POV Кастиэль
— Кастиэль, — меня окликнул Лизандр, и я мысленно тяжело вздохнул.
Я был уверен, что он хочет о чем-то поговорить, а я лишь мечтал поскорее вернуться домой к своей гитаре и нотной тетради, которые, наверное, за последние дни несколько запылились.
— Ммм, — я повернулся к другу.
— Я хотел бы поговорить с тобой, — сказал друг, чуть заметно улыбнувшись.
Я так и знал. Знал, что он не сможет держать всё это в себе. Как и знал, что он обратиться ко мне с этой просьбой. Но даже после слов Розалии я чувствую себя не менее виноватым в их расставании, поэтому стараюсь делать всё, о чём он меня просит, даже если мне не совсем до этого. Как, например, сейчас.
— Да, давай, — ответил я и молча направился к выходу из школы. — В центре есть кафешка, где мы можем нормально поговорить.
Лизандр нагнал меня и благодарно кивнул. И на кой-черт меня опять несет в центр?
Оказавшись за ограждением школы, я сразу же заметил Натаниэля, что садился в свою машину, и вовсе не был удивлен, когда увидел Канаду, сидящую на переднем сидении рядом с водительским. Она сразу же заметила, что я на неё смотрю и махнула рукой, улыбнувшись. Я быстро отвёл взгляд, но потом подумал, что мне не стоило этого делать, в принципе. Вроде как, наши отношения наладились. Я поднял руку, но не повернулся, махнув ей куда в пустоту, наобум.
В последнее время я веду себя странно. Я не особо привязываюсь к людям, поэтому никогда не бегу к ним с извинениями даже когда не прав. С этой девчонкой же всё по-другому.
Когда мы только поцапались, через минут десять ко мне пришло осознание, что я вспылил. Я сам рассказал ей о том, о чем не следовало, и сам разозлился за это. Только на нее, а надо было бы на себя. Через пару-тройку дней меня начала грызть совесть, что со мной случается крайне редко, и это чувство мне не особо знакомо, поэтому ощущать её было невыносимо.
Я не мог просто подойти и извиниться — для меня это слишком сложно. Я злился на себя ещё больше — за то, что когда-то помог ей; подпустил чуть ближе, чем следовало; рассказал больше, чем нужно.
И бесновался на Канаду за то, что она заставила почувствовать себя не в своей тарелке. Такой человек, как она, точно не заслуживает этого отношения. Такие люди, как она, вообще должны обходить меня десятой дорогой.
Поэтому я решил, что будет куда лучше продолжать себя вести, как полный мудак, каковым я и являлся всегда. Грубить, отшучиваться, огрызаться — то, что я хорошо умею. И я это делал и видел, как всё больше её взгляд меняется по отношению ко мне. Да и вообще, мало кто на меня смотрел так, как смотрела Канада. Она будто видела меня насквозь, пытаясь отыскать там то, что испарилось вместе с уходом Дебры. Я тщательно скрывал это, но Канада словно знала, что оно есть и оно настоящее.
Мы встретились на этой чертовой выставке, и моей маме так понравилась её работа. Я даже не догадывался, что она художница в таком широком смысле. Естественно, я съязвил. Что мне оставалось делать? Мне было стыдно, и я не хотел этого больше чувствовать.
И она всё слышала, появившись со своим старостой-прилипалой. Чего-чего, а такого я точно не ожидал. Как она вообще додумалась возобновить с ним общение, после того, как он так её опрокинул? Не то, чтобы я особо интересовался этой историей, но вскользь слышал об этом от Розалии и Алекси.
Не знаю, кто из нас ещё больший мудак.
Натаниэль так отчаянно начал рвать свою задницу за эту девчонку, что я даже слегка удивился, когда тот налетел на меня в коридоре школы с угрозами. И тогда я ляпнул то, что даже сейчас язык не поворачивается сказать.
Отвали от меня со своей инвалидкой!
И это сказал я, человек, что постоянно твердил Канаде, что себя так называть нельзя. Просто ничтожество. Опускаться ниже уже было некуда.
После того дня мне стало ещё паршивей, и я понял, что нужно что-то менять, но отчаянно не находил ответа. Медиатор валился из рук, в голове пусто, никакого настроя на творчество, да и вообще, на спокойную жизнь, к которой я так привык. Наверное, мне стоило просто извиниться, и, наверное, она бы меня простила. Но я не мог. Я не умею просить прощения и никогда этого не делал. Люди либо понимали меня, не прося взамен каких-то слов, либо уходили из моей жизни, да я особо никого никогда не держал.
На дне рождения Розы в меня будто бес вселился, который отчаянно не хотел принимать тот факт, что Канада теперь якшается с придурком-Натаниэлем, как ни в чём не бывало. Это первый раз за долгое время, когда мне пришлось наблюдать за ними слишком долго. И я сорвался, неся какую-то околесицу про поцелуй, — как верно заметила Канада, что и поцелуем сложно-то назвать, — будто я четырнадцатилетний мальчик, дергающий девочку за косички.
Я не знал, что это за чувство, но всё это меня очень раздражало и причиняло жуткий дискомфорт, который я чувствовать не привык. Я злился ещё сильнее. На себя. На это ощущение. И на Канаду.
Розалия — это тот человек, которого я, наверное, ценю больше всего, но никогда ей об этом не скажу. Она мне давала дружескую оплеуху столько раз, сколько я даже не в силах вспомнить. Я огрызался на неё, злился, но она ещё ни разу не отвернулась от меня, даже после того, как я разрушил её отношения.
Она настолько проницательна, настолько видит людей насквозь, что ей было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что я не в порядке. И она появилась именно тогда, когда это чувство уже практически задушило меня изнутри, и я уже реально не знал, что мне делать.
Ты отталкиваешь людей, которые тебе дороги.
Канада — новенькая, такая вся из себя доброжелательная, — пусть и без возможности ходить — такие люди никогда не уживались рядом со мной. Да и я не был в восторге от их присутствия в моей жизни.
Это просто на грани фантастики, чтобы я привязался к этой прилипале сам.
Но это ощущение дискомфорта не покидало меня ни на секунду, поэтому я, наплевав на все свои принципы, решил всё-таки сделать этот шаг — извиниться.
Я хотел не просто попросить прощения, а сделать что-то для неё, чего бы не смог сделать Натаниэль. Я не понимал, откуда появилось это дикое желание, так меня тяготившее. Я просто желал этого так сильно и сделал.
В тот вечер я видел её слезы и страх, заметил её удивление, и в конце концов, благодарность. Для девушки шестнадцати лет, которая не может идти, я мог только хотя бы на секунду помочь встать на ноги, снова ощутить то чувство, когда под ногами есть твердая почва.
Тогда я почувствовал, что она стала доверять мне чуть больше. Я сам стал доверять ей, чего никогда не делал для других. Даже Лизандр с Розой многого обо мне не знают, но ей бы я мог рассказать.
И кой-черт меня дёрнул тогда зайти в учительскую, посмотреть её адрес и поехать на другой конец города, чтобы проведать её? Я не понимал, хотя, скорее, не хотел понимать.
Но несмотря на это, хоть мы и не так давно помирились, она до сих пор носиться со старостой.
То липкое чувство вины и стыда должно было пройти, но теперь я ощущаю нечто иное.
И я должен, просто обязан сказать об этом ей, иначе это сожрёт меня изнутри.
***
Мы с Лизандром вошли в кафе и заняли самый дальний столик в углу подальше от людских глаз и заказали кофе.
— Я слушаю тебя, — я подпер подбородок рукой и посмотрел на Лиза.
— Я тебе не говорил, но недавно я разговаривал с Розой о… — Эйнсворт запнулся.
— Я знаю, — протянул я, увидев удивление на лице друга, продолжил. — Я на днях ходил проведать Канаду, — глаза Лизандра расширились еще больше, и я усмехнулся, — и она мне об этом сказала. Я полагаю, что с ней поделилась Розалия, которая оставалась у неё ночевать тем днем. И что вы решили?
— Да ничего, — пожал плечами Лиз. — Просто это так странно.
— Странно, что? — я наклонил голову набок. — Тебе кажется странным, что Розалия переживает о прошлых отношениях, встречаясь с твоим братом? Думаешь, что это не правильно? Так расскажите все Лею — и дело с концом! Вы сами страдаете от того, что притворяетесь, будто ничего не было, еще больше усугубляя ситуацию.
— Возможно, ты прав, — Эйнсворт вздохнул и отвернулся, наблюдая за официантками, носящимися по залу. — Но я не могу решать такое один. Больше всех пострадает Роза.
— Поговори с ней ещё раз, — я закатил глаза и усмехнулся. — И почему бы тебе вообще не отбить её у брата?
— Потому что Лей — мой брат, — Лизандр смерил меня хмурым взглядом.
— Не понимаю, — пожал я плечами. — Наверное, потому что у меня нет таких близких родственников — оно и к лучшему.
— Ладно, завтра в школе поговорю с ней, — ответил друг и вздохнул, — снова.
Я знаю Розалию, почти также хорошо, как и она меня. Она может быть чертовски холодной и стервозной даже, если что-то ей действительно стало безразлично. Но раз уж она решилась на этот разговор, то наверняка не может понять — правильный ли выбор она сделала между двумя братьями Эйнсворт. Уверен, что у него еще есть шанс.
***
Мы посидели в кафе, еще немного поговорив, а когда оказались на улице уже начало смеркаться.
— Я к брату зайду, — Лизандр махнул мне рукой в сторону, где находился бутик Лея.
— Давай, до завтра, — ответил я и направился на автобусную остановку.
Я шёл по дороге, бездумно всматриваясь в витрины закрывающихся магазинчиков, но на повороте остановился. На повороте, который вёл к дому Канады. Ноги сами меня понесли к её дому, и я уже мало что понимал и никак не контролировал свои действия, да что говорить, я давно лишился возможности адекватно рассуждать и чувствовать что-либо.
Она жила в небольшом районе в центре города, где располагались небольшие дома-коттеджи с маленькими лужайками и бассейнами на заднем дворе. Я сам был бы не прочь жить в подобном жилище, чтобы избавиться от соседских визгов-криков, когда я играю на акустике.
Мне оставалось пройти один дом, но уже издалека я заметил блондинистую голову Натаниэля, даже при свете тусклых фонарей я всегда её узнаю.
Я остановился и спрятался в тени соседского дома, чувствуя себя каким-то напрочь отбитым сталкером. Какого хрена я вообще прячусь, да и что здесь делаю?
Я увидел, как Натаниэль присел на корточки перед Канадой, и они долго играли в гляделки, прежде, чем староста коснулся её губ.
Я замер не в силах пошевелиться — меня, словно облили из ведра холодной водой. Я знал, что чувствовал сейчас — ровно тоже самое, что и тогда, когда меня бросила Дебра.
Только в этот раз облажался я.
