Ларе, ни себе, ни кому-либо другому. Сумасшедшие, они ведь опасны для окружающих, верно? Для окружающих и самих себя, сумасшедшие несут в себе угрозу, иногда даже смертельную. Сумасшедшие говорят сами с собой на улице, громко кричат по ночам и стучат по стенам. Креван, пусть и чувствующий, что подходит к грани все ближе и ближе, ещё не вредил никому, ни одному поклоннику Лары, ни ее мучительнице-матери, никому, он даже ни разу не заговорил сам с собою, коротая вечера в пустой квартире. Может ли, к слову, навредить сталкинг, если его никто не заметит? Аваллак'х действительно старался понравиться Цирилле честно, больше не травя ее несчастную собаку. «Если действовать быстро и аккуратно, она сама упадет мне в руки», – решил Креван. Он выяснил, что Цири любит собачьи выставки, и даже завёл симпатичного щенка сиба-ину, чтобы просить её помочь с воспитанием подходящего для выставки экземпляра. Кэльпи когда-то получала призы, занимала первые места, но молодость её кончилась, как и сногсшибательная карьера, сейчас собака наслаждались зрелостью, достойной пенсией. А этот щенок… Он стоил Аваллак’ху целое состояние, вечно скулил и тяфкал, несмотря на то, что выглядел, будто плюшевая игрушка. Безупречно. Цири, ненужная своей непутевой матери и неродному отцу, была рада помочь, рада стать полезной хоть кому-то. Она приходила к Аваллак'ху домой и играла с его собакой, советовала корма определённой марки, приводила Кэльпи, чтобы пёс социализировался правильно. Но Креван плевать на него хотел. Он не любил животных, он любил свою Лару, любил себя, и теперь любил Цири. Не саму Цири, нет, но образ, созданный в его воспаленном разуме. С тех пор, как он переехал, прошло полгода, Цири появлялась в доме Аваллак'ха все чаще и чаще, они говорили все более открыто. Недолюбленные дети всегда льнут к взрослым. Он помогал с её учёбой, оценки улучшались, средний балл рос, обещая девушке прекрасное будущее, прекрасное будущее рядом с мужчиной что поможет ей держать голову все также высоко. Цири думала, что в ответ на помощь она занимается собакой, школьница понятия не имела об истинной цене репетиторства. Она не общалась с Ларой, с Ларой не общалась и мать Цири, мать ее матери, нет. Они пришли на похороны лишь потому, что так положено, это – дань уважения, не более того. Цири не скорбела. Да, она грустила, чувствовала тревогу, смутную тревогу, зарождающуюся в каждой человеческой душе при виде молодого тела в гробу, полном цветов. Молодые женщины умирают каждый день, но не каждый день можно самолично увидеть, как молодость проигрывает страшной болезни. Еще более пугающим было их сходство, матери Цири на секунду показалось, что она видит в гробу свою собственную дочь, и Паветта даже прижала Цириллу к своей груди, будто устыдившись былой чёрствости. Всего на мгновение. Цири грустила, но на этом все и заканчивалось, Лара была ей чужим человеком, дальней родственницей, из тех, кого ты видишь раз в десять лет. Цири и не подозревала, что для Аваллак'ха Лара была целой жизнью, его маленьким уютным мирком, порушенным волей предназначения. – Я завтра не смогу прийти, – рассказала Цирилла, собирая тетради в рюкзак из искусственной розовой кожи. – Почему? – спросил Аваллак'х, улыбаясь, делая вид, будто пытается узнать между делом. – У тебя будет игра или что-то такое? Ваше, подростковое? – Цири любила, когда Креван изображая из себя невежественного тридцатилетнего «старика». – Наше! Самое подростковое на свете, вы, деды, этим не занимаетесь. У меня будет свидание, – ответила девушка. Цири хихикала, танцующе задвигалась к двери, прощалась, ничего вокруг не замечая. Аваллак'х же не знал, что ему сказать, понимал только, что делать дальше. Это – не первый раз, когда любовь всей его жизни пытается завязать отношения с другим, Лара грешила подобным… Дурачеством. Вечером он уже сидел в парке напротив её дома, ждал, после – следовал за Цириллой на каршеринговой машине, выдерживая минимально возможное расстояние. Она сидела за столиком в дешёвом студенческом кафе, пила какую-то бурду из пластикового стаканчика, ела хот-дог весьма сомнительного происхождения... В коротком синем сарафане из не менее дешевого магазина, вряд ли оно стоило дороже этого ужина, в кедах с грязным ободком подошвы. А рядом сидела её подруга. Та девочка с короткими волосами какого-то грязного цвета, с вздёрнутым носом, со смугловатой кожей, покрытой родинками. Они смеялись, улыбались друг другу, и зелёные глаза Цири выражали удовольствие, почти что любовь. Раньше Цири писала ему раз в два дня, спрашивала что-то об уроках или просто просила поддержки. Она – недолюбленный ребёнок, одинокий и забытый даже собственной семьёй, внимание Аваллак'ха было ей приятно. Креван радовался своей удаче, медленно подбирался к её сердцу, но теперь... Теперь пальцы его сжимали автомобильный руль, костяшки белели на них, кровь покидал ладони. Мужчина сжимал зубы все плотнее и плотнее, думая о том, как ему быть. Доброта не работает, ожидание – тоже. Нужно придумать что-то еще.***
Как это странно... Лары больше нет, а лето все равно наступает. Майские жуки отлетали свое, дети сдают экзамены, солнце греет все сильнее и сильнее. Её не стало в начале ноября, и Кревану казалось, будто не только он, но целый мир не переживёт эту потерю, а сейчас уже отцветает сирень. Лара любила лето, любила предшествующую ему майскую жару, и Аваллак'х боялся, что без неё тепла уже не будет. Лара любила и его, она сама об этом говорила. Говорила, что Креван был самым дорогим в её жизни человеком, что он всегда был с нею рядом, и она благодарна ему за все. Да, на свидания она бегала с другими парнями, да, Аваллак'х никогда не видел её голой, не слышал ни одной интимной подробности из её собственных уст, не был поцелован ею в губы... Их отношения сохраняли платонический характер, оставались невинной дружбой много лет. Дело в том, что они слишком с этим затянули со своей дружбой, правда? Аваллак'х думал об этом, вскрывая третью бутылку грушевого сидра. Обычно он не пил, не пил ни до смерти Лары, ни после, но теперь не мог себе отказать. Ему казалось, будто этот последний шанс, его спасительная соломинка, ускользает из рук, ломается под тяжестью несбыточных надежд и мечтаний. Тяжело было пережить это во второй раз, так и не попытавшись найти утешение на дне бутылки. Щенок тихо скулил, запертый в собачьей клетке. Продавец в зоомагазине сказал, что они нужны лишь для малышей, чтобы те не поранились, пока хозяин на работе, а его псу уже исполнилось три месяца. Креван не стал рассказывать о том, что работает он из дома, и что может следить за собакой всегда. Она раздражала его, и Аваллак'х предпочитал держать щенка запертым. Кроме того, устав от долгого заточения, щенок всегда особенно сильно радовался появлению Цири, ведь её приход означал начало веселья, движения, жизни. Пожалуй, для них обоих. Аваллак'х отодвинул от себя недопитый сидр, озаренный светом знания. Алкоголь помог ему вынести истину из рассуждений, истину или собственную печаль – неизвестно. Он знал, знал… Лето наступило потому, что Цири ещё жива, потому, что она заменила Лару. Пока есть Цири, есть и он, Аваллак'х, есть жизнь, есть движение. И чтобы лето никогда не кончалось, чтобы клетка не закрывалась, нужно сделать так, чтобы Цири была рядом всегда. С Ларой он не успел, все отпускал её на свидания к другими, послушно ждал своего шанса, пока не стало слишком поздно, пока раковые клетки не сожрали ее изнутри. Пожалуй, не стоит повторять ошибок. Аваллак'х снова взглянул на фото Цириллы, сделанное со стороны, пока она не видела. Он довольно ждал, пришло время для действий.***
Экзамены Цири сдала хорошо, гораздо лучше, чем сама от себя ожидала. Аваллак'х уверял свою подопечную в том, что она склонна недооценивать свои силы, и Цири была вынуждена согласиться, признать свои успехи. Счастливая, она сидела напротив него, закину ногу на ногу, и джинсы тихо хрустели. Ей в них не жарко? – Мама не говорит прямо, – рассказывала девушка. – Она не говорит мне, что я – тупая. Но это всегда звучит где-то... – Между строк? – подсказал Креван. – Да! Она, наверняка, и рада брякнуть это за обедом, но совесть не позволяет… А отчим уже подбирает мне колледж. Дешёвый и далёкий, чтобы больше никогда не видеться. – О, это так печально, – врет Креван. Врет, потому что он этому радовался. Цири, и без того далёкая от семьи, станет им ещё более чужой, потеряет связь с корнями. Цирилла, впрочем, и сама не грустила по этому поводу. Её непутевая мать погрязла в новых отношениях, от нового мужа у неё было трое детей, а Цири... Цири была ей обузой, печальным напоминанием о прошлом браке, неудачно закончившемся. Цири – все равно, что живая татуировка с именем человека, что втоптал тебя в грязь и бросил. Татуировка, которую никак не вывести с кожи. – Вот они удивятся, когда я уеду, – заговорила Цирилла, поглаживая подросшего щенка. – Может, обрадуются. – Почему же удивятся? – усмехнулся хозяин дома. – Они ведь сами выбирают тебе колледж как можно дальше отсюда. – Ага, в который я не собираюсь поступать Аваллак'х придвинулся чуть ближе, сидя рядом на диване. Цирилла загадочно улыбнулась, оглянувшись по сторонам. Конечно, никого здесь нет и никогда не будет, просто Цири хотела создать ещё более мистическую ауру вокруг своего откровения. Она улыбалась, улыбался и Аваллак'х, смотря за тем, как белая футболка натягивается на ее груди, едва вчерашняя школьница делает вдох. Улыбался он неуверенной улыбкой, ведь ждал худшего. – Я убегу. Я и Мистле. Мы договорились ещё месяца два назад, поняли, что больше не можем так жить, в этом окружении. Мы уже все спланировали. – И куда же вы хотите уйти? – Будем жить в Вызиме, там очень дешевое жилье и полно всяких кафе, можно устроиться официанткой. У меня есть немного денег, у Мистле тоже, нам хватит на первые пару дней. Осталось только выбрать момент, – Цири помолчала, вновь взглянула в аквамариновые глаза собеседника. – Только никому не говори об этом. – Не скажу никогда, – на этот раз он не обманывал. – Я могу помочь вам, – тут же вызвался Аваллак'х. – Я много раз переезжал и много раз менял работу. И, пожалуй, у меня есть несколько лишних тысяч, чтобы помочь вам прожить первое время. Он, как её добрый и благородный рыцарь, обнял девушку, обрадованную этой новостью. Впервые, впервые он коснулся её. Цири, переполненная счастьем, радующаяся тому, что экзамены остались позади, кинулась к нему в руки сама. Она, несчастное дитя, понятия не имела, к чему может привести её доверчивость.***
В даркнете можно было найти все, что угодно, Креван знал каждый его уголок. Сегодня Аваллак'х пришёл туда за наркотиками и поддельными документами. Нет, он вовсе не хотел выпивать их сам, и документы ему нужны были не для побега... Таблетки нужны были той, кому Креван вызвался помочь с побегом от семьи и обязательств. Это он уговорил Цири написать родителям прощальную записку, так полиция не станет подозревать похищение год или два. Может... Может её никогда и не начнут искать, если у матери не проснётся совесть, а это – весьма маловероятно. Полиция скажет, что Цири – сбежала, что она – взрослый человек, а вы, милочка, занимайтесь младшими детьми и дальше, весь город знает, что вы плевать хотели на старшую дочь. Аваллак'х чувствовал себя пауком, поймавшим в свои сети бабочку. Креван исполнил просьбу Цириллы, он встретил и её, и Мистле, погрузил в багажник их чемоданы и позволил девушкам устроиться на заднем сидении машины. Счастливые беглянки понятия не имели о том, что видят эти улицы в последний раз, и вовсе не потому, что сами не захотят возвращаться. Аваллак'х чуть вздрогнул, увидев, как Цирилла целует подругу в губы, но он удержался от каких-либо действий или слов, он смог. В конце концов, это не имеет значения, это – временное, последнее развлечение. "Я просто представляю себе, что я не здесь, а на каком-нибудь дивном лугу, заполненном цветами и бабочками, я лежу, раскинув руки в стороны, смотрю в небеса", рассказывала когда-то давно Лара, подключенная к аппарату жизнеобеспечения. Вот и Креван решил сделать вид, будто его здесь нет. Он молча вёл машину вперёд, пока Мистле и Цири болтали о предстоящем, о том, как они снимут квартиру или комнату, как будут экономить, зарабатывать, выбираться в люди. Глупые, глупые девочки... Аваллак'х предложил им воды, смотрел за тем, как Цири подносит бутылку к розовым обветренным губам, в после передаёт своей девушке. – И никакого обезвоживания! – смеялась Цири. Да, верно. Пейте побольше. Креван облизывал пересохшие губы, он забыл, в каких бутылках наркотик, а выкинуть все оставшиеся на глазах пассажиров не мог. Благо, не пришлось долго ждать эффекта. Цири уснула первой, Мистле – за ней, она тихо сопела во сне, и Креван боялся, что девчонка вот-вот проснётся... В даркнете можно было найти все, и Креван нашёл там решение своей проблемы. Он не желал убивать несчастную Мистле. Не потому, что жалел её, вовсе нет. Аваллак'х жалел только себя и свои чувства, он брезговал убийствами, кровью и всем, что связано с избавлением от тела. Но ведь от девчонки все равно следовало избавиться... Потому Креван и нашёл Эредина. Они встретились на парковке у одного из самых дешёвых мотелей этого штата. Высокий мужчина с блестящими чёрными волосами до плеч подошёл к его машине, молча протянул руку и пожал ладонь Кревана, явно растерянного. На его футболке был нарисован череп, на джинсах красовались потертые дыры и замятины, Креван не мог определить возраст своего «спасителя». Аваллак'х открыл пассажирскую дверь, и Мистле, крепко спавшая под действием опиатов, упала ему в руки. Хозяин машины поспешил уложить девчонку обратно. – Девственница? – спросил Эредин, приподнимая бровь. Аваллак'х понятия не имел, потому просто мотнул головой в сторону. Он знал, что девственниц покупают гораздо дороже, но не нуждался в деньгах. Аваллак'х хотел, чтобы Мистле исчезла, потерялась, только и всего, она не была для него источником прибыли, только обузой, старым диваном, который хочется всучить хоть кому-то, можно и бесплатно, пусть только берут. Эредин осматривал приобретение. Он, без любого стеснения, задрал девушке юбку, длинную некрасивую юбку из какой-то дешёвой синтетики. Два белых пальца скользнули под резинку трусов, и Аваллак'х отвернулся. – Не девственница, – подтвердил мужчина. – Но это и не особенно важно. Она миленькая и худенькая, похожа на мальчика лет двенадцати. Это многим нравится. – Отлично, – ответил Аваллак'х, не желавший знать, кому нравятся мальчики лет двенадцати. – Берите. – А что со второй? Она получше, – заинтересованно произнёс Эредин. – Я готов отдать за неё двадцать, на пять штук больше. – Эта для другого покупателя, – ответил Креван. – Из Зеррикании, платит гораздо больше, чем принято. – Ха, да, эти любят белых девчонок. А твоя… Она будто вообще бесцветная. Креван знал, что по-другому не отделается от работорговца. Мужчина понимающе кивнул, поднял Мистле на руки и развернулся спиной к машине. Девчонку он бросил в багажник, Мистле упала с весьма громким стуком, у неё будет синяк. О, наверняка теперь у неё будет много синяков, с каждым днем все больше и больше, все больше воспоминаний, которые никогда не вымоются из разума... Но Аваллак'ха это мало заботило. Он получил деньги, и тут же вернулся за руль, двинулся по шоссе вперёд. В зеркало заднего вида можно было заметить, как мило Цири поджимает губы. Да, он и сам отдал бы за неё все на свете, будь возможность её купить.***
Щенок, перевезённый им заранее, скулил где-то там, на верхнем этаже. Сама Цири очнулась не сразу, она ещё долго спала, тихо посапывая в своей новой кровати. Спала, как сущий ангел. Аваллак'х уложил её в эту самую кровать, он хотел уже покинуть комнату, когда застыл на месте в раздумьях. Разве... Разве это гигиенично? Спать вот так, одетой? Креван облизнул губу, нервно оглянулся, Понимая, что раздеть Цири больше некому. Аваллак'х принялся осторожно расстёгивать молнию на её чёрном обтягивающем топе. Собачка молнии скользила вниз, оголяя все больше и больше бледной кожи. Кожа Лары тоже была такой. Безупречно белой, мягкой, манящей... Аваллак'х вспомнил, как ходил с Ларой на пляж, и в паху его стало тесно. В воображении возник хорошо знакомый образ девушки, по коже которой стекают капли прохладной озерной воды. Тогда он почти видел её соски сквозь ткань нежно-голубого купальника. Креван понял, что под топиком у Цири не было белья. Предусмотрительно, ведь день выдался жарким, а провести его они должны были на ногах, и лифчик, пожалуй, врезался бы в ее нежную кожу. Когда мужчина осторожно стянул с девушки юбку, к облегчению своему он понял, что трусики Цирилла надеть не забыла. Но этот чертов топик... Аваллак'х замер. Он видел женскую грудь, трогал, целовал прежде, Но она никогда не принадлежала по-настоящему важной для него женщине. Сейчас Креван чувствовал себя девственником, ничтожным и недостойным, девственником рядом с богиней плотских наслаждений. И все же её нужно раздеть. Так Аваллак'х и говорил себе. Нужно. Он делал это не потому, что хотел увидеть это юное тело оголенным, а потому, что должен был. Креван стягивал топик медленно, мучительно медленно, даже когда увидел её нежные розовые соски. Цири – подросток, она только-только закончила развиваться. Ей всего семнадцать, и мягкая округлость грудей только начала прорисовываться на её мальчишечкой фигуре. Лара тоже была такой. Худосочной, длинноногой, поздно созревшей... Разве что талия у неё была чуть тоньше. Аваллак'х навис над Цири, над голой спящей девушкой, не знавшей, что с ней происходит. На ней остались лишь трусики, тонкая полоска кислотно-зеленой ткани, на резинке которой было написано без пробелов: «попробуй меня попробуй меня попробуй меня». Креван не мог оторвать глаз, расценил это, как призыв к действию, как еще один знак свыше. Он пытался, действительно пытался, но это... Это так сложно. Она так красива, так похожа на его бедную несчастную Лару, что отвести взгляд тяжело. Такой покойница и была в гробу, такой Аваллак'х увидел Лару в последний раз. Разве что... Разве что Лара была одетой. Он наклонился вперёд, вперёд, почти касаясь её тела своей широкой грудью, уже не разбирая, где были мечты, а где – реальность. Цири дышала размеренно и медленно, она спала крепко, и, если верить инструкции, должна была проспать ещё восемь часов. Креван не мог понять, как это случилось, в какое именно мгновение. Он очнулся тогда, когда его губы уже касались её. Тёплые и мягкие, несмотря на сухость и отсутствие должного ухода, целовать Цири оказалось приятно. Эти губы казались ему сладкими на вкус. Аваллак'х не мог отказать себе, он целовал Цири все настойчивее, чуть прикусывал её нижнюю губу, потом – сильнее, сильнее, пока спящая не заворочалась. Её тихое бормотание было расценено, как согласие, как удовольствие. Цири не могла ему отказать, и Аваллак'х пользовался моментом. Сложно сказать, принял бы он отказ, если бы губы девушки раскрылись в мольбе. Здесь, в хорошо освещенном теплом подвале, обустроенном им специально для «гостьи», он мог делать все, чего так долго желал. Креван забрался на неё сверху, оседлал эти худосочные бедра, ещё совсем подростковые, узкие. Она ещё изменится, Аваллак'х исправит её, переоденет, научит всему, что должна уметь женщина его мечты... Лара. Спящая не шевелилась, когда похититель целовал её грудь, мял её жадными тонкими пальцами. Цири лишь тихо посапывала, обездвиженная наркотиком, лишённая возможности сознавать происходящее. Креван гладил её впалый живот, его голодные руки опускались все ниже и ниже, пока не нашли соединение стройных девичьих ног. Он смочил пальцы, прежде, чем осмелился коснуться её, узнать, каково это. Цири дернулась, вздрогнула во сне, но Аваллак'х не остановился. Да. Да, за неё Эредин заплатил бы больше, заплатил бы сегодня, завтра – уже нет, цена пленницы упадёт после потери девственности. Креван плохо помнил, как именно это случилось, как это произошло, в какой именно период времени. Его длинные тонкие пальцы путались, пока мужчина расстегивал брюки, звенела пряжка ремня, пока он снимал штаны, пока вновь забирался на Цири. – Лара, – шепнул он, двинувшись вперёд. – Лара, я так скучал по тебе...***
Проснувшись, она все осознала, осознала, что именно произошло, не знала только, кто это сделал. Креван услышал её плач, надрывное завывание, доносившееся с нижнего этажа, проходившее по вентиляционным трубам и радионяне. В даркнете можно было найти все, и он нашёл там новые документы, купил дом взял на чужое имя. В доме обустроил подвал, наладил отопление, установил кровать, телевизор и купил книг, настольных игр, косметику, одежду, все... Все для неё, а Цири так горько плачет. Лара бы не плакала. Думая об этом, о том, что произошло вчера, Аваллак'х злился. Он провел рукой по волосам, убирая их назад, к затылку, и замер у запертой двери. Он стоял здесь уже несколько минут, не решаясь войти, открыть тяжелую дверь. Цири плакала, не звала на помощь, не кричала, она ждала инструкций. Глупая маленькая девочка. Креван знал, что спас её от ошибки, от большой нелепой ошибки молодости. Он не уберег Лару, дал ей умереть, погаснуть, исчезнуть под гнетом болезни. Цири, его второй шанс, его спасение, эта участь не ждёт. Она останется с ним навеки, его лето, его солнце, запертое в человеческом теле… Аваллак'х облизнул губу, заглянув в дверной глазок. Его пленница потянула к себе колени, качалась из стороны в сторону, глядя на небольшое, все ещё мокрое пятно на простыне. Если Цири спросит, он будет все отрицать, он не сознается в том, что совершил, нет, никогда... Ей не нужно думать об этом. Они подружатся вновь, и Цири, отрезанная от мира, полюбит его. Может, Креван даже начнёт звать её Ларой в конце концов. Аваллак'х замер у двери, он сжимал в руке бутылку воды, смотрел на пленницу через отверстие. Наркотик, усыпивший её в прошлый раз, лежал на кухне, там, прямо на столе. Он не был прикрыт салфеткой или убран в коробочку, он зачем-то лежал там и ждал. Креван вспомнил, какими мягкими были губы Цири, когда он её целовал, какой послушной она была, тихой... Пленница не плакала во сне. Наверное, она хочет пить, наверное, сильно хочет. И Аваллак'х должен дать ей воды. Он поцелует её снова, он хочет ещё, да, поцелует... Но не в таком состоянии. Креван развернулся назад, к лестнице, он поднимался вверх, шёл на кухню мучительно медленно. Этих таблеток хватит еще на пару месяцев, а потом можно будет заказать еще, еще и еще, пока Цири не станет сговорчивее. Он просто защищает её от ошибки, спасает эту маленькую жизнь, а взамен берет плату. Он заслужил свое счастье, разве не так?